Читать книгу Три жизни доктора Сигала. Недлинная повесть - - Страница 10

Дядя Иосиф появился неожиданно. Соня вышла на звонок открыть дверь и увидела старика в затёртом зипуне и рваной шапке-ушанке. Такие носили пленные немцы, работавшие на строительстве городских дорог. Она чуть было не захлопнула дверь, но узнала и, заорав, па-а-па-а, бросилась ему на шею.

От прежнего дяди Иосифа узнаваемым остался только нос, да и тот был со шрамом на переносице. В глазах – одна тоска и отрешённость, ни былого озорства, ни иронии. Первый вопрос: «Где мама?». Капля по капле, эпизод за эпизодом он узнавал о судьбе своей жены. От Сони – о допросах и обысках… От мамы – об изнасиловании и болезни (название которой она не открыла даже ему), от которой она скончалась. На свободе дядя прожил всего полтора года.

– Я так виноват, доченька. Мамочку твою, любимую мою, единственную, на поругание этим гадам отдал. Этой мрази.

Он закрывал лицо руками, и слёзы катились из-под пальцев по его впалым, заросшим щетиной щекам.

– Папочка, ты ни в чём не виноват. С мамой расправились сволочи в кожаных куртках. Я их ненавижу так, что сильней невозможно.

– Я виноват, Рахиль, виноват, – изливал он душу маме, – гордыня взыграла. В польский научный журнал статью свою переслал. Знал, что нельзя, да думал, сойдёт. Думал, я такой исключительный, незаменимый. А незаменимых нет. В их глазах все мы – пыль.

Вечером он выпивал четвертинку водки и часами просиживал над старыми фотографиями, плача и вымаливая прощения у своей обожаемой «девочки», отданной на поруганье Макакозы. Днём ездил на кладбище или шатался по городу.

– Папочка, ты, когда гуляешь, зайди, пожалуйста, в магазин. У нас сахар кончился и масло, – просила Соня.

– Да-да, доченька, конечно, – соглашался он, но возвращался или с пустыми руками, или приносил не то. Он существовал в одномерной действительности своей вины. Умер он в трамвае, возвращаясь с кладбища. Схватился за сердце и упал.

Дядю Иосифа официально реабилитировали уже посмертно. Восстановили звание действительного члена Академии наук, а Соне оставили квартиру и дали крохотную пожизненную пенсию.

– Вот и весь дрек мид фефер, что есть дерьмо с перцем, – не уставал возмущаться папа. – Так родина-мать-твою расплачивается за гибель миллионов, подчёркиваю, в мирное время.

После возвращения дяди Иосифа, Елене, которую мама временно поселила у Сони, пришлось съехать. На то, чтоб снять себе угол, она пока не зарабатывала. Сердобольная – в прямом и переносном смысле слова – мама поселила её в каморку Леонида. Тот перешёл на диван в «гостиной». Всё равно дома он только завтракал, ужинал и спал. Годом позже папа получил ордер на отдельную квартиру в районе новостроек.

– Никуда я не перееду, – решительно заявила мама. – Мне из того района будет не выбраться. Здесь у меня все магазины под боком и рынок. И к соседям я привыкла. Какие-никакие, но, если что, прибегут. Вот если б ты, сынок, женился, вам, молодым, как было бы славно начинать жизнь в новой, своей квартире. А нам с папой и здесь хорошо. Куда нам больше.

Леонид, хоть и жил своей занятой жизнью, но слепым и глухим не был. Мама намекала, чтоб он женился на Елене.

– Хорошая девочка, скромная, услужливая и всё-таки наполовину наша.

– Во-первых, Еленка почти наша, – с присущей ей логикой рассуждала Соня. Во-вторых, она в тебя втюрилась сразу и бесповоротно. В-третьих, в отдельную квартиру тебя одного не пропишут, а с женой – запросто. Профукать квартиру – надо быть идиотом. Сколько лет дядя Яша на неё ишачил. В-четвёртых, Ленка учит детей музыке и воспитывает. Вот и ваших воспитает – не нарадуешься. Тебе только знай их делай, а это, как общеизвестно, твоё единственное хобби.

– Сонька, смотри мне, заработаешь на орехи. Ты серьёзно так думаешь, или чтоб маму поддержать?

Сестрица у меня симпатяга, – думал Леонид, – на вид киса-мурочка, а характер – городовой в юбке.

– Получается, я на Елене должен жениться как бы по расчёту?

Разговор происходил поздно вечером. Дядя Иосиф спал в своей комнате. Они сидели на кухне. Соня в домашнем платье и переднике. Она протянула руку и погладила шевелюру Леонида.

– Лёнь, ты ж знаешь, мы с тобой родные… Ну, не хочешь, не женись. И чёрт с ней, с квартирой. А на ком ты вообще тогда женишься, ты думал? Настоящая любовь тебя уже посещала… дважды, – Соня сделала значительную паузу. – Ты очень изменился. Как будто это не ты делал нам с Милкой костюмы, помнишь в седьмом классе? Она – Кот Базилио, а я – Лиса Алиса. Какие ты ей тогда усы нарисовал… а шляпу с пером? Ты, как занырнул в свою медицину, у тебя всё побоку пошло. Теперешняя твоя любовь – это твоё великое предназначение стать медицинским светилом. Я тебе честно скажу, ни одной женщине не под силу соревноваться с такой соперницей. Такая, как Милка, не смирилась бы никогда, а Ленка проглотит – не подавится.

– Ну тебя, Сонька. Всё как-то неожиданно. Понятное дело, с квартирой надо что-то быстро решать. Мама намекает – прозрачней некуда, а я вообще не думал…

– Ты не думал… Пока Милка замуж не вышла, ты Ленку вообще не замечал. На вечеринках – это ж просто смех – все танцуют, она играет, поёт, на тебя глазками стреляет, а вы с Милкой языками зацепитесь и спорите, как ненормальные… или хохочете.

Они заболтались. Леонид покинул Сонькину кухню за полночь.

Леон стоял на долгом красном. Водители вокруг начали сигналить. Ему раздражаться глупо – торопиться некуда. После вчерашних похорон он никак не мог стряхнуть оцепенение всего: мозга, души, тела. Непрерываемой ниточкой проходила ты, Сонечка, через всю мою жизнь, а теперь… Только не плакать… Нюни ещё никому не помогали.

Двумя днями позже, в воскресенье Леонид проснулся около одиннадцати – отмотал двенадцать часов на дежурстве. Родителей дома не было. Из каморки на цыпочках вышла Елена.

Милое лунообразное личико с бледно-голубыми обожающе-вопрошающими глазами. Ростом ему по плечо, как и большинство женщин. Аккуратная фигурка. Он почему-то не сомневался, что она девственница, а на пути его эротического становления таковых ещё не попадалось.

– Ой, ты проснулся, а я тут боюсь пошевелиться, чтоб тебя не разбудить. Кофе хочешь? Я пойду на кухню сварю.

– Хочу. А где старики?

– Так они ж на дачу к этим, как их… ещё вчера укатили.

Когда Елена вернулась, Леонида на диване не оказалось. Он сидел в каморке на её постели, упёршись локтями в колени, подперев подборок руками. Он впервые пронзал девушку своим фирменным нежно-лукавым взглядом.

– Поставь кофе на стол. Подойди сюда.

Она послушно приблизилась. Он обнял её за талию и притянул к себе. Она выдохнула «Ой, Лёнь» и прижалась к его губам. Как он и предполагал, Елена оказалась девственницей. Через неделю они расписались, а через месяц отпраздновали новоселье и, заодно, свадьбу.

***

– Лёсинька, ну приди пораньше, сходим куда-нибудь. Я билеты в кино куплю, или ещё куда…

– Елёнок, ты же знаешь, мне, чтобы поступить в аспирантуру, нужно превзойти остальных даже не на одну, а на две головы.

– И что тебе втемяшилась эта аспирантура? Ты очень замечательный хирург. — Ох уж этот её лексикон. – За тобой вон как пациенты охотятся. И всё, наверное, больше дамочки, да, Лёня?

В её представлении «докторицы и медсестрицы» подстерегали её Лёню на всех поворотах больничных коридоров. И напрасно – первые три года семейной жизни угол Зины пустовал.

– Ну сколько, Лапа, тебе объяснять, я веду научную работу. Я должен стать не просто доктором, а доктором медицинских наук.

– Ну почему должен? Хирург может заработать, сколько хочет, он сам цены устанавливает, а учёный, – ты про свою аспирантскую стипендию сам знаешь… И я не люблю твоё Лапа.»

– Должен!

Елена забеременела. Пианино перевезли от старших Сигаловичей к младшим. Она начала давать уроки на дому. Сын родился через десять месяцев после свадьбы.

– Назовём Петром, – сказала Елена. – В наших родАх такого имени не бывало – поэтому. Я такой жизни, как у наших папаш, своему сыну не желаю. Имя имеет значение. Пусть живёт с чистого листа.

В банке выстроилась очередь, но Леону ждать не пришлось. Начальница отделения увидела его через стекло своего кабинета и махнула рукой, заходи. Когда-то он лечил её малолетнюю дочку.

– Доктор Сигал, рада вас видеть. Чем могу быть полезной?

– Как дела у вашей, ммм… Мишель?

– Вашими молитвами, доктор… Через месяц будем праздновать её окончание университета и свадьбу – всё, как говорится, разом.

– Сколько же ей сейчас? По-моему, ей было пять, когда вы её привели?

– У вас чудесная память. Ей двадцать два.

Леона как по живому полоснули. Неужели действительно семнадцать лет промелькнули? Получается мне тогда было пятьдесят семь. Вершина профессиональной карьеры; покорённый Эверест; Олимп, на факел которого я летел всю жизнь. Ба-ба-ба…

– Доктор Сигал, я готова вас слушать.

– У меня… у нас, в вашем банке четыре счёта. На тот, что только на моё имя, приходит моя университетская пенсия и спорадически продолжают поступать роялти за публикации и книгу. Я хотел бы, чтоб все поступления автоматически переводились на счёт жены. А к нашим с ней общим счетам я бы хотел присоединить сына.

Женщина подняла на него удивлённый взгляд, – Вы собираетесь надолго уехать? Без жены? Ох, извините, это не моё дело.

– Ничего… Да, что-то в этом роде… Она у меня не любительница путешествий.

У Леонида всё шло как по маслу. Елена, правда, жаловалась: «Ты как призрак, появляешься ночью, а на рассвете от тебя уже и след простыл». Соня посоветовала ей создать ему дома «свой угол». Унаследовавшая логику папы-академика и обаяние мамы-красавицы, Соня превратилась в семейного оракула. Раннее сиротство тоже внесло свою лепту в её талант разводить конфликтные ситуации.

Прогуливаясь с Петькой в коляске, Елена стала заходить в «придворный» универмаг, пока в один прекрасный день там не появился письменный стол – недорогой, небольшой, с выдвижным ящиком и тумбочкой – как надо. Рабочий из жилконторы помог затащить его в квартиру и втиснуть между шкафом и этажеркой. Леонид ахнул, как только вошёл.

– Елёнок, откуда это у нас? – Елена зарделась от удовольствия – сюрприз удался.

– Это, чтоб ты мог заниматься дома. Я скопила денег из тех, что родители дарили на Петьку. Тебе нравится? – Она светилась.

– Очень нравится! Ты – чудо. Лучшая жена среди жён аспирантов всех времён и народов.

Леонид расцеловал жену и уселся за первый в жизни свой письменный стол. Она подошла и обняла его за плечи.

– Я тебя так люблю, Лёсик.

Его руки нежно гладили поверхность стола. Елена вдруг оттолкнула его плечи.

– Теперь ты стол будешь гладить вместо меня?! – выкрикнула она.

Он повернулся в изумлении.

– Ты что, ревнуешь меня к столу?