Читать книгу История одного Карфагена - - Страница 4

Удивительным образом в исторической энциклопедии, изданной в советское время, нет статьи «Гражданская война». Вернее, там есть такой заголовок, однако он отсылает к другой многосторонней статье – «Иностранная интервенция и Гражданская война», где «иностранная интервенция» стоит на первом места, а «Гражданская война» на втором. Казалось бы, разница не велика, но, на самом деле, она принципиальна.

В советское время не было вопросов о том, когда началась и закончилась Гражданская война. Сегодня же учёные ломают копья об эту дилему и выдвигают совершенно разные версии. Так, в Советском Союзе было принято считать, что началась она весной 18-го года, потому что в это время на территории России появились первые иностранные войска: с большим трудом их можно было назвать реальной интервенцией, но всё-таки на Севере появились англичане и французы (в районе Мурманска) и американцы с японцами – на Дальнем Востоке. Всё, что было до этого – не в счёт.

Конечно, идея понятна: если бы не пришли иностранные капиталисты, то и Гражданской войны бы не было. На эту же теорию работало и то, что Ленин назвал «триумфальным шествием советской власти», то есть установление советской власти в первые месяцы после октябрьского вооружённого восстания. Понятно, что 25-го и 26-го октября большевики захватили власть в Петрограде, что было очень важно. Однако, Петроград – это ещё не вся страна. Многие жители столицы к этому моменту уже устали от постоянных политических конфликтов, формирования новых правительств, коалиций и борьбы одних против других. По воспоминаниям хорошо видно ход мыслей большинства людей: одни левые сменили других, но всё ещё поменяется десять раз.

Далее довольно быстро, в течение нескольких недель, большевики получили власть на большей части территории России. Во всяком случаи, на тех территориях, которые не были заняты немецкими войсками. Где-то это происходило вооружённым путём, но легко (как в Москве), а где-то – довольно мирно. Во многих городских Советах большинство уже было у большевиков, поэтому они быстренько взяли власть в свои руки. Сильных и жестоких сражений было действительно мало, поэтому легко было представить первые месяцы, как быстрое установление советской власти: кто-то посопротивлялся, но всё равно красные победили. Исходя из этого, получается, что если бы не капиталисты, то никакой войны не было бы и в помине.

Тем не менее, сегодня уже понятно, что эта идеализирующая концепция устарела, хотя поддержка большевиков была действительно большой. Многие историки исходят из того, что Гражданская война началась уже в октябре 17-го года. Возбудила её, конечно, не иностранные капиталисты, – началась она из-за того, что не все принимали позицию большевиков. Исходя из этого, можно по-разному определять ход тех исторических событий.

Не так давно британский историк Джонатан Смил выпустил книгу с очень характерным названием «Гражданские войны в России». То, что мы называем одной войной, он представил страшной мозаикой, набором из разных войн. С датировкой у него тоже сложилась интересная ситуация: 1916—1926 – он выделяет на это всё целое десятилетие. Кроме того, Смил считает, что первым признаком начала войны, было восстание, которое сегодня осталось забытым и незамеченным – Среднеазиатское восстание 1916-го года, поводом для которого стало распоряжение о призыве в тыловые отряды мусульманских жителей, которые не подвергались призыву. Разумеется, восстание жестоко подавляли, но и восставшие вели себя не менее жестоко, в частности, по отношению к русским поселенцам. Всё это привело к разгрому больших территорий.

Далее Смил ставит известное нам событие в очень широкий контекст. Он пишет:

Конфликты включали в себя не только русских, но и нерусское большинство в разных частях бывшей Российской Империи, и народы соседей Российской Империи – Финляндию, Польшу, Румынию, Иран, Афганистан…

После этого Смил пишет о неоднородности этих Гражданских войн и о том, что невозможно свести их только к борьбе красных и белых, левых и правых, потому что большевики, социалисты и анархисты тоже боролись между собой, как, например, и белые офицеры с правыми либералами. Так, Смил пишет:

Это были войны, в которых русские сражались против русских, русские сражались против нерусских, нерусские сражались против нерусских, республиканцы сражались против монархистов, социалисты сражались против социалистов, христиане – против мусульман, города – против деревни, семья – против семьи, брат – против брата. А ещё это было война человека против природы, так как хамелеоны умерли от холода, города и болезней, в частности, от пандемии тифа и испанки.

Получается, война была всех против всех. Такой страшный и непривычный, производящий особенное впечатление взгляд.

Понятно, что сопротивление началось сразу же, как только большевики пришли к власти. Мы знаем, что Керенский ещё до захвата Зимнего дворца уехал из Петрограда, после чего распространилась безумная байка о том, что он убегал в женском платье. На самом деле, Керенский уехал на машине в Псков в надежде получить военную поддержку, которую так и не нашёл. Единственные силы, которые были готовы ему помочь, – это казаки под руководством атамана Краснова. Однако, тот совсем не хотел ему помогать: для Краснова Керенский представлялся таким же бунтарём, как и Ленин – большой разницы он не видел. Кроме того, под командованием Краснова находились те войска, которые в конце августа шли на Петроград под командованием Крымова по приказанию Корнилова. Тем не менее, в последние числа октября Краснов всё-таки повёл небольшую группу солдат на Петроград, рассчитывая на то, что какая-то, пусть и небольшая часть гарнизона, перейдёт на его сторону. Теоретически это было возможно: далеко не все солдаты были страшно убеждёнными большевиками – распропагандированные люди могли легко качнуться и в другую сторону.

Сразу же после прихода большевиков к власти в Петрограде был создан Комитет спасения Родины и революции, то есть ещё одна сила, которая никак не соотносилась с Керенским и казаками Краснова, но была ещё очередной дробной силой в борьбе с большевиками. Тем не менее, войска казаков дошли сначала до Гатчины, а затем – до Царского Села, где они и остановились. Предполагалось, что 30-го октября будет поднято восстание тем самым комитетом (в частности – юнкерами), а Краснов в это же время ударит снаружи. Однако, из-за сложного стечения обстоятельств, юнкера выступили на день раньше, что испортило очень многое: Краснов пытался наступить 29-го, но у него это не получилось.

В это же время вмешалась ещё одна сила: на политическую арену вышел ВИКЖЕЛЬ – Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза. Железнодорожники – это рабочая, политически образованная элита, достаточно левая, но не пробольшевистская. В этот момент представители ВИКЖЕЛи явились к большевикам с требованием создать однородное социалистическое правительство, возглавлять которое будет Виктор Чернов – глава партии эсеров. Конечно, для Ленина выпустить уже полученную власть было совсем неприемлемым вариантом, но Каменев и Рыков начали переговоры, почти договорившись о создании этого правительства. Однако, восстание было подавлена до активных действий Краснова, а 30-го октября его войска были разбиты. После этого все соглашения были разорваны и правительство сформировалось 2-ым съездом Советов (нескольким первым членам этого совнаркома (Луначарскому, Ленину, Нагину) повезло умереть от болезни до того, как некто Иосиф Джугашвили, тоже уже входивший в совнарком, расстрелял всех оставшихся в 30-е годы).

Краснов был отбит и к нему на переговоры отправили бойкого и красноречивого комиссара Дыбенко, который, по одной из версий, предложил казакам обменять Ленина на Керенского. Краснов, согласно самой распространённой версии, был готов отдать бывшего председателя Временного правительства, но тот решил не дожидаться приговора и бежал. На этом политическая жизнь Керенского закончилась.

Чуть позже Краснов попал в плен. Там он дал слово не сражаться против большевиков и был отпущен на Дон, где было главное сосредоточение белых сил. Конечно, у него не было и мысли о том, что слово, данное этим омерзительным людям, стоит сдержать, в результате чего он продолжил борьбу. Кроме того, через несколько месяцев Краснов заручился поддержкой немецких сил для борьбы с большевизмом, что для, например, Деникина или других белых офицеров было невозможным и преступным – иногда белые были готовы идти на уступки, но не так, как Краснов.

В конце концов, он, как и все офицеры, уехал в эмиграцию, и перед ним встал типичный вопрос для белых командующих – поддержать ли Гитлера? Поскольку в идеях Краснова было много пересечений с идеями фашизма, в том числе в антисемитизме, он пошёл на сотрудничество и стал создавать казачьи отряды, сражающиеся в составе фашистской армии. Жизнь Краснова закончилась в январе 47-го: советские войска захватили его в плен и немедленно казнили.

Осенью же 17-го года он, как и многие другие недовольные политикой большевиков, начал пробираться на Дон. Сюда же стягивались оставшиеся обломки российской армии, прежде всего – офицеры, которые не могли принять произошедшее: для всех командующих предательством представлялся «Декрет о мире» от 26-го октября, в котором большевики призвали правительство заключить мир без аннексий и контрибуций, то есть вернуть все захваченные земли и не заставлять никого ничего выплачивать. Было совершенно ясно, что Англия и Франция не согласятся на такое, хотя бы потому, что главной целью Франции было возвращение Эльзаса и Лотарингии, которые были захвачены Германией после Франко-прусской войны в 1871-м году.

Российская армия буквально таяла на глазах. Мало того, что никто уже давно не хотел воевать, так ещё и вышел новый декрет о земле – все солдаты спешили домой на новую делёжку земли. Большевики пытались ввести процесс развала в какие-то рамки, что давалось им с большим трудом. Большинство офицеров, разумеется, не были готовы это принимать, но были и некоторые, как генерал Брусилов, которые исходили из того, что армия служит не партии и идеям, а власти: правят большевики, значит, мы будет им служить.

В то же время многие всё равно не хотели следовать большевистским идеям. Керенский уже исчез в неизвестном направлении, и генерал Николай Духонин объявил себя главнокомандующим. Он понимал, что это смертельная должность, но вряд ли ожидал, что всё произойдёт настолько быстро. В конце октября Духонин получил приказания из Петрограда о немедленном заключении мира и начале переговоров с немецким командованием, однако отказался выполнять приказы большевиков и тут же был смещён прапорщиком Крыленко. После этого солдаты буквально растерзали Духонина, и 3-го декабря 17-го года он был убит.

При этом, незадолго то смещения, Духонин, понимая, что дело пахнет жареным, отдал приказ об освобождении генералов и офицеров, которые находились в тюрьме в Быхове, рядом с Могилёвым, – тех, кто участвовал в выступлениях Корнилова. Сначала их держали в Могилёве, там, где находилась Ставка. При этом было огромное количество сочувствующих им, и корниловские войска, которые каждый день проходили парадом перед той гостиницей, в которой под арестом сидели эти генералы. С другой стороны, среди солдат было много тех, кто хотел поскорее «разобраться» с корниловцами. Когда же они сидели в Быхове, то вполне могли бежать, однако хотели, чтобы их предали суду, чтобы объяснить свои желания и стремления. Суд состояться не успел: приказ Духонина вышел раньше. После этого генералы и офицеры ушли с преданным текинским полком в сторону Дона, что стало для них тяжелейшим походом. Вот, что вспоминал про эти события Деникин:

Вспомнил почему-то виденную мною раз сквозь приотворенную дверь купе сцену. В проходе, набитом серыми шинелями, высокий, худой, в бедном потертом пальто человек, очевидно много часов переносивший пытку стояния, нестерпимую духоту и главное всевозможные издевательства своих спутников, истерически кричал:

– Проклятые! Ведь я молился на солдата… А теперь вот, если бы мог, собственными руками задушил бы!.. Странно – его оставили в покое.

Такими путями разные военные прорывались именно на Дон, потому что все казачьи территории не признали власть большевиков и сразу же отказались иметь с ними дело. При этом их положение было шатким и непонятным. Атаман Дутов, возглавлявший Оренбургское казачье войско, которое перекрывало дорогу с Сибири в Туркистан, с большим трудом вырвался со своих территорий, где большевики очень быстро установили свою власть.

На Дону также была странная и непонятная ситуация. Атаманом войска Донского был избран генерал Каледин, который совершенно не верил в успехи противостояния большевикам, но не мог отказаться. Ему приходилось лавировать между белыми офицерами, приходившими сюда всеми тропами, и казаками, которые, с одной стороны, не хотели принимать большевиков, но, с другой – им нравился декрет о мире. В то же время здесь, как и везде к концу осени 17-го года, было полно левых агитаторов, и Каледин очень боялся нарушить хрупкое равновесие.

Вскоре на Дон прибыл генерал Алексеев, который ещё в октябре, до прихода большевиков к власти, видел разложение армии, и хотел создать новое войско на руинах старого. Алексеев пытался создать армию из тех, кто был готов подчиняться дисциплине и не признавал большевиков. В первую очередь, это были офицеры, разбросанные по тем местам, где их застал приход большевиков к власти. Деникин в своих воспоминаниях недоумевал, почему Алексеев не издал приказ: он считал, что по приказу явилось бы очень много офицеров. Однако, это большой вопрос.

Во всяком случаи, Алексеев добрался до Дона и был встречен Калединым, который сразу же попросил его «не раздувать новые страсти»: с одной стороны, он выражал Алексееву свою симпатию, а с другой – никакой особой помощи так ему и не оказал. Деникин написал об этом следующее:

Было трогательно видеть, и многим, быть может, казалось несколько смешным, как бывший верховный главнокомандующий, правивший миллионными армиями и распоряжавшийся миллиардным военным бюджетом, теперь бегал, хлопотал и волновался, чтобы достать десяток кроватей, несколько пудов сахару и хоть какую-нибудь ничтожную сумму денег, чтобы приютить, обогреть и накормить бездомных, гонимых людей.

Далее на Дон прибыл Корнилов, что вызвало восторг у многих, но не у Алексеева. Чуть позже, когда начала формироваться добровольческая армия, у них были ужасные отношения: каждый претендовал на своё главенство. В конце концов, они распределили между собой разные сферы влияния, но это, конечно, не улучшило ситуации – они почти не разговаривали друг с другом, а только переписывались, проживая при этом в одной гостинице. Кроме того, ходили слухи о том, что какие-то офицеры Алексеева хотели убить Корнилова, что, конечно, было полной ерундой, но совершенно не способствовало единению.

Так, кто-то пришёл на Дон, кто-то – нет. При этом воцарилось полное ощущение того, что собравшихся никто не поддержит. Очень многим на Дону стало казаться, что советская власть действительно «шествует триумфально»: левых агитаторов становилось всё больше, а красные силы уже приближались к Дону. Всё выглядело настолько безуспешно, что Каледин снял с себя звание атамана в январе 18-го года, а в феврале – застрелился.

В конец концов, казаки, носители бесшабашной вольницы, тоже не поддерживали белых, – интересно, какие странные перемены происходили с их взглядами. С конца 18-го века казаки стали одной из главных опор власти, а к началу 20-го их железно воспринимали как крайних монархистов: все территории казаков по началу не признали большевиков. Однако, через некоторое время казаки начали активно реагировать на большевистскую агитацию, хорошо принимая красных. А далее, в течение нескольких месяцев, произошли резкие перемены: когда большевистские отряды пришли на Дон, крестьяне, из которых преимущественно и состояли отряды, были потрясены тем, как выглядели казачьи хаты и сколько у них земель, начав воспринимать казаков, как буржуев, и открыто бросая им перчатку войны. Это привело к тому, что казаки начали всё больше поддерживать белых офицеров и генералов. Однако, это произошло через несколько лет.

Изначально добровольческая армия состояла из офицеров и юнкеров – солдат почти не было. Кроме того, собралось большое количество бывших депутатов, журналистов и интеллигентов, убегающих от власти, – обоз был огромный, а боеспособность очень мала.

В какой-то момент, когда белые осознали невозможность удержания Дона, они решили уйти к Екатеринодару, который считался оплотом противостояния большевикам. В феврале 18-го года плохо экипированная и вооружённая добровольческая армия по снегу и льду начинала двигаться от Ростова-на-Дону к Екатеринодару, предполагая, что там их ждут. Когда же они пришли, то их надежды не оправдались: неприятие местными жителями обрекло пришедших на голод и холод, а также нанесло сильнейший моральный удар. Корниловские отряды в это время складывали песни, конечно, не очень поэтические, но со следующим смыслом:

Всё это вызывало и отчаяние, и озлобление, за счёт которых любые гражданские войны зачастую оказываются более жестокими, чем войны между государствами. Конечно, и в ту, и в другую сторону можно найти исключения, но очевидно, что во время войны между государствами всё-таки соблюдаются некоторые правила (например, мирных жителей зачастую не обстреливают), а в гражданскую войну исчезает абсолютно всё – от чести до милосердия.

В Гражданскую войну было очень много жестокости – как от красных, так и от белых. Проявилось это ещё в первые месяцы, когда не брали пленных, бросали раненных и пытали тех, кто был на противоположной стороне (не только солдат, но и обычных людей). Когда корниловцы шли от Ростова к Екатеринодару, они очень часто бросали раненных где-нибудь в поле, а те, кого оставляли в госпиталях, обычно застреливались, поскольку понимали, что вскоре их поймают и будут пытать большевики. Деникин написал про это следующее:

Много уже написано, еще больше напишут о духовном облике Добровольческой армии. Те, кто видел в ней осиянный страданием и мученичеством подвиг – правы. И те, кто видел грязь, пятнавшую чистое знамя, во многих случаях искренни. Весь вопрос в правильном синтезе ряда сложных явлений в жизни армии – явлений, рожденных войной и революцией.

Разумеется, про Красную армию можно сказать то же самое: там было ещё больше фанатиков, готовых воевать за идею, и, как следствие, больше жестокости и озверения.

Приблизившись к Екатеринодару, добровольческая армия увидела, что он занят красными. Это стало страшным ударом. Корнилов, несмотря на протесты других генералов, отвёл армию южнее Екатеринодара, чтобы отдохнуть и прийти в себя. Тут к ним присоединились другие белые отряды, пришедшие с фронта, после чего они все вместе пошли на штурм.

Корнилов, как командующий, расположился на возвышенности около фермы, которая достаточно легко простреливалась. Начались бои за Екатеринодар с попеременным успехом: белые то прорывались в город, то их вытесняли обратно. Внезапно произошло непредвиденное: один снаряд, пробив стену дома, в котором располагался временный штаб белых, попал в Корнилова, и тот, получив тяжелейшие раны, умер на месте.

После этого, когда добровольческая армия отошла от Екатеринодара, эти территории заняли красные и, увидев только что закопанную могилу Корнилова, совершили ужасные надругательства над телом, что, к сожалению, было вполне понятно и типично. Белые же, во главе которых встал Деникин, отошли от Екатеринодара, пошли в сторону Кубани, но после – вернулись на Дон. Там добровольческую армию встретила уже хоть какая-то поддержка населения, потому что оно совсем недавно повидало большевиков.

В это же время большевики окончательно укрепились в Петрограде, Москве и почти на всей центральной полосе. После убийства Духонина, они взяли под контроль армию, пусть и разваливающуюся. Следом активно начались реформы сразу по нескольким линиям. Во-первых, большевики понимали необходимость окончания войны и заключили перемирие, что осчастливило Германию и Австро-Венгрию: для них это стало прекрасным шансом перебросить войска во Францию. Так, начались переговоры в Брест-Литовске.

Вместе с этим начались расхождения в партии большевиков. Ещё до революции возникал вопрос о том, как всё-таки строить коммунизм, если к власти должны пройти рабочие, которых было не так уж и много, – основную массу составляли крестьяне, но для них это мелкая буржуазия. Кроме того, большая часть рабочих – это те же крестьяне: 9 месяцев на заводе, а 3 – в поле. Конечно, это не тот марксовский пролетариат, которому было нечего терять кроме цепей. При этом Ленин говорил что-то в духе «начнём, а там – посмотрим» и искренне верил в помощь рабочих всего мира. Неслучайно Маркс в своём манифесте написал «Пролетарии всех стран соединяйтесь!». Исходя их этого, русских коммунистов должны были поддержать пролетарии других государств, особенно воюющих: они ведь тоже в отчаянии и ужасе, особенно в Германии, где были невероятно сильны левые партии и революционные движения. Большевики верили, что там тоже произойдёт революция и война закончиться – недаром они обращались к правительствам и народам всех стран. Однако, несмотря на их многократные обращения, революции так и не произошло.

Тем не менее, Ленин понимал, насколько необходимо завершить войну. Но разве можно было заключать мир с капиталистами: германское империалистическое правительство вывело бы войска с фронта и отправило бы их на подавление рабочего движения. Однако, для Ленина власть была важнее любых немецких товарищей. При этом его ближайший соратник Бухарин, очень популярный внутри партии, говорил о том, что войну необходимо продолжить, потому что «нельзя заключать соглашения с капиталистами». Он уверял Ленина в том, что в Германии вскоре сама собой начнётся революционная война, и рабочие всех стран поддержат не только российских коммунистов, но и всё большевистское течение. Кроме того, Бухарин предлагал уйти в подполье в ответ на тезисы о разваливающейся армии: пусть на какое-то время большевики лишатся власти, но рано или поздно в Германии всё-таки будет революция. Конечно, это не тот разговор, который был доступен Ленину: потерять власть он никак не мог.

В то же время Троцкий предложил компромиссный вариант: он сказал, что необходимо распустить армию, тем самым показав всему миру, что все большевики за «мир». Вдобавок он предложил не подписывать мир с Германией, но призвать немецких солдат не воевать, на что, по его убеждению, они немедленно отреагируют и войны не будет. Если подумать, это не такая уж плохая мысль. Однако, в его варианте всё равно предполагалось, что немецкие рабочие восстанут.

Так, на фоне споров, которые разрывали ЦК и совнарком, Троцкий приехал в Брест и всеми силами пытался затянуть переговоры. Конечно, немцы понимали, что русские уже совершенно не могли воевать, и выступили с позиции силы. Кроме того, как только пошатнулась власть в центре, империя тут же начала сыпаться: стали появляться независимые государства в Прибалтике, а Центральная Рада сама начала переговоры с Германией. Понятно, что большевики постоянно говорили о свободе самоопределения нации и возможности выхода из Империи, но этого им очень не хотелось. Про контрибуции и массы других уступок, которые требовала Германия, мы уже не говорим.

Таким образом, Троцкий тянул до конца, но, когда ему поставили ультиматум, он пообещал распустить армию и закончить на этом войну. При этом немцы видели, что обращался он во всех своих речах, в первую очередь, к немецким рабочим, предлагая им тоже не воевать. После этого немецкое наступление продолжилось, и стало понятно, что идея Троцкого не сработала: немецкие солдаты совершенно не хотели воевать, но всё-таки пошли. Вскоре все поняли, что германская армия вот-вот займёт Петроград, в результате чего пришлось согласиться на более тяжёлые условия и отдать куда больше территорий. Так, 3-го марта был подписан Брестский мирный договор, что вызвало огромное возмущение народа. Несмотря на это, война закончилась, и большевики удержались у власти почти на всей территории бывшей Российской Империи.

Далее Ленин собирался строить коммунизм, как пелось в «Интернационале»:

«Весь мир насилья мы разрушим» означало разрушение госаппарата, всех органов, угнетающих народ, и вообще государства. Кроме того, предполагалось создать народные выборные органы, заменить армию всеобщим вооружением, упразднить частную собственность и пойти к счастливому будущему. Конечно, ещё Маркс понимал, что не все будут приветствовать такие изменения, в результате чего не очень подробно и как-то между делом упомянул об установлении диктатуры пролетариата, то есть того, за что большевики ухватились очень сильно. Получалось, что в будущем не будет государства, установится народная власть, упраздняться все различия и классы, наступит всеобщее процветание, – но всего этого необходимо было достигать с помощью диктатуры пролетариата, которую Владимир Ильич определял диктатурой меньшинства в интересах большинства.

Иными словами, уже в начале 18-го года остро встал вопрос разрушения государства. Временное правительство было уже свергнуто, все старые госучреждения упразднены и созданы народные комиссариаты, которые должны были осуществлять народную власть. Но где были эти кухарки, которым обещали управление страной? Почему-то их не было, и во все новые организации приглашались старые чиновники на условиях поддержки власти большевиков. Таким образом, сохранялись наркоматы, но где-то предполагалось, что появится народная власть – «Власть Советам!». И действительно, вся власть была сосредоточены в руках съезда Советов.

Всё бы ничего, но появился первый камень преткновения – люди вспомнили, что ещё Временное правительство обещало сформировать Учредительное собрание, которое должно было решить вопрос о том, какой будет строй. Конечно, большевики уже определили строй – республика Советов. Но как быть с собранием?

В марте 17-го года Временное правительство, многократно подчеркнув свою временность, обещало созвать Учредительное собрание, которое решит все важные вопросы. После этого началось ужасное затягивание: комиссия по подготовке созыва Учредилки начала работать только в конце мая, хотя должна было – с середины марта. После этого собралось около восьмидесяти умных политиков и юристов, которые смогли выпустить «Положение о выборах» только к концу августа. Всеобщее избирательное права, никакого имущественного, национального, полового и религиозного ценза – всё это замечательно, но уже крайне необходимо было провести сами выборы. В результате, они были назначены на 12-е ноября, то есть уже после прихода к власти большевиков, которые к этому моменту успели закрыть почти все оппозиционные газеты, издать «Декрет о печати» и так далее. Несмотря на это, выборы дали явное большинство эсеров: около 350 эсеров, примерно в два раза меньше большевиков (с учётом того, что они всячески давили и мухлевали), немного меньшевиков, кадетов и прочих социалистов разных мастей.

28-го ноября должно было произойти первое заседание Учредительного собрания. Оно, конечно, собралось, но было тут же разогнано, после чего большевики немедленно издали декрет, запрещавший партию кадетов, а 7-го декабря группа пьяных матросов пришла в больницу, где лежали многие представители этой партии, и убила Андрея Шингарёва и Фёдора Кокошкина, двух самых видных кадетов.

Ещё раз Учредительное собрание собралось только 5-го января 18-го года. На нём депутатам предложили утвердить всё то, что сделали большевики (национализацию земли и банков, введение рабочего контроля на предприятиях, декрет о мире и т.д.), но они почему-то отказались. После этого оттуда ушли разгневанные большевики и ещё некоторые социалисты – остались только эсеры. Утром следующего дня анархист Анатолий Железняков сказал знаменитую фразу «караул устал», что многим показалось смешным, и больше эсеры не собирались. Кроме того, 7-го января в Петрограде прошла демонстрация в поддержку Учредительного собрания, но в результате была жестоко разогнана с большими жертвами.

Понятно, что после этого установилась власть Советов – это вполне соответствовало большевистским идеям, потому что государство должно было постепенно уходить, а госорганы – размываться. Однако, буквально в первые же месяцы эта идея стала отодвигаться: в январе собрался 3-й съезд Советов, после него – внеочередной брестский, летом – 5-й, а дальше эта система стала сходить на «нет». При этом вопрос даже не в частоте их съездов, а в функциях. Понятно, что Советы не могли решать все вопросы, собираясь крайне редко, поэтому они оставляли исполнительный комитет – ВЦИК, который должен был работать между съездами (такой законодательный орган). Однако, не стоит забывать, что большевики были против разделения власти, в результате чего было решено, что в чрезвычайных случаях совнарком может издавать указы, не ожидая одобрения ВЦИКа. Так, исполнительная власть очень быстро начала издавать свои декреты и упразднилось разделение властей, может быть, не самый главный, но очень важный критерий свободы.

Судебную власть также не обделили упразднением. Все старые судебные органы были распущены, и сразу появились Революционные трибуналы, которые судили, исходя из революционного сознания, а не из закона.

Ещё в декабре 17-го года была создана Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Мы знаем, насколько велики были её полномочия и какие ужасные вещи творили чекисты с горячим сердцем и холодной головой, в числе которых было очень много молодых людей, которые прошли через войну, помешавшую формированию их нравственных чувств, и были ею травмированы. В будущем из этого вылез весь красный террор.

Таким образом, государство должно было раствориться и уступить место власти Советов, но возникли наркоматы, совнарком и ЧК. Параллельно с вроде бы народной властью Советов сформировалась очень жёсткая государственная система, отправившая на помойку всю народную власть.

Не осталась незамеченной и армия: постоянно говорилось о том, что она – сила, с помощью которой самодержавие угнетало народ. При этом уже с 17-го года, с возникновение солдатских комитетов, стала формироваться «другая» армия. Она обещала быть добровольной, рабоче-крестьянской, с выборными командирами. Однако, история вокруг Брестского мира показала, что добровольцев, мягко говоря, немного, а выборные командиры – это вообще непонятно кто, потому что никакого авторитета и власти они не имели. В результате, уже с лета началась мобилизация (как и у белых). Следом упразднили и выборность командиров, когда стало ясно, что армия из-за них более походила на какое-то вооружённое формирование (особенно, с Котовским на Южном фронте).

В этой ситуации Троцкий, который был наркомом военных и морских дел и председателем реввоенсовета, показал свои организаторские способности. В частности, он понял, что без офицеров ничего не получится. Так, оказалось, что большинство старых офицеров было готово пойти на службу к красным. Конечно, это вызвало негодование многих большевиков, в результате чего ко многим офицерам приставили комиссаров, которые определяли политику партии. Кроме того, их стали называть «военспецами», упразднив погоны и старые звания. Таким образом, спустя пару месяцев идея замены армии всеобщим вооружением народа лопнула.

Параллельно с этим набирали ход и экономические изменения. Важнейшей вещью, обеспечившей победу большевиков, стал «Декрет о земле», который объявил национализацию и передачу крестьянским общинам всей земли. Как ни странно, это абсолютно не входило в программу большевиков, а было вытащено из идей эсеров – у них это называлось «социализацией земли». Получилось, что Ленин творчески заимствовал план, увидев, насколько крестьяне этого хотят. Разумеется, после этого радостные крестьяне пошли грабить помещичьи усадьбы, а солдаты побежали с фронта на делёжку земли.

Уже к весне выяснилось, что, во-первых, в крестьянских Советах председательствовали те, кого больше всего уважают, то есть самые богатые. Во-вторых, когда Украина с её богатыми землями оказалась занята немцами, возник вопрос о том, кто будет кормить города. От крестьян требовали, чтобы они привозили и сдавали по установленным государством ценам зерно, чего им совершенно не хотелось. В результате, весной 18-го года была введена продовольственная диктатура: согласно постановлению, крестьяне были обязаны сдавать урожай, за что, вроде бы, можно было получить какие-то промышленные товары. По началу эта система действительно работала, но вскоре оказалось, что, во-первых, промышленность останавливалась из-за национализации предприятий, а, во-вторых, Советы делили эти промышленные товары поровну. Получалось, что бедняк с мизерным урожаем получал столько же, сколько и реально впахивающий крестьянин. Тогда большевики впервые поняли, насколько удобно стравливать разные деревенские группы между собой.

Летом 18-го года, когда Гражданская война уже захватила всё, в деревнях начали создаваться комитеты бедноты, которые должны были помогать продотрядам, приходящим в деревню, забирать хлеб у крестьян.

К осени во многих местах реальную власть в деревне вместо Советов получили Комбеды, которые провели перевыборы в Советы, в результате чего в них оказалось очень много большевиков – интересно, как быстро крестьянам полюбились те, кто ещё вчера отбирал хлеб.

Что касается промышленности – здесь тоже шла, как говорил Ленин, «красноармейская атака на капитал». Банки национализировали очень быстро, государственный сектор перешёл в руки новой власти, а для основной промышленности ввели рабочий контроль, то есть специальные комиссии, которые должны были контролировать деятельность предпринимателя, игнорируя всякую коммерческую тайну. Тот, кто противился этому, сразу же терял своё предприятие, а тот, кто не противился, тоже потерял предприятие, но через несколько месяцев. К лету 18-го года почти все крупные предприятия были национализировано, но ещё оставалась крохотная частная промышленность.

Логичным завершением этих первым месяцев стало принятие новой конституции летом 18-го года, по которой были чётко разделены люди, имеющие политические права (рабочие, крестьяне), и люди, лишённые этого права (представители эксплуататорских классов), то есть люди второго сорта, которые не могли поступать в ВУЗы, получать карточки и т. д. При этом не равны были и представители первой группы: один голос рабочего – это пять голосов крестьян.

Такие интересные вещи произошли всего лишь за полгода после прихода большевиков к власти. Вряд ли стоит удивляться тому, что к лету 18-го года Гражданская война уже полыхала, и вызвала это далеко не иностранная интервенция.