Читать книгу Старая знакомая. Повести и рассказы - - Страница 13

Гена был единственным парнем на курсе художественно-промышленного колледжа, непримечательным, тихим и медлительным. На уроках физкультуры смотрелся очень смешно, так как совсем не умел бегать, а тренер заставлял. На переменах он ни с кем не общался, стоял в стороне от девчонок и смотрел в окно. Также Гена наотрез отказывался заходить в класс, где рисовали обнаженку, без всяких объяснений со своей стороны.

На первых курсах колледжа и живопись, и рисунок идет у всех примерно одинаково плохо, а у большинства ничем не блещет и до самого окончания. Разница состоит в отношении учащихся к тому, что получается в результате. Радость от поступления в колледж и пребывания в настоящих художественных мастерских, с высокими потолками, мольбертами и неизменным запахом скипидара, на второй – третий год постепенно сменяется пониманием ограниченности своих возможностей, о чем свидетельствуют просмотры после каждого семестра. Проходя мимо разложенных на полу работ своих сокурсников, становится понятно, что ты, может быть, не худший из всех, но общая масса имеет невысокую концентрацию таланта и производимой красоты.

В момент этого осознания каждый выбирает свой отступной вариант. Кто-то вспоминает, что здесь готовят не живописцев, а художников по текстилю, и такой уровень подготовки вполне соответствует поставленной задаче, другие решают, что для дальнейшего роста еще целая жизнь впереди. Кто-то уходит в каракули, оправдываясь тем, что это современное искусство. Примерно восемнадцать из двадцати двух девушек осознают, что их основная цель жизни, это семья и дети, а роль учебного заведения состоит лишь в том, чтобы за эти несколько лет подыскать себе подходящего избранника. Так или иначе, процесс признания своей творческой беспомощности не проходит легко.

Однажды после неудачного весеннего просмотра Гена довез громоздкую самодельную папку с рисунками до подъезда, но в дом заносить не стал. Он поднялся к себе в квартиру, взял из кухни коробок спичек, спустился обратно и ушел в посадки, прихватив с собой работы, дожидавшиеся его у двери мусоропровода. Отойдя подальше от дорожки, где иногда гуляли мамаши с колясками, он выбрал место, не сильно заваленное сухими ветками, и довольно быстро сжег все содержимое папки, состоявшее из учебных натюрмортов карандашом и акварелью. После того, как был затоптан последний дымок от костра, Гена почувствовал настоящее облегчение от того, что никто больше не увидит его жалкие попытки в области изобразительного искусства. Простившись с прошлым, он настроился на будущие успехи, но, как выяснилось позже, на сожжение пошли работы и третьего, и четвертого семестра.

Однажды процесс уничтожения своих работ пошел не так, как задумывалось. Гена, как обычно, поплелся в посадки с папкой, не подозревая, что его увидел Дабл, сосед по подъезду.

Дабл был шумным малым, много пьющим и вообще, неблагополучным. Он носил на голове эрокез и называл себя панком, из чего следовало, что его поведение соответствует нормам некоей абстрактной группы людей, которым положено вести себя именно так, как он себе воображал.

Когда Гена скрылся в посадках, Дабл пошел за ним, надеясь увидеть там выпивающую компанию, но его ожидания не оправдались. Гена он нашелся быстро, – он сидел на корточках и задумчиво поджигал лист ватмана, но никого рядом не было. Дабл заинтересовался и подошел поближе.

– Привет, чего делаешь? – Дабл улыбнулся во весь рот, ожидая чего-то интересного.

– Привет, – смущенно ответил Гена, – вот, жгу работы.

– Да? – оживился Дабл, – всегда мечтал этим заняться!

Он выхватил из папки небольшой холст, попытался сломать его об колено, но ничего не вышло, холст только немного продавился посередине. Тогда Дабл стукнул его об березу, но и это не дало никакого результата. Дабл бросил холст на землю и стал на нем прыгать. Когда палочки хрустнули и повисли на жесткой промасленной ткани, он бросил истоптанную картину в сторону костра и потянулся за новой.

Гена не смог долго смотреть на это представление. Когда Дабл прыгал на третьей или четвертой работе, он встал и твердо произнес:

– Все, хватит!

Потом собрал оставшиеся работы в папку и ушел с ними, не оглядываясь и не обращая внимания на недоуменные восклицания Дабла, летевшие ему вслед.

С тех пор Гена больше не жег свои работы. То ли ему не понравилось, как это выглядит со стороны, то ли он понял, что они такой участи не заслуживают. К окончанию учебы он твердо решил, что не быть ему ни живописцем, ни художником по текстилю, и, неожиданно для всех, ушел в церковь дьячком, где служит до сих пор.