Читать книгу Saratov Revival - - Страница 2

– Доброе утро, друзья! Сегодня в программе «Позитив с семи утра» мы поговорим о насущном с диетологом, автором книги «Похудей, как Кащей», Маратом Жан-Польевичем Ива…

ЩЁЛК!

…

– Повесить картину художника-авангардиста вверх ногами, а потом, отвечая на вопросы журналистов, пришедших на открытие выставки, выдать это за оригинальную находку вместо того, чтобы признать собственную криворукость? Бесподобно!

– Вы считаете?

– Конечно! Ведь современное искусство только и держится, что на новом прочтении, на переосмыслении ста…

…

ЩЁЛК! И телевизор превращается в безобидный предмет мебели.

Надоело.

«Новое прочтение», «переосмысление», «современное искусство». Зачем? Почему? Для кого? Порой кажется, что всё «новое» – это не хорошо забытое старое, не «провокация», не «вызов», а лишь честное признание художником собственной несостоятельности. Живописцы прошлого плеснули бы грязной водой из размалёванного стакана в лицо любому современному творцу, если бы узнали, на что последний тратит драгоценную краску, ведь по большому счёту разница между наивными этюдами ученика третьего класса художественной школы и произведением признанного мэтра нынешнего века заключается лишь в умении красиво навесить благодарной публике побольше лапши на просвещённые уши. Объяснить свой замысел. Расставить акценты. Притянуть за хвост побольше злободневности. В наши дни это называется восхитительным словом «литературоцентричность». Так что, если увидишь на стене кляксу – вполне возможно, рядом с ней будет висеть описание Замысла на трёх листах формата А4.

И попробуй только заявить со всей ответственностью на очередном рауте, мол, «да у меня ребёнок рисует лучше!»: глазом не успеешь моргнуть, как тебя тут же заклюют гарпии на высоких каблуках, с тобой перестанут здороваться представительные мужчины в смокингах (пусть даже из-под отутюженных брюк у них нередко будут торчать до боли знакомые «треники»: почти такие же, какие носят те, кого на подобные мероприятия позовут разве что в качестве охранников), от тебя уйдёт любимая женщина, а то и с работы уволят. За убеждения.

На момент осознания этих очевидных вещей Свигуму было около 25 лет. Он был весел, как Егор Летов осенью 1991 года, оптимистичен, как Курт Кобейн в апреле 1994 года и полон сил, как типичный фанат The Smiths, едва закончивший факультет философии Высшей Школы Экономики на рубеже эпохи стабильности и десятых годов. Как и большинство представителей своего поколения, Свигум категорически не хотел взрослеть в привычном понимании этого слова, предпочитая построению карьеры компьютерные игры, а заведению семьи – непринуждённое общение с дамами в социальных сетях. В основном, конечно, когда и сам он был нетрезв.

– Святииик! Завтрак на столе, сынок!

Надев на себя синюю униформу (не переодеваться же, в самом деле, на работе?), почистив кроссовки и поблагодарив маму за вкусный завтрак, Свигум выдвинулся в направлении офиса.

«О, ещё один прекрасный рабочий день впереди! О, сегодня я заработаю ровно пятьсот пятьдесят рублей, а если повезёт, то и тысячу: в качестве бонуса за высокие показатели продаж устаревших моделей смартфонов!».

Осознавая всю бренность бытия, злоупотребляя даже в собственных мыслях деепричастными оборотами и словами, наподобие «рефлексия», «постмодерн» и «экзистенциальный», Свигум вышел из дома.

Неспешным шагом идти к остановке. Ждать маршрутку. Чувствовать себя килькой в банке по дороге к Крытому Рынку. Разглядывать красивую девушку, которая, прижавшись к двери с надписью «не прислоняться» и изогнувшись в три погибели, читает классику (кажется, это «Унесённые ветром»). Пробки. Кильки. Люди. Толпы. Наконец, долгожданная свобода и открытая дверь маршрутного такси.

Сидя в маршрутке, Свигум, как водится, вновь задумался о вечном. В маршрутках вообще отлично рефлексируется эпоха. Эпоха, современниками которой нам нечаянно, и вопреки собственной воле пришлось стать. Впрочем, кажется, Свигум к ней неплохо приспособился. Его вполне устраивало то, что социальные сети привязали людей к мониторам, уничтожив культуру дворов и подъездов и то, что в результате этих тектонических общественных сдвигов, мы перестали узнавать в лицо даже тех, кто обитает в соседней квартире. А ведь до коммуникативной революции приходилось практически ежедневно встречаться в том самом подъезде с алкашом Евгением Петровичем, которого язык не поворачивался назвать по имени-отчеству. Встречаться с гоблинами, которые учились на два класса старше, в недавнем прошлом были единственными доступными примерами для подражания, а теперь – красовались разве что на стендах «их разыскивает полиция». Теперь же дядя Женя преспокойно сидит в «Одноклассниках», переписываясь с другом из Воркуты Серёгой (впрочем, он тоже попал туда нечаянно и, кажется, даже вопреки собственной воле), а гоблины заняты экспроприацией золотых слитков в онлайн-играх. И волки сыты, и Свигум цел. Хорошо.

Свигум воспевал оду пиратству. Грела мысль о том, что внутренняя миграция на торрент-трекеры позволила приобщаться к достижениям культуры и искусства эры глобализации в считанные дни, а то и часы (а не спустя десятилетия, как это часто бывало прежде) после их выхода.

Отсутствие тотальных войн, голода и болезней, что выкашивали миллионами население России и Европы в прежние времена, голливудские улыбки в телевизоре и чистые улицы (говорят, их нынче моют с шампунем даже в Саратове), заставили наивных людей на полном серьёзе полагать, что теперь-то они уж точно венец эволюции человеческой цивилизации. Люди искренне поверили в то, что они могут забыть уроки «варварских» лет, обойтись без военно-полевой морали и бренновского «права сильного».

И даже тот факт, что современный мир живёт, разрушая мифологемы прошлого, не оставляя камня на камне от идеалов предыдущих поколений и водружает на старые постаменты новых сомнительных героев, по которым нет и не может быть общественного консенсуса, не казался Свигуму чем-то из ряда вон выходящим. В спорах между собой в реальной жизни люди уже дошли до такого безапелляционного уровня аргументации, когда логика уступает место слепой вере.

То ли дело в интернете, на бесчисленных форумах и в россыпи тематических (и не очень) пабликов, где Свигум обычно просиживал чуть ли не всё своё свободное время. Приди домой, поужинай и спорь, пока не рассвело! Спорь, пока даже клавиша ENTER на клавиатуре не начнёт роптать: «Друг, хватит! Я сегодня так устала! Прекрати на меня нажимать!». Весело? Вполне. Кстати, если повезёт, собеседника в интернете можно затроллить настолько, что ты попадёшь к нему в чёрный список, а то и нарвёшься на угрозу «вычислить по ай-пи»: чудо-то какое! Поскольку демагогом Свигум был знатным, ему это нередко удавалось.

А ведь Свигуму ещё при рождении не повезло как минимум дважды! Во-первых, его назвали «Святослав»: что, чёрт возьми, может быть омерзительнее? Даже в Манчкине для него была припасена специальная карта. «Враг по имени Святослав». Очень сильный монстр, особенно – на начальной стадии игры. Во-вторых, папенька подарил ему звонкое отчество «Викентьевич» и не менее пронзительную фамилию «Игумнов», после чего уехал на заработки то ли в Москву, то ли в Ханты-Мансийск, и больше к семье не вернулся. Свигум, впрочем, подозревал, что с папой всё в порядке, поскольку нередко видел его «онлайн» на страничке ВКонтакте и в чём-то ему даже завидовал.

В-третьих, хоть и случилось это уже много позже, при регистрации своей первой электронной почты Святослав Викентьевич Игумнов не придумал ничего лучше, кроме как составить из своего пятиэтажного имени шестибуквенный никнейм – «Свигум». Результат, объективно, получился так себе, хотя ему самому – нравилось, и убеждать его в обратном было бы бесполезно.

Незаурядные умения виртуального оратора компенсировались ещё и тем, что Свигум был неудачником по абсолютно всем канонам успешного человека восточноевропейского образца. Высшего образования Игумнов-младший так и не получил, бросив университет после второго курса. Места работы стабильно менял раз в два-три месяца (с обязательными полугодичными «каникулами» между трудоустройствами). Отношения с прекрасным полом – это отдельная и очень грустная история: на описание всех трагедий и неудач, преследовавших Свигума на пути к фантомному счастью в личной жизни с самого наступления пубертата, уйдёт больше бумаги, чем на переиздание «Войны и мира» семьдесят вторым кеглем. Да и какая тут личная жизнь, когда Свигум жил с мамой в тесной «хрущёвке» в районе СХИ недалеко от кольца двенадцатого трамвайного маршрута? Ладно. Самостоятельная жизнь? Зачем, когда мама по-прежнему готова варить тебе пельмени, несмотря на твой весьма сознательный по человеческим меркам возраст.

Неспешным шагом идти к остановке. Ждать маршрутку. Чувствовать себя килькой в банке по дороге к Крытому Рынку. Разглядывать красивую девушку, которая, прижавшись к двери с надписью «не прислоняться» и изогнувшись в три погибели, читает классику (кажется, это «Унесённые ветром»). Где-то это уже было, верно?

«Стоп! Какое знакомое лицо! Что это за девушка? Где я мог её раньше видеть?».

Свигума осенило: это была его одноклассница Машка! А точнее, теперь уже Мария, и, возможно, даже с отчеством: девочки-одноклассницы, как правило, взрослеют гораздо быстрее своих друзей детства мужского пола.

Свигуму, однако, казалось, что Машка за эти годы никоим образом внешне не изменилась, оставшись всё такой же хрупкой маленькой девочкой, на которую одноклассники впервые обратили внимание только в начале 10-го класса. «Одноклассники», но не он, не Славка: ведь он был безнадёжно, безответно влюблён в Машку с первого класса! И сейчас ему казалось, будто она, волшебным образом застряв в прошлом, одним лишь фактом своего появления возвела для Свигума мостик между его счастливым детством и суровым сычиным настоящим. Будто и не было тех восьми лет, которые отделяли его в тот момент от выпускного вечера. Вечера, когда он в первый и в последний раз надел на себя пиджак (а ведь в своих чётких и осознанных детско-юношеских представлениях о взрослой жизни, Свигум всегда представлял себя исключительно в костюме-тройке и, почему-то, с бородой).

– Маша! Привет!

Когда долго сидишь в интернете, ощущение реальности подменяется входящим и исходящим трафиком, поэтому, всё ещё ментально пребывая в виртуальном пространстве, Свигум завопил так, что разбудил даже мирно дремавшую на соседнем кресле бабку. Бабку, помнившую Сталина и в былые годы засыпавшую даже под грохот станков Зуборезного завода.

– Привет, Слава.

Маша опешила от этой неожиданной встречи даже больше, чем Свигум. Правда, в отличие от него, восемь прошедших со дня их последней встречи лет казались ей пропастью, другим измерением, «тридевятым царством» и Нарнией с платяным шкафом. И уж, конечно, ни о каком мостике в прошлое в её подсознании и речи быть не могло: забыть целую жизнь, всю молодость, первую взрослую любовь, первую поездку за границу, опыт самостоятельной жизни, неудачное замужество, разочарование в жизни, курсы программистов, свитер, тёмные очки. Нет, решительно нет: Марии Владимировне не помог бы сейчас даже мастерски сооружённый китайским строительным батальоном акведук. Какой уж там «мостик».

– Маша! Тетерина! А куда ты едешь? Где работаешь? Чем живёшь?

«Мостик памяти» превратился в автодорожный мост Саратов-Энгельс! Величественный, четырёхполосный и железобетонный! И сейчас Свигум мчался по нему на своём спортивном Мазератти, пытаясь, подобно Марти Макфлаю, пролететь за несколько секунд расстояние, на преодоление которого у человечества не хватило нескольких веков. Что и говорить: первая любовь – это действительно сильная доминанта для человека, вся жизнь которого свелась к фактическому конструированию образа своего идеального прошлого.

– Я? У меня? Да всё хорошо. Еду на работу. В Крытый.

Энтузиазм одноклассника напоролся на утренний сплин Марии Владимировны, и она, путая слова и отвечая скорее из вежливости, нежели из ностальгической необходимости, очевидно, пыталась свернуть этот диалог как можно скорее. «Унесённые ветром» к тому же казались ей намного интереснее какого-то там Славки, с которым она, Мария Владимировна Тетерина, когда-то где-то там училась. Да и училась ли вообще? Была ли в её жизни школа? Детство? Не родилась ли она сразу взрослой?

После этих слов спортивный Мазератти Свигума врезался в отбойник, а сам он ласточкой полетел вниз навстречу волжской водной глади. Вот и поговорили, Машка. Вот и организовали «встречу одноклассников».

– Понятно, Маш. Рад за тебя. У Крытого остановите, пожалуйста!

Когда из переполненной маршрутки у Крытого вышла толпа народа, а Машка поехала дальше, Свигум ничуть не удивился: она всегда его обманывала. А природа человеческих взаимоотношений, как и война, как и сама природа человека, никогда не меняется.

Посмотрев несколько секунд вслед уезжающей маршрутке, Свигум побрёл по «рядам» по направлению к кинотеатру «Победа». Раньше, в детстве, «Победа» казалась ему монументальным архитектурным сооружением: памятником стране с великой культурой, которую он, впрочем, не застал. А что теперь? Старый, ветхий, не нужный в эпоху высокоскоростного интернета и массового распространения 3D-очков даже собственным работникам кинотеатр вызывал жалость и отторжение одновременно. Да, безусловно: природа человека не меняется, однако природа окружающей его городской среды, её переосмысление (по мере взросления) и десакрализация (по мере познания мира), превращение колоссального в ничтожное – это процесс постоянный и неизбежный. И чем старше становится человек, тем сильнее это проявляется.

И тем не менее, Свигум признавал, что Саратов – это город, который способен удивлять в не меньшей, а то даже и в большей степени, чем, скажем, Париж или Нью-Йорк: ведь об этих двух городах (впрочем, если бы строчкой выше располагались два прочерка, вместо них можно было бы подставить любые другие широко разрекламированные мегаполисы, например, Пекин или Токио) мы зачастую знаем даже больше, чем о своих.

В нашем сознании строчки «она хотела бы жить на Манхэттене…» и «гудбай, Америка, ооо, где я не буду никогда» сплелись воедино, превратившись во вполне себе сознательное «не светят тебе, дружище, с твоей-то зарплатой ни Елисейские поля, ни вид на Бруклинский мост». Все эти мыслительные процессы заставляют нас в повседневной жизни покупать майки а-ля I LOVE NY и следить за играми ПСЖ в Лиге Чемпионов по онлайн-сервисам, сидя за ноутбуком в той самой тесной саратовской «хрущёвке» у кольца двенадцатого трамвайного маршрута. Спросите у любого виртуального футбольного фаната с 1-й Дачной, с кем в выходные играет «Сокол», и ответом вам будут нечленораздельные звуки, в сочетании которых не найдётся места ни ярославскому «Шиннику», ни тульскому «Арсеналу», ни раменскому «Сатурну». Поинтересуйтесь у того же человека в шарфике «Манчестер Юнайтед», сколько голов в нынешнем сезоне забил Маркус Рэшфорд или Уэйн Руни – и вы будете поражены его осведомлённостью.

В тот день Саратов удивил Свигума открытым канализационным люком. Канализационные люки, особенно открытые, редко встречаются к добру: в первую очередь – по причине внезапности своего появления под ногами. В случае беспечного Свигума это была не яма канализационного люка, нет! Это была натуральная Геенна, полная испражнений, смрада и нечистот, копившихся там, кажется, со времён основания города! На дне этой ямы текла река, которую за зловонность изгнал бы из своего подземного царства даже Аид! По сравнению с путешествием по ней, сплав по Лете показался бы обывателю лёгкой прогулкой на байдарках в среднем течении Медведицы.

Довольно пафоса. Два слова. Свигум. Упал.

Нелепо споткнувшись о торчавший осколок тротуарной плитки, беспомощно цепляясь руками за воздух, Свигум угодил в люк с головой, и это было падение, достойное чёрного ястреба. Или, скорее, чёрного сыча. Единственным отличием было то, что на помощь Свигуму не пришла рота американских морпехов. В сражении с Гееной он мог рассчитывать только на себя. На мгновение ему показалось, что добрые, но уставшие от несправедливости политической конъюнктуры глаза саратовского губернатора (а его портрет в мельчайших подробностях был представлен публике аккурат таким образом, что яма с нечистотами соответствовала рту), спасут его от падения на самое дно, однако надежды на божественную сущность представителя власти вновь не оправдались.

Спустя пару минут вместо американских морпехов к политически ангажированному люку неспешным шагом подошёл страж правопорядка. Шум падающего тела отвлёк Сергея Свинцова, сержанта ППС двадцати восьми лет от роду, от переписки ВКонтакте с милой, но чересчур заносчивой и (как ему казалось ещё с первого полученного от неё сообщения) «загадошной» девушкой, студенткой местного художественного училища.

«Наверное, художник так видел. Как в той передаче про авангардиста, повесившего картину вверх ногами!» – подумал он. И, ухмыльнувшись, вернулся на пост.