Читать книгу Она того стоит - - Страница 4

К девятому классу мама купила мне черный костюм с темными рубашками, которые можно носить без галстука. Отношение к учебе должно начинаться с внешнего вида. Я отказался от рюкзака в пользу строгого дипломата с кодовым замком, подаренного отцом маме пять лет назад. В коридоре надо мной посмеивались, но я не реагировал. Теперь у меня была броня. На переменах я подходил к стенду с именами медалистов школы с момента ее основания, представлял, что через три года там будет и мое имя. Каждый вечер я смотрел на стену своей комнаты, увешанную благодарственными письмами и грамотами за призовые места в предметных олимпиадах. После занятий я спал около часа, чтобы дать мозгу передышку. Затем проводил за учебниками всю вторую половину дня, до девяти вечера, кроме дней, когда ходил на волейбольные и баскетбольные тренировки по вечерам. Я поставил стол прямо под окном, чтобы смотреть на улицу. Устраивал себе мысленную прогулку время от времени. За четверть я набрал по шесть оценок по каждой дисциплине за работу у доски. Не было ни одной четверки.

С этого года мы, девятиклассники, могли прийти на новогодний вечер вместе со старшими классами. Почувствовав уверенность, я пригласил потанцевать одну из самых вожделенных старшеклассниц. К ней не решались подойти даже ее одноклассники. Я не умел танцевать, однако на какое-то время мог составить ей компанию. Потом попросил сфотографироваться с ней. Парни из моего класса выразили мне уважение. Теперь они воспринимали меня не так, как раньше, что было явно заметно по одному случаю.

К нам в класс перевелся армянин Ара. Он был веселым парнем, не стеснявшимся в выражении эмоций. Как-то раз Ара взял мой портфель, чтобы меня спародировать. В ответ я сильно толкнул его плечом. Тот упал на парту, сдвинув ее с места. Мы «забили стрелку» за школой, чтобы разобраться после занятий. Одноклассники стояли за нами. Я сказал, что мы должны прежде с ним поговорить вдвоем. Не хотелось устраивать драку. Я попросил его больше не выставлять меня клоуном и извинился. Мы поняли друг друга и больше не конфликтовали. Когда он ушел, одноклассники сказали, что решали, за кого будут в случае потасовки. Большая часть была за меня.

Однако не все конфликты были столь безобидными и так легко разрешались. Как-то Макс в столовой перекинулся резкими словами с парнем из параллельного класса, где учились дети, переведенные из коррекционной школы. Тот был старше и гораздо крепче Макса. Они решили разобраться на стадионе. Я говорил другу – лучше не геройствовать. Однако он был полон решимости. Новость о «стрелке» на стадионе облетела всю школу. Собралось не меньше пятидесяти зрителей. Никто не сообщил учителям. Считалось делом чести сохранить тайну бойцовского клуба. Макс нанес пару точных ударов противнику в голову, но тот в ответ его резко нокаутировал, а вдобавок несколько раз пнул лежачего. Гордый победитель выругался, плюнув в поверженного.

Окровавленный Макс сам дошел до дома – не дал ему помочь. Его мать, узнав о случившемся, обратилась в милицию. Их направили в больницу. У Макса обнаружили перелом челюсти и сильное сотрясение мозга. В школу он не ходил больше месяца. Последствия этой драки через несколько лет приведут его к серьезному психическому расстройству.

Из-за того что я не вступился за друга, меня мучила совесть. С другой стороны, я боялся повторения ситуации, которая случилась со мной в детстве от сотрясения мозга, и поэтому не вмешался.

К сожалению, не всегда мне удавалось избежать проблем, даже при должной осторожности. Как-то – это было в ноябре – я обходил магазины в поисках киноновинок. Ко мне подошли три подозрительных субъекта – попросили дать пять рублей для игрового автомата. Я сказал, у меня денег нет, и ускользнул от них, забежав в магазин. Надеялся, что они уйдут, если долго не буду выходить. Однако они караулили меня и, едва я вышел, обступили со всех сторон – требовали отдать все, что есть. Один из них достал из внутреннего кармана нож. Другой занервничал, уговаривая того не делать глупостей. Я сказал, что мне надо купить продуктов, тогда сдачу отдам им. Они проводили меня до магазина. Я зашел и попросил разменять мне сто рублей помельче. А попросить вызвать милицию мне и в голову не пришло. Мне дали две купюры по пятьдесят рублей. Когда я вышел, мои преследователи повели меня во двор. Там сунули свои руки в мои карманы, достали одну купюру, а другая выпала на землю. Я заметил, а они нет. Этих денег им было мало. Они спрашивали, где и с кем живу. Я понял, что эти люди готовы обчистить квартиру, и назвал улицу деда, но другой номер дома, чтобы им не захотелось так далеко идти. Парень с ножом оттолкнул меня, направившись с соучастниками в центр города. Пройдя несколько метров, я решил вернуться за выпавшей купюрой. Это увидел один из них – подбежал ко мне и выхватил деньги. Сквозь свои гнилые и тонкие, как спички, зубы он произнес, что запомнил меня.

Я был так раздосадован своей беспомощностью, что слезы хлынули из глаз. Какая-то пенсионерка, видевшая происходящее, сказала, что у меня очень нехорошие друзья. Я резко ответил: «Никакие они мне не друзья!»

Дома долго думал над всем и решил рассказать матери. Она сказала, что я должен сам определиться, хочу ли оставить безнаказанным такое отношение к себе. Было ясно – нельзя застраховаться от повторения такой ситуации. Я попросил отвезти меня в милицию.

В сером помещении с тусклым светом приняли мое заявление. Мама недолго поговорила со следователем и вернулась домой, где оставались без присмотра мои младшие брат и сестра. Я дал подробные объяснения, а потом меня отвели вниз. В КПЗ спал какой-то бомж.

– Коровин, живо встать! – резко сказал ему сотрудник милиции.

Тот поднялся.

– Это он тебя ограбил? – спросил меня оперативник.

– Вроде бы он.

– Вроде бы или он?

Я вспомнил случай в летнем лагере, когда указал отцу не на того обидчика. В этот раз моя ошибка обошлась бы невиновному дороже. Я попросил, чтобы тот показал зубы.

– Да, это точно он, – ответил я.

Меня отвели в служебную машину. Я долго сидел там, не понимая, кого мы ждем. Мне хотелось успеть к очередной серии «Детей Арбата» по Первому каналу. Я спросил, почему так долго. Мне ответили, что ждут, когда моя мама выйдет. Она давно уехала, сказал я. Разозленный водитель бросил сигарету и быстро довез меня до дома.

На следующий день между мной и Коровиным провели очную ставку. Меня предупредили, что у него открытый туберкулез. Я взял с собой платок, чтобы прикрывать дыхательные пути. Его подельников быстро нашли. Им вменили разбой, совершенный группой лиц по предварительному сговору с применением оружия. Адвокаты могли попытаться доказать, что имел место эксцесс исполнителя. По факту лишь один, не согласовав с другими, достал нож. Тем более он и слова не сказал, что воспользуется им. Однако у меня не было сочувствия к этим людям. Я выступил в суде так, чтобы у них не было шанса претендовать на более мягкую статью. Я хотел, чтобы они сгнили в тюрьме – не за сто рублей, а за то, что унизили меня самым подлым образом. Я просил маму остаться на приговор, чтобы узнать, какое наказание они получат. Двум дали по пять лет колонии строго режима – они были рецидивисты. Одного отправили лечиться в психбольницу. Я надеялся, что они не доживут до освобождения.

В ближайшие годы опасность быть избитым и обворованным мне не угрожала, как и другим потенциальным жертвам этих преступников. Выйдя из суда, я гордо сел в машину с мыслью, что сделал для общества полезное дело. Мама заметила, что во мне есть задатки прокурора.

* * *

В июне 2005 года, по окончании девятого класса, я получил аттестат с отличием. Кроме меня, никто из выпускников средней школы не достиг такого результата. Впереди было еще два долгих года, но казалось, что основной задел для медали выполнен. Это было беззаботное время: я отдыхал, наслаждаясь победой. Однако почивание на лаврах привело к тому, что впервые за все годы я прочитал лишь часть заданной на лето литературы.

В десятом классе у нас сменились основные учителя: одна – по русскому и литературе, другая – по алгебре и геометрии. Теперь отметки ставили по полугодиям. Надо было держать качество в два раза дольше. Учительница по русскому принципиально не ставила пятерок, ведь, по ее мнению, никто из нас не владеет языком на отлично. В свою очередь, преподаватель математики сразу меня невзлюбила. На первом же уроке, увидев мою фамилию в журнале, она пренебрежительно уточнила: «Тот самый отличник?» В любой момент она могла вызвать меня к доске. Вместо решения задач спрашивала дословно правила, написанные в учебнике, будто это стихи. На уроках мы не искали ответы, а запоминали порядок слов в теоремах. Таким образом, одна преподавательница из принципа придиралась к единственной пропущенной запятой, а другая – к недословному воспроизведению теорем.

Макс и Андрей ушли в колледж. Их место быстро заняли два других моих одноклассника. Неожиданно со мной стал общаться рыжий весельчак с ником V., который когда-то обошел меня на выборах главы класса. Он дружил со спортсменом Green, которому я в четвертом классе от обиды сломал карандаши. Они называли себя никнеймами, под которыми играли в компьютерных клубах. У меня же только в этом году появился ноутбук. Распаковывая его, я думал, что тачпад – это дополнительный экран. Мир геймеров был от меня слишком далек. Зато я мог порекомендовать им качественные фильмы. Каждому из них дал посмотреть «Пролетая над гнездом кукушки» Милоша Формана. Они не могли поверить, что фильм снят в 1975 году – им казалось, он смотрится так современно. Это признак классики.

Вообще, с новым ноутбуком произошла забавная история. Мама установила на него пароль, чтобы я не сидел целыми днями в интернете. Пришлось подбирать всевозможные варианты в течение нескольких дней. Потом я задумался, что может быть для мамы личным. Я вспомнил, что ее любимым фильмом были «Унесенные ветром». Она обожала фразу Скарлетт О’Хары «Я подумаю об этом завтра». Паролем оказалось имя героини, причем с одной буквой «т». Теперь я мог днем подключаться к интернету. Мама меня раскрыла через месяц, когда ей пришли телефонные счета. Тогда интернет работал через телефонный модем с характерным набором звуков при подключении.

С десятого класса нашим классным руководителем стал любимый всеми учитель истории О. Ю. На его долговязой фигуре всегда болтался один и тот же светлый свитер. В его преподавании не было системности, но он увлекательно рассказывал об исторических событиях, будто сам был их свидетелем. Его жена, миниатюрная стройная пышноволосая женщина, тоже преподавала историю, однако на ее уроках хотелось скорее услышать звонок. Она преподавала предмет как науку, со всеми условностями. На урок к О. Ю. мы приходили расслабленными, будто в кружок по интересам. Иногда он решал кроссворды на переменах и спрашивал у нас ответы. Как-то он спросил: «Можешь назвать столицу машиностроения в США?» Я ответил: «Детройт». Он был приятно удивлен. Кино о «Робокопе» дало мне полезное знание.

Я приносил О. Ю. видеокассеты с историческими фильмами, а потом и DVD-диски. Он плевался от «Гладиатора» и «Титаника». Зато ему понравился «Ганди», которого он раньше не видел.

О. Ю. был лучшим кандидатом на роль классного руководителя. Green часто шутя обращался к нему «дядя» из-за высокого роста. Тот так же, с юмором, отвечал: «Что, племянничек?» О. Ю. обычно ни на кого не злился, однако откровенного хамства не терпел. Когда одна из наших одноклассниц громко говорила с подругой о своем на уроке О. Ю., он попросил ее выйти. Та проигнорировала учителя. Тогда он поднял нерадивую ученицу из-за парты и вытолкнул в дверь. Она прямиком влетела в косяк.

С сыном О. Ю. я часто соревновался на районных олимпиадах по истории. Тот учился в параллельном классе и заранее знал от родителей ответы на многие вопросы, поэтому из года в год занимал первое место. Однако в десятом классе мне удалось стать победителем в районной олимпиаде по истории. Когда О. Ю. во всеуслышание объявил результаты, то все в классе аплодировали, чтобы уязвить учителя.

В тот год я решил поучаствовать в районном конкурсе на лучшую исследовательскую работу. Начал готовить реферат о таинственной смерти декабриста в стиле научно-популярных исторических передач, шедших тогда по телевидению. Когда я сказал V., чем занимаюсь, он предложил самим сделать фильм. Мне это показалось невероятным, но интригующим. За несколько дней я подготовил сценарий. Мы сделали пробные съемки на цифровую фотокамеру. Результат был ужасным. Тогда одноклассница посоветовала нам сходить к ее знакомому в местное СМИ. Мы не поняли, что она имела в виду редакцию местных «Известий», из-за чего отправились на телевизионную студию. Там в основном занимались прерыванием эфира на общественных каналах, чтобы показывать клипы, заказанные в качестве подарка именинникам. Когда вечером мы пришли на студию, увидели нашего историка, щелкающего фисташки с директором. Оказалось, они хорошо знакомы. Жена историка, обладая модельной внешностью, вела не только уроки, но и передачу с поздравлениями. Мы спросили, где нам найти оператора. Парень, только вернувшийся из армии, сказал, что берет за день съемки 300 рублей.

В первый съемочный день сотрудники музея декабристов удивились, что мы заранее не согласовали свой визит. Однако мы объяснили, что делаем школьный проект. Тогда нам позволили снимать. Нам удалось бесплатно взять интервью у экскурсовода, женщины средних лет с отличными формами. Оставалось посетить несколько удаленных локаций, для чего требовался автомобиль. Дед согласился покатать нас по городу. Мы согласовали новый съемочный день с оператором. Однако оператор был ненадежный: мог уйти в запой или уехать к родителям в деревню. Две недели простоя из-за него! Мы его караулили на студии каждый день. Когда он появился, я сразу позвонил с городского деду. Повезло все снять до темноты.

Однако даже получить запись материала оказалось непросто. В течение нескольких дней входная дверь в студию на первом этаже была заперта. На телефон никто не отвечал. Пришлось залезть на козырек подъезда, чтобы протиснуться в приоткрытое окно. На студии изрядно удивились, как я смог к ним попасть. Они выдали мне диск с записью. Фильм мы монтировали на компьютере друга. Он установил себе программу MAGIX Movie Edit Pro. Без его помощи я бы с ней не справился. Однако V. часто отвлекался и шутил. Приходилось постоянно перезаписывать мой закадровый голос. Мы долго спорили насчет музыки в фильме. В итоге у нас получилась документалка на 28 минут.

Мы показали ее на уроке истории. Одноклассники не скупились на аплодисменты. О. Ю. просил подготовить реферат к фильму. Я почему-то решил, что должен в нем рассказать об истории создания проекта. Историк, увидев черновик, сказал, что это стоит приберечь для моих мемуаров. Следовало превратить фильм в текст с оглавлением и ссылками – я без труда с этим справился. Наш проект в итоге занял первое место в районе. Мы решили сделать рекламный ролик с указанием на награду, чтобы показать его на местном телевидении. Рекламу транслировали два дня подряд, а затем пустили в эфир и сам фильм. Причем абсолютно бесплатно. Я не смотрел показ по ТВ, но узнал, что в студию звонили люди с просьбами показать его еще раз. Я решил включить повторный показ мужу моей матери, Сергею. Хотел доказать ему, что стал знаменит. Однако то, что шло в эфире, смотреть было невозможно. На студии зачем-то усилили звук повторным наложением стереоэффекта. В динамиках гудело от появления эха. Если и первый показ был таким, то, похоже, кто-то пошутил, попросив пустить это снова в эфир. Мама сказала, что на работе все были довольны моим творением. Я отнесся к этому скептически.

Проект отнял у меня много времени. А с учетом работы новых преподавателей каждая хорошая отметка становилась ложкой дегтя в моей отличной статистике. К концу полугодия эти принципиальные учительницы отобрали у меня мечту о золоте. Я получил «хорошо» по русскому и геометрии за первое полугодие. Меня столкнули с пьедестала. Конечно, я был подавлен. Однако с двумя четверками я еще мог рассчитывать на серебряную медаль. Для поступления в высшие учебные заведения цвет не имел значения. Теперь я решил любой ценой бороться за свое будущее и отстоять свой шанс на дорогу отсюда.

На новогоднем мероприятии в школе не было прежней магии. Я обижался на себя за свое упущение. Вернулся домой около десяти часов вечера. Все уже спали. Сел на кухне перед телевизором; по Первому каналу шел «Скрудж» с Биллом Мюрреем. Я не пошел в постель – кинул плед с подушкой прямо на пол кухни и после фильма свернулся здесь калачиком. В тесном пространстве и на полу оказалось уютней, чем в кровати. Там я бы не заснул от мыслей об утраченном золоте.

Теперь учеба мне не приносила удовольствия. Я перегорел от разочарования. Думал лишь о том, как удержать позиции и не сойти с дистанции. Даже купил сборник готовых домашних заданий, чего раньше никогда не делал. Мне надо было знать верные ходы наверняка, чтобы больше ни одна четверка не испортила мое будущее. Однако я не списывал бездумно, а все проверял. Иногда находил ошибки в книжных ответах. В очередной раз убеждался, что нельзя целиком полагаться на других.

Я все больше задумывался, зачем мне знания по физике, химии, алгебре. Все ведь забудется, как только выпущусь! Я сравнивал себя с животным, которое дрессируют. Разве ему нужны трюки сами по себе? Животное выполняет задание ради вкусняшки. Мне же награду придется ждать целый год, причем без гарантий, что я ее получу.

В мае мне исполнялось шестнадцать лет, и я решил отпраздновать по-взрослому. Объявил одноклассникам, что проставлюсь водкой и пивом. В моем доме царил сухой закон, поэтому нужно было найти, где вся наша компания могла бы провести время. Один из одноклассников предоставил гараж родителей. Все девушки отказались от моего приглашения. Я взял с собой три литра пива и бутылку лимонной водки «Эталон». Тогда купить их без паспорта не было проблемой. Нас собралось шестеро. Мы открыли багажник «девятки», чтобы было слышно музыку. Не закусывая все опрокинули по стопке, запили пивом. Через полчаса я снимал на камеру, как парни танцуют парами. Тот, кто остался один, кружился с бутылкой пива.

Сам я сильно опьянел, так что даже не замечал, как часто опорожнял мочевой пузырь при окружающих. По дороге домой меня сильно тошнило. На глазах у двух пенсионерок я изрыгнул все, что выпил. Женщины спросили, не вызвать ли мне скорую. «Да мы уже почти дома», – сказал V., провожавший меня.

Едва я переступил порог дома, мать встретила меня презрительными упреками. Мне хотелось спать. Через пару часов я открыл глаза. На моей кровати сидел дед. Он вспомнил, как зимой, когда мне было восемь лет, мы уехали в лес, чтобы покататься на лыжах. Я нажал кнопку замка на двери, случайно захлопнув машину с ключами. Запасные остались дома, до которого было не меньше десяти километров. Дед не хотел оставлять машину без присмотра в лесу – любой мог разбить окно и угнать ее. Сам он не решился портить свой новый автомобиль и оставил меня рядом с «семеркой», чтобы я приглядел за ней. Когда дед бежал до дома, то стал сожалеть, что предпочел сохранность машины моему здоровью. В итоге все закончилось хорошо: он вернулся быстро, а я не успел замерзнуть. Однако он до сих пор корит себя за то, какой выбор сделал. В заключение дед сказал, что каждый из нас имеет право на собственное решение, но надо помнить: впоследствии может так статься, что никогда с ним не смиришься. После этих слов он пошел к себе домой.

Я ел торт на кухне в полном одиночестве. Никто не смог принять тот факт, что на свое шестнадцатилетие я устроил пьянку вместо семейного торжества.

Тем летом я захотел научиться водить. Дед, пусть и нехотя, согласился помочь мне с этим. Мы выехали на автодром на краю города. Он объяснял все с недовольством – боялся, что я испорчу его машину. Еще постоянно вмешивался в управление и даже резко высказывался в отношении меня. Я никогда не видел деда таким. Неожиданно мы совсем заглохли. Оказалось, что в топливном баке образовался вакуум. После этого случая больше не хотелось садиться за руль.

В последние школьные летние каникулы я переключился на чтение заданной литературы. На одном дыхании прочитал «А зори здесь тихие…» Бориса Васильева. Редкая книга меня так захватывала. Пожалуй, лишь одна – «Мертвые души». В свою очередь, «Война и мир» мне совсем не давалась. Я изо дня в день заставлял себя читать дальше, но терялся во французской речи и десятках персонажей. После многократных попыток я бросил этот монументальный роман. Сосредоточил внимание на отреставрированной советской экранизации Сергея Бондарчука. Общая структура казалась надуманной. Все персонажи словно находились в летаргическом сне. Но батальные сцены невообразимо впечатляли. Я сравнивал этот фильм с другими эпичными полотнами, причем не в его пользу. Исторический эпик Дэвида Лина «Лоуренс Аравийский» я смотрел не отрываясь, как и прекрасный фильм Стэнли Кубрика «Барри Линдон». Эти творения, без толики занудства, дышали соответствующей эпохой. Все-таки не всегда дело лишь в глазах смотрящего, само произведение может иметь недостатки. Хотя, поставив «Ватерлоо» с четкой структурой повествования, Сергей Бондарчук прочувствовал наполеоновскую эпоху, как никто другой.

Этим же летом 2006 года проходил очередной чемпионат мира по футболу. Казалось бы, всего четыре года прошло с первого увиденного мной мундиаля, а я уже так вырос. Мы с дедом смотрели, как Оливер Кан выходит на замену в матче за третье место. Он уже не был основным вратарем, его легендарное время прошло. Не только для меня так быстро менялось многое.

За неделю до 1 сентября меня предупредили, что на линейке я буду нести девочку из первого класса. В голове возник образ: сутулый парень тащит на плече ребенка, который вот-вот с него упадет. Я отказывался, просил назначить кого-нибудь другого. Однако завуч сказала, что лучший из юношей-старшеклассников должен передавать эстафету новому поколению. А ведь эта традиция, в самом деле, часто приносит удачу, подумал я, – старшеклассник, совершающий круг с первоклассницей на плече, как правило, становится медалистом. И я согласился.

Но когда пришла пора взять на плечи девочку, я не смог ее поднять. Присутствующие начали неодобрительно шептаться. Я наклонился и попросил ее обхватить меня за шею. Девочка сидела, можно сказать, на моих руках. Громкий звон колокольчика оглушал мои уши. Со стороны я выглядел не таким сгорбленным – будто тяжелая девочка тянула меня к земле.

В прошлом учебном году администрация города подарила школе видеокамеру, чтобы развивать начатое мной с V. видеопроизводство. Завуч попросила нас сделать еще один фильм, чтобы можно было отчитаться о новых достижениях. Я уже поднаторел в монтаже, сделав несколько любительских клипов, и больше не хотел, чтобы V. вмешивался в мое видение. В прошлый раз он, помимо работы над монтажом, указал себя в титрах и как режиссера-постановщика. Я не стал с ним спорить, хоть он и не руководил съемками. В этот раз мы с ним договорились, что он будет оператором и вторым режиссером. Я должен был стать основным автором в титрах. Мне показалось привлекательной идеей рассказать о церквях нашего города. Я поискал информацию в краеведческой литературе и примерно за месяц сделал реферат и сценарий. В этот раз я не хотел заучивать текст. Записал его на диктофон, чтобы повторить перед камерой из наушника. Я слышал, что так делал Марлон Брандо на съемках «Острова доктора Моро».

Первый день съемок мы начали с руин одного из храмов. Отец рассказывал мне о том, что под землей может храниться золото купцов. Я попросил двух одноклассников взять кувалду и лом. После нескольких отснятых дублей попробовал долбить пол, но быстро понял, что бесполезно. V. к тому времени уже ушел. Я по кругу начал снимать элементы разрушений старой кладки, уделяя все внимание экрану. Вдруг сзади стали доноситься крики. Мне прямо по плечу прилетело кувалдой. Одноклассники хотели пошутить, забросив ее в кадр. Они запустили кувалду в воздух, но им не хватило силы, чтобы она перелетела через меня, и та легла мне на плечо. Из этого эпизода я сделал вывод, что высшие силы меня все же оберегают. Кувалда могла упасть мне на голову и проломить череп либо разбить камеру. Будто судьба дала мне легкий шлепок за то, что я хотел крушить остатки святого места. Так я отделался небольшим ушибом плеча. Правда, несколько лет спустя я узнал, что у меня был выбит плечевой сустав. Кувалда была виновата или что-то еще, точно сказать уже невозможно. Буквально полгода спустя мне также повезло, когда одноклассник в спортзале кинул баскетбольный мяч в затылок. Я этого не видел. Внезапно нагнулся завязать шнурок. Над моей головой с силой пушечного ядра пролетел мяч. Я был в шоке от того, как люди не думают о последствиях своих идиотских выходок. Не стал спускать это с рук. Взял волейбольный мяч и прицельно три раза расстрелял в корпус покушавшегося на меня. Как у капитана школьной команды подачи у меня были мощными.

На четвертый день съемок около новой церкви, на территории женского монастыря, мы неожиданно встретили одноклассниц. Одной из них была отвергнувшая меня три года назад Алена. Она дружила с девочкой, которую к нам недавно перевели. Оказалось, мать-настоятельница – ее родственница. Я попросил организовать нам интервью. Через несколько дней нас пригласили в обитель. Мы были первыми мирскими мужчинами, вошедшими в это сакральное женское пристанище. Нам запретили снимать, но записывать звук позволили. В келье стояло несколько заправленных кроватей и небольшой стол, заваленный документами. За него села игуменья Елена. Она рассказала много интересного о прошлом монастыря, о его святых и реконструкции церкви. Если бы не кончился заряд камеры, мы бы беседовали дольше.

Мне так нравился материал, что я не хотел ничего вырезать. Разбил фильм на главы, сопровождая цитатами из Ветхого и Нового Завета. Это был полноценный документальный фильм без научно-популярных предположений. Здесь была реальная история без спекуляций и надуманного конфликта. Я добавил в фильм музыку из фильма Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа».

Готовый документальный фильм «Духовное наследие» шел около часа. Для показа в классе нам выделили два урока истории подряд. Аудитория не была готова слушать о четырехсотлетней истории православия в нашем городе. Даже историк сказал, что следует сделать хронометраж поменьше. Чтобы хоть как-то развеселить класс, я уговорил О. Ю. продемонстрировать фильм о фильме. Он длился 14 минут и включал все забавные моменты со съемок. Для комичности я добавлял узнаваемую музыку из «Миссии невыполнима» и «Шоу Бенни Хилла». Все думали, что это V. сделал ролик. Вплоть до последнего титра, где я указал, что монтировал этот «цирк» сам. Одноклассники не могли поверить, что я решился высмеять себя. О. Ю. ругался, что потерял драгоценное учебное время на хохму. Однако именно это осталось в памяти, а не обычный урок, который бы забылся, как и многие остальные.

Приятный десерт никак не менял того, что основное блюдо было несъедобным. После занятий я спросил V., в чем, на его взгляд, проблема фильма. Он ответил, что в моем монтаже. V. считал, что сделал бы гораздо лучше. Однако я не хотел делить с ним творческий контроль. И не только из-за его несерьезного отношения к работе. У него завязались отношения с Аленой после встречи у церкви. Она до сих пор мне нравилась, о чем он не знал.

Я решил спросить зрительское мнение у матери насчет фильма. Она сказала, что сцены интервью с игуменьей надо значительно сократить, а также сделать богаче визуальный ряд во время закадрового текста. Мне было сложно резать свое же произведение. Словно по живому. Представляю, что испытывал Мартин Скорсезе, когда Харви Вайнштейн заставил обрезать «Банды Нью-Йорка» почти на час. А что сделал Ридли Скотт со своим «Царством небесным» после тестовых просмотров? Вырезал все, что делало этот фильм особенным. Все-таки автор должен сам решать, когда его продукт готов.

В итоге я укоротил фильм почти наполовину. Было динамично, но атмосфера масштабности исчезла. V. второй вариант понравился больше, как и моей матери. Мы пришли на местную студию с просьбой по старой памяти пустить наш фильм в эфир. Они сначала ругались, что мы не привлекли их к созданию проекта, но в итоге согласились. Фильм дважды показали по телевидению. Проект снова занял первое место по району среди научно-исследовательских работ. К тому же он еще прошел отбор на областной конкурс, что было впервые для нашей школы.

Закончилось третье полугодие моего забега к серебряному пьедесталу. Я радовался, что осталось продержаться всего полгода. На новогоднем мероприятии мы были самыми старшими и общались лишь с параллельными классами. Тех, кто младше, мы особо не знали. Они нам были неинтересны. Это был наш вечер, но все уже устали друг от друга. Некоторые сбежали на праздник в другую школу. Почти все одноклассники ушли домой рано, уступив новому поколению наше место.

В этом году мне предстояло серьезно подумать, кем я себя вижу в будущем. Идти за искрой вдохновения либо за стабильностью? ВГИК или юридический университет? В Москве у меня никого не было. Мама не собиралась отправлять меня в неизвестность. Тем более она считала, что режиссер – слишком фантастичная профессия для нашей семьи. Она хотела отдать меня в институт прокуратуры по целевому направлению. После этого пришлось бы вернуться в родной город на пятилетнюю отработку. Меня не устраивала такая перспектива. Кроме того, получить это направление можно было лишь в случае, если мой психиатрический диагноз аннулируют. Моя мать уже давно не связывалась с этим. На продление статуса ребенка-инвалида она возила меня лишь раз.

На очередной медкомиссии в военкомате мне дали направление в областную психбольницу, чтобы определить мою годность к прохождению срочной службы в армии. Меня определили в тот же стационар, где я лежал ровно восемь лет назад. Если бы отказался, то на следующий год мне бы пришлось ложиться во взрослое отделение с другими условиями нахождения там.

Я с отцом попал на встречу к заведующему отделением. Теперь им был мужчина средних лет с понимающим, отзывчивым взглядом. Он сидел в просторном кабинете, где раньше была игровая комната. Ее, в свою очередь, перенесли в другой конец коридора. Зачем-то произвели интерьерную рокировку. Мне это показалось знаком, что теперь мое состояние оценят компетентно, а не с ног на голову, как в прошлый раз. Я сказал, что не могу пропускать много занятий в школе, потому что впереди сложные экзамены. Заведующий отделением был адекватным человеком и заверил, что сможет отпустить меня после трех недель на учебу.

Когда я шел за постельным бельем, то увидел в коридоре симпатичную девочку, которая звонко смеялась с подругой. Я отвернул взгляд, подумав: «Как жаль, что она дурочка». В двух палатах для подростков были свободные места. Мне повезло попасть в ту, где не было докучливых пациентов. Там лежал огромный лохматый деревенский парень в пожелтевшей рубашке. Он зачем-то надел галстук перед тем, как со мной познакомиться. У него был огромный старый чемодан, в который он то и дело заглядывал. Оттуда периодический исходил зловонный запах. Над ним издевались парни из соседней палаты, поэтому он старался не выходить в коридор. Постоянно говорил, что скоро его отпустят к бабушке. Все его называли Зелибобой, что на самом деле соответствовало его образу. Другой парень, в огромных очках с длинными жирными волосами, пытался угодить всем, чтобы к нему не лезли. Говорил, что лечится от бессонницы. Часто грыз ногти. А вот третий, Павел, не вызывал каких-либо подозрений по поводу своего психического здоровья. Он вел дневник, писал рассказы. По вечерам несколько раз читал написанное. Это были истории о мальчике, попадавшем в иные миры. Повествование было слишком сумбурным, чтобы понять суть написанного. Однако с Павлом было очень просто общаться. Он имел типаж благородного старшего брата, который всегда придет на помощь. Лишь через неделю я увидел, в чем его проблема. В обед в общей комнате все смотрели фильм «Морпехи» Сэма Мендеса. В это время перед телевизором крутился мальчик лет восьми. Павел попросил его отойти, но тот начал кривляться. Тогда Павел кинулся на него, повалил на пол и замахнулся. Я крикнул, чтобы он остановился. Вечером перед отбоем Павел сказал, что не может контролировать себя в подобных ситуациях. Как-то в школе он сильно избил парня, не помня, как это сделал.

Первую неделю я читал книгу по истории для подготовки к экзамену. Как-то во время этого занятия ко мне подсела девочка, которую я раньше заприметил.

– Привет, – без лишних эмоций сказал я.

– Привет. Ты все время с этой книгой. Не надоело?

– Трудно концентрироваться. Иногда перестаю понимать, в каком столетии нахожусь. – Я показал ей обложку, улыбнувшись.

– А ты в каком классе учишься?

– В одиннадцатом. А ты?

– Не скажу.

Ее позвала подруга, и я заметил:

– У тебя красивое имя.

– А тебя как зовут?

– Возвращайся и отвечу.

Аня сделала дразнящее выражение лица и улыбнулась напоследок.

Меня пригласили в кабинет к врачу. Это была привлекательная женщина лет тридцати. Я засматривался на нее, когда она опускала голову, заполняя документы. Пышное каре в эти моменты закрывало ей глаза. Мне приходилось выполнять много тестов подряд, чтобы скорее вернуться в школу. Она спрашивала, страдаю ли я от мысли, что с пропущенными уроками теряю привычный образ жизни. Я честно ответил, что боюсь лишь потерять медаль, к которой шел два с половиной года. Она дала мне задание нарисовать слона. Я не имел больших способностей к рисованию, поэтому вписал по центру средних размеров слона с поднятым хоботом. Нарисовал ему большие уши, как у Дамбо. Она спросила, почему они такие. Я ответил: «Так оригинальнее». Не знаю, какой вывод она сделала. Самый раздражающий тест был на слуховую память. Требовалось двадцать произнесенных слов воспроизвести сначала в обычном, а потом в обратном порядке. У меня хорошо развита зрительная память, а на слух мне трудно выполнять задание. Потом я должен был закрыть глаза и описать окружавшую меня обстановку. Я самонадеянно начал флиртовать с доктором. В первую очередь сказал, что запомнил красивую девушку в белом халате с невероятными карими глазами. Сам в итоге покраснел от этих слов. Еще был тест на правильное построение событий на картинках. Сначала их было три, потом четыре и в завершение шесть. Из последних я составил странную версию событий, потому что не мог понять суть. Она обратила внимание на пару деталей, связанных с зеркалами. Тогда я догадался, в чем ошибся. От большой нагрузки внимательность стала снижаться. Однако в школе я никогда не уставал. Один раз не спал всю ночь, а затем пошел на занятия. Все из-за того, что О. Ю. дал мне книгу Эдварда Радзинского про Сталина. В течение двух недель я прочитал лишь треть. Когда историк сказал, что ее надо срочно вернуть, мне ничего не оставалось, как читать без остановки до самого конца. С восьми часов вечера до завтрака я был прикован к книге, а потом отправился в школу на шесть уроков. На последнем у меня появились яркие мушки в глазах. Я уже ничего не соображал. Думал, лишь бы меня не вызвали к доске. Придя домой, я сразу же отключился. Через час кто-то начал громко стучать в дверь. Я еще находился в сонном бреду. Мне причудилось, что пришел Берия с расстрельной группой. Я стоял у входной двери и рассуждал, стану ли «врагом народа», если не открою. А потом пришел в себя, увидев V. и Green.

На вторую неделю моего пребывания в стационаре мне стало очевидно, что я здесь теряю впустую много времени. Мне хотелось чем-то себя занять – например, устроить состязание. К вечеру Павел написал очередную прозу, а я – стих.

Раздались громкие аплодисменты. Я не мог представить, что, декламируя стихи с койки в палате психбольницы, буду утопать в рукоплесканиях пациентов. Сама мысль об этом казалась безумной. С завистью хлопал и тот, кто начал литературные вечера. Он больше никогда не читал нам.

С Аней мы все чаще проводили время вместе. Оказалось, ей лишь летом исполнится пятнадцать. Однако внимание мальчиков постарше ей очень нравилось. Как-то я сидел на скамье с соседями по палате, а она решила лечь на нас. Мне досталась ее соблазнительная попа. Я передавал ей стихи через подругу. Первое послание было таким:

Мой интерес к Ане совсем не понравился парню из соседней палаты. До моего прихода в стационар она общалась с ним каждый день. Как-то он со своими друзьями пришел ко мне в палату выяснить отношения. Начал швырять мой учебник истории. В первый раз я не стал поддаваться на провокацию – вышел из палаты, будто мне безразлично. Однако во второй раз, когда они скинули мою постель на пол, такие нападки уже нельзя было игнорировать. Я запрыгнул на пустую кровать, чтобы занять положение выше их, и стал громко крыть их матом. Они испугались. Сказали, что я полный псих, и ушли. Больше они не лезли ко мне. Я мог без опасений общаться с Аней.

Она страдала селфхармом: каждый год наносила себе травмы и отправлялась сюда. Кожа на ее ладонях всегда была в царапинах. Она показала мне шрамы на запястьях, на внутренней стороне бедер – куча синяков. Меня это не напугало. Я влюбился.

Еще месяц назад я чувствовал себя совсем неинтересным для женского пола. У меня долгое время была мечта: я делаю домашнее задание, а тут ко мне в дверь стучит девушка и предлагает пойти в постель. Я думал, всем одинаково хочется ласки.

Помню, однажды – это было в феврале – передо мной открылись слегка оголенные плечи Галины, сидящей на первой парте. Она так и не превратилась из гадкого утенка в лебедя. Я подумал, она может согласиться на близость. После шестого класса у нее не было отношений (если принимать в расчет те наши встречи). Испытывая жуткий дискомфорт, я приобрел в аптеке презервативы. Водку покупать было проще. Я отправился к Гале. Стоя на лестничном пролете перед ее квартирой, я ждал: на ступеньке сидела черная кошка, и мне не хотелось, чтобы она перебегала мне дорогу. Все это время я собирался с духом. Тогда я понял, что моя мечта о внезапной гостье не может осуществиться, если я сам боюсь сделать это. Черная кошка устала ждать, пока я решусь, – ушла по краю ступенек вниз. Я глубоко вдохнул и постучал в дверь.

– Привет, – удивленно сказала она.

– Можно войти?

– В чем дело?

– Ты одна?

– Одна. А что случилось?

– Можно пройти в комнату?

Мы сели на диван. Я повернулся к ней и взял за руку.

– Я подумал, что мы уже давно друг друга знаем. Уже скоро разъедемся после выпускного. У тебя нет парня. Я тоже один. Предлагаю стать тайными любовниками.

Ее лицо вытянулось от изумления, она резко выдернула руку.

– Извини, но нет. Тебе лучше уйти, – решительно сказала она.

Галина указала на дверь. Я попросил сохранить этот разговор в тайне. Мне казалось, завтра об этом нелепом инциденте будет знать вся школа.

Вернувшись домой, я свернулся на кровати эмбрионом и уставился в телевизор. Шел боевик с Брюсом Уиллисом «Герой-одиночка». Сюжет мне был безразличен, но не покидала мысль, что я тот еще герой, оставшийся одиночкой.

И после такого разве мог я упустить симпатичную, хоть и психически нестабильную девочку? Даже заведующий отделением, часто видя нас вместе в коридоре, обращал внимание, что давно не замечал учебника в моих руках. За день до отъезда Ани я написал ей последний стих.

Утром после завтрака мне и Павлу поручили вынести биксы из отделения для взрослых. Зелибобы с нами не было. У него случился нервный срыв из-за того, что не приехала бабушка. Его положили в одиночную палату, из которой он выглядывал в круглое окошко, как из иллюминатора.

Мы оделись потеплее и спустились этажом ниже, где располагалась та психбольница, которую представляют себе люди, никогда не попадавшие в подобные места. В коридорах – пациенты в смирительных рубашках с отсутствующим взглядом. Ходящий взад-вперед человек запинается о порванный линолеум. Стены выкрашены в потускневшие зелено-белые оттенки. Палаты закрыты. К отверстиям в дверях, защищенных мелкой металлической сеткой, прислоняются лица с открытыми ртами.

Когда мы выполнили работу, я пошел к Ане. Ее постель была свернута. Я спросил ее подругу, где она. Та передала мне записку. Аню забрали родители. В своей палате я сел на кровать и развернул листок. Она благодарила меня за стихи и прекрасно проведенное вместе время. Под стихотворением, которое Аня написала для меня, она оставила постскриптум: очень ждет от меня писем. Внизу – адрес.

По прошествии трех недель меня с отцом пригласили на беседу с членом консилиума – педантичной строгой женщиной пенсионного возраста. Она сразу сказала, что мой диагноз снимать не собирается. У нее самой взрослая дочь с установленной шизофренией. Некоторые люди, сказала врач, умеют скрывать свои недостатки. А если мы решили добиваться признания врачебной ошибки, то придется провести здесь полгода. Эти слова повергли меня в ужас. У меня на носу последний этап борьбы за медаль, о каких шести месяцах могла идти речь! Если я сейчас уеду, продолжала она, то решение по мне консилиум принимать не будет из-за недостаточного срока пребывания. И соответственно в будущем военкомат направит меня во взрослое отделение для получения заключения от врачей.

Когда она ушла, заведующий пояснил, что в 1999 году Анна Генриховна защитила научный труд о внезапности появления детской шизофрении, основанный на опыте работы со мной. Теперь Анна Генриховна один из ведущих специалистов в Москве. Никто не решится ставить под сомнение ее выводы. Заведующий сказал, что, если я уйду из стационара, все было впустую. Он обещал решить вопрос насчет постановки более мягкого диагноза. Дал мне вечер на размышление и отпустил домой к отцу. У него я был только по выходным, а всю неделю оставался в больнице.

Обдумав все «за» и «против», я вернулся в стационар. Зашел в кабинет к заведующему. Он пожал мне руку. Сказал, что я принял смелое и взрослое решение. Через несколько дней он отпустил меня в школу, не видя смысла держать в отделении. Просил вернуться через две недели в понедельник, чтобы обсудить дальнейшие действия.

Я приехал домой. Весь вечер слушал “You Don't Know” – сингл, записанный Эминемом при участии других известных рэперов, – настраивался на борьбу. По химии предстояло написать сложную контрольную. В последнем полугодии учительница часто отсутствовала по личным обстоятельствам. Оценок у многих было недостаточно, чтобы вывести итоговую. Нам сообщили, что она увольняется и нового преподавателя химии до конца года не будет. Кто хотел сдавать экзамен по химии, должен был выбрать другой предмет. Я самостоятельно изучал последние темы, которые пропустил. Войдя в класс, учительница сказала, что проведет итоговое испытание по темам десятого класса. Многие обрадовались, но я и еще одна одноклассница решили писать работу по новым темам. Старый материал я давно забыл, а с новым был шанс. Урок закончился. Я попросил дать мне время дописать. Через десять минут сдал работу. Ноги нервно дергались под партой, пока она проверяла. Итог – «отлично». Первая ступенька к пьедесталу пройдена.

По физике я писал итоговую контрольную наудачу. Старое забыл, новое не понимал. Без постоянной тренировки школьные знания уходили из головы. Если я забрасывал предмет хоть на пару недель, то мозговые «мускулы» сдувались, и я уже был не в силах поднимать прежний вес гранита науки. По крайней мере той, что не вызывала у меня интереса. Я положил тетрадь с контрольной работой по физике в стопку прямо перед учительницей.

После нас зашел параллельный класс. Мария, учившаяся посредственно, взяла мою тетрадь, зная, что ей дадут тот же вариант. Его было просто рассчитать по ряду от окна. Она сдала свою работу, но мою тетрадь вернуть на стол не смогла. Хотела положить ее в стол учительницы перед следующим занятием, но, когда Маша узнала, что списанная работа оценена на двойку, от злости разорвала мою тетрадь. Потом уже поняла, что месть была бы слаще, верни она ее назад. На перемене Маша сказала, что спасла мою репутацию. Я поблагодарил ее за столь необычное участие в моей судьбе.

Учительница на уроке спросила, где моя контрольная. Я ответил, что сдавал тетрадь на ее глазах, и добавил – могу подготовить два доклада, чтобы закрыть пустую графу в журнале. За доклады я получил «отлично». Но учительница настаивала – контрольную все равно придется переписать. Тем не менее графа в журнале была заполнена. Надо было лишь тянуть время.

По алгебре я пропустил большой раздел с матрицами, но контрольная по этой теме прошла без меня. Я молился, чтобы матрицы не попались мне на экзамене.

V., как я узнал от него самого, в качестве экзаменов по истории и информатике собрался выступить с защитой научно-исследовательского проекта, автором которого фактически являлся лишь я. Это возмутило меня. Однако я решил присоединиться к нему, отказавшись от обычного экзамена по истории. А информатика закрыла слот третьего экзамена по выбору – мы могли представить свой проект как результат работы в компьютерной программе, предназначенной для монтажа видео.

Когда я ехал утром в больницу, встретил в автобусе длинноволосого парня в очках из своей палаты, возвращавшегося после выходных. Он предложил отметить наше воссоединение и купил в киоске две банки «Ягуара». В палате ребята меня уже угощали этим слабоалкогольным энергетиком, и мне понравился его бодрящий эффект. Я подумал – к обеду выветрится. Мы закусили сухими чебуреками.

В стационаре медсестра велела мне взять постельное белье и сдать кровь. Это навело на мысль, что ее заранее проинформировали о решении консилиума. Неужели меня не выпишут? Я надеялся к вечеру уехать домой. Сидя на заправленной больничной кровати, я не хотел даже думать о том, что для меня все может начаться заново. Внезапно в палату зашла медсестра. «Поторопись на консилиум», – сказала. Я с ужасом понимал, что еще оставался в состоянии легкого опьянения. От меня исходил жуткий запах энергетика. Пока меня вели в другой корпус, я глубоко вдыхал воздух – слышал, что так можно быстрее протрезветь.

Меня пригласил заведующий. За овальным столом сидели семь врачей. Они спросили меня о любимых фильмах, не догадываясь, что я киноман. Пришлось ответить кратко: отсматриваю все важные премьеры и номинантов наградного сезона перед «Оскаром». Ответ их не устроил. Они просили назвать фильмы, которые мне нравятся. Я назвал те, что нравятся большинству: «Банды Нью-Йорка», «Титаник», «Храброе сердце», «Форрест Гамп». Про «Молчание ягнят» или «Голову-ластик» не рискнул говорить. На вопрос, есть ли у меня подруга, я ответил утвердительно, однако не захотел раскрывать, что она из психбольницы. Соврал, что завел отношения у себя в городе. Собираюсь ли я на ней жениться? Скажи я, что не собираюсь, то превратился бы в морально неустойчивого человека. Если бы дал утвердительный ответ, меня бы уличили в предрасположенности к необдуманным поступкам из-за слепого следования социальным установкам. Пришлось ответить, что свадьбу еще не обсуждали, так как гуляем пока лишь за ручку.

Они показали мне рисунки и попросили объяснить, что на них изображено. В папке, открытой передо мной, были жуткие детские рисунки, сделанные в основном черным и красным карандашами. Дьявольские головы с рогами, огромные клыки – во весь лист, лежащие в лужах крови люди.

– Это чьи рисунки? – поинтересовался я.

– Все Ваши, – изобличающим тоном ответил один из врачей.

Я не верил, пока не дошел до последнего, с головой Робокопа. Зачем я рисовал весь этот ужас в детстве? Неужели и вправду «Кошмар на улице Вязов» так сильно проник тогда в мое подсознание?

– Могу лишь сказать, что последний рисунок мне знаком, – собравшись, сказал я. – Остальные не помню. И, разумеется, пояснить, почему такое рисовал в детстве, сейчас уже не смогу.

– А что планируете в будущем?

– Поступить в университет, а потом работать по профессии. Если у меня не будет диагноза, то я смогу выучиться на прокурора по целевому направлению.

– А Ваши детские симптомы как-то проявлялись?

– После того как я в детстве прошел лечение, меня больше ничего не беспокоило.

Мне велели идти обратно в стационар. Там меня позвали на выдачу таблеток. Я сказал, этого не может быть, ведь я не на лечении. Все находящиеся в отделении обязаны принимать таблетки – таков был ответ. Со стороны выглядело, будто псих пытается доказать, что здоров. Пришла моя врач и пояснила, что это таблетка для улучшения работы печени. Мой утренний анализ крови показал не лучшие результаты. Оказалось, «Ягуар» и вправду вреден для здоровья.

Заведующий отделением подозвал меня. Мы не зашли в кабинет.

– Как и обещал, сделал все, что было в моих силах. Комиссия признала первичный диагноз излишне категоричным. Изменили его на «расстройство личности». Совсем отменить нельзя. Я уже объяснял почему. В институт прокуратуры с таким не возьмут, но в других государственных вузах учиться можно.

– Значит, диагноз есть, – задумчиво сказал я.

– Илья, все тесты показали нормальное психическое состояние. Этот диагноз меньшее, что можно было сопоставить с твоим прошлым. У тебя все нормально. Это просто бумага, которая будет храниться здесь и в военкомате. Веселее! Поступай, учись.

Мы пожали друг другу руки. Я вернул постельное белье.

– И зачем белье брал, если знал, что выпишут? – недовольно проворчала медсестра.

– Я не знал. Думал, вы знаете. Всего хорошего! – радостно сказал я, покидая это место навсегда.

Когда я вернулся домой, написал Ане письмо, вложил в него фотографию. Она мне выслала ответное с рассказом о жизни после выписки и два своих снимка. В письме был указан номер телефона. Первый день я не решался звонить, но потом отважился. Она сказала, было бы здорово снова провести время вместе.

В школе мне сообщили, что определили дату защиты исследовательских проектов на областном этапе. Во время многочасовых автобусных поездок я размышлял о том, как бы выглядел мой следующий фильм. Душой я хотел во ВГИК.

На областном конкурсе мой фильм определили в культурологическую категорию. Участвовали 23 работы разного содержания: про местный фольклор с демонстрацией игры на диковинных музыкальных инструментах; про редкие рецепты выпечки; про роль народных ансамблей в культуре области; про роспись деревянных игрушек. Мне казалось, что меня лишили возможности победить в основной исторической секции. С такими конкурентами, считал я, моя победа очевидна. Однако все готовились к подаче основательно. Несколько человек после презентации на русском языке рассказывали и на английском. Очередь дошла до меня. Я полагал, в фильме избыточно рассказано о теме исследования, поэтому начал с описания организационных моментов, в том числе с интервью у игуменьи. Однако жюри не понимало, о чем идет речь. Тогда я спросил, видели ли они фильм. Они пояснили, что не занимались отбором, а только оценивают презентацию проекта. Пришлось сумбурно переключать фрагменты из фильма, но кино так не работает. Его надо смотреть целиком, как задумано. Моя защита провалилась. Однако я надеялся, что испеченные по народному рецепту пирожки не превзойдут фильм о четырех веках православной веры. На первом этаже вывесили результаты. Мне поставили самый низкий балл за презентацию проекта. По заочным баллам отборщиков мой фильм был третьим. По совокупности общих баллов я стал последним. Ко мне подошла преподаватель из другой школы. Ее заинтересовали мои слова о том, что интервью игуменьи было почти в два раза больше. Она хотела получить режиссерскую версию. Я сказал, что многие файлы уже удалил, в том числе рабочую версию.

После защиты у меня появилась безумная идея поехать к Ане. Я взял дома карту области, поэтому примерно понимал, куда следую. Дошел до станции, откуда шли электрички. Родители ужаснулись, когда узнали, что я не поехал домой. Аня не знала о моем сюрпризе. У меня была с собой кнопочная Motorola, которую я взял у деда. Из вагона я сообщил Ане, что скоро приеду. Она не знала, что сказать, – пошла обсудить с родителями. Те разрешили остаться мне у них на ночь. Я сошел на станции, которая называлась как поселок на конверте. Спросил у местных, куда надо идти. Оказалось, я рано сошел с поезда, и теперь нужно было идти вперед по железной дороге до ближайшего населенного пункта. Через пару километров появилась развилка. Я не знал, куда повернуть. Решил – налево. Солнце уже садилось, а вокруг был сплошной лес. У меня – ни еды, ни воды. В туфлях неудобно идти по шпалам. Вдруг из-за деревьев я увидел купола церкви. Оставалось преодолеть заросшую высокой травой местность. Я боялся, как бы здесь не оказалось болото. Мне повезло выйти на дорогу. Навстречу шел местный пьяный житель с топором. Я побоялся спрашивать у него направление. Вскоре увидел двух пенсионерок, которые показали, в какой стороне дом Ани.

Я позвонил ей и сказал, что совсем близко. Она пошла мне навстречу. Вдалеке я увидел женскую фигуру в сиреневом спортивном костюме. Мы по-дружески обнялись и пошли гулять по поселку. Все на меня косо посматривали. Здесь еще не гулял парень с дипломатом в деловом костюме. Едва мы вошли в Анин дом, ее отец встретил меня.

– Ты пьешь? – грубо спросил он.

– Чаю попил бы.

– Дочь, поухаживай за столичным гостем, чай завари ему.

– Я не столичный, просто по делам в городе был.

– А тебе сколько годков-то?

– Скоро семнадцать будет, школу заканчиваю в этом году.

– А че ты с шестиклассницей решил крутить?

От этого открытия мне стало не по себе: я предполагал, что Аня в девятом классе. Он увидел мое замешательство.

– Да ладно. Мы ее поздно в школу отдали. Автобус до города раньше не ходил. Голодный, наверное? Вот держи пельмени. Только сварили. Мать ее стряпала. Сейчас на смене в магазине.

Когда мы поужинали, было уже поздно. Отец Ани сказал расположиться мне на кровати, а дочь отправил спать на кухню. В тесной комнате, перегороженной шкафом, спали ее младшие братья.

Я не хотел раздеваться. Сказал, что лягу на покрывало в рубашке с брюками и укроюсь пледом. Она раскинула свернутое одеяло на пол и села напротив моей головы. Я подался немного вперед. Аня коснулась моего носа. Она нежно обхватила мою верхнюю губу, стала неспешно меня целовать. Я приложил ладонь к ее теплой щеке. Ощутил мягкую прядь волос на своей руке. Я подхватывал каждый ее поцелуй, чтобы это не кончалось. Наши языки не могли насытиться вкусом влюбленности. Это был мой первый поцелуй. Когда она легла, я дал ей наушник своего плеера. Держал ее за руку, не отрывая от нее глаз. Так мы и уснули.

Утром мы бежали по полю, чтобы успеть на поезд, но он пролетел мимо. Аня поехала со мной в ближайший город на автобусе. Оттуда электричка ходила по расписанию. Мы встретили ее знакомого. При нем она сразу изменилась ко мне – стала отстраненной. Может, у меня пахло изо рта и пожирнели волосы? Так или иначе, Аня вышла на своей станции с этим парнем, даже не попрощавшись со мной.

Я доехал до железнодорожного вокзала, а потом отправился на автобусе до своего города. Провел почти весь день в пути.

Два дня негде было спокойно сходить в туалет. Дома я наконец сел на родной унитаз.

В школе были недовольны моим проигрышем в конкурсе. Мое долгое возвращение возмутило преподавательницу математики. Она думала, что таким образом я намеренно пропустил контрольную. В этом была доля истины. Я на самом деле не хотел лишний раз получить спорную оценку. Отношения с ней у меня окончательно испортились, когда полгода назад она вызвала меня к доске. Как правило, если ученик отвечал у доски, то на следующем уроке его не вызывали. Распределяя нагрузку между предметами, я не готовился одинаково к каждому, если знал, что уже отвечал. Однако она вызвала меня второй раз подряд. Без должной подготовки мне не удалось решить задачу новым способом. Преподавательница сказала спокойным, довольным голосом: «Садись, два». Открыла журнал, нашла мою фамилию и занесла ручку над клеточкой.

– Вы серьезно? – резко крикнул я.

– Ты как разговариваешь с учителем? Ты не выполнил задание, вот и получил соответствующую оценку.

– Не делайте этого! Вы же видите, что у меня нормальные оценки. Я сделаю практическую работу дополнительно, но не ставьте двойку.

– Ты мне указывать будешь? Выйди из класса! – требовала она.

Я знал, что если выйду, то она росчерком пера испортит мне всю жизнь.

– У меня по расписанию урок. Я никуда не пойду, – настаивал я.

– Я не продолжу занятие, пока ты не покинешь класс.

– Как хотите. Я Вам не могу указывать.

В классе раздался один неловкий смешок. Воцарилась напряженная тишина.

– Я жду. Если не уйдешь ты, это сделаю я, – раздраженно обратилась она ко мне.

– Я остаюсь. Мне добавить нечего.

Она встала и ушла. Одноклассники начали галдеть, что я должен был уйти.

– Если вам так хотелось заниматься, то почему к доске никто не вышел? Я вечно должен за всех отдуваться. У меня урок, я прогуливать не собираюсь.

Математичка пошла жаловаться завучу. Однако та ей сказала, что меня трогать не надо, и так медалистов мало. Двойку аннулировали, но до моего выпуска мы терпеть друг друга не могли.

* * *

С Аней мы созванивались раз в пару дней. Она мне рассказывала о том, как с семьей проводит время, как ходит на дискотеки. Однако мне это казалось слишком скучным. Я не хотел ей рассказывать о своих делах в школе, а читал стихи по телефону.

На свой день рождения я решил приехать в большой город, чтобы увидеться с Аней. Я ждал ее с самого утра на вокзале. Она дважды не брала трубку. После обеда ответила, что не приедет. Пока я ждал автобус, написал ей очередной стих.

Второй раз я проводил день рождения не с семьей. Решил сам сделать себе подарок. Купил лицензионный диск с фильмом «Казино» Мартина Скорсезе. Для Макса – я продолжал с ним общаться – взял сборник фильмов о баскетболе, от которого он был без ума. В свой день рождения сделал подарок ему, чтобы было не так тоскливо. Дома мне даже не накрыли праздничный стол.

В один из майских дней я с большим нежеланием вскопал половину картофельного поля в огороде. Когда устал, захотел позвонить Ане. За это получил упрек от матери. Она считала, что надо продолжать до тех пор, пока не стемнеет. Я и так жертвовал своим временем накануне экзаменов ради этих крестьянских пережитков. Лишь на треть месячной зарплаты мамы можно было купить все выращенное в огороде за сезон. Меня раздражало, что она тратила мое время на этот примитивный труд, когда решалась судьба моего будущего. Она парировала, что я могу пойти в местный колледж, если провалюсь, зато буду ближе к семье. Я бросил лопату от злости и пошел в квартиру. Позвонил Ане, но сам ничего не хотел говорить. Не в первый раз неловкое молчание занимало значительную часть и без того коротких совместных минут. Все это давило на меня, и я выплескивал это в творчество.

До конца учебного года оставалось несколько дней. На волоске висела итоговая оценка по алгебре: «хорошо» и «отлично» в полугодии стало поровну. Из-за того что я долго пробыл весной в больнице, мне сложно было наверстать упущенное. Последняя контрольная работа – решающая. В медальном зачете за последние два года нельзя получить четверку по третьему предмету за полугодие. Слоты предметов, сданных на «хорошо», еще с десятого класса у меня заняли геометрия и русский язык. К сожалению, при всем усердии я получил лишь четверку за контрольную по алгебре. Однако на днях написал итоговую работу по геометрии на «отлично». Если бы эти отметки поменялись в журнале, я мог бы претендовать на медаль. После двух лет борьбы с математичкой мне все же пришлось прибегнуть к переговорам. Все это время я плыл против течения. Не понимая, какой у меня расклад для медали, она подумала, я выпрашиваю пятерку по геометрии за год. Я объяснил, что прошу перенести пятерку за контрольную по геометрии в алгебру, ведь оба предмета относятся к математике. Я извинился за неприятности, которые ей доставил, просил не лишать меня будущего. Она, глубоко вздохнув, поменяла оценки и пожелала удачи на экзамене. С остальным я справился. Закончился изнурительный двухлетний марафон старших классов.

За пару дней до последнего звонка ко мне обратился классный руководитель, чтобы я поговорил с физруком. Тот ставил ультиматум: он не поставит четверку в аттестат моей однокласснице, если мне не выставят за год пятерки по всем предметам. Этот жест с его стороны был бесполезен, но очень приятен мне. Физрук имел репутацию строгого и своенравного преподавателя. Еще в пятом классе при знакомстве с нами он не спрашивал имена, а давал прозвища по характерным чертам внешности: дылда, рыжий, толстый, мелкий, худой, горбатенький. В следующие пару лет горбатенький стал посещать его спортивные секции по бегу, волейболу и баскетболу, чтобы улучшить оценки.

Больше всего мне нравился волейбол. На районных соревнованиях я вытаскивал самые безнадежные мячи и набивал по шесть очков подряд с прицельных подач в дальний угол. Три года я был капитаном школьной волейбольной команды. На последних соревнованиях сложил с себя полномочия. Один из наших игроков начал сливать игру своим бывшим одноклассникам из другой школы. Его некем было заменить, а он продолжал делать вид, что не может справиться с простыми атаками. Я лично добыл десять очков с подач, но команду организовать не смог. Тогда мне было стыдно перед физруком, но я с ним общался лучше, чем любой другой из его учеников. Я часто приходил на больших переменах побросать мяч в корзину. Вешал свой пиджак у него в кабинете. Он, как всегда, сидел в углу перед мутным пожелтевшим окном, среди ряда лыж, мячей и прочего инвентаря. Я поблагодарил его за стремление добиться для меня красивого аттестата, однако объяснил, что это бесполезно. Я уже сам сделал все, что было возможно. Лучше не выйдет. Просил его не портить аттестат моей однокласснице. Он прислушался ко мне – она закончила школу без троек.

На последний звонок в класс пришла наша первая учительница. Ее профессиональная судьба сложилась не лучшим образом. После нашего выпуска она взяла класс, в котором учился мой брат. Среди учеников был невоспитанный и отстающий мальчик, сын главы администрации. Родителю не понравилось, что его чадо получает плохие отметки, и учительницу принудили уволиться посреди учебного года, на третьем году обучения класса. Она больше не работала по профессии. Я же ей был очень благодарен за то, что когда-то она поверила в меня и не отправила на домашнее обучение. Теперь она могла гордиться своей интуицией настоящего педагога.

Как только я закрыл учебный сезон, сразу поехал к отцу. Утром следующего дня мне предстояло встретить Аню на вокзале. Прождав час, я позвонил ей. Она сказала, что не приедет. Снова. Недолго думая я сел в поезд до ее села. Мне не терпелось с ней увидеться. В обед я был около ее дома. Она не ожидала моего появления. Я познакомился с ее мамой, попросил отпустить дочь со мной. Та сказала, что я взрослый парень и она мне доверяет. Аня быстро собралась. Мы отправились в большой город. Я повел ее в кино на мультфильм «Шрэк Третий». Позже мы гуляли по вечерним улицам. Я спросил, поедет ли она со мной на дачу к отцу. «Это веселее, чем возвращаться к себе», – решила она.

Отец был уже выпивший и поэтому не забрал нас с остановки. Пришлось идти пешком несколько километров. Аня стала опасаться, куда я ее веду: вокруг лишь гаражи и лесной массив. Я успокоил, что мы близко. На дачу в гости приехали родственники жены отца. Нас угостили шашлыками. Аня была безучастной. Стало очевидно, что ей не интересно со мной. Спать было негде – нам постелили на полу. Когда мы лежали рядом, она уклонилась от моего поцелуя. Отвернулась на бок. Я понял, что у нас все закончилось, включил в наушниках «Отпускаю» MakSim. Мои тихие слезы стекали по пледу на пол. Утром я посадил Аню на электричку. Сказал ей: «Прощай».

* * *

Первым экзаменом стало изложение с элементами сочинения. Присутствовали преподаватели из других школ. Через какое-то время они вышли из класса. Моя учительница, которая вела у меня уроки в средней школе, достала из стола книгу. Открыла ее передо мной и сказала: «У тебя есть двадцать минут». Я опешил. Мне не хотелось жульничать. При всем классе я сказал: «Так нечестно. Другие пишут сами». К моему удивлению, они стали меня уговаривать не упускать шанс. Уверяли, что не обижаются, а наоборот, хотят, чтобы я получил медаль. Им будет приятно, если из нашего класса хоть кто-то сможет этого достичь. Решать надо было быстро. Я взял ручку и стремительно переписал весь отрывок, со знаками препинания. Дальше мне оставалось только подкорректировать текст, будто это мой пересказ. От себя я добавлял лаконично, чтобы не вырыть себе яму. Мою работу предварительно проверила еще один педагог по литературе. Она пренебрежительно ко мне относилась, потому что я в стихотворной форме резко выразился в отношении ее любимого поэта В. Маяковского. Мне так нравились свои рифмы, что я начал распространять эти прокламации по школе. Уже позже понял, что поступал глупо. Она протянула мне мою экзаменационную работу и сказала, что пропущена запятая. Я поставил недостающий знак.

Осталась алгебра. Там мне никто бы не помог. Весь вечер перед экзаменом я ходил по квартире, слушая «Lose yourself» Эминема. Только и думал, чтобы не попались матрицы. У меня дрожала нога, когда вскрыли конверт с вариантом экзаменационной работы. К счастью, в нем оказались уравнения, решаемые графиками. Я уверенно выполнил все задания. Преподаватель взглянула и не нашла ошибок. Это означало, что мне оставалось ждать лишь подтверждения оценки.

Информатику я с V. защитил презентацией программы монтажа MAGIX Movie Edit Pro, а потом включил наш документальный фильм, созданный с ее помощью.

В экзаменационной комиссии присутствовала учитель математики. Она сказала, что не ожидала такой глубины, и если бы видела фильм раньше, то с оценками бы у нас проблем не было. Кто бы знал, что полноценный охват целевой аудитории мог так пригодиться в свое время.

После обеда у нас с V. была защита этого же проекта, но на экзамене по истории. Решили отметить наш успех заранее. Я достал припрятанный матерью коньяк, и мы опрокинули несколько стопок. Стало намного веселее. На экзамене мы пытались скрыть запах жевательной резинкой. Завуч в присутствии других членов комиссии сказала, что снова защищать проект не требуется, так как мы его презентовали утром. Нас поблагодарили за оказанную школе честь: учителя гордились нашим выходом на областной уровень. Я так привык к похвалам, что немного отвлекся. Посмотрел в окно на высокую пышную березу, колышущуюся на теплом летнем ветру. «Неужели я больше не взгляну с этих парт на улицу?» – крутилось в моих мыслях. Через пару дней мне осталось лишь сдать обществознание.

Перед последним экзаменом я стоял в коридоре, читая шпаргалку к билетам. Маша вышла с экзамена. Сказала – будет материть меня что есть силы. Я немного испугался: чем опять ей насолил? Однако это было наудачу. Мне не нравились приметы и обычаи, с ними связанные. Помогла ли мне в этот раз Мария или это случилось помимо ее «заклятья», билет и вправду попался простой. Только пять минут назад я прочитал эту тему, поэтому с легкостью ответил без подготовки.

Меня поздравили с отличной сдачей всех экзаменов. Первым делом я решил поделиться этим с дедом. Устроившись поудобнее на диван, как на трон, я сказал ему, что теперь серебряная медаль моя. Он радовался больше меня. Вспоминал, как со мной с самого детства занималась бабушка, а потом и он присоединился к моему обучению. Сказал, что она тоже бы гордилась мной.

За неделю до выпускного я пришел к V., чтобы сделать ролик о нашем классе. Мы отобрали кусочки из видео, которые в разное время снимали в школе. Уделили внимание дню учителя в этом учебном году, когда наш класс вел уроки у детей помладше. Тогда V. исполнял роль директора школы, занимая кабинет завуча. Странным образом к нему привели моего брата за плохое поведение на уроке. Я тогда документировал все на камеру. Получился ролик на пару минут под “How Does It Feel” Аврил Лавин. Однако V. почувствовал, что этого слишком мало. Дополнительно смонтировал вторую половину – скорее для учителей – под беспроигрышную композицию «Прощай школа» рэп-группы «Люди солнца». Ролик не выглядел однородным. Вторая половина состояла из фотографий разного качества и больше напоминала презентацию. Когда ролик показали нескольким учителям, они одобрили вторую его часть. Я настаивал, что он должен выйти целиком. Мне хотелось посмотреть на реакцию одноклассников.

За пару дней до выпускного я пришел к О. Ю. с дорогим коньяком. Он сначала не брал его. Сказал, что примет такой подарок, только когда я сам стану зарабатывать. На деньги моих родителей ему пить не хотелось. Он увидел мое замешательство. «Ладно, давай сюда, а то еще сам выпьешь, – шутя, сказал он. – Не могу же я позволить несовершеннолетнему напиваться».

* * *

Настал торжественный вечер выпускного. Я был в новом темном костюме. Яркую синюю рубашку украшал черный тисненый галстук. Церемония проходила в концертном зале на площади, где собрались выпускники со всего города и района.

Выступление начиналось с танца выпускников нашей школы. У меня не было пары. Ни одна девушка из старших классов не захотела со мной танцевать. Когда на репетиции я узнал об этом, то спрыгнул со сцены и пожелал всем удачи. Поэтому на выпускном пришлось выходить под конец танца из-за кулис и поклониться со всеми остальными. На выпускном среди двадцати четырех медалистов не было ни одного золотого, что меня крайне радовало. В этом году никто не смог превзойти меня. Когда объявили мое имя, я дал камеру V. «Давай за “Оскаром”», – подгонял он меня.

На сцену также пригласили моих родителей. Пока я шел за наградой, ведущая кратко рассказывала обо мне: «Илья, очень выдержан, умеет владеть собой, целеустремлен, во всем стремится к высоким результатам. Много лет является участником, призером и победителем предметных олимпиад на различных уровнях, а также призером научно-практических конференций. Он ставит перед собой цели и умеет их добиваться!»

Не знаю, кто писал текст, но именно это я и хотел услышать перед большой аудиторией в зале. Мэр города вручил мне медаль и пожал руку. Когда я вернулся на свое место, одноклассница попросила у меня медаль, чтобы рассмотреть ее. Мне никогда не нравилась двуличная натура этой девушки. Она говорила за глаза обо мне много подлых вещей. Я небрежно подал ей коробочку, будто это побрякушка. Она зачем-то открыла футляр и пыталась достать медаль пальцами. Я хотел, чтобы она обломала ногти, но не смогла первой взять ее в руки. После нескольких неудачных попыток ей пришлось вернуть футляр. Я с непринужденным видом достал медаль и показал ей реверс. Экскалибур мог вынуть из камня лишь король Артур.

Мне еще несколько раз приходилось выходить на сцену за разными грамотами. Красная ленточка с золотыми буквами «Выпускник 2007» слетела с меня на пол. Я не растерялся. Поднял ее и накинул на шею словно шарф. В зале одобрительно посмеялись. Маме понравилась моя находчивость. На выходе из зала дед не переставал жать мне руку. Он так гордился, будто я получил Нобелевскую премию.

За накрытый стол в спортзале школы отец не сел, так как не платил за него. Мама побыла там не больше получаса и пошла домой. Выпускники под столом наливали горячительные напитки. Официально нам полагалось лишь шампанское. Я просил одноклассников настроить оборудование, чтобы включить ролик. Но они так были увлечены алкоголем, что лишь отмахивались. Через полтора часа все уже были пьяные. Никто бы не стал смотреть наши с V. старания. Мне хотелось, чтобы увиденное растрогало окружающих. Однако им было не до этого. Я оставил DVD-диск с роликом на праздничном столе и ушел. Сначала гулял по темным улицам, а потом свернул домой.

На кухню вышла мама. Сказала, чтобы я шел в кровать. Мне начали звонить одноклассники. Хотели узнать, куда я пропал. Мне было стыдно признаться, что меня не пускает мама. Я выключил телефон и лег спать.