Читать книгу Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом - - Страница 5

Обожествляя битву при Фулфорде, норны Урд (Прошлое), Верданди (Настоящее) и Скульд (Будущее), три женщины из потустороннего мира, которые ткут нити людских судеб, должно быть, добрались до конца своей нити и обнаружили, что она привязана к своему началу. Тридцать шесть лет назад история норвежских королей шла похожим путем. С востока пришел легендарный правитель, победив императоров, королей и всех, кого преследовал за личные амбиции, заявив свои притязания на землю по праву крови и меча только для того, чтобы настроить людей против себя. А рядом с ним шел молодой родственник, только отпустивший свою первую бороду, но страстно жаждущий ощутить вкус первой битвы.

В 1030 году, как пишет Снорри, Харальду Сигурдссону было пятнадцать, «он был высок ростом и выглядел как взрослый муж» и, будучи потомком королей, уже тогда вел людей за собой. Той весной, верхом на коне, он возглавлял армию. За ним следовало семьсот скандинавских воинов прямо из Оппланна – северных земель Норвегии близ современного Осло, которые находятся на «железоносной земле» в Ярнбераланде, в двухстах милях от Осло. В настоящее время эти места принадлежат Швеции и называются Даларной. Там стоял лагерем единоутробный брат Харальда, бывший и, если их планы осуществятся, будущий король Норвегии Олав II.

Олав был на двадцать лет старше Харальда и получил прозвище Толстый. Будучи подростком, он служил наемником, сражаясь за короля Англии Этельреда (которого иногда называли Неразумным, что более точно звучало бы как «не получивший доброго совета»). На галерах Олав прошел вверх по Темзе к Лондонскому мосту, зацепил абордажными крюками деревянные пролеты и направился вниз по течению, изо всех сил налегая на весла, стянул мост на воду, позволив Этельреду свергнуть Кнуда с английского престола. Олав восхищался тем, как император франков Карл Великий с помощью христианства объединил свое королевство. Приняв крещение и вернувшись в Норвегию для того, чтобы вырвать трон из рук самого Кнуда, он продолжил обращать страну в религию мира, не обращая внимания на то, кого пришлось ради этого изгнать, искалечить, ослепить или убить. Олав так отдалил от себя знать, что те призвали Кнуда, который вернул себе Данию и Англию, снова включить Норвегию в его Империю Северного моря, заставив Олава бежать на Русь. Однако сейчас Олав в возрасте тридцать пяти лет пришел с армией вернуть свой трон.

Мы можем только гадать, как ликовали братья при встрече. Ссылка Олава не могла быть легким испытанием для Харальда как для родственника короля, объявленного вне закона, который оставил после себя след кровной вражды и дал клятву отомстить. Вся Норвегия бурлила, узнав о возвращении Олава. Харальд, впрочем, наверняка принес весть о том, что сопротивлению не хватает предводителя.

Кнуд правил империей из-за моря, из Англии, и в Норвегии не жил. Настало время Олаву забрать у него норвежский престол.

Молодого Харальда нельзя было винить за то, что он боготворил своего старшего брата Олава. Они оба – сыновья королей. Отец Олава король Харальд Гренски умер до его рождения, бросив мать, Асту Гудбрандсдоттир, ради шведской принцессы Сигрид Гордой. (Оправдывая свое имя, Сигрид на пышном пире напоила Харальда и обошлась с ним слишком круто – дотла сожгла зал, в котором тот пировал.) Супруг изменил Асте и оставил ее вдовой; позже Аста вышла замуж за какого-то короля средней руки, Сигурда Хальфданарсона по прозвищу Свинья, и родила ему двух дочерей и трех сыновей, последним из которых был Харальд. Однако Норвегия, долгое время представлявшая собой скопление мелких королевств, уже была готова к объединению. Будучи женой двух царьков, именно Аста вырастила сыновей великими королями, а себя сделала родоначальницей страны. К тому времени, как она родила Харальда, Олав уже был на пути к титулу короля всей Норвегии.

Говорили, что когда Харальду было три года, Олав прибыл с визитом в королевскую резиденцию Рингерике, которая располагалась на берегу озера Тири близ современного Осло, возможно, на похороны своего отца Сигурда. Аста представила королю и Харальда, и двух его старших братьев, Гутторма и Хальвдана. (Сестры Харальда, Гуннхильд и Ингрид, в истории сыграли незначительную роль.) Когда он посадил себе на колени старших мальчиков и нахмурился в притворном гневе, они уставились в пол. Однако когда тот проделал то же самое с Харальдом, мальчик посмотрел ему прямо в глаза. Когда же Олав потянул его за волосы, Харальд ответил тем же, дернув короля за усы. Олав сказал ему: «Однажды, брат, ты будешь воином».

На следующий день Олав и Аста, прогуливаясь по окрестностям, застали Гутторма и Хальвдана за игрой в ферму – они понарошку строили дома и овчарни для овец и скота. Их отец Сигурд всегда интересовался больше фермерством, чем королевской властью. Его прозвище Свинья можно перевести как «свиноматка» – особь женского пола, которая копается в земле и удобряет ее; представляется, что это прозвище имело положительный смысл и его воспринимали как комплимент. Маленький Харальд играл сам по себе, запуская у берега озера щепки. Когда Олав спросил, что они из себя представляют, Харальд ответил, что это херскипы – военные корабли. На это король ответил, рассмеявшись: «Может, придет тот день, брат, когда ты станешь капитаном».

Потом он спросил Гутторма: «Что ты хочешь больше всего?» Гутторм сказал: «Акру. Поля». – «И большими должны быть эти поля?» Гутторм показал на мыс, полуостров, который выдается в озеро Тири с юга: «Каждое лето я хотел бы засевать целую полосу, как та, которая вдается в озеро».

Даже в те времена на той полосе было десять ферм. Король заметил: «Это даст приличное количество зерна», – и повернулся к Хальвдану: «А что ты хочешь больше всего?» – «Кир, – сказал Хальвдан. – Скот». – «Сколько?» – «Столько, что когда бы они пошли на водопой, то стояли бы бок о бок, растянувшись по всему берегу вокруг озера». – «Это было бы приличное стадо, – согласился Олав. – Ты пошел в своего отца».

Затем король сказал Харальду: «А ты? А о чем ты мечтаешь?» Харальд сказал: «О хускарлах. Телохранителях». – «И много их тебе надо?» – «Столько, – ответил Харальд, – чтоб они могли в один присест съесть всех коров у моего брата Хальвдана».

Смеясь, Олав сказал Асте: «Из этого, матушка, вы вырастите короля».

Теперь Харальд от старшего брата узнал, как король собирается на войну. Из Киева Олав привез личную дружину в двести воинов из числа приближенных свояка, короля Ярослава (на староскандинавском его имя звучало как Ярицлейв). Другой его свояк, король Швеции Анунд Якоб, дал ему еще четыреста воинов и разрешил Олаву на территории Швеции набрать столько норвежцев, сколько удастся, включая бесчисленных высланных в Швецию. Один изгнанник из знатных, Даг Рингссон, привел с собой тысячу двести вооруженных людей в обмен на обещание вернуть ему земли предков в Норвегии. Общее количество воинов является предметом догадок. Снорри насчитал их около двух тысяч четырехсот человек, но до распространения арабских цифр в XIV веке скандинавы пользовались так называемой «длинной сотней», которая равнялась числу 120, это шесть раз по 20, что позволяет принять общее количество, посчитанное Снорри, за две тысячи восемьсот человек. Для тех времен это была не огромная армия, однако королевства завоевывали и меньшими силами.

Харальд с Олавом отправились через Скандинавский горный хребет из Селонгера, расположенного на шведском побережье Балтийского моря, поднявшись на 4300 футов и преодолев расстояние в триста пятьдесят миль по горной местности в Скандинавских горах. Олав объявил поход крестовым в надежде набрать еще людей для осуществления задуманного и по дороге привлек еще около тысячи человек. Однако многие из них были не больше чем наемники и мародеры, которые собирались на войне обогатиться и не оставили старых верований. Олав настаивал на том, чтобы они приняли христианство и крещение: «Мы не можем зависеть от количества воинов. Мы должны полагаться на Бога, ибо только Eго силой и милостью мы одержим победу, а от язычников в армии толку не будет».[8]

Больше половины набранных отказались, и Олав, сдержав слово, отправил их обратно, вероятно, взяв для себя на заметку их имена, чтобы разделаться с ними во времена следующих гонений. Остальные стали вторить Ториру-Гауке (Кукушке) и Афре Пахтанье, которые, как говорится в сагах, «оба были отъявленными разбойниками. С ними было еще тридцать человек, все им под стать».

Оба были выше и сильнее остальных. Дерзости и храбрости им было не занимать. Когда Олав спросил о вероисповедании, те ему сказали: «У нас у всех нет другой веры, кроме той, что мы верим в самих себя, в свою силу и удачу. Нам этого хватает». Для Олава этого было недостаточно. Он настаивал, чтобы они переменили свои убеждения. «Тогда можете идти за мной, и я вас награжу богатством и титулами. Но если вы останетесь при ваших взглядах, тогда возвращайтесь к разбою».

Афра Пахтанье («Афра Постоянный»), в свою очередь, ответил: «Что до меня, то мне не по душе возвращаться. Я всё равно буду сражаться в этой битве, если не на стороне конунга, то против него, и мне всё равно, на чьей стороне быть».

Гаука переводится как «кукушка», что для современного читателя может звучать как «безумный», но для норвежцев это была отсылка к кукушке обыкновенной – хитрой птице-подражателю, которая откладывает яйца в гнезда других видов, оставляя им всю заботу о выкармливании своего птенца; она маскируется под оперение евразийского ястреба-перепелятника, чтобы на нее не нападали. Из этого можно сделать вывод, что Гауку по прозвищу Кукушка соотечественники воспринимали как корыстолюбивого воришку, который притворился великим хищником. Своему брату он сказал: «Если я буду сражаться в этой битве, то буду на стороне конунга, потому что он больше нуждается в помощи. А если мне для этого нужно поверить в какого-то бога, то чем белый Христос хуже любого другого бога? Так что я предлагаю креститься, если конунгу это так важно, и пойдем в бой вместе с ним».[9]

Еще вне закона был Арнльот Геллини, «настолько высокий», как говорится в «Гнилой коже», «что не было ни одного человека, который был бы выше его плеч.

Он был очень красив, и у него были прекрасные волосы. Он прибыл хорошо вооруженный, в великолепном шлеме и в кольчуге, с багряным щитом и богато украшенным мечом, и держал при себе отделанное золотом копье с таким толстым древком, что оно едва помещалось в его руке». Его статус Олав оставил без внимания, однако выступил против его веры, на вопрос о которой Арнльот ответил, что верит только в свою силу и отвагу, но слышал о Христе Олава и желает креститься, если это требуется для участия в битве за короля. Олав настоял на крещении. В качестве отличительного знака все его люди должны были изобразить на своих мечах и шлемах белые кресты.

Армия спустилась в низину Стиклестад (что означает «Ферма Стиклы», по имени норвежской девушки, которая стала девой-воительницей, не покорившись захватчикам-датчанам) в дальней северо-восточной части Трёнделага, в сердце Норвегии. В те дни Тронхейм, «Дом Престола», позже переименованный в Нидарос, был столицей Норвегии. Тот, кто владел городом, мог с полным правом называться королем. Олав не был наивным и не ожидал теплого приема своих бывших подданных, которыми он так жестоко правил. Некоторые разбойники предложили тактику выжженной земли: разрушить все жилища и убить тех, кто откажется пополнить их ряды, – так поступал король с неверующими в прежние времена.

Однако Олав посчитал измену себе меньшим злом, чем измену Господу Богу. Он запретил жестокие грабежи. Вдобавок, если сражение будет складываться не в его пользу, скот и добыча только затруднят отступление, а в случае победы армия всё равно всем завладеет, и заблаговременно всё уничтожить значило только ухудшить свое положение. Он пытался договориться с крестьянами, даже отозвал в сторону местного фермера, который примкнул к войску, и дал ему серебра, чтобы сберечь его до окончания битвы, а затем передать церкви за молитвы павших в сражении крестьянских душ. Таким образом Олав надеялся расположить к себе крестьян, но прошлое его не отпускало.

Как только армия поднялась на возвышенность в Стикластадире, все посмотрели вниз и увидели там буквально каждого норвежца, способного держать оружие в руках: землевладельцев (лендерманов), дворян (танов), зависимых фермеров (коттариев), слуг (бондменов), крестьян, мелких свободных землевладельцев (йоменов) и даже рабов (трэллов) – «весь народ, свободный и несвободный, – записал Снорри. – Их было так много, что в те времена в Норвегии никто и не видел на поле боя такого огромного войска».

Он пишет, что воинов собралось «сто раз по сто», что звучит как удобное выражение для слова «много», но если считать длинными сотнями, то набирается 14 400 человек, то есть более чем в четыре раза больше, чем в войске Олава.

Короля Кнуда, разумеется, среди них не было, но от его имени армию вел Кальв Арнасон, которого Снорри отметил как «великого полководца <…> человека предвидения». Он был потомком клана Арнаснир, сыновей Арни, – могущественной семьи, которую разделила преданность двум королям. Его братья встали на сторону Олава, но Кальв, самый старший, перешел на сторону короля Кнуда. Сейчас он стоял во главе крестьянского войска вместе со своим свояком Хареком из Тьотты и с тестем, Ториром Собакой из Бьяркей, у которого были свои счеты с королем на почве вражды, денег за пролитую кровь и мести.

Старый Харек поссорился с шерифом – земским начальником графства Олава, из-за чего король предал его суду. В качестве возмездия Харек совершил убийство и поддержал Кнуда, когда до того дошло. Кальв относился к нему как к «испытанному в сражениях и честолюбивому человеку» и даже предложил ему командовать армией, но Харек отказался: «Я уже старый и дряхлый, и в битве от меня толку нет. Кроме того, мы с королем Олавом раньше были друзьями, и хотя сейчас ему до меня нет дела, мне не подобает вести войско на него».

Торир Хунд, что означает Собака, из клана Бьяркей, был одним из самых великих предводителей Холугаланда, земель на северо-западном побережье Норвегии, и раньше он также был предан королю. (Его отец Торир погиб вместе с Харальдом, отцом Олава, на погребальном костре у Гордой Сигрид.) Но племянника Торира втянули в кровавую вражду, в результате которой он обезглавил врага на столе у короля Олава, за что позже один из королевских воинов поразил его копьем. У Торира было то самое копье, и он поклялся вонзить его в тело Олава.

Кроме них, был еще некто Торстейн Кнарресмед – Корабельный Мастер, кораблестроитель, «статный и сильный», как писал Снорри, «очень воинственный, и искусный человекоубийца». Он точил на короля Олава зуб за конфискацию крепкого торгового судна, которое самолично построил, в счет уплаты за убийство. Его горячо приняли в первые ряды войска Торира Собаки, откуда тот надеялся подобраться к королю на расстояние вытянутой руки. Как плотник, Торстейн всегда носил с собой топор.

«Все хотели, чтобы Кальв стал предводителем армии, – записал Снорри, – и чтобы тот каждому указал его место». Кальв предупредил воинов, что хотя у Олава было меньше людей, он сам был великим полководцем, и что если предводители армии Кальва покажут хоть каплю страха или дадут слабину, то многочисленная крестьянская армия может обратиться в бегство, бросив остальных на милость короля. «Мы все должны быть стремительными и непреклонными, – сказал он им, – и уверенно вести крестьян вперед, ибо они заразятся нашей решимостью, когда мы будем вдохновлять их на бой».

Норвежский епископ, смутьян Сигурд, назначенный своим дядей Кнудом, обрушился с проклятиями на Олава, перечисляя несправедливости, которые тот творил во имя Господа. Кальв добавил: «Все, кто не станет сегодня отважно биться, будут признаны бесполезными трусами, поскольку среди наших противников нет невинных. Никого не щадите, ибо от них вам пощады не будет».

Он приказал поднять свой стяг в центре крестьянской армии, под ним поставить своих людей и людей Торира Собаки, а менее опытных расположить в первых рядах, чтобы им было сложнее бежать с поля боя через ветеранов. С обеих сторон поставили самых проверенных воинов, а остальная многочисленная толпа расположилась по флангам. «Этот участок рядов был широкий и тесный», – записал Снорри, имея в виду плотную стену щитов.

Харальд стоял рядом с Олавом, когда король, державший в руках копье и одетый, как подобает королевской особе, – в хауберке, кольчужной рубахе, в покрытом золотом шлеме, держа белый щит с выложенным на нем золотым крестом, а на его поясе висел меч с золотой рукоятью под названием Хнейтир («Разящий»), – обратился к войску со словами: «У нас много крепких воинов, и несмотря на то что фермеры могут превосходить нас количеством, лишь судьба решит, кому достанется победа. Клянусь, что в этой битве буду стоять насмерть – я либо буду победителем, либо погибну».

Каждому в случае победы он пообещал земли и богатства или, в случае поражения, большую награду на небесах. «Мы должны ударить первыми и быстро переломить сопротивление, поскольку количеством они нас превосходят. Залог нашей победы – в быстрой атаке. Если же будем долго сражаться без подкрепления, они только своим числом нас победят. Если же обратим в бегство их первые ряды, то они толпой навалятся на тех, кто сзади, и чем больше их там будет, тем больше мы сможем убить».

В сагах не говорится об этом напрямую, но, судя по описанию, не приходится сомневаться в том, что Олав построил свое войско в традиционный для викингов боевой порядок – клин, свинфилкинг, или «рыло кабана». По словам датского историка XII–XIII веков Саксона Грамматика, это построение было личным изобретением самого Одина, однако на самом деле, скорее всего, было перенято у римлян – от их клинообразного строя под названием caput porcinum, что означает «голова свиньи». (Некоторые современные историки считают, что свинфилкинг больше напоминал колонну.) Такое построение предполагало расположение наиболее тяжело вооруженных солдат на вершине клина для того, чтобы пробить определенный участок стены щитов противника. Этим битва при Стикластадире отличается от битвы при Фулфорде, которая произошла тридцать шесть лет спустя: в 1030 году высокую позицию занимали атакующие, а не защищающиеся. Однако, чтобы одержать победу, необходимо было оставить позиции, спуститься и омыть клинки кровью крестьян.

Арнльота Геллини, Гаука-Кукушку и Афру Пахтанье со своими людьми Олав поставил на передний край атаки. Тану Торду Фоласону он предоставил честь нести стяг с фигурой морского змея – виверны — на белом фоне, а сам со слугами встал под ним. Бьёрн – Медведь – был сталлари короля, его военачальник, главнокомандующий, сражающийся топором швед и старый друг Астрид, шведской королевы Олава; именно он прибыл на Русь, сообщив Олаву, что снова открылась возможность завоевать Норвегию. Рёгнвальд Брусасон, молодой наследник графа Оркнейского, последовал в ссылку за Олавом, а сейчас вернулся с ним же. «Люди Рёгнвальда были самыми красивыми, – говорится в “Саге об оркнейцах”, – с густыми светлыми и шелковистыми волосами. Волосы у него были пышные и золотистые, как шелк. Скоро он вырос и стал высоким и сильным. Он был умен и знал, как вести себя при дворе конунга».

Придворным поэтам Олав приказал укрыться вместе с ним за щитами, расставленными вокруг стяга: «Оставайтесь здесь и всё запоминайте, а когда будете слагать свои песни, то не станете полагаться на слухи».

Сигвата Тордарсона, излюбленного поэта короля, тогда вместе со своим хозяином не оказалось – в самый нужный момент он совершал паломничество в Рим, как насмешливо заметили менее талантливые скальды, которые присутствовали на месте событий. Однако он смог позже поговорить с выжившими и подробно написал о сражении, и Снорри детально его цитирует.

Шведы заняли левый фланг Олава. Норвежцы Дага Харингссона всё еще были на подходе и шли по северной части долины. До тех пор, пока оба войска не соединились, горцы Харальда могли взять правый фланг. Однако, оказавшись в битве с противником с перевесом сил в четыре раза и зная, что у матери нет других сыновей королевских кровей, Олав объявил: «Я считаю, что моему брату Харальду не следует сражаться в этой битве, ведь он еще ребенок».

Эти слова предсказуемо подействовали на молодого принца. Харальд сказал Олаву: «Я непременно буду сражаться, и если я еще недостаточно силен, чтобы удержать меч, я знаю, что надо сделать: я привяжу рукоять меча к руке. Никто так не хочет отдубасить фермеров, как я. Я буду сражаться вместе с товарищами».

Харальд впервые предстает певцом войны – говорится, что здесь он сочинил первые строфы:

Больше всего викинги любили, когда отважные воины складывали стихи перед лицом смерти. Молодой Харальд был как раз таким. Сейчас судьба преподнесла ему второй урок – о том, как король ведет войско на битву.

Армии встретились в полдень, но бой начался не сразу. Крестьянское войско было таким многочисленным, что потребовалось время, чтобы подтянулись все. Торир Собака направил самых неблагонадежных фермеров в первые ряды, чтобы те не струсили раньше времени. Это было идеальное время для нападения, но Олав всё еще ждал норвежцев Дага Рингссона. Они так долго собирались, что королю удалось прилечь и вздремнуть. Он возмутился, когда Финн, брат Кальва Арнасона, при приближении врага разбудил его: ему снился приятный сон, как он идет вверх по лестнице до самых небес, – а когда его разбудили, он как раз стоял на самой верхней ступени. Финн сказал ему: «Для меня этот сон не так приятен, как для вас».

Обе армии настолько сблизились, что стоявшие в первых рядах с обеих сторон узнавали друг друга. Олав заметил своего бывшего дружинника Кальва. «Что ты здесь делаешь, Кальв? Раньше мы были друзьями, – выкрикнул Олав. – Тебе не пристало против нас сражаться или бросать копье в нашу сторону, ведь с нами четверо твоих братьев».

(Скандинавские битвы по традиции начинались с броска копья в сторону противника, символизируя копье Одина, стоявшего во главе легендарных асов, которое тот запустил в сторону ванов и тем ознаменовал начало Первой войны богов. Поскольку Олав был христианином хотя бы номинально, то вместе с ним мы можем предположить, что в Стикластадире первым бросить копье мог Кальв.)

Кальв ответил: «Не всегда всё происходит по нашему желанию. Когда ты уехал из страны, те из нас, кто остались, были вынуждены искать спокойной жизни. И несмотря на то что мы сейчас стоим по разные стороны, будь то в моих силах, то я снова стал бы твоим другом».

Однако родной брат Кальва Финн напомнил королю: «Всем известно, что Кальв говорит одно, а делает другое». Олав ответил: «Ты, может, и хочешь мира, но, кажется, твои фермеры другого мнения».

Воин по имени Торгейр из Квистада, из южной части Норвегии, высоко поднялся, когда был на службе у Олава, но теперь стоял с Кальвом. Он крикнул в сторону короля: «Ты получишь тот мир, который дал многим из нас». Олав ухмыльнулся: «Я тебя поднял из грязи – дал тебе и власть, и титул. Ты пожалеешь о том, что меня встретил. Судьба не даст тебе сегодня победы!»

Это было в половину второго после полудня. Крестьянам не имело смысла ждать прихода Дага Рингссона и его войска. Торир Собака, держа копье, которым поклялся убить Олава, был без доспехов, в одной лишь накидке из оленьей шкуры, которую, по слухам, лапландские шаманы заговорили отражать любые удары, бросил боевой клич: «Фрам, фрам, бондмен!» – «Вперед, вперед, бонды!»

Стена щитов была оборонным построением и не предполагала передвижений. Чтобы не нарушить стройности рядов, при наступлении бойцы могли делать лишь один шаг вперед. Чтобы шагать в ногу, ряды фермеров, крестьян и рабов под стягом змея и под общую песню двинулись к свинфилкингу вверх по холму – медленно, ритмично, непреклонно. Когда армии сблизились, над промежуточным участком местности начали пролетать стрелы, арбалетные болты, а потом и дротики, и каждое попадание в цель отмечалось победным криком.[10]

Долго так держать удар было не в интересах Олава, поэтому вскоре он высоко занес своей меч Хнейтир и бросил боевой клич: «Фрам, фрам, Кристсмен, кроссмен, конунгсмен!» – «В атаку, в атаку, люди Христа, люди креста, люди короля!»

С правого крыла «кабаньего рыла» молодой Харальд поднял меч и пошел со своими людьми вниз по склону – медленно, поглядывая на стяг брата, осторожно, чтобы не нарушить построение. Однако успех свинфилкинга, в отличие от стены щитов, зависел от первоначального импульса. По мере того как войска ускорили шаг, точность удара для воинов уже значения не имела, важна была степень поражения, и бойцы вопили, давая выход страху и жажде крови, кричали во всю глотку, зная, что каждая секунда может стать последней. Если смерти не избежать, то оставалось лишь умереть достойно. В самый последний момент воины, стоящие на острие клина, – недавно объявленные вне закона воры и бродяги, а теперь оказавшиеся на передовой священного похода короля, – замахнулись мечами, чтобы сделать первый ловкий удар, и, наткнувшись на стену щитов, врезались в нее и наваливались на нее человеческим тараном…

В настоящее время, когда люди убивают друг друга с постоянно увеличивающихся расстояний, аналога древней войне щитов нет. Не на многих наших современников с огромной скоростью налетал взрослый мужчина – разве что на спортсменов, профессиональных футболистов и борцов, и ни на кого еще не наваливался вооруженный человек с твердым намерением пустить оружие в ход. Смысл столкновения стены щитов и свинфилкинга был в том, чтобы выстоять при первом ударе – сколько человек просто сплющило, сбило с ног или раздавило, не выяснится никогда – и после этого сразиться в личной схватке с врагом, полагаясь лишь на свое умение обращаться с клинком.

«Олав Толстый убил многих, – записал его поэт Сигват. – Продвигаясь в доспехах вперед, смелый предводитель искал быстрой победы». Огромный клин рассек крестьянскую армию, словно топор палача рубит шею приговоренного. Натиск был настолько силен, что «рыло кабана» целиком оказалось на другой стороне поля. «Первые ряды королевской армии оказались на том месте, где раньше были задние ряды фермеров, – пишет Снорри, – и многие крестьяне обратились в бегство».

Фермерские ряды разделило надвое. В обеих частях крестьяне были настолько ошарашены яростью королевской атаки, что подняли боевой плач побежденных – то ли от растерянности, то ли в попытке перейти на сторону Олава. Часть соратников выступила против них, и между недавними соратниками началась бойня.

Однако, выдержав первую атаку, Кальв, Торир Собака, Харек со своими бойцами стояли твердо, заставляя крестьян сражаться. Возможно, они спланировали раздвоение стены щитов перед натиском свинфилкинга, поскольку «рыло кабана» было хорошо в атаке, но уязвимо в позиции защиты. Если первоначальный удар не привел к бегству войска с поля боя, то защитники оказывались по обе стороны клина, а это идеальная расстановка сил, чтобы заполучить Священный Грааль древнего военного искусства – совершить двойной охват.

«Крестьянская армия налегала с обеих сторон, – сообщает Снорри. – Те, кто были ближе всего к врагу, рубили мечами. Те, кто были позади, – бросали копья, а стоящие в задних рядах пускали стрелы, дротики или камни, ручные топоры или острые колья. Вскоре пало много воинов с обеих сторон».

Внутри клина от запущенных с двух сторон снарядов спрятаться было негде – едва хватало места, чтобы поднять над собой щит; надо было не только выжить перед лицом врага, но выстоять в давке, которая возникла при напоре с двух сторон. От натиска крестьянской армии оба крыла войска Олава сходились к центру, ближе к королевскому стягу со змеей. Харальд каким-то образом устоял на ногах и отбился от крестьян; это нам известно потому, что в противном случае история его жизни там бы и закончилась. Скальд Тьодольв Арнорсон, в поздние годы ставший лучшим другом и любимым поэтом Харальда, записал: «К Хаугу [деревенька чуть восточнее Стикластадира] я услышал, что предводителя сильно сдавило в битве, но Бич Болгар доблестно сражался за своего брата».

«Я стоял на поле битвы, и мои раны кровоточили, – напишет Харальд годы спустя. – Я видел, как фермеры подступают с новой силой. Их мечи несли смерть».

Жизни многих завершились на том поле. Острие клина – только что самая сильная часть армии Олава – теперь стала самой слабой, по обе стороны на расстоянии меча встретившись с врагом. Войско понесло ужасные потери. Арнльот, Гаука-Кукушка и Афра Пахтанье, говорят, убили по врагу, а может, по два или больше, однако они все со своими воинами пали в первой же схватке – подобно оленям с окровавленными рогами, они были окружены стаей волков. Без сомнения, на последнем издыхании они взывали к Белому Христу, чтобы тот принял их души сразу с поля боя, как это сделал бы Один.

Король приказал Торду Фоласону явиться к нему со стягом змея. «Я слышал, Торд рядом с Олавом яростно бился копьем, – записал Сигват. – Храбро он высоко поднял расшитый золотом стяг перед норвежским королем». Король со своими лучшими и самыми отважными бойцами, включая Рёгнвальда и Бьёрна Сталлари, вышел из-за стены щитов, обеспечивающей ему безопасность, туда, откуда они могли добраться до противника. Взгляд в лицо Олава, говорят, повергал фермеров в ужас – возможно, переход в христианскую веру не избавил Олава от кровавого бешенства берсерка. Однако, подстрекаемые своими хозяевами, крестьяне всё же подступали к нему, чтобы убить: «Там, где враг сражался с могущественным королем, кровью обагрились щиты, людские руки и мечи».

Олав вышел против Торгейра из Квистада, который так желал встретиться, и нанес удар прямо ему в лицо. Меч Хнейтир разрубил и наносник его шлема, и череп ниже глаз, частично задев верхушку головы. Как только Торгейр пал, Олав напомнил ему: «Разве не предупреждал я тебя при встрече, Торгейр, что победа достанется не тебе?»

Однако Торд Фоласон получил смертельный удар. Он воткнул древко стяга со змеем Олава в норвежскую землю с такой силой, что оно застряло там, и пал под ним. Враги приближались с обеих сторон, и Олав, и его воины были почти окружены. Вдалеке с войском уже виднелся Даг Рингссон – он спешил на подмогу. Однако прежде чем они вступили в битву, было истинное знамение от Господа или от богов – об этом вспоминали впоследствии все выжившие. «Погода была хорошая, и светило солнце, – написал Снорри, – но когда началось сражение, то небо и солнце побагровели, а потом вдруг стало темно, как ночью».

На небе луна шла перед солнцем. Современные ученые могут прокрутить астрономические часы назад и рассчитать точное время и движение тени по планете, и их расчеты показывают значительные расхождения в истории битвы при Стикластадире. И Снорри, и норвежский монах Теодорикус, вероятно работавший с теми же первоисточниками, утверждали, что битва пришлась на «среду в четвертые календы августа месяца»: 29 июля. В настоящее время в этот день норвежцы отмечают годовщину этого события. Однако, согласно астрономам, единственным затмением, которое наблюдалось над Норвегией в 1030 году, было редкое «гибридное» кольцеобразное затмение (в зависимости от угла и расстояния, на котором находится от наблюдателя луна, солнце исчезает полностью или темнеет, оставаясь в кольце света). Над Стикластадиром такое затмение произошло месяц спустя, 31 августа.

Расхождение было обнаружено из-за ошибок в переводе древнего текста, который устанавливает дату сражения как «1029 года и 209 дня от Рождества Христова». Однако если считать дни нордическими длинными сотнями (две длинные сотни плюс девять равны 249) с 25 декабря, то получим 31 августа. Таким образом, сегодня норвежцы, скорее всего, празднуют условную дату, подобно тому, как американцы отмечают символически принятые дни рождения президентов (необходимо добавить: и подобно тому, как христиане отмечают условно выбранный день рождения Христа). Это имеет меньшее значение для истории Харальда, чем недоброе знамение в виде помрачневшего неба над полем боя при Стикластадире.

«Для принца, – признает Сигват, – тогда явилось великое знамение». В Стикластадире затмение началось около двух часов после полудня, а чуть больше чем через час солнце в небе превратилось в огромную черную дыру в тонком, пылающем кольце света, которое было затемнено на девяносто восемь процентов. Сражение превратилось в ночную битву, в которой Даг Рингссон не мог даже проследить за тем, как выстроилось его войско, прибывшее на поле боя. Более красноречивого знака свыше для этих знаменательных событий быть не могло. Поклонявшиеся старым богам, должно быть, ощущали себя на поле боя Рагнарёка, последней битвы в конце времен, а сверху на них определенно смотрел одноглазый Один. Христианам же было известно только одно такое затмение в середине дня – которое произошло почти ровно тысячу лет назад в Иерусалиме, при котором теперь, как и тогда, близилась смерть святого человека.

В той темной неразберихе крови и клинков, проклятий и криков Олав встретился с Ториром Собакой и нанес ему удар, целясь в плечи, но даже Хнейтир не смог разрубить его накидку из оленьей шкуры. Саги приписывают это финским заговорам, однако сильно задубевшая кожа, которая на удивление хорошо защищает от порезов, не настолько хорошо защищает от ударов. «Несмотря на то что меч конунга не мог рассечь там, где Торира защищала оленья шкура, – пишет Снорри, – он всё же был ранен в кисть».

Олав приказал своему окольничему Бьорну: «Прибей собаку, раз его не берет железо!» Медведь поднял топор, но вместо того, чтобы рубануть, поменял хватку и ударил Торира обухом так, что тот пошатнулся. Торир же твердой рукой пронзил шведа копьем насквозь, прямо в грудь, со словами: «Так мы забиваем медведей!»

В эту самую секунду Торстейн Корабельный Мастер, мстительный мореход, замахнулся топором и разрубил левую ногу Олава прямо над коленом. Финн Арнасон тотчас же зарубил Торстейна, но тот успел отомстить. Олав ослабел и упал на большой валун, – который впоследствии будет известен как Олавстейнен, или камень Олава, – выпустив из рук свой меч Хнейтир и обращаясь к Богу. (В отличие от викингов-язычников, Олаву как христианину не надо было погибать с мечом в руках, чтобы попасть в рай.) Торир Собака не упустил эту возможность свершить возмездие и нанес ему удар копьем, который пришелся ниже кольчуги. Копье вонзилось Олаву в живот. Дело закончил Кальв Арнасон, который ударил короля в шею слева. Любая из этих ран могла быть смертельной. Все три раны принесли смерть Олаву II. «После его гибели, – сетует Снорри, – пали почти все, кто сражался рядом с ним».

Смерть святого Олава в битве при Стикластадире Петера Николая Арбо (1859) (Фотография Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images)

Почти все. Где-то в этом залитом кровью кошмаре, посреди темного полудня на поле лежал Харальд Сигурдссон – раненый, но живой. По мере того как враг оттеснял его людей назад, он неотвратимо приближался к стягу Олава и оказался достаточно близко, чтобы видеть смерть брата. Олав не ошибся: Харальд был еще мальчиком, и даже фермеры, которые совершали набеги раз в год, но годами, были куда более опытными в обращении с мечом, чем он. О том, куда именно его ранили, саги не говорят, упоминая лишь, что он не удержался на ногах. Было ли это ранение в ногу, подобное тому, что получил Олав, и это позволило врагу приблизиться? Или удар по голове, от которого не уберег и шлем? Известно лишь то, что смертельного удара Харальду так и не нанесли. Кто бы он ни был, но он наверняка подумал, что сразил Харальда, его отвлекли или он тут же пал от рук врагов.

У Харальда не осталось сил, чтобы спасаться. Ему оставалось лишь в изнеможении лежать, получая свой третий урок – о том, как умирает викинг, в то время как крестьянская армия захватила стяг со змеем, а черная дыра в небе смотрела вниз подобно глазу Бога – или это был одноглазый Один? И только норны могли предсказать, что должно произойти с Норвегией и какая судьба ждет Харальда.