Читать книгу В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века - - Страница 11

Нет ничего удивительного, что увлечения «тайными науками» не избежал и Андрей Белый. Обсуждая ниже наиболее очевидные случаи его обращения к каббалистической проблематике и подходя к этой теме в основном с точки зрения источниковедения, мы вполне осознаем, что она требует дальнейшего, более глубокого рассмотрения.

Путешествуя по Ближнему Востоку, Белый пишет 1/14 апреля 1911 года своему другу Алексею Сергеевичу Петровскому (1881–1958)173:

Иерусалим: как радостен Иерусалим! <…> Вот факт, которого, верно, не знаешь Ты: под Гробом Господним скопились многие воды, бездонная глубина воды. Говорят, что подлинный Гроб опущен туда, а нынешний Гроб занимает лишь место Гроба. И другой факт: от Мечети Омара ведет потайной ход к Гробу Господню. Ты спросишь: «Что такое мечеть Омара?» А это и есть место с остатками Соломонова Храма… <…> С полчаса нас вели по неописуемым подземельям; наконец араб поднял светоч, сказав: «Харам» (храм), показывая наверх. Мы были под святым местом мечети Омара, т. е. Соломонова Храма174. <…> И вот от этого места идет потайной ход к Гробу Господню: от центра Каббалы175, Ветхого Завета, а ныне центра магометанской святости к новозаветной легкости Гроба Господня… Вещий Символ!176

Не будем гадать, по каким подземельям водили восторженных русских путешественников их коварные провожатые: конечно, не под Храмовой Горой. Важно другое: место, на котором некогда стоял Храм, воспринималось Белым как «центр Кабаллы».

Андрей Белый был настоящим «пожирателем книг», свидетельства чему рассеяны по его письмам, воспоминаниям, биографическим запискам, специально составленным им перечням прочитанного и обдуманного… Едва ли от него ускользнуло хоть что-то существенное из имевшего отношение к «тайному знанию» и опубликованного в те годы, в конце XIX – начале XX века. Хотя, разумеется, читая и просматривая всю эту массу разнородной литературы, он ценил – немногое. И прежде всего, это были книги теософского и антропософского содержания. В мемуарах «На рубеже двух столетий» (1930) он вспоминает себя 16-летнего (1896):

Эпитеты «дикий» и «странный» – мои излюбленные; <…> в болезни прочитываю «Из пещер и дебрей Индостана» Блаватской177; и я – «теософ» до всякого знакомства с теософической литературой; мои «теософские» настроения получают пищу прочтением «Отрывка из Упанишад» в переводе Веры Джонстон, переводами из книг «Тао-Те-Кинг» Лао-Дзы и «Серединою и постоянством» Конфуция; все мной прочитано в «Вопросах Философии и Психологии»178. Впечатление от «Упанишад» взворотило все бытие…179

Первые упоминания о каббале и еврейских эзотерических текстах встречаются у него несколько позднее, в самом начале ХX века. «Появляется вещее творенье Мережковского180, – вспоминает Белый, – где проводится мысль: перерождается состав человека; и нашему поколению предстоит возрожденье, иль смерть. Лозунги „Или мы, иль никто“ подхватывают созерцатели отошедшего века; и действенно поднимают они новый век, переплетая последние лозунги с пророчеством Неттесгеймского мудреца, с глубокими вычислениями из „Зогара“, переплетая Ибсена с Владимиром Соловьевым в признании: Третий Завет – Завет Духа»181. Примерно тогда же, в 1902 году, Белый начинает посещать теософские кружки, изучать сочинения Блаватской (в переводе на французский язык):

…мне хотелось поближе придвинуться к проблемам оккультного знания и конкретного духовного знания. Так и я оказался в стихии теософических дум: К. П. Христофорова подарила мне «Doctrine Secrète» Е. Блаватской; и я погрузился в них, изучая стансы «Дзиан»; незаметно я стал посещать теософский кружок Христофоровой…182

После периода некоторого охлаждения к теософии Белый в 1909 году всерьез принимается за изучение трудов оккультистов XIX – начала XX века, положивших в основу своих учений именно каббалу (разумеется, в сильно искаженной оккультно-масонской версии): Сент-Ива д’Альвейдра (прежде всего, его знаменитая «Миссия евреев»)183, Элифаса Леви («Догма и ритуал высшей магии», «Ключ к великим мистериям» и др.)184, Папюса, Станисласа де Гуайты185 (Белый читал его многотомные «Опыты о проклятых науках»). Вне всякого сомнения, он серьезно изучал тогда и «Тайную доктрину» Е. П. Блаватской186. Именно в 1909–1910 годах Белый значительно расширил свои познания в оккультизме, познакомился с наиболее важными его источниками, выходя за рамки популярных теософских книжек и научной литературы о восточных религиях и греческих мистериях. Большинство книг он читал по-французски (в том числе – французские переводы книг, написанных по-английски) и по-немецки; русские переводы этих сочинений, как правило, появились позже или вообще отсутствуют. В «Ракурсе к дневнику» он перечисляет те книги по эзотеризму, которые он прочитал в мае 1909 года; обратим внимание только на те из них, которые имеют хотя бы отдаленное отношение к каббале: «читаю книгу магистера Пианки о розенкрейцерстве»187, сочинения Генриха Кунрата (1560–1605), Эккартсгаузена (1752–1803), Элифаса Леви, «Миссию евреев» д’Альвейдра, «все время скрупулезно изучаю „Doctrine Secrète“»,

меня особо интересуют: Раймунд Луллий, ван-Гельмонд, Флюдд, <…> Тритгейм, Агриппа, которого «De occulta philosophia» перечитываю…188

Этот список можно дополнить (добавив к нему сочинения Папюса и де Гуайты) благодаря составленному самим Белым перечню «Касания к теософии», в котором он перечислил по годам те оккультные и теософские издания, которые он читал (а не просто знал) в 1896–1909 годах189.

Если поставить себе целью реконструкцию «круга оккультного чтения» Андрея Белого того времени, в частности связанного с темой каббалы, ценный материал может быть найден также в двух статьях Белого, впервые опубликованных в сборнике «Символизм» (1910), – «Эмблематика смысла», ставшая наиболее развернутым изложением «философских основ» символизма190, и «Магия слов» (обе статьи написаны в 1909 году). Из них можно получить представление о значении оккультистских идей для формирования своего рода философско-мистической доктрины символистского «ордена» и о круге чтения его «рыцарей», подобно тому как из примечаний к «Столпу и утверждению истины» П. А. Флоренского вычитывается все многообразие оккультно-мистических источников, которыми пользовался известный философ и богослов. На наш взгляд, предварительный обзор такого круга чтения может во многом облегчить последующий анализ мировоззренческих вопросов.

«Символизм» – книга сложная и по своей архитектуре, и по содержанию, что сразу почувствовали ее читатели. Литературный критик и переводчик Сергей Александрович Адрианов (1871–1942) отмечал в рецензии на «Символизм» в журнале «Вестник Европы» (1910. № 7):

Автор обладает несомненным и очень тонким музыкальным чутьем и ведет свой анализ с истинной любовью к мельчайшим деталям поэтической работы. Жаль только, что он загромождает свое изложение неудобоваримыми математическими формулами и излишними схоластическими тонкостями. Другая серия статей, вошедшая в этот сборник, посвящена философским, метафизическим и даже теософическим вопросам, связывающимся в представлении Андрея Белого с поэзией. Свое суждение об этой части сборника я боюсь высказывать, ибо недостаточно сведущ в астрологии, каббалистике и прочих оккультных науках, играющих весьма существенную роль в построениях Андрея Белого191.

В примечаниях к «Эмблематике смысла» содержится еще один перечень эзотерических сочинений, однако, в отличие от «Касаний к теософии», в этот раз мы имеем дело уже лишь с «рекомендательным списком», включающим в себя книги на разных языках, в основном на французском:

Из книг, относящихся к затронутому вопросу, назовем между прочим следующие:

Fabre d’Olivet. La Langue hébraïque restituée. 1815.

Histoire philosophique du genre humain192.

Vers dorés de Pythagore.

Lenorman. Histoire de la Magie.

Maury. La magie et l‘astrologie.

Eliphas Lèvi. Dogmes et rites de la haute magie.

Histoire de la Magie.

Saint-Iver 193 d’Alveydre. Mission des souverains.

Mission des Juifs.

H. P. Blavatsky. Isis Unveiled. (I и II v.).

La doctrine secrète. (I–III v.).

Louis Ménard. Hermès Trismégiste.

Kiesewetter. Geschichte des Occultismus194.

Мы касаемся здесь лишь некоторых книг; книги Ленормана и Кизеветтера носят осведомительный характер. Книги Блаватской представляют собой пеструю смесь удивительных обобщений, в которых спутанность, фантастика и подчас неосторожное обращение с цитатами спорят с талантом и острой проницательностью. Литература, касающаяся тайных знаний, необозрима. Мы разделяем здесь первоисточники (как то «Зохар», сочинения Маймонида и т. п.) от компиляции, истолкований и пр.195

Обратим внимание на первоисточники: в этой группе Белый называет лишь Зоѓар, главный текст каббалы, а также сочинения р. Моше бен Маймона (1138–1204), крупнейшего еврейского философа.

В комментариях к «Символизму» Белый рекомендует многие из этих книг в качестве ценных источников для изучения «тайного знания». Пересказывая историю европейского эзотеризма последних веков, он начинает ее с флорентийской Платоновской академии Марсилио Фичино (вторая половина XV века), в которой, как известно, благодаря трудам Дж. Пико делла Мирандолы и зародилась так называемая «христианская каббала»196. Христианскими каббалистами были многие из упомянутых Белым эзотериков XVI–XVII веков: Иоганн Рейхлин, Агриппа Неттесгеймский, Генрих Кунрат, Роберт Фладд197. Наиболее существенно же здесь то, что он прямо возводит происхождение символизма к этой традиции, к эзотерическим идеям XVI века.

Помимо упомянутых выше сочинений по магии, оккультизму, каббале и пр., Белый интересовался и работами чисто «восточной», «необуддистской» и «неоиндуистской» направленности198, не имеющими никакого отношения к каббале (это «Эзотерический буддизм» и «Тайный мир» Альфреда П. Синнетта, сочинения секретаря Блаватской Дж. Р. Мида, «Древняя мудрость» и другие книги А. Безант, П. Паскаля, Ч. Ледбитера и др.), а также литературой о буддизме и индуизме и переводами индийских текстов.

Отношение Белого к оккультному знанию с годами сильно менялось, после периода увлечения теософией, знакомства с «розенкрейцерством» А. Р. Минцловой и ее исчезновения осенью 1910 года199 Рудольф Штайнер становится для него главным авторитетом в этой области. Эта перемена заметна в переписке Белого с Маргаритой Кирилловной Морозовой (1873–1958) – еще одном важном источнике сведений о его оккультных интересах. «…„надо, чтобы совершалось“, – пишет он Морозовой в 1912 году. – Теургия – вот что близко мне в Докторе; а как там это называется у немцев, это мне все равно: „теософия“, „оккультизм“ – обо всем этом можно написать умную книгу, согласиться или не согласиться с историей теософии или историей оккультизма. <…> …без знания (реального знания) своей оккультной анатомии и физиологии непонятна анатомия и физиология окружающей нас действительности; наша общественная деятельность, наше стремление работать на благо страны эфемерны, раз мы реально не знаем анатомии себя самого; не теоретическому гнозису учит теософия розенкрейцерства, а гнозису практическому, строя его на фактах, лишь оформливая их»200. В эти годы он уже весьма критически оценивает «классиков» оккультизма, неплохо разбирается в истории европейского эзотеризма, обнаруживая знакомство с наиболее известными его представителями и называя «истинными оккультистами» как раз эзотериков XVI–XVII веков, известных из истории христианской каббалы.

В пространном письме, отправленном Морозовой в конце декабря 1912 года, Белый пытается разъяснить многозначность термина «оккультизм», как он его понимает, будучи уже последователем Штайнера:

…даже лучшие представители совр[еменного] оккультизма – бессознательные шарлатаны (смешивая (так! – К. Б.) индивидуально узнанное в астральном плане с историческими свидетельствами мистики и т. д.). Таких честных шарлатанов «мало» (St[anislas] Guaita, d’Alveidre); далее идут уже явно шарлатаны вроде Eliph[as] Lévi, Папюса. И они доминируют. Оккультизм такого рода к «Geheimwissenschaft»201 относится так, как наименование профессора черной и белой магии (смотри представленья в цирках) не имеет ничего общего с высоко-почетным университетским званием «профессор». <…> Во‐вторых: под «оккультизмом» разумеют то особое течение 15‐го, 16‐го и 17‐го столетия, которое породило, с одной стороны, новую философию, новую науку, новую мистику. «Оккультисты» – это те, кто стоял на рубеже между нашей эрой и средневековой схоластикой. Это те, кто подняли во имя мистики и науки знамя бунта против «догматизма» в кавычках Римской Церкви, противополагая интимное понимание религии (эсотеризм, оккультизм) средневековью и инквизиции, но которые верили в магию науки и в научность магии. Так их определяют поверхностно культурные люди «века сего». Имена их фигурируют во всяком учебнике истории новой философии в качестве предшественников прогресса и цивилизации века застоя. Я назову только следующие имена: Аббат Тритгейм, Агриппа Нетесгеймский (автор «Occulta Philosophia», убежденнейший оккультист), его ученик Иоган Вейер (ученый врач, первый настаивавший на том, что ведьмовство есть психопатологическая болезнь), Теофраст Бомбаст Парацельс, Генрих Кунрат, Николай Фламмель, Кирхер, Флюдд и т. д. (Флюдд, Кунрат, Кирхер, Парацельс – розенкрейцеры). Непошлое понимание Джордано Бруно заставляет его без сомнения отнести к этому же ряду имен. Фаланга этих оккультистов непроизвольно переходит к отцам естествознания. Например, Ньютон: его «сила» есть, конечно, «qualitas occulta». Говорю широко – и Ньютон оккультист: все ньютонианские теории в физике непроизвольно мистичны202.

Судя по всему, Белый был знаком не только с трудами оккультистов, но и с масонско-розенкрейцерской литературой конца XVIII века. Выше мы уже видели ссылку на розенкрейцерское сочинение «Магистра Пианко». А вот что пишет Белый в комментариях к «Символизму»:

Эта группа (течение в оккультизме, восходящее к Агриппе и Парацельсу. – К. Б.) преемственно продолжается в виде ордена до второй половины XVIII века, когда в упомянутом течении происходит раскол, симптомом которого является сочинение магистра Пианко (Амстердам203, 1782); течение распадается на две фракции; молодая фракция под названием «малоазийских братьев» проявляет свою деятельность в начале XIX столетия; и потом замирает, не пробиваясь наружу до конца XIX столетия…204

Упоминание этого тайного ордена весьма интересно, поскольку он стал одним из наиболее ярких примеров проникновения еврейских каббалистических идей в европейскую эзотерику XVIII века. «Орден Азиатских Братьев» был основан в 1780–1781 годах в Вене видным деятелем немецкого масонства и розенкрейцерства бароном Г. Г. Эккером унд Экгофеном. Организация получила сперва название «Орден Рыцарей Истинного Света», а затем была переименована в орден «Братьев Св. Иоанна Евангелиста из Азии в Европе» (или просто в «Азиатских братьев»). В ней состояли многие знатные особы; кроме того (в отличие от подавляющего числа масонских и квазимасонских обществ того времени), среди азиатских братьев было изрядное количество евреев, в том числе представители крупных банкирских домов. Орден интересен и ярко выраженной каббалистической ориентацией своего учения и ритуала, а также тем, что среди его братьев было несколько евреев-каббалистов205.

В этом контексте уместно вспомнить еще две темы, в последнее время ставшие предметом ряда специальных исследований: русский символизм и розенкрейцерская традиция (как мифическая, так и вполне историческая), а также символизм и мартинизм206. Известно, что немецкое розенкрейцерство XVIII века и «новое» розенкрейцерство конца XIX века испытали на себе сильное влияние христианской каббалы – как в области теории, так и в ритуальной практике. Имеется немало примеров интереса к розенкрейцерству в символистской среде. Можно упомянуть, скажем, переписку А. Р. Минцловой с В. И. Ивановым – замечательный пример зарождения и функционирования розенкрейцеровской мифологемы, в которой каббала является одной из обсуждаемых тем. Так, 22 января 1907 года Минцлова пишет Иванову:

И крик посвящаемого на кресте значит не только: «Боже мой, Боже мой, зачем ты оставил меня?!»207 По одному из толкований Каббалы – в тексте еврейском есть легкое изменение, благодаря которому этот крик, до сих пор раздающийся в посвящениях, значит также: «Боже мой, Боже мой, за что ты меня так возвеличил?!» Говорить об этом – бесконечно трудно…208

Однако пока что в этой области остается больше вопросов, чем ответов. Почему Иванов выбрал именно розенкрейцерский путь посвящения, а Белый видел в Штайнере настоящего розенкрейцера?209 Как соотносятся антропософия и розенкрейцерство? Присутствовали ли вообще «каббалистические» элементы розенкрейцерства в том его образе, который сложился у русских «искателей посвящения»? По мнению Е. В. Глуховой,

очевидно, что розенкрейцеровский путь посвящения в системе достаточно запутанных мистико-оккультных воззрений Минцловой имел своим источником именно штайнеровские эзотерические уроки. С другой стороны, М. Карлсон210 предполагает, что Минцлова вполне могла самостоятельно ознакомиться с одной из розенкрейцеровских ветвей на Западе во время своих многочисленных путешествий по Европе, тем более что в письмах к Иванову от 1908 г. она указывала на происхождение учения розенкрейцеров от «Белой Ложи» («Каббалистический Орден Розы и Креста» Папюса и Гуайты вел свое происхождение именно от этой Ложи)211.

При разговоре о том, почему в какой-то момент в русском образованном обществе было распространено то или иное отношение к каббале (и еврейской, и «оккультной»), нужно учитывать и более широкий культурный контекст. Так, скажем, в том же 1913 году в связи с «делом Бейлиса» была издана целая серия книг и брошюр, в которых еврейская каббала связывалась с сатанизмом, черной магией и прочей «дьявольщиной»212. Идеи такого рода высказывали в то время не только В. В. Розанов и А. С. Шмаков. Так, в середине 1913 года Г. А. Рачинский (1859–1939), философ и переводчик, председатель московского Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева и близкий друг Андрея Белого, писал той же М. К. Морозовой:

Я имею основания думать, что борьба с теософией примет в эту зиму более резкие формы. <…> В самой среде теософов назревает раскол; Эллису надоела теософическая каббалистика и он повернулся к чистому христианству…213

Тогда же П. А. Флоренский прямо писал, что

культы сатанинские и люциферианские организуются либо непосредственно, либо посредственно иудейством! <…> …чрез иудеев он (мир. – К. Б.) вошел в общение с Сатаною!214

Все это не могло не оказать влияния на отношение к еврейской «тайной науке». Упомянутый Эллис (Л. Л. Кобылинский), поэт-символист и философ, некогда увлекавшийся не просто оккультными науками, но именно каббалой215, резко изменил своим прежним симпатиям и даже предлагал впоследствии, в сентябре 1917 года, создать обновленный «Мусагет» на основе

гармонич[еского] триединства эз[отерических] центров Оптиной пустыни, Св. Грааля и Креста-Розы по традиции 4 роз и антикаббализма216.