Читать книгу Перед прочтением сядьте!.. Остроумные и непосредственные рассказы из нешуточной, но прекрасной жизни - - Страница 7

Иван Петрович жил холостяком. Его тонкая натура ещё не вполне переварила крушение брака, когда в квартиру по соседству заселилась новая одинокая жилица.

Одним утром Иван Петрович и новенькая вместе очутились в лифте. Молчать шестнадцать этажей женщине казалось скорее скучным, нежели неловким, как уже вскоре определил Иван Петрович её психотип…

– Прасковья. Можно просто Паня, – сказала дородная, что актриса Мордюкова, баба и сунула Ивану Петровичу крепкую ладонь.

От неожиданности тот принял проколхозный стиль знакомства и после секундного замешательства тоже отрекомендовался соответствующе:

– Э-э, Петрович.

– Что в коробке-то, Петрович? – фамильярно спросила Паня про футляр в руках соседа.

Поразмыслив два с половиной этажа, прирождённый флейтист Иван Петрович всё же нашёлся.

– Дрель, – соврал он, дабы не вызвать в новой простоватой соседке когнитивный диссонанс, а паче избежать знакомой снисходительной ухмылки, что коробила музыканта.

Паня одобрительно хмыкнула, и последующие встречи флейтиста с бесхитростной женщиной стали носить откровенно ремонтно-эротический характер.

Как-то Иван Петрович застрял в гастрономе подле арбузов. Он размышлял, взять ли арбуз или селёдку (хотя пришёл за молоком), когда ему сзади настойчиво постучали по голове чем-то увесистым.

Это была Паня. В руке палка сервелата. Им-то она столь оригинально и «окликнула» соседа.

– Напугался? – безошибочно угадала Паня эмоции впечатлительного музыканта и, дружески улыбаясь, говорит: – Слышь, Петрович, гвоздик надо присверлить. Десяток-другой. А у меня дрели нема. Пособишь по-соседски?

Петрович пришёл в себя и:

– Да я бы рад! Но, как назло, дрель знакомому отдал.

Извиняйте, мол.

– Ц! – сказала Паня и, поигрывая колбасой, развязно удалилась. В широкой мужской спине её читалось лёгкое женское разочарование.

«Чёрт, да она, кажись, глаз на меня положила!.. – догадался музыкант, потирая гудящий затылок. – А она ничё. Всего-то сантиметров на двадцать меня и выше. Зато я лет на пять моложе, пусть и лыс. То на то и выходит. Если позовёт посмотреть утюг – всё, положила! Утюг – это, знаешь ли… Это!.. У-у, знаешь…»

Да-с, позвать мужика посмотреть заартачившийся утюг, а показать кое-что поинтересней – национальный русский женский спорт ещё со времен утюгов на угольной тяге и даже вальков с рубелем.

И вскоре позвали… Петрович ликовал, хотя боялся электротока. Детское засовывание шпильки в розетку привело его некогда в реанимацию и в стан убеждённых гуманитариев. Настолько убеждённых, что показания электросчётчика он снимал в резиновых сапогах. Но теперь отказываться и не думал.

«Чай, не чинить иду…» – уверенно решил флейтист, принаряжаясь и выпивая сто пятьдесят без закуски перед рывком в «райские кущи»…

Едва музыкант надавил звонок, как уверенность улетучилась. Почти год у Петровича были романтические отношения лишь с рукой. А тут сразу целая женщина! Много женщины! Килограммов сто румяной, статной, кудрявой, свежо и одуряюще пахнущей, волоокой, гладкой и вместе с тем изгибистой женщины.

Отворили. Едва потянув носом, Петрович откровенно поплыл. Баттерфляем с элементами танго…

– Куда пройти? В спальню?! – сходу приветствовал он хозяйку.

Та удивлённо пожала шёлковыми цветастыми плечами:

– Почему? Нет… В кухню.

Кухня. Стол. Утюг. Ни водки, ни закуски. Реально позвали чинить.

Но взвинченный предвкушением счастья и водкой малопьющий Петрович уже мало соображал. Не больше утюга. Музыканта заметно трусило.

– Где утюг? Что с ним? – спросил он, страстно стискивая тяжёлый электроприбор в руке.

Паня почуяла неладное.

– Не морозит… – процедила она.

– Отлично!

– Чё отлично? Ты чинить-то умеешь?!

– Чё тут уметь… – сдавленно прохрипел Петрович, и… насекомо и страшно прыгнул к женщине, что изголодавшийся паук, и благородными музыкальными пальцами попытался оторвать ей славную большую грудь. Ну, так бедняжке показалось по меньшей мере.

Но Паня оказалась не робкого десятка и выдержки. Методично (одна жадная рука, другая) отделила от себя сладострастно извивающегося, не владеющего эмоциями хлипкого музыканта и одним широким взмахом мягкой и сильной ладони по искажённому низкой похотью лицу образумила. Петрович мигом протрезвел и ужаснулся содеянному. Тонкую интеллигентную натуру обуял стыд. Заикаясь и трясясь, горячо просил он прощения и, исступленно вцепившись в волосы, с позором бежал.

«Ещё повесится из-за ерунды дурачок!» – не на шутку забеспокоилась Паня, в волнении кусая ногти.

Спустя несколько минут метаний, сердобольная женщина настойчиво звонила в соседскую дверь. Не сразу, но Петрович отворил – в лице подлинное страдание.

– Можно? – спросила Паня.

Не знаем, что произошло меж ними далее, но только знаем, что, к всеобщему мировому счастью, женское сердце не камень. Вскоре Петрович и Паня зажили вместе…