Читать книгу Черноголовка – Норильск, далее везде… История стройотрядного движения - - Страница 16

К сожалению, к моему позднему возрасту воспоминания о стройотрядах в Черноголовке стали отрывочными, фрагментарными. Я путаю даты, забываю имена и даже последовательность событий. Ну вот эти отдельные эпизоды.

Предложение о поездке в Норильск от Рустэма Любовского было для меня подходящим. Обычно я летом отправлялся в горы, в альплагеря, где работал инструктором, или в экспедиции. Так продолжалось 14 лет. Но после экспедиции на пик Коммунизма в 1968 году ситуация поменялась.

Наш профсоюз, который относился к Минсредмашу, перешел к Министерству общего машиностроения. Для меня и моего друга Анатолия Рабинькина это означало смену нашей команды альпинистов на новую в обществе Зенит, где мы пока никого не знали.

В связи с этой неопределенностью я решил сделать перерыв в летнем альпинизме и дал согласие Рустэму на Норильск. Это тоже романтика, ветер странствий, заполярье, о котором я много читал, имена исследователей Урванцева, Ушакова, строительство горнохимического комбината под руководством Завенягина, труд заключенных, описанный Солженицыным.

Ко всему этому хотелось прикоснутся. Из своего отдела кинетики и катализа я пригласил Колю Денисова, Витю Шувалова, Славу Панова и Сашу Хруща – моих друзей, увы, уже ушедших из жизни. Кроме того, я напросился в передовую группу в составе самого Рустэма, Бостанджияна и, кажется, Тумашева.

Норильский аэропорт нас встретил неприветливо после зелени и раннего тепла в Черноголовке: по взлетному полю мела поземка. Нас радушно встретил в своей квартире редактор местной норильской газеты, который заодно был близким знакомым одного сотрудника нашего института Веретенникова и нашим контактным лицом в Норильске. Прием был прост и незамысловат. На столе стояли бутылки нашего и хозяйского коньяка и в качестве закуски черная икра, которую брали столовыми ложками. Под столом спала сытая хозяйская собака.

На утро нам предложили варианты: работу в Норильске на комбинате либо железную дорогу в тундре. У меня уже был опыт работы на горно-химическом комбинате в Усть Каменогорске. Еще та романтика, и, почувствовав знакомый запах сернистого газа, я немедленно настоял на тундре.

Станция, на которую нас отвезли, так и называлась «Тундра». На ней красовался лозунг «Будущее принадлежит людям честного труда». Все ясно и пояснений не требуется.

Предоставили большое помещение, совершенно пустое, и выдали матрацы. На них и разместились ребята, прибывшие вслед за нами. Пока без женщин поварих. Их роль взялись выполнить Слава Смирнов и Юра Шекк (увы, их тоже нет в живых). Нам показали, где в снегу прикопаны туши северных оленей. Они с наступлением весны кочуют севернее, спасаясь от гнуса, и пересекают рельсы по деревянному настилу, так как боятся железа. В толкучке многие погибают и замерзают. Но оленина, менее жирная чем говядина, на вкус приятна и хорошо сохраняется под снегом. Так или иначе, жизнь пошла, и работа началась почти сразу. Нас подняли разгружать подкладки для рельсов. Какое это время суток было сказать трудно. В Заполярье световой день не прерывается. К этому быстро привыкаешь. Особенно когда видишь за окном ребятишек, играющих в футбол в полночь.

Надо сказать, что весна в тундре наступает стремительно. Вдруг появляются большие проталины со свежей зеленью, на них – одуванчики «Хлопок тундры» с плотной белой головкой и, наконец, загораются оранжевые жарки, букетами из которых мы встречаем наших поварих Римму Любовскую и Валю Абаляеву (опять тот же грустный рефрен, и сколько же я живу, где Вы мои дорогие?!). Впрочем сугробы для оленины в тени строений долго держатся.

Работа не такая уж замысловатая, особенно под руководством опытного мастера. Срываем старые 12,5-метровые рельсы (еще Демидовские), укладываем балласт – крупную щебенку, меняем шпалы, затаскиваем новые уже 50-метровые рельсы, кладем на подкладки и зашиваем их большими гвоздями (наверно со времен Христа).

Заколачивание гвоздей, называемых костылями, требует особой сноровки, лучше делать это за 2—3 удара. С этим легко справляются местные женщины, а мы частенько мажем мимо и долго потом добиваем. Впрочем, Игорь Краинский (наш электрик – светлая ему память) бьет точно, но никому не доверяет свой молоток (свой секрет).

Ну и конечно, затем следует работа со шпалоподбойкой для уплотнения балласта под рельсами. Штука тяжелая, вибрирует, разбивает суставы рук, вечером их приходится размачивать в теплой воде, при сгибании они щелкают.

Шпалоподбойку окрестили кличкой «шпуга» по фамилии одного из наших отрядовцев. Не знаю почему, мужик скромный, тихий, был взят для писания нарядов, но в этом качестве не пригодился. Просто попал на острый язычок кажется Славе Соляникову. Было и еще одно изобретение со времен египетских пирамид – совковая лопата с привязанными к совку проволоками, соединенными под резиновую рукоятку. Напарник направлял лопату под особым углом Эйлера – Скворцова (Скворцов, математик из наших, предложил термин), другой напарник рывком тянул совок за рукоятку на себя и щебенка легко перебрасывалась по назначению.

Л. Буравов, В. Бостанджиян, В.Рубцов, В. Боярченко, 1969г., мастера работы на электрошпаловиброподбойке (электрошпуге)

Все вместе это называлось «лопата Дружба» (иногда Шлюха). Я прихватил из альпинистского снаряжения страховочный пояс и карабины. Это позволяло легче перетаскивать тяжелые домкраты на лямке, переброшенной через плечо. Особенно это нравилось красавцу и богатырю Славе Грачеву.

В общем смекалка, конечно, помогала. Рельсы требовалось укладывать правильно, и вначале за этим следил мастер, пользуясь специальным прибором меркой с уровнем, но потом он стал доверять эту работу и некоторым из нас. Так же, как и определять плавный уклон пути – «стрелять», ложась на рельсы и прицеливаясь на мерную рейку.

Для выполнения поворотов нужно было строить «эпюру». За ее расчет взялся Саша Столин, математик и теоретик. Посмотрев на его работу, мастер вздохнул – «слишком мудрено, проще на глазок». Получилось. Большой шутник Саша Столин сильно картавил (как и я). При передвижке рельсы ломами он был «горловым» – давал команду, но вместо «и раз» Саша кричал «и два». Самым веселым горловым был Саша Семенов (тоже светлая память), он сопровождал команды легким солдатским «матерком» и работа шла на ура.

Меня интересовало как эту самую северную в мире дорогу строили зэки. Мастер сказал, что рельсы укладывали прямо на снег, он зимой под ветром становился твердым как камень, а летом правили, подсыпали щебенку. Вот поэтому наша работа и называлась подъемкой. Надо было нарастить толщину слоя балласта, иногда довольно значительно, кажется до 30 см и выше. Это позволяло сохранять вечную мерзлоту под балластом – хорошим теплоизолятором.

Засыпка ж. д. полотна после баластёра

Жили зэки в бараках, как и положено людям честного труда, и кормить их старались по возможности прилично, рабочую силу берегли. Охраны было мало, все равно бежать было некуда. Специалистов набирали просто, арестовывали старшие курсы из Московского института инженеров транспорта (МИИТ) и посылали в Норильск (за что? – тогда с этим проблем не было).

Будущий нарком Завенягин считался хорошим хозяином комбината. Наладить такую работу в Заполярье архисложно. В дальнейшем он стал одним из руководителей атомного проекта. Люди, отсидевшие и выжившие в Норильске, делятся воспоминаниями неохотно, уезжать на юг России (это предлагается) не хотят. После лишенного микробов полярного воздуха они на юге часто болеют и живут недолго. Один из мастеров рассказал мне, что приехал в Норильск на железную дорогу из большого сибирского города добровольно, захотел сменить городскую нервотрепку на спокойную обстановку в тундре. Мужик простой и непритязательный, но деловой.

Нас водили на экскурсию на комбинат. На переплавке никеля мы обзавелись красивыми, похожими на сталактиты никелевыми чушками. Любопытно, что инженеры с производства стараются устроиться на шахты простыми шоферами на грузовики БЕЛАЗы. Там хорошо платят и воздух свежий.

Центр Норильска Гвардейская площадь и прилегающие улицы спроектированы в Ленинграде (не Санкт-Петербурге) и на него похожи. Дома на сваях – берегут вечную мерзлоту, стоят квадратом – спасение от ветров, каждую весну красят заново, зимой ветер сдирает краску. Я однажды ездил за кастрюлями для поварих и не удержался купил для них маленькие розочки. Их привозят с Большой земли самолетом. Молочных продуктов много – сметана, творог, но все из восстановленного молока, то есть порошка. Поэтому все густое. Все равно вкусно.

Через некоторое время нас из Тундры перевезли на участок дороги вблизи аэродрома Алыкель и мы стали жить в вагонах по двое в купе. Мы жили с Сашей Хрущем очень дружно. Но однажды к нам попросился кажется Эдик Ягубский, он жил в купе с мастером Петром Михайловичем. Мастер мог на ночь принять стакан водки и богатырски захрапеть. «И кричит усатый злодей, эй, Рустэм, поднимай людей» – это о нем написал Сережа Щепинов. Злодеем он казался только утром, в остальное время «был он друг нам и отец, сколько верст намеряно». Но Эдик все-таки очень страдал от храпа. Впрочем, в эту же ночь после вселения к нам мы услышали с верхней полки отчетливый, интеллигентный храп нашего постояльца. Заразился от мастера бедолага.

В гости к поварихам приходили солдатики из небольшого караула, стоявшего около «парусов» огромных металлических антенн, находящихся невдалеке от нас в тундре. Точное назначение этих сооружений я не понял, но солдатики говорили, что перед ними можно погреться (какой же это диапазон радиоволн?), но долго нельзя – детей не будет.

Около нашей стоянки было озерко, верхний слой воды был теплым, но ноги нащупывали лед. Для купания нужно было быстро скинуть плащ, одетый на голое тело, окунуться и сразу залезть под плащ. При промедлении мгновенно тело покрывалось слоем комаров. Тоже происходило при прогулке в туалет.

На насыпи мы надевали на голову авоськи, смоченные репудином. Мимо ехали вагоны с детишками на отдых. Детишки хохотали, глядя на нас. В футбол местные играли часто без маек, было тепло, комары своих не жрали. Мы тоже смеялись – когда проголодаешься, просто вдохни поглубже, комариного мяса хватит. Приятный теплый ветерок из тундры приносил нежный запах цветов. Летом тундра очень красива.

Короткая минута перекура у Володи Филипенко с любимицей отряда. Справа: Особенно доставалось от комаров Володе Рубцову. Уж очень они его любили

Поварихи трудились на славу. Однажды они решили порадовать нас скоблянкой из свежего сига. Увы, сырая рыба была непривычна, но под комиссаровские сто грамм пошла за божью душу.

Запомнилась еще поездка в Дудинку, конечную станцию дороги на берегу енисейского залива. Скромные домики, какие-то портовые сооружения, в общем крайний север. А дальше Ледовитый океан. И люди живут, питаясь северным завозом по морю с Большой земли в короткие летние месяцы. И по-своему счастливы. На станции Тундра жили обходчик с женой, в субботу они напивались в стельку и мутузили друг друга, наутро гуляли в обнимку по насыпи. На жизнь не жаловались.

Ну и напоследок. Слава Соляников написал хорошую песню: «Метрик за метриком восемь километриков, было под дождем, а было и под ветром…» В ней все сказано. Вышедшие из комсомола тридцатилетние парни с молодым задором поднимали эту дорогу, построенную зеками, и очень нужную городу. Они положили начало движению стройотрядов из Черноголовки в Норильск, а потом и далее по всему Союзу.

В последний день нашей работы в Норильске был прекрасный веселый банкет, устроенный начальником дороги генералом Новгородовым, после которого Коля Денисов, ложась спать рядом со мной, выпил пачку пенталгина. Толстую пачку заработанных денег он оставил запросто лежать рядом. На утро мы сжигали на костре заношенные продырявлянные зековские ватники (мода на спецодежду не менялась). И кто-то внезапно вспомнил, что в кармане ватника осталась трудовая зарплата, и, к счастью, успел вовремя вернуться и вытащить ее из огня.

Едем на обед своим ходом, Тундра, 1970г.

Ребята улетали в Москву. Но Любовским Римме и Рустэму, Вите Шувалову, Славе Панову и мне захотелось еще романтики. Мы двинулись в Дудинку, где ради нас задерживался дизель-электроход «Антон Чехов». ЕНУРП – Енисейское управление речного пароходства дало команду дождаться нас. Енисей широк настолько, что по временам берега исчезали в тумане. Прошли Курейку – место, где отбывал ссылку вождь народов. Виднелось какое-то сооружение вроде купола над домом, где он жил. Неугомонный Рустэм организовал в кают-компании самодеятельный концерт, где мы пели песни «чуть охрипшими голосами», а он показывал веселые сценки. Призом от капитана была бутылка шампанского, с едой было туго и мы питались шоколадом из буфета. У Казачинских порогов наш корабль встал в сплошном тумане. А сроки посадки на самолет в Красноярске нас поджимали. Как только туман рассеялся, мы пересели на быстроходную Ракету на подводных крыльях и вовремя успели в аэропорт.

По приезде домой первое, что я купил, был пылесос – моя давняя мечта, и принялся отсасывать родных черноголовских комаров, которые вряд ли по свирепости уступали братьям в тундре. И спал я тихим и блаженным сном.