Читать книгу Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме - - Страница 5

Глава 3
Гонения

Оглавление

В Берлине время имело решающее значение. С того дня, как в 1933 году Гитлер пришел к власти, немецкие военные лидеры замышляли покончить с ним – либо через убийство, либо через арест и суд. В 1938 году в так называемый Заговор Остера[8] с целью свержения или убийства Гитлера были вовлечены многие высшие руководители немецкой армии, Вермахта. Однако из-за ряда логистических проблем заговор провалился. Начиная с осени 1939 года генерал Франц Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск, постоянно приходил на встречи с Гитлером с заряженным пистолетом в кармане, полный решимости застрелить фюрера. К сожалению, он так никогда и не смог этого сделать. В конце концов он понял, что он армейский офицер, а не наемный убийца, и предпочел передать грязную работу кому-то другому.

После неудавшегося переворота лидеры Вермахта оказались в затруднительном положении. Гитлер потребовал, чтобы они вторглись в Польшу, что они и сделали 1 сентября 1939 года. Франция и Англия немедленно объявили войну Германии, тем самым начав Вторую мировую войну.

Теперь, в первые месяцы 1940 года, Гитлер требовал большего, приказав генералам подготовиться к вторжению в Норвегию, Данию, Бельгию и Нидерланды.

Убежденные офицеры-антинацисты знали, что это их последний шанс; пришел решающий момент – либо убить фюрера, либо саботировать его планы. Полковник Ганс Остер[9], помощник начальника Абвера адмирала Вильгельма Канариса, считал, что если западные страны смогут организовать надежную оборону, то авторитет Гитлера окажется подорван, что облегчит осуществление переворота. Идея возникла у Гальдера в конце 1938 года[10]; доверенное лицо Остера, голландский военный атташе в Берлине, майор Гийсбертус Якобус Сас, согласился обеспечивать надежный канал передачи информации.

Остер расценивал свои действия как запасной план по уничтожению Гитлера. Основным планом при этом считалась попытка государственного переворота, но на каждом шагу генералы Вермахта, очевидно, упускали хорошую возможность.

Итак, время неумолимо уходило в песок, часы продолжали тикать.

3 апреля 1940 года Остер сообщил Сасу, что Германия планирует вторгнуться в Данию и Норвегию через шесть дней, 9 апреля. Он попросил Саса не только предупредить датчан и норвежцев, но и уведомить британцев. Кроме того, он попросил своего друга Йозефа Мюллера передать эту информацию Ватикану. Однако своевременное предупреждение роли не сыграло: Вермахт успешно вторгся в обе страны.

Теперь Остер больше, чем когда-либо, был полон решимости помешать вторжению в Голландию. 9 мая он поужинал с Сасом, после чего они вместе поехали в штаб вооруженных сил, где Остер надеялся узнать о новостях. Голландец ждал в машине, пока Остер метался по штабу, выясняя подробности. Через двадцать минут он вернулся, расстроенный.

«Мой дорогой друг, – сказал он Сасу, – теперь все действительно плохо, свинья [Гитлер] отправилась на Западный фронт, теперь все определенно кончено. Я надеюсь, что мы снова встретимся после этой войны».

Сас немедленно уведомил Гаагу специальным сообщением для Министерства обороны: «Завтра на рассвете. Держитесь». Затем он предупредил своего друга Жоржа Гетальса, бельгийского военного атташе.

К этому моменту предыдущие многократные предупреждения Саса о «страшном волке», который скоро нападет – все они были неточными – утомили голландских и бельгийских генералов на местах. Одно только вторжение в Голландию планировалось, а затем отменялось двадцать девять раз. Генерал Х. Г. Винкельман, голландский главнокомандующий, настолько устал от этих панических выкриков, что прямо заявил Сасу, что его источник информации (Остер) не что иное, как «жалкий лгун». Вот почему Нидерланды и Бельгия в значительной степени проигнорировали последнее предупреждение от Остера и Саса – они скептически предположили, что это очередная ложная тревога.

В три часа ночи 10 мая немецкая восемнадцатая армия пересекла Эйссель, оборонительную линию Голландии. На рассвете Люфтваффе отправили тысячу сто самолетов бомбить аэродромы и высадили две воздушно-десантные дивизии в Южной Голландии. Генерал Винкельман располагал всего двадцатью шестью бронемашинами, танков у него не было. Немцы подъехали к границе на 141 танке. Голландские военно-воздушные силы тоже значительно уступали немецким: у них было всего сто тридцать два исправных истребителя, и только семьдесят два из них были современными[11].

План Гитлера состоял в том, чтобы высадить воздушно-десантные войска на трех аэродромах, окружить Гаагу, захватить столицу, саму королеву Вильгельмину и ее кабинет.

К его удивлению, Голландия начала оказывать стойкое сопротивление.

* * *

Корри подскочила в своей постели, разбуженная оглушительными взрывами. Бомбы! Удар за ударом, такой силы, словно снаряды падали по соседству. Она поняла, что немцы бомбят аэропорт Схипхол, расположенный всего в восьми километрах от их дома. Она вбежала в комнату Бетси и обнаружила, что сестра проснулась, бледная, и дрожит. Так они и просидели некоторое время, крепко цепляясь друг за друга после каждого взрыва, озарявшего окно мерцающим красным пожаром.

«Господи, дай нам сил, – молились они. Дай нам сил помочь остальным, избавь нас от страха. Позволь нам довериться Тебе».

Разгневанная тем, что Гитлер нарушил свое обещание уважать нейтралитет Нидерландов, голландская королева Вильгельмина обратилась к подданным по радио, призвав свой народ сохранять стойкость.

Из своего бомбоубежища в Гааге она позвонила королю Англии, чтобы попросить о помощи. Британцы уже предоставили Голландии некоторое количество войск, но их было совершенно недостаточно для противодействия вторжению.

В первые часы военного нападения немецкие воздушно-десантные подразделения захватили ряд ключевых мостов, но не аэродромы в Гааге. Голландская пехота, эффективно применив артиллерию, выбила два полка Вермахта из этих стратегических районов. В Роттердаме немецкие подразделения – одно из которых высадилось на реку Нью Маас с помощью гидросамолетов – также столкнулись с жестким сопротивлением.

Однако утром 12 мая ситуация начала меняться: бронетанковая дивизия Восемнадцатой армии прорвала линию Греббе – передовую линию обороны в центральной Голландии. В тот же день Девятая танковая дивизия пересекла мосты в Мердейке и Дордрехте и дошла до Нью Мааса. Однако голландцы перекрыли немцам въезд в Роттердам, заблокировав мосты на северных концах.

На рассвете 14 мая Винкельман сообщил королеве Вильгельмине, что Гаага находится под угрозой и что ей нужно бежать. Вместе со своими главными советниками она направилась к Голландскому заливу, где ее группа поднялась на борт британского эсминца, направлявшегося в Англию. Как впоследствии оказалось, они скрылись как раз вовремя.

На следующее утро, 14 мая, раздраженный Гитлер в нетерпении выслал директиву своим генералам: «Сила сопротивления голландской армии оказалась сильнее, чем ожидалось. Политические, а также военные соображения требуют, чтобы это сопротивление было сломлено немедленно».

В качестве победной тактики Гитлер решил применить террористическую бомбардировку Роттердама. Он предположил, что голландцы наверняка вспомнят о судьбе, постигшей Варшаву предыдущей осенью[12].

Тем же утром немецкий офицер с белым флагом в руках в одиночку пересек Роттердамский мост. Его послание состояло в том, что Роттердам должен сдаться, иначе его разбомбят. Голландцы немедленно начали переговоры, отправив своего офицера в немецкий штаб, развернутый рядом с мостом, чтобы обсудить условия. Однако, пока голландский офицер направлялся обратно по мосту, чтобы передать немецкие требования, в воздухе уже находились истребители Люфтваффе.


Вторжение Германии в Нидерланды и Бельгию. Снимки любезно предоставлены журналом Life, 27 мая 1940 года. Харлем находится в 16 км к западу от Амстердама


Несколько часов спустя центр Роттердама лежал в руинах. Город сдался, и в сумерках того же вечера генерал Винкельман приказал своим войскам сложить оружие. На следующее утро, 15 мая, он подписал официальную капитуляцию. Число погибших в городе составило двадцать одну сотню, еще двадцать семь сотен были ранены, и более семидесяти восьми тысяч человек остались без крова.

В Харлеме тен Бумы впали в уныние.

«Самым неприятным моментом этих ужасных пяти дней, – вспоминала Корри, – стал отъезд королевской семьи: королева Вильгельмина уплыла в Англию, а кронпринцесса Юлиана – в Канаду. Тогда мы окончательно осознали, что наше дело безнадежно. Я не такой уж сентиментальный человек, но услышав о том, что королевская семья покидает страну, мое сердце дрогнуло, и я заплакала. Королева защищала голландский народ – мы любили ее».

Получив контроль над страной, Гитлер назначил ярого нациста, доктора Артура Зейсс-Инкварта, рейхскомиссаром Нижних земель. Зейсс-Инкварт, венский юрист, на вид довольно обходительный мужчина, страстно желал объединения Австрии и Германии. После того как в марте 1938 года это наконец произошло, Гитлер назначил его австрийским канцлером, а затем, в следующем месяце – рейхсканцлером. В октябре 1939 года, после успешного вторжения Германии в Польшу, Зейсс-Инкварт стал там заместителем генерал-губернатора.

Теперь, после оккупации Нидерландов, Гитлер перевел опытного Зейсс-Инкварта на новую должность. В помощь Зейсс-Инкварту, на должность верховного руководителя СС и полиции, а также главы всех вооруженных войск СС, Гитлер назначил другого австрийца, Ханнса Альбина Раутера. Будучи младшим по званию после Зейсс-Инкварта в гражданской администрации, Раутер занимал более высокое звание в СС и подчинялся непосредственно рейхсфюреру, главе СС, Генриху Гиммлеру.

Раутер имел внушительную фигуру, рост и суровый вид, отличался железной дисциплиной и непреклонным характером. Он был безжалостным фанатиком и радикальным нацистом.

По-видимому, чтобы усыпить бдительность своих пленников, Зейсс-Инкварт и Раутер решили внедрять свое правление террора медленно и постепенно. Поначалу создалось впечатление, что оккупация носит совершенно дружественный характер. В конце концов, Гитлер видел в голландцах собратьев-арийцев[13] и уважал их право на процветание и культурное наследие. В знак доброй воли Зейсс-Инкварт освободил всех голландских военнопленных, захваченных во время четырехдневной войны.

В следующем месяце Герман Геринг пообещал голландцам, что их уровень жизни не упадет ниже, чем у немецких соседей, и какое-то время местные магазины действительно испытывали невероятный прилив покупателей: немецкие солдаты щедро тратили деньги, и оккупация поначалу показалась большинству не такой уж и трагедией. Корри вспоминала о резком подъеме продаж в первые месяцы после вторжения нацистов: «Солдаты часто посещали наш магазин: они получали хорошую зарплату, и часы они очень любили, предпочитали их остальным сувенирам. Я слушала, как они взволнованно обсуждали свои покупки – как будто молодежь, предвкушая, собирается в отпуск. Как правило, они выбирали женские часы для матерей и возлюбленных, ждущих их дома. По правде говоря, магазин никогда не приносил столько денег, как в тот первый год войны».

Одиннадцатилетняя девочка из Анхема Адриантье Хепберн-Растон, позже известная по всему миру как актриса Одри Хепберн, также вспоминала то время: «Немцы были вежливы и старались завоевать наши сердца. Первые несколько месяцев мы не совсем понимали, что произошло, я была совсем ребенком, только начала ходить в школу».

Однако медовый месяц оккупации через полгода закончился.


12 сентября королева Вильгельмина передала по Би-би-си еще одно послание своим соотечественникам, в котором говорилось: «Нацию, обладающую жизненной силой и решимостью, нельзя завоевать просто силой оружия. … Проявления беспрецедентного единства и независимости придают нам уверенности в будущем, которое, согласно Божьей воле, ждет всех нас: в будущем свободной и независимой страны».

Подобно премьер-министру Уинстону Черчиллю для британцев, королева подала голландцам проблеск надежды. Перед лицом грядущих бед люди отчаянно нуждались во вдохновении и мужественном напутствии.

В следующем месяце Зейсс-Инкварт объявил, что еврейские государственные служащие и профессора должны быть отстранены от своих должностей. Сразу же начались студенческие протесты, сначала в Делфтском технологическом университете, затем в Лейденском университете и других крупных институтах. Студенты начали бойкотировать занятия, Делфт и Лейден временно закрылись.

Чтобы противостоять восстанию, нацисты провели в университетах общенациональные рейды, арестовывая как студентов, так и профессоров. Акции стали знаковой предтечей грядущих событий, и многие другие профессионалы евреи – врачи, юристы и архитекторы – ушли со своих постов.

Евреям, конечно, были уготованы многочисленные испытания. В 1941-м году Зейсс-Инкварт ввел новую политику: все еврейские граждане Нидерландов должны были иметь при себе удостоверение личности, помеченное большой буквой J (первая буква слова Jew – евреи). Вскоре после этого им было приказано носить на рукавах одежды желтую звезду Давида. Каспер тен Бум был настолько потрясен масштабом проводимого террора, что встал в очередь на получение Звезды Давида. По его мнению, для него это был единственный способ выразить протест против несправедливости; он решил страдать вместе со своими еврейскими братьями[14].

Однако, что поразило всех голландцев больше всего, так это нормирование продуктов питания и других товаров. Десятилетиями голландцы не знали отказа в экспортном масле, сыре, фруктах и овощах. Теперь Зейсс-Инкварт перенаправлял весь продовольственный экспорт и большую часть отечественной продукции напрямую в Германию. Корри вспоминала, как получала продовольственные карточки, которые в течение первого года оккупации можно было использовать для покупки продуктов питания и товаров, которые пока что можно было найти в магазинах. Однако каждую неделю в газетах появлялось новое объявление о том, на что еще можно обменять продовольственные талоны.

Другой новостью стало отсутствие достоверных новостей. Зейсс-Инкварт контролировал газеты лично, а это означало, что в них издавалась только немецкая пропаганда. «Длинные восторженные отчеты об успехах немецкой армии на различных фронтах, – вспоминала Корри, – и восхваления немецких лидеров, осуждение предателей и саботажников, призывы к единству “северных народов”».

Без честных газет голландцам оставался только один источник внешних новостей: радио. Каждую неделю они подключались к Би-би-си, чтобы услышать сообщение от изгнанной королевы. Немецкие оккупанты, разумеется, хорошо знали о повстанческих настроениях, транслируемых Би-би-си, поэтому они объявили радио вне закона; теперь каждый гражданин должен был сдать все имеющиеся радиоприемники нацистским властям. Как и многие другие, тен Бумы не собирались лишать себя объективной информации и обращений королевы.

Петеру, сыну Нолли, пришла в голову идея. Поскольку в семье было два радиоприемника, они решили послушно сдать один из них и спрятать другой, чтобы слушать новости по нему. На лестничной клетке, в нише прямо над комнатой Каспера, Петер вставил радио поменьше и заменил платы. Другой же радиоприемник Корри отнесла в универмаг Вроом и Дреесманн, где происходила всеобщая конфискация.

«Это единственное радио, которое у вас есть?» – спросил ее армейский служащий.

«Единственное».

Немец взглянул на лежащую перед ним бумагу. «По тому же адресу проживает тен Бум Каспер и тен Бум Элизабет. У кого-нибудь из них есть приемник»?

Корри выдержала его взгляд и ответила: «Нет».

Когда она вышла из здания, ее начала бить дрожь. В тот день она солгала впервые в жизни.


Дома они с Бетси по очереди каждый вечер слушали бесплатные голландские передачи; пока одна склонялась над радиоприемником, другая как можно громче играла на пианино. Новости, однако, были ужасными: немецкие наступления повсюду увенчались успехом. И это беспокоило британцев больше всего. Немцы восстановили аэродромы Голландии, поврежденные бомбами, и теперь использовали их в качестве передовых баз для нападений Люфтваффе на Англию.

Ночь за ночью Корри лежала в постели, дрожа от звука бомбардировщиков Люфтваффе, направляющихся на запад. Вскоре, однако, и британцы возобновили нападения на Германию. Часто немецкие истребители перехватывали самолеты Королевских военно-воздушных сил (RAF) над Харлемом, и однажды ночью воздушный бой разгорелся прямо над Бейе. Через окно не было видно самих самолетов, но огненная полоса трассирующих пуль не оставляла сомнений в драматичности творившегося.

С наступлением лета 1941 года голландское правительство в изгнании работало над созданием собственной сети вещания на Нидерланды. 28 июля радио Оранье передало свое первое сообщение, и королева Вильгельмина в своем выступлении в выражениях не стеснялась. Вместо того чтобы называть оккупантов немцами, она выбрала слово moffen, старое голландское этническое ругательство, означающее немытый отсталый народ.

Оценив эффективность радиоканалов Би-би-си и Оранье, Зейсс-Инкварт поспешил издать приказ «Меры по защите населения Нидерландов от недостоверной информации». В нем говорилось, что голландцев необходимо защищать от «ложных новостей» и что отныне официально санкционированы будут только нацистские радиостанции. Как и ожидалось, закон гласил, что любой, кого поймают за прослушиванием Би-би-си или радио Оранье, будет сурово наказан.

Семья Корри не собирались подчиняться и просто настраивали радио на более приглушенный звук. Проблемы с продовольствием не прекращались. 22 июня Германия вторглась в CCCР, и сотни тысяч немецких солдат, маршировавших на восток, нуждались в ежедневных пайках, а это означало, что еще больше продуктов из Нидерландов отправлялись Вермахту.

Днем, когда позволяла погода, Корри гуляла с отцом по окрестностям, и с каждым днем она видела все больше свидетельств расистского террора.

На витринах магазинов, ресторанов, театров и даже концертных залов были вывешены плакаты с надписью: Евреи не обслуживаются. В парках таблички предупрежда- ли еще лаконичнее: Евреям вход запрещен.

Когда лето сменилось осенью, Корри отметила для себя череду совсем тревожных событий. Сначала за сданными в ремонт часами перестали возвращаться владельцы. Затем в квартале, где жила Нолли, внезапно опустел целый дом. Вскоре после этого другой часовой магазин – принадлежавший еврею, которого Корри знала, как господина Кана – однажды утром просто не открылся. Однажды Опа постучал в их дверь, желая поинтересоваться, не заболел ли его коллега, но ему никто не ответил. В последующие дни проходящих мимо дома тен Бумов неизменно встречали темные окна и закрытые ставни.

Несколько недель спустя, когда Корри и ее отец прогуливались по Гроте Маркт в центре Харлема, они наткнулись на кордон полиции и солдат. Приблизившись, они наблюдали поразительное зрелище: бесчисленное множество мужчин, женщин и детей, со Звездой Давида на одежде, загоняли в кузов грузовика.

«Отец, – закричала Корри. – Посмотри, что делают с этими бедными людьми!».

Наконец полицейский кордон разомкнулся, и грузовик проехал сквозь него. Опа кивнул: «Несчастные люди.»

Корри взглянула на отца и увидела, что он смотрит не на отъезжающий грузовик, а на солдат.

«Мне жаль и немцев тоже, Корри. Они коснулись зеницы Божьего ока»[15].

В течение следующих нескольких дней Корри обсуждала с отцом и Бетси, что они могли бы сделать, чтобы помочь своим еврейским соседям. Спрятать их в Бейе казалось самым очевидным решением, но жилое пространство было ограничено, не было никаких тайников или помещений, которые под них годились. Риск был реальным и серьезным: всех, кого ловили за укрывательством евреев, отправляли в тюрьмы или концентрационные лагеря.

8

Так называемый Заговор генералов поддерживали практически все высокопоставленные немецкие офицеры Вермахта и Абвера (военной разведки), в том числе: генерал Вальтер фон Браухич, главнокомандующий сухопутными войсками; генерал Франц Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск; генерал Людвиг Бек, предшественник Гальдера; генерал Герд фон Рундштедт, главнокомандующий группой армий № 1; генерал Эрвин фон Вицлебен, командующий III армейским корпусом; и начальник Абвера адмирал Вильгельм Канарис. Тремя заметными исключениями из этого списка стали главные сторонники Гитлера в Вермахте: генерал Альфред Йодль, фельдмаршал Вильгельм Кейтель, военные преступники, казненные после Нюрнбергского процесса, и фельдмаршал Вальтер Модель, покончивший с собой 21 апреля 1945 года.

9

Остер так ненавидел Гитлера, что коллеги по Абверу называли его не иначе, как «свиньей».

10

Этот план получил название «Теория Отступления».

11

К концу первого же дня они потеряли 62 из них.

12

С 1 по 25 сентября 1939 года Люфтваффе наносили удары по Варшаве. Только двадцать пятого числа они сбросили на город 560 тонн фугасных и 72 тонны зажигательных бомб.

13

Гитлер говорил Антону Мюссерту, лидеру Национал-социалистического движения Нидерландов (НСБ), что именно в Нидерландах и Норвегии можно найти лучших представителей германской расы.

14

Корри и Бетси впоследствии уговорили отца перестать носить звезду Давида на улицах.

15

В Ветхом Завете Израиль дважды упоминается как зеница Божьего ока. Во Второзаконии 32:10 говорится: «В пустынной земле Он [Бог] нашел его [Иакова, представляющего Израиль], в бесплодной и воющей пустыне. Он защищал его и заботился о нем; Он берег его как зеницу ока». Так же в Псалмах 17:8 Давид молится: «Храни меня, как зеницу ока Твоего; укрой меня в тени крыльев Твоих».

Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме

Подняться наверх