Читать книгу Путь «Обязательной боли». Или истории о суррогатном материнстве - - Страница 3

Сентябрь 2011

Сегодня мой первый день на работе. Кажется, что в это предложение само собой просится слово «новой», потому что первый день как будто бы может быть только на новой работе, но это не совсем так. Это мой первый день на работе вообще. Мне 21 год, 2,5 месяца назад я окончила университет, «лето красное пропела» и устроилась на работу. Вот такой вот я «удивительный» человек – всех работодателей на собеседованиях удивляла, отвечая на вопросы о предыдущем опыте работы. Да, я не работала в своей жизни ни дня – я не стажировалась у папы в фирме, не помогала маме с документами, не брала, как все студенты, подработку на лето: не раздавала листовок у метро, не обслуживала столики в кафе, не доставляла посылки и вообще никоим образом не отсвечивала на небосклоне официального и не очень трудоустройства. Я училась. И училась, на самом деле, много и, чего греха таить, отлично и, в общем-то, даже с удовольствием. Родители придерживались мнения, что делать хорошо можно только что-то одно, поэтому либо учеба будет мешать работе, либо работа учебе, а они никак не могли допустить, чтобы что-то встало на пути получения высшего образования их ребенком. Без высшего образования же ты «практически никто, ни одной приличной работы ты не получишь и ни в одно приличное общество не войдешь». На деле же, работодателей не столько впечатляли 2 красных диплома о высшем образовании (внутрь, кстати, никто даже не заглядывал), как то, что у взрослой девицы нет никакого опыта работы. Мои слова о том, что я быстро учусь, звучали не особо убедительно, потому что хоть простая истина и подтверждалась дипломами, но помочь проверить мою человеческую и профессиональную пригодность никак не могла. И, да простят меня мама и папа, я работодателей очень даже понимала, голос истины отчетливо прорывался сквозь сплошную завесу оптимизма и веры в собственное высшее предназначение.

Итак, теперь вы в курсе, что на должность офис-менеджера в агентство «Горго» я попала по двум причинам: у руководства компании не было ни времени, ни желания долго перебирать кандидатов, а у меня не было больше сил ходить на дурацкие собеседования. Впоследствии история этого собеседования обрастет почти мифологическими подробностями, и каждый из рассказывающих ее будет указывать свою сторону, как ту, которая сказала «я уверена, это точно перспективный вариант». Согласия в рядах поныне нет. Но раз уж я рассказываю эту историю, то значит, я здесь главная, и остановимся на том, что тогда на собеседовании, выслушав предлагаемые условия работы и общее описание сферы деятельности, именно я сказала легендарные слова про перспективный вариант. Если когда-нибудь А. А. и М. М. (генеральный и финансовый директора «Горго») соберутся рассказать свои истории, то пусть на здоровье продвигают милую их сердцам версию, что эти слова одна из них (кто – зависит от рассказчика) сказала второй обо мне.

Вернемся к первому дню. Конечно, немного напуганная, воодушевленная и возбужденная, я шла навстречу неизвестному во всех смыслах – я не знала, что такое работать в целом, я жила в новом большом городе совсем недавно, я пять раз накануне перепроверила маршрут до офиса в интернете (с буквальным замером времени пути до и от метро, а также времени поездки в подземке непосредственно), и самое главное – я очень смутно и отдаленно понимала, что такое суррогатное материнство. Да, именно этим занимается «Горго». В отличие от родителей, которых я сразу порадовала новостями о трудоустройстве после удачного собеседования накануне, тема эта не казалась мне пугающей и какой-то полукриминальной. Я знала, что в России суррогатное материнство разрешено, но особо не афишируется и кажется доступным какому-то очень особенному кругу лиц. Что-то типа тайной масонской ложи в медицинском мире. Ну разве не увлекательно?! Да, я не совсем представляла, что из себя представляет, как выразилась М. М., «комплексное ведение программ суррогатного материнства и донорства ооцитов», но не в пример остальным работодатель воспринял мои слова о феноменальной обучаемости всерьез. А я, в общем-то, и не шутила. Если мне было что-то интересно, я всегда была уверена, что очень быстро во всем разберусь.

А пока, шагая по одной из центральных улиц этого бесконечно красивого, величественного и немного ленно-снисходительного в своем великолепии города, уже подернутого золотым и огненным, я отстукивала каблуками гимн уверенности и предвкушения, извечный ветер развевал мои длинные до пояса черные волосы. Я улыбалась так неприлично и так вызывающе, что проходящие мимо соотечественники недоуменно отводили взгляд. Мне даже казалось, что какой-нибудь участливый гражданин сейчас одернет меня за предплечье и доверительно прошепчет:

– Эй, девушка, вы бы поосторожнее, в России же живем. Люди не поймут. Вы что, американских фильмов насмотрелись? У нас так не принято…

Но это было сильнее меня.

Мне сказали быть в 10:00. Как ответственный сотрудник я стояла перед дверью в полной боевой готовности в 9:45. Стояла перед закрытой дверью. Офис был закрыт, и никто меня тут радостно не приветствовал, а значит, оценить, какой я исключительно ответственный сотрудник (в соответствии с разработанным планом), было решительно некому. Да, обидно. Еще и во дворе, в котором располагался вход в офис, как и во всех внутренних дворах домов города, не было солнца. Зато был ветер. Здесь погожий сентябрьский день таковым совсем не казался, поэтому стоять тут в ожидании появления руководства становилось прохладно и как-то нервно. Зажечь бы сигарету, чтобы скоротать время, согреться и успокоиться, но нельзя, потому что на собеседовании я уверенным (и, может, даже немного осуждающим) тоном заявила, что не курю, в ответ на соответствующий вопрос М. М. Даже не знаю, почему ей было важно, чтобы офис-менеджер не курил, но выяснять это сейчас было точно не время. Хотя интересно… Она так гордо сказала «у нас в компании никто не курит» и подчеркнула это уверенным кивком, что сразу стало понятно – это какой-то вырванный железный аргумент из какой-то дискуссии, которая явно происходит не здесь и не сейчас. Любопытно, с кем и при каких обстоятельствах мог состояться это разговор – ни налоговой, ни Роспотребнадзору, ни ЖЭКу (я даже не знала, кто еще в современной России должен интересоваться твоей компанией и твоим бизнесом) явно не должно было быть дела до курильщиков, пусть у тебя их хоть целый штат. Размышляя об этом, я заметила, как из-за угла во двор начал заворачивать черный внедорожник известной немецкой марки, и, буквально не успев остановиться и выключить зажигание, из него выпрыгнула тонкая, высокая, ухоженная и, что называется, «дорогая» М. М. и стремительно направилась к двери офиса, а значит, и ко мне с моим первым рабочим днем.

– Здравствуйте! Вы уже тут? Не замерзли? Давно стоите? Отлично, сейчас открою, заходите. Ой, вот тут помогите, пожалуйста, надо надавить, – буквально на одном выдохе выдала она автоматную очередь из слов.

Я на секунду задумалась, на какой из вопросов отвечать первым, но сделала единственный правильный вывод:

– Доброе утро!

И надавила на рычажок стального жалюзи, в то время как М. М. проворачивала ключ в замке этой хитрой конструкции. Действительно, стремительность самой натуры М. М. не предполагала возврата назад даже на 5 секунд, ни в словах, ни в действиях. Она подняла жалюзи, открыла ключом дверь за ними и толкнула ее внутрь, приглашая меня войти. За первой пластиковой дверью примерно через метр условного «предбанника» шла вторая дверь, деревянная, в которой замков не было. Эта конструкция из двух дверей явно не была результатом заботы о безопасности, это было сделано просто для тепла. Ну и еще для того, чтобы, входя с улицы в дождливый день, клиенты могли оттереть ноги о коврик в этом промежуточном пространстве, оставив непогоду за дверью. Как оказалось позже, все ливни, бури и слякоть они вносили в наш офис глубоко внутри своей души.

М. М. включила свет и скинула плащ на вешалку, расположенную сразу слева от входа, за которой виднелся высокий шкаф со стеклянным верхом, наполненным книгами и папками, и деревянным закрытым низом.

– Ну вот, это наш офис. Смотрите, это будет ваше рабочее место – ваш стол, компьютер. Сейчас включу и все покажу. Ой, а я же пароля не знаю! Сейчас А. А. позвоню.

И в ту же секунду уже прижимала к уху телефон.

– Да, привет! Мне нужен пароль. Ну что за вопросы, конечно в офисе, у нас же новый человек. Все, давай, скинь мне в эсэмэс прямо сейчас.

За все это время я, пожалуй, успела только сделать два шага и положить сумочку на стол. Как вы понимаете, произнести я не успела ни звука.

А офис между тем был довольно уютным. В нем не было ничего от чопорного, разделенного условными перегородками общего пространства с несколькими рабочими местами, которое сразу встает перед глазами, как только произносишь само слово «офис». Хотя, что греха таить, допускаю, что это во мне говорит любитель одноименного сериала. Прямо напротив входа стоял светлый деревянный стол, по форме напоминающий букву «Т», только немного округлую – ножка буквы «Т» была вытянута по направлению ко входу, а шляпка располагалась вдоль стены. Собственно, это и было мое рабочее место: на нем стоял компьютер, справа от него принтер, а между ними сканер и факс. Факс в 2011 году! Что он вообще тут делает? Может, там, под столом, еще пишущая машинка? Надо будет проверить. Слева от монитора – стационарный телефон и органайзер с ручками. Стена за моим рабочим местом была завешана разными рамочками с фотографиями детей. Ад перфекциониста – они реально были разными: и по оформлению, и по размеру, одинаковыми они были только по посылу, который тут же прокомментировала М. М.:

– А это все наши дети!

– Ваши? – округлила я глаза.

– Наших клиентов. Но это мы им родили, наши сурмамы. Они нас благодарят, видите, фотки потом присылают. Но наших у нас тоже много, мы очень любим детей. У меня трое, а у А. А. вообще пятеро, с ума сойти!

Отлично, теперь понятно: М. М. выдает информацию не только стремительно, но и спонтанно. Вспоминая миниатюрную голубоглазую блондинку с лицом юной Джульетты – А. А., мне с трудом удавалось добавить в эту ячейку с информацией файл с данными про пятерых (!!!) детей.

Итак, справа от входа во всю длину и огибая угол комнаты располагался синий кожаный диван, совсем не офисного типа. В нем не было никакой строгости, он был почти домашним – мягким и располагающим. Стена за диваном была оклеена зеркалами, отчего комната смотрелась немного просторнее. В конце стены был стеллаж, в котором стояли книги, фотоальбомы, толстые папки, три фигурки фарфоровых пупсов в разных позах, маленькая колясочка и соска от бренда Swarovski и, опять же, рамочки с фото детей. Напротив дивана занимал свое место небольшой двухэтажный кофейный столик с женскими журналами на первом этаже и вазочкой с конфетами на втором. За столиком стояло одиночное кресло. Диспозиция понятна сразу – на уютном, располагающем к откровенности синем диване усаживаются клиенты, а на этом стуле – М. М. или А. А.

Слева от главного большого помещения, соединяющего в себе основное рабочее место и переговорную комнату, гнездились четыре маленьких: небольшой кабинет с окном, в котором стоял стол, стул, стеллаж и лежали разные папки; странная подсобка, заваленная какими-то неиспользуемыми предметами мебели, коробками и торчащей из недр искусственной елкой; крошечная кухня, в которой был буквально один шкафчик и место для чайника и микроволновки, и туалет. Коридорного пространства между главным помещением и этими четырьмя практически не было, все располагалось очень кучно. Но меня это даже радовало – ведь меня предупредили, что на работе я буду находиться по большей части одна. А в офисе с таким внутренним устройством отойти от своего рабочего места хоть сколько-нибудь далеко было практически невозможно.

– Так, вот ваша рабочая трубка. Будьте, пожалуйста, на связи всегда, не забывайте ее заряжать. Зарядка где-то здесь, в ящиках стола надо поискать. Ну, найдете.

– М. М….

– Давайте сразу определимся, наша компания стремится к европейским стандартам, тем более у нас есть куча клиентов иностранцев, у нас не принято с отчествами. Зовите меня просто М., а А. А. – просто А. У меня и на визитках так написано, вот смотрите, – и протянула мне свою светло-розовую визитку с логотипом компании «Горго».

– Хорошо, М., поняла. А можете тогда ко мне на «ты» обращаться? А то я себя старой чувствую, а мне всего 21.

– Да ты еще совсем молоденькая! Я бы тебя с удовольствием в доноры взяла, жалко, детей нет. Ну ладно, давай начну тебе рассказывать главное, у меня не так много времени. Мы с тобой пообщаемся, а потом все вопросы по телефону. Хотя к тебе после обеда А. обещала заскочить, ее еще поспрашиваешь. Бери бумагу. Там, в столе, наверное, должен быть какой-то блокнот, записывай основную информацию.

Уже начиная адаптироваться к резким поворотам сознания М., я моментально открыла верхний ящик стола, достала из него какую-то тетрадь на пружине, перемахнула первые несколько исписанных листов, попутно делая в мозгу заметку, что надо будет обязательно изучить, что там написано, в поисках полезной информации, и вооружилась ручкой из органайзера. Любой учитель, увидев распахнутые, живые и жаждущие знаний глаза своего ученика, напоминающие в этот момент глаза щенка, которому сказали: «Будешь хорошим мальчиком – пойдем гулять» – глаза, лучащиеся надеждой и нетерпением, прослезился бы от умиления. Ну правда, я только что хвостиком не виляла! Любой учитель, но не М. Эта женщина оценила мое стремление как само собой разумеющееся, ведь компания занимается самым важным, чем только можно заниматься. Это факт, чего тут удивительного.

– Так, что ты знаешь о женской репродуктивной системе?

– Только то, с чем столкнулась на собственном опыте, и то, что рассказывали на биологии в 8 классе. По большому счету только то, что она есть.

– Беременности были?

– Эм… нет

Не то чтобы меня смутил такой вопрос М., я просто не представляла, что в первый день на работе начальство спрашивает сотрудников именно об этом. Я думала, там навыками владения вордом и экселем больше интересуются.

– Значит, ни с чем по нашей теме ты в жизни не сталкивалась. Окей. Тогда давай по порядку, к нам обращаются два типа женщин: первые – это те, у которых нарушена работа яичников. Им нужен донор яйцеклеток. Полученные у донора клетки оплодотворяются спермой супруга и переносят в полость матки пациентки, и она вынашивает беременность сама.

На слове «сперма», учитывая, как буднично, без тени смущения произнесла его М., я начала покрываться румянцем. Это что, основные термины, которыми и мне в будущем придется жонглировать с такой же легкостью и ловкостью, как она? Ох, весело. «Ну да ладно, – внутренне встряхнулась я, – главное, сейчас ничего не упускать из виду и сосредоточиться на важном».

– Кто переносит? Мы?

– Нет, ты что! Всю программу ЭКО проводит их лечащий врач. Они выбирают клинику, выбирают врача, врач им говорит, что им свои клетки использовать нельзя, и они приходят к нам. Ты им подбираешь донора.

– Как???

– Не переживай, сначала мы с А. будем тебе говорить, кого можно показать, а потом уже ты сама их всех запомнишь и будешь предлагать, исходя из запроса.

– А какой может быть запрос?

– Ну, например, цвет глаз, цвет волос, рост, группа крови. Женщина же не может использовать свой биоматериал, и, конечно, она хочет, чтобы донор, которого она выберет, был максимально на нее похожим. Естественно, часто клиенты просто выбирают самую симпатичную девушку из предложенных, это же нормально – хотеть улучшить свой генофонд. А мы стараемся предлагать им тех девочек, у которых получают много клеток, чтобы на побольше попыток хватило. Штук 20 – хорошо.

– У нас же вроде одна клетка в одном цикле…

– В естественном – да. Но никто доноров в естественном цикле не берет, это дурость полная. Если уж платишь деньги, то хочется получить все, что можно. Все доноры стимулируются на препаратах, например, Р или G. Записываешь? Я тебе буду говорить, когда и сколько кому надо будет их выдавать.

– Мне выдавать? – испуганно огляделась я вокруг в поисках хранилища указанных препаратов.

– Нет. Ты должна будешь позвонить в нашу лабораторию и сказать им, что к вам едет такая-то девочка за препаратами и ей надо выдать того-то столько-то.

Я кивнула и сделала соответствующую пометку на разлинованном листе блокнота со скоростью вчерашнего студента-гуманитария, привыкшего строчить лекции практически на автопилоте.

– А группа крови зачем? Чтобы не было несовместимости? – решила я проявить чудеса медицинской эрудиции.

– Конечно нет. Несовместимости не бывает, ерунда это все. Все мужчины и женщины совместимы. Ну, то есть подавляющее большинство. Есть там, конечно, совсем особенные случаи с генетическим диагнозом, но их настолько мало, что тебе, скорее всего, и в жизни-то никогда не встретится. А группа крови вообще на результат ЭКО не влияет, ну разве что резус. Но у резус-положительной матери все равно не может быть конфликта с резус-отрицательным плодом, только у резус-отрицательной матери с резус-положительным плодом. Так что всегда подбираем положительным – положительных, отрицательным – отрицательных.

– Подождите, М., если я правильно записала, то положительным можно подбирать отрицательных, раз конфликт невозможен?

– А зачем увеличивать количество отрицательных людей на земле? Нет ничего хорошего в том, чтобы быть отрицательным. А вдруг у них девочка родится – зачем ей быть отрицательной, ей же детей рожать. А ты что, отрицательная?

– Да нет, у меня третья положительная.

– Ну, вот и отлично, у тебя проблем не будет. Но лучше, конечно, мужа положительного ищи все равно.

Ладно, я поняла. Если бы существовала какая-то партия, осуждающая и преследующая людей по признаку резус-фактора, то М. ее, конечно, не возглавила бы, но в члены правления бы с удовольствием вошла.

– А зачем тогда по группам крови подбираем, если важен только резус?

– Чтобы ребенок не узнал!

Я постаралась не прерывать конспектирование на возгласы удивления и продолжила записывать, не отрывая глаз от блокнота.

– Ну, ты чего, никто же не говорит потом детям, что использовал донора! Для этого мы подбираем донора с той группой крови, которая подходит этим клиентам по правилу генетического наследования групп крови. Вот тут видишь, у тебя лежит распечатка? Можешь по ней ориентироваться, смотри: вот у мамы вторая группа и у папы вторая группа, – она повела указательными пальцами по розовой распечатанной на принтере табличке вертикально и горизонтально навстречу друг другу, – и вот видишь, может родиться ребенок со второй и первой группой крови. Значит, можем предлагать доноров первой и второй группы крови. Тогда ребенок вырастет, сдаст анализ, и никаких вопросов у него не возникнет.

– Аа, поняла. Надо же, у двух людей со второй может быть ребенок с первой…

– Ага, а еще у двух людей с положительным резусом в редких случаях может быть ребенок с отрицательным, а вот у двух родителей с отрицательным резусом положительного ребенка получиться не может. Но это уже так, тонкости. В основном все выбирают по внешности, так что просто показываем им фотки доноров, фотки их детей – да, у доноров обязательно должны быть дети, как и у сурмам – и анкеты, и родители выбирают. Анкеты и фотки у тебя на компе где-то, это А. знает, – и как-то хаотично махнула рукой в сторону экрана моего рабочего компьютера, по которому я в данный момент просто бесцельно водила мышкой, как будто таким образом планировала открыть все тайны его недр.

– Окей, найдем.

– Но не все доноров выбирают по фоткам.

Ну, здравствуйте. Я же вроде только что систему в своей голове выстроила. Доноров выбирают по внешности и крови, что не так-то?..

– У нас есть две программы – Неанонимный донор и Анонимный. Неанонимного донора клиенты выбирают по фоткам и анкете, а анонимного мы им сами подбираем и просто даем подходящего. Анонимный, естественно, дешевле. Мы просто берем того, кто им по параметрам подходит, а нам удобнее сейчас его взять. Тут часто можно взять девицу, которая первый раз стимулируется. Как раз посмотрим, сколько у нее клеток получается. Ой, я же тебе про ЭКО не договорила! А ты не спрашиваешь. Давай назад, где ты про препараты записывала.

Я пробежала вверх по исписанным страницам, перелистнула и наткнулась взглядом на названия лекарств. Сделала от них стрелочку через всю страницу и продолжала свои записи. Придется потом как-то восстанавливать логику повествования.

– Всем донорам в ЭКО назначают препараты, они стимулируют рост фолликулов. Знаешь, что такое фолликулы?

– Эмм, ну, догадываюсь… – попыталась я не ударить в грязь лицом. Но это не сработало.

– Фолликулы – это такие пузырьки, если совсем на пальцах, которые нарастают на яичниках у женщины в каждом цикле с первого дня месячных, и в них как раз зреют яйцеклетки, а потом, через дней четырнадцать, овулируют. Уж что такое овуляция, я тебе объяснять не буду. А в ЭКО, когда они дорастают до оптимального размера, врач-репродуктолог это видит и назначает триггер для контроля над овуляцией. Триггер колется четко за 36 часов до пункции, и мы должны проконтролировать, что донор этот укол сделала вовремя. Это обычно D. или O. Запиши, что надо обязательно в день этого укола созваниваться с донором. Ага. Потом донор приходит в клинику на пункцию, и доктор под наркозом специальной иглой микропроколами через стенки влагалища все эти фолликулы пунктирует. И тогда мы узнаём, сколько получилось клеток. Потом донор просыпается и едет домой. Но мы ее, конечно, в клинике встречаем после пункции и рассчитываемся с ней прямо на отделении ВРТ. Или если не успеваем, то она после пункции может заехать к тебе сюда и забрать гонорар. Сейф вон там, – повернулась она кругом на стуле и кивнула в сторону стеллажа с деревянными дверцами снизу и стеклянными сверху.

Сложно даже сказать, какая часть этой речи озадачила меня больше: слова месячные и влагалище, произнесенные деловым будничным тоном, загадочный триггер (и что это вообще такое?) или то, что в первый день и первый час работы мне указывают на сейф. Пока меня удивляет плюс-минус все.

– Мы берем доноров не больше 10—12 раз. Дальше это уже может быть вредно для их здоровья, их об этом надо предупреждать, а то попадаются такие бестолковые, вообще ни о чем не думают. А потом будут на нас злиться, что мы их не предупредили. Так что проговаривай им все, поняла?

– Угу.

Это я поняла, это легко.

– Ладно, с донорами все элементарно. Основное я тебе рассказала, остальное по ходу поймешь. Ну и мы с А. будем тебе подсказывать, если что. Главное, все записывай и ничего не забывай донорам сообщать, потому что в ЭКО любое пропущенное назначение смертельно – это огромные бабки. Пропустить прием какого-то препарата просто невозможно, – начальница посмотрела на меня пристально и остро, видимо, убеждаясь, что эту непреложную истину я зарубила на носу.

Я кивнула два раза для убедительности. Было очевидно, что одного тут мало.

– Итак, вторая категория женщин, которые к нам обращаются, это те, у кого с клетками все супер, а с маткой нет. То есть проблема именно в вынашивании – ну, например, удалена матка, или многократно не имплантировался эмбрион, или возраст уже. Тогда им нужна суррогатная мама. Но, по сути, есть и такие, которым нужна и сурмама, и донор. Тогда мы, получается, им просто рожаем здорового ребенка от их любимого мужчины.

– Одна девушка может быть и сурмамой, и донором? Это же, наверное, проще?

– Нет-нет-нет, ни в коем случае! Это незаконно. Понимаешь, суть суррогатного материнства в том, что суррогатная мама не имеет никакого генетического отношения к вынашиваемому плоду. Тогда она получает свой финальный гонорар после родов именно за вынашивание, за свою работу. А если она будет донором, то она, получается, будет вынашивать генетически своего ребенка и получит гонорар фактически за продажу ребенка. Это уголовное преступление, так никто не делает.

Я мысленно сложила все причинно-следственные связи и сочла этот ответ очень даже логичным. Если б сейчас не спросила, то, уверена, догадалась бы позже сама.

– А как сурмам подбираем, как доноров?

– Да, почти. Внешность сурмам, конечно, не должна быть идеальной, она же не передает свои гены, поэтому часто это девочки и с лишним весом, и без образования (образование для донора тоже важно!), – я метнулась на пару страниц вверх по своим записям и написала «диплом» в перечне донорских критериев. – Но родители все равно хотят, чтобы сурмама была девушкой приятной, поэтому мы показываем им 2—3 фотки разных женщин, и они выбирают.

– А группы крови и резусы?

– Неважно, какая группа крови, у эсэм и плода кровь не смешивается, он от нее не может ее перенять, так что на это вообще не смотрим. А что касается резуса, то просто берем в сурмамы только положительных женщин, чтобы избежать конфликтов и всей этой мороки с сывороткой.

Не стала спрашивать, что за сыворотка такая и что за морока, коль мы ее избегаем, но мысленно отправила еще один бюллетень в урну для голосования на выборах правления в «анти-отрицательную» партию.

– Эсэм – это сурмама?

– Ну да, суррогатная мама. В переписке часто пишем про сурмам и доноров – СМ и ДЯ, ты увидишь. Короче, обследуем женщин в нашей лаборатории, если все хорошо, доктору все понравилось, то ты предлагаешь ее родителям, и начинаем ее готовить к переносу. Список обследования у тебя тоже тут вот где-то лежит, – и она снова неопределенно махнула в сторону планшета, где ранее мы обнаружили таблицу наследования крови. – А теперь давай расскажу, как ты будешь обрабатывать заявки от сурмам и доноров. Можешь себе прямо отдельно страничку по донорам выделить и по сурмамам, что в первую очередь выяснять, когда они тебе звонят или пишут.

Я послушно озаглавила две последовательных страницы блокнота ДОНОРЫ и СУРМАМЫ, выделяя заглавия усердным подчеркиванием.

– Вот звонит тебе девушка и говорит, что хочет стать донором. Ты сразу спрашиваешь, сколько ей лет. Доноров мы берем до 30 лет. Сурмам – до 35 лет. Но все всё равно хотят помоложе. Если по возрасту проходит, то спрашиваешь, есть ли дети. Если детей нет, то она нам не подходит. Дальше спрашиваешь рост и вес. Если у нее лишний вес, то, конечно, надо предложить похудеть для того, чтобы стать донором, но если она не хочет или лишнего веса много, то предлагай сразу в сурмамы. Но когда в сурмамы будешь звать, то спроси обязательно, самостоятельно ли она рожала (без кесарева) и какой резус. Если отрицательная или с кесаревым, то, к сожалению, мы ничего предложить не можем, нам никак ее не использовать.

Я мысленно начала представлять, насколько неудобным должен быть разговор с девушкой на том конце провода о том, сколько она весит, не хочет ли похудеть, и что с таким (в голове я произносила «С ТАКИИИМ») весом ей только в сурмамы, что клетки ее никому уже не нужны. И, честно говоря, я почти не сомневалась, что обсудить все это сколько-нибудь тактично будет задачей просто невероятной. Как бы я ни старалась, эту условную воображаемую девушку я если не обижу, то хорошенько задену точно, и это меня расстраивало даже больше, чем то, что я вообще не люблю разговаривать по телефону, а здесь, судя по всему, мне будут регулярно звонить незнакомые люди и предлагать свои услуги.

– Если девушка подходит на донора, – продолжала М., – то просишь ее прислать на почту фотки. Пусть присылает хорошие и побольше. Себя, своих детей, в полный рост, близко лицо – чтобы все можно было рассмотреть. Иногда бывают доноры с ужасными фотками, таких лучше приглашать в офис, сама тут ее сфоткаешь, у тебя фотокамера лежит тоже здесь где-то. Иначе с плохими фотками ее родители никогда в программу не выберут, и она не заработает, и мы зря на ее кариотип потратимся.

– Кариотип?.. Про фотки поняла, если что – сюда ко мне при параде!

– Да, кариотип – это генетический анализ, визитная карточка донора, его всем абсолютно надо сдавать, и предлагаем донора только после того, как придет результат кариотипа. Он делается примерно месяц, так что как только обсудила все с донором, сразу записывай ее в нашу лабораторию на УЗИ к врачу и на кариотип. А пока он будет делаться, ты и фотки с нее хорошие вытрясешь, и расширенную анкету заполнишь – там куча пунктов. Она на рабочем столе должна быть, «Аанкета ДЯ» называется файл, открой его прямо сейчас.

Я увидела искомый файл, пару раз кликнула мышкой, и через несколько секунд передо мной открылась довольно объемная анкета на трех листах с вопросами от цвета глаз, волос и роста-веса до описаний внешности родных братьев и сестер, их образования и кружков, посещаемых донором в детстве. Да, наверное, такой набор фактов действительно дает людям представление о девушке, клетки которой они собираются использовать, чтобы стать родителями.

– Да, это. Если она не может дома на компьютере заполнить, то прямо звонишь ей и по телефону под диктовку все заполняешь за нее. Иногда это быстрее, а то они такие необязательные, могут месяц тянуть, представляешь!

А я не представляла. Я-то совершенно уверена, что если ты хочешь заработать денег, причем немало, и тебе для этого надо только несколько раз врачу показаться, ты даже с работой это можешь совмещать без проблем, то как можно анкету-то не заполнить? Это же ерунда какая-то. Я точно знала, что даже если бы у меня не было компьютера, я бы нашла сто способов, где и как мне этот опросник заполнить и распечатать уже на следующий день. Впоследствии я буду годами чувствовать себя в ничтожном меньшинстве с такой позицией. А доноры и сурмамы будут вести себя именно так, как сказала мне М. в мой самый первый день.

– Если подходит на сурмаму, то сразу спрашиваешь у нее, когда были месячные.

– Зачем?

– Месячные, Алёна, это вообще самое главное, что тебе надо знать о женщине. Мы всё делаем от месячных! Все приемы препаратов, все УЗИ, всё от месячных. Я бы сказала тебе, что надо спрашивать, какой у нее сегодня день цикла, но они ж половина не знают, как цикл считать.

Тут я уже не на шутку удивилась, так как мы вроде вели речь о девушках, у которых на момент воображаемого разговора со мной есть как минимум один ребенок, она его вынашивала и рожала и явно не раз была на приеме у гинеколога. Ааа, да, Алёна. Это мое имя. Приятно познакомиться, кстати.

– Да, вот ты знаешь, что такое начало цикла?

– Начало месяч…

– Вооот, – перебила меня М., – а женщины сплошь и рядом думают, что это когда месячные кончились. Поэтому ты и спрашивай у них, когда был первый день месячных, а не первый день цикла, иначе потом до правды не доберешься. Будущих сурмам на УЗИ к нашему доктору в лабораторию записывай лучше на 7—12 день цикла, но, вообще, она на любой посмотрит, если нам сильно надо. А чаще всего нам, честно говоря, именно сильно надо. Лучше не в первый день, конечно, там не очень показательно получается. Так что спрашиваешь про месячные и записываешь на УЗИ. И если на УЗИ у нее все хорошо, то там в лаборатории у нее должны взять все анализы по списку для эсэм.

– Естественно, тебе надо будет и донорам, и сурмамам подробно расписать все суммы их гонораров.

И в последующие 10 минут я под чутким руководством одного из двух моих теперешних директоров дополняла страницы, озаглавленные «ДОНОРЫ» и «СУРМАМЫ», ключевой для этих леди информацией, содержащей различное количество нолей. Тут же далее заодно в продолжение темы страниц я сразу записала и стоимости контрактов на сурмам и доноров для клиентов.

– Тебе придется разве что озвучивать стоимость контракта, консультаций по ним ты не даешь. Если звонят потенциальные доноры и сурмамы, то беседуешь ты. А если клиенты, то сразу даешь телефон мой или А. Мы сами с ними свяжемся, все расскажем и, если что, назначим встречу у нас тут в офисе. Если не хотят общаться по телефону, а хотят приехать лично, то записывай их и сразу сообщай нам, мы решим между собой, кому будет удобнее по времени подъехать.

– Да, поняла. А если вам обеим будет неудобно, то что делать?

– Ничего страшного, позвонишь клиенту, перенесешь. В основном мы подстраиваемся, не переживай. А. проще, она только «Горго» занимается, а у меня еще куча всяких направлений, так что она может чаще подстраиваться.

Было вполне легко поверить, что М. занимается не только суррогатным материнством, потому что за все время, что мы провели в офисе, ее телефон звонил раз семь, и наряду с сурмамами там обсуждались какие-то коммерческие помещения, какой-то магазин и чуть ли не лесозаготовки. Да и энергии, которая исходила от этой женщины, хватило бы на десять направлений с лихвой, это было очевидно с первого взгляда, это читалось в ее отрывистой и очень конкретной манере речи, в стремительности ее движений и активной очень живой мимике на энергичном лице, которое, кстати, никак не могло соответствовать ее реальному возрасту ввиду полного отсутствия на нем морщин и почти полного отсутствия косметики – только подводочный карандаш, подчеркивающий легкую синеву в ее серых глазах.

– Ой, уже двенадцатый час, мне надо бежать. У нас прием с Котовой у доктора Коновалова в двенадцать, а я ее еще обещала у метро подхватить, а то заблудится. Все, обустраивайся тут, располагайся, если что, звони.

И она в три шага оказалась у вешалки, накинула свой плащик, не разжимая руки с зажатым в ней телефоном, повесила на сгиб локтя раскрытую брендовую сумку, в которой, кроме повседневно необходимых женщине вещей, находились еще несколько файлов с бумагами – распечатанными анализами суррогатных мам и доноров, предъявляемые на приемах врачам, толстая черная записная книжка и несколько пачек препаратов.

– Все, я на связи! – и выпорхнула за порог.

Теперь я осталась один на один со своими новыми владениями. Выдохнула, улыбнулась сама себе в зеркальную стену за синим диваном и пошла обживать территорию. Для того чтобы переварить всю вываленную на меня информацию и как-то разложить ее по полочкам в своей голове, а также для того, чтобы как-то «обуютиться» в новой жизни на новой территории, решено было начать с горячего чая. Зайдя в крохотную кухоньку, я включила чайник, сразу выбрала в шкафчике с кружками ту самую, которая станет неотъемлемой частью моего рабочего места, и достала пакетик вездесущего «Гринфилда» из коробочки.

Сидя за своим рабочим столом, окутываемая ароматом черного сладкого чая, я то и дело вертела головой и примеряла всю обстановку на себя. Мои глаза иногда останавливались на толстой черной книге с категоричным названием «Гинекология», которую я уже внутренне решила изучить в будущем (и которую потом, действительно, иногда листала в поисках недостающей моей природной любознательности информации), на фигурках малышей, на журналах «Материнство» на кофейном столике, угрожающего вида аппарате факса и планере, где незнакомые мне девушки на разные дни и разные часы были записаны к незнакомым мне врачам в совершенно незнакомые мне клиники такого еще нового для меня города. Все это не вызывало во мне никакой тоски и неуверенности, а скорее возбуждало искреннее любопытство и жажду знаний. Мне хотелось скорее сделать это все настолько своим, насколько только может мечтать вчерашний студент гуманитарного факультета, скинутый жизнью в кипящий котел медицины высоких технологий. И я почему-то не сомневалась, что если внимательно слушать все, что происходит вокруг, задавать правильные вопросы и делать чуточку больше, чем от тебя просят, то все непременно получится.

Понемногу я начала исследовать ящики стола, в которых в разной степени заваленности обнаружились зарядка для рабочего телефона и еще штук пять разных проводов неопределимой принадлежности, бланки направлений на анализы, штампы и печати, обрезки или обрывки приходно-кассовых ордеров, синяя фотокамера «Кэнон», куча разрозненных анализов разных женщин, какие-то копии свидетельств о рождении, неопознанный ключ на толстой скрепке вместо брелока, фотографии девушек и детей как лежащих отдельно, так и в файлах, и даже один нетолстый фотоальбом. Тут же было и несколько лаков для ногтей, пара резинок для волос, пара упаковок стикеров для заметок, несколько исписанных записных книжек разных размеров, флэшка и разноцветные текстовыделители, которые после проверки на профпригодность сразу перекочевали в органайзер с ручками на столе, какие-то начатые блистеры таблеток обезболивающего и противозачаточных вместе с другими девичьими атрибутами, вероятно, принадлежавшие ранее моей предшественнице на месте офис-менеджера. Место это она, судя по всему, не особенно тщательно организовывала и ушла быстро и без сожалений, чему я в тот же день нашла достоверное подтверждение, обнаружив ее заявление на увольнение, подписанное размашистым почерком и широкой душой А.: «Вали на все четыре!» и подпись генерального директора. Сожалений, очевидно, не испытывала ни одна из сторон. И меня это очень развеселило.

К моменту, когда приехала А., я уже нашла на рабочем столе компьютера важные папки, о которых ранее говорила М., разобралась в классификации файлов в них, поняла, где хранятся и как называются договоры «Горго» с клиентами и обнаружила список обследования для доноров и сурмам. По сути, это был полный боекомплект на первое время. И все это время, занимаясь освоением пространства, я искоса поглядывала на оба рабочих телефона (сотовый и стационарный) и умоляла их не звонить. Слушался меня только стационарный, потому что на рабочий мне уже три раза позвонила М., сначала сообщая дату следующего приема ранее упомянутой Котовой у Коновалова, затем, минуты через полторы, быстро задиктовывая мне анализы, которые Котова должна обновить к следующему приему, и потом еще раз, сообщая дату и время встречи, назначенную ей клиентам в офисе. Каждый звонок длился несколько секунд, за которые я успевала только сказать: «Алло…» – и далее из трубки на меня просто лавиной обрушивалась информация, которая не повторялась, не уточнялась, произносилась быстро и заканчивалась короткими гудками в трубке. Я испытывала что-то сродни состояния аффекта после этих звонков. Я отводила трубку от уха, глупо моргая, пялилась на экран сотового в надежде понять, было это на самом деле или мне показалось. И, придя в себя, убедившись, что эта информация у М. считается исчерпывающей, и уточнений, пояснений и дополнительных вводных не будет, приступала к выполнению задачи, которую данный звонок подразумевал к выполнению. Но этот краткий шок и растерянность все равно были лучше, чем висевшая надо мной реальная угроза, что мне позвонит потенциальная сурмама или донор, которую мне придется проконсультировать. О, эта мысль сегодня приводила меня в ужас. Я буквально молила всех богов, чтобы этот судьбоносный звонок произошел как можно позже. И пока мои мольбы не были пустыми.