Читать книгу Перед прочтением сядьте!.. Остроумные и непосредственные рассказы из нешуточной, но прекрасной жизни - - Страница 5

Дом Симы Петровны загнут буквой «Г». Живёт Сима на пятом, окнами во двор, первый от угла балкон – тот, что выделяется обилием цветов.

Выйдя одним погожим утром полить растения (по-простому: в сорочке, в бигуди), Сима Петровна вдруг отказала благоухающим питомцам в водной процедуре и ретировалась в квартиру.

Рукой подать, – с увитого плющом балкона на пятом этаже другого крыла на неё пялились! Мужик лет пятидесяти – кобель по первому разряду, как из третьеразрядного романа, капитан дальнего плаванья.

Подобные книжки продают в газетных киосках. Стоят меж брошюрой «Как в пятьдесят перестать ждать и начать просто жить» и справочником садовода.

По привычке болтаться на волнах капитан покачивался в кресле-качалке, посасывал трубку и нагло буровил взглядом Симу Петровну, словно она риф, а ему предстоит взять его. Голова обрызнута сединой, рубленое каменное лицо, ямочка на подбородке.

Кресло большое, на узком балконе помещается лишь вдоль – вот Сима ему и прямо по курсу.

«Нахал! Раздевает взглядом…» – негодовала Сима, срывая пред зеркалом бигуди и наводя причёску. Десять минут, и выпорхнула на балкон – не узнать бабу! Но капитана и след простыл.

«Грубиян!» – ещё пуще возмутилась Сима Петровна и дольше обычного обихаживала петунии, бархатцы и вьюнок. Зачем-то выдернула вместе с сорняком цветы и полностью утвердилась в невоспитанности незнакомца с трубкой, который так и не появился.

Когда другим утром он опять покуривал в кресле, Сима Петровна предстала во всеоружии: вечерний мейкап, взбитые локоны, сияющее после кремов лицо выражает такую озабоченность цветами, точно в горшках произрастают младенцы. На капитана ноль внимания.

Тот? Тот, как и давеча, вызывающе пялился и смолил трубку. Не выдержав столь откровенного, исполненного либидо взора, Сима фыркнула и демонстративно удалилась.

В комнате она схватила пяльцы и стала возмущённо орудовать иглой, а нитка-то и не вздета…

– Ах, бесстыдник! – отбросила в сердцах шитьё и рухнула на кровать. От возмущения разыгралась мигрень. Что себе позволяет?! Животное…

– Я ужо тебе! – погрозила Сима, и… на следующий день коротко подстриглась. Тридцать лет не решалась… Легкомысленная стрижка, как добрый прокурор, скостила Симе лет пять со срока и кучу бабок в придачу.

«Можно было не стричься, – любовалась она в зеркало, – но женщина должна себя баловать почаще. А деньги отобью на продуктах. Давно хотела сесть на диету, а сейчас самые овощи. Очень вовремя я подгадала…»

И, как неподкупный судья, решительно заточила в морозилку сосиски, животное масло и шмат сала…

Взамен наварила гречки без соли. Час потратила на гимнастику. После непривычных перегрузок напал такой жор, что пришлось освободить по УДО и сосиски, и сало…

Заморив червячка, испытала угрызения совести, расплакалась и заснула.

Поутру капитан всё так же курил и пялился. Неслыханно!

«Всё, теперь же пишу заявление участковому! – решила Сима. – Что за харассмент!»

И, клокоча и негодуя, отправилась… к косметологу – поколдовать с бровями и чисткой кожи. Заодно уж купила маечку с совершенно приличествующим вырезом на груди. Ровно таким, чтоб кулончик-сердечко, купленный уж заодно, был виден.

Узрев во всей красе «девятый вал» Симы Петровны, старичок, балующийся гирькой на смежной лоджии, уронил чугунку на ногу и рухнул, засыпанный хламом. Впечатлительного гиревика увезла скорая, и больше он не вернулся…

Капитан? Он же всё дымил и нагло втыкал в Симу Петровну бебики, мол: «Вэлкам, детка! Моя грудь заколота в притонах Манилы, Тринидада и Тобаго. Я давал линьков женщинам всех цветов кожи. Если понимаешь, о чём я, крошка… Бросай анютины глазки и тащи сюда свои пышные бутоны. Я плесну тебе огненного рому и поведаю о морях и походах…»

У Симы Петровны от негодования ускорялось сердцебиение и вступало в виски. Она принималась делать гимнастику до изнеможения, даже обливалась холодной водой.

Через неделю борьбы за права женщин похудевшая Сима купила облегающее платье, вызывающее алое бельё, чулки со стрелкой и страшно неудобные туфли.

Средства таяли катастрофически, но на Симином измождённом лице победоносно зажглись глаза. Она была прекрасна! А нахальный капиташка, верный себе, так же выжидающе посасывал верную трубочку…

«Унижает. Ждёт, что прибегу голая. Ха-ха! Жди!» – раскусила наглеца Сима и… впрыснула силикон в губы. Бюджет ещё съёжился, обратно пропорционально взбухшим мягким тканям, окаймляющим челюстно-лицевой аппарат гордой женщины.

Едва спал отёк, Сима вынесла на балкон губы и себя, что на подиум, и… выронила лейку!

– Это шо за?!.. – только и смогла вымолвить, и глаза полезли у бедняжки из орбит от представшего.

Учтиво склонившись к капитану, какая-то каракатица подавала ему в гнусных щупальцах стакан воды!

Сима хватала воздух новенькими дорогостоящими губами и не находила слов к низкому пассажу на увитом плющом, что змеями грязных интриг, балконе.

Водоплавающий подлец испил, каракатица приняла посуду, выпрямилась, и лицо её открылось вполне.

Сима расхохоталось, и слёзы облегчения брызнули из её глаз. Эта, со стаканом, попросту не могла претендовать на такого мужика. Она была откровенно пренекрасива! Кенгуру в сарафане: лицо долгое, утлые плечики и грудь, широченные бёдра и живот, выпяченный, что сумка, полная кенгуриного отродья.

Сима охолонула:

– Домработница! Ну, ясно. Не пристало капитану мыть тарелки и прибираться. А я-то всполошилась.

Да, Сима Петровна боялась признаться, что сходу влюбилась и готова на маленькие безумства с большими последствиями: совместное хозяйство, консервация на зиму и даже, чёрт возьми, штамп в паспорте. Но сердце так сладостно обмирало, что факт стал совершенно очевиден.

Матримониального флёру (что так мил женщинам) межбалконной интриге добавляло отсутствие обручалки на руке капитана.

В свои пятьдесят Сима оказалась одинока. Овдовела два года тому назад. Отгоревала, но не всё ж кручиниться. Уже полтора года подумывала о замужестве, да не попадался подходящий человек. И вот…

Она сбегала отбелила зубы и купила ярко-голубые линзы, чтобы придать взгляду окончательную пронзительность и поражающую силу. Утром предстояло дать решающий бой: денег на затянувшуюся войну в кубышке не осталось, а обуявшая страсть жаждала немедленной победы…

Утром капитан сидел спиной! Его аккуратно подбритый затылок был холоден. Равнодушно попыхивала проклятая трубка.

– Да что ж такое! – рассвирепела Сима Петровна. – Какой чёрт тебя развернул! Куражишься, старый осьминог?! О-о-о!

Рыча, удалилась в комнату. Это, несомненно, была желанная любовь – Сима напрочь потеряла голову.

Точила слёзы весь день, как неисправный кран. Излившись печалью, она решила, что капитан покобенится да и повернётся. Не вечно ему любоваться на трансформаторную будку и помойку с пирующими дворнягами. И решила оружия не разряжать: гречка, зарядка, обливания, как прежде.

А чтоб завязать отношения, следует рассмешить гонористого мужика… Да-а, Симе Петровне в находчивости не откажешь – чего придумала-то… Ну бабы, ну бабы…

Четыре дня длилась пытка показным пренебрежением. Когда на пятый, натешившись, капитан лёг на прежний румб, Сима Петровна появилась на балконе… с трубкой. Заправски приложилась (не в затяг конечно), выпустила дым, пригляделась – капитан спал!

Возопив, женщина зашвырнула трубку подальше, едва не прыгнула следом. Страшно ругаясь, ворвалась в комнату фурией, где и… нет, не накинулась на сало и колбасу и ожесточилась, а написала пронзительное письмо ещё не увядшей женщины, ещё исполненной не угасших, дремлющих втуне чувств, что алкает одной лишь любви и ласки их властителя…

Определить номер квартиры было нетрудно. Сима опустила конверт в нужный ящик. На выходе столкнулась со знакомой старушкой из этого, капитанского подъезда.

– Кто таков, – спрашивает её, – что въехал на пятый этаж, на балкон с плющом? Всё смотрит и смотрит на меня, аки зверь.

А старушка-то простая. Плечиками этак пожала да и отвечает:

– Да он едва-едва видит, как слепая кишка. Супруга за ним ходит. Ох страшная баба! На такой только слепой и женится. Как Ваши цветочки, Сима Петровна? Дайте на рассаду…