Читать книгу Детектив, бариста и призраки 2 - - Страница 17

После обеда Наиль отправился в художественную школу для подработки натурщиком, как и договаривались с преподавателем Иваном Яковлевичем. Пока это были смешные деньги, но важнее было наработать связи, распиариться через аккаунты учеников школы (то есть их рисунки с его натурой).

Наиль забрался на постамент и стянул футболку.

– Уля-ля!

– Фигасе.

– Омайгад!

Он не сразу понял, почему художники возбужденно свистят и улюлюкают.

– Жертва домашнего насилия? – с сочувствием спросила брюнетка Катя.

– Бабушкины кочерыжки, – ахнул Наиль поговоркой капитана, вспоминая, что спина расцарапана ногтями этого же капитана, то есть Беловой, в порыве страсти.

«Палево» – подумал он, смущаясь. Потом широко улыбнулся: «Пусть завидуют». Потом возмутился:

– Ой-ой, подумаешь… Вам же: чем хуже – тем лучше!

– Это на что ты намекаешь? – прищурилась синеглазка Света с обещанием раздать люлей за критику своих рисунков.

«Вы же психи» чуть не брякнул вслух Наиль, но сдержался и обвел рукой стены. Комната была увешана портретами толстых, старых, кривых, горбоносых, пучеглазых и морщинистых.

Художницы защищались:

– Ты не понимаешь! Это фактура. Это интересно.

– Это надо уметь рисовать, – вздохнул Пухлый.

– Ну так учитесь сегодня рисовать царапины, – улыбнулся Наиль. – Или отложим на пару дней?

– Сидеть! – скомандовал Пухлый. – У меня дедлайны.

– У-у-у… Можно подумать, что только у тебя дед и горит жопа… – вздохнули художники, берясь за работу, шурша бумагой и карандашами, настраиваясь на новый сюжет.

– Изобрази боль, – попросила блондинка Милена. – Повернись спиной, согнись, чтоб позвонки наружу…

– И руки чтоб… пальцы такие скорбные… – добавил Пухлый.

Наиль повернулся спиной, опустил голову, согнулся, обнял себя руками, но вместо «ломанных» пальцев сделал «нежные». Потому что он жертва страсти, а не жертва насилия.

– О, да, – одобрил Пу, лелея свои кинки. – И пяточку-пяточку….

Наиль послушно довернул пяточки, укладывая в эту композицию с голой спиной и ладонями, еще и ягодицы и стопы. Замер на несколько секунд, потом понял, что слишком напряжен, слегка расслабил тело, изогнувшись сильнее.

Одобрительное сопение и яростное чирканье карандашей было ему ответом.

* * *

Два часа спустя после позирования для всей группы, он отрабатывал фотосет в образе гладиатора. Короткий меч, юбка, сандалии, шлем.

У студента-заказчика не было денег на частное позирование натурщика, но он решил, что рисуя натуру на общих занятиях, сможет дома нарисовать правдоподобно, используя фотографии. Притащил из театра реквизит и четверть часа мучил Наиля боевыми позами. Удар, прыжок, звериный оскал. Ярость, победа. Горе. Удар, защита, нападение. Падение…

– Пу, мне бежать надо, ваш препод просил зайти, – сказал уставший Наиль фотографу. Пухлого художника (и фотографа) действительно прозвали Пухлым, сокращая до Пу. Этим он еще больше напоминал панду По в мультике «Кун-фу панда».

– Еще пару фоточек, милый, позязя…

Наиль поморщился от этого слова. Пу не был похож на человека с нетрадиционными наклонностями, но играл эту роль. Играл шутливо, по-клоунски. Неужели ему не хватает внимания? Или, вызывая смех, Пу защищается? Что в его жизни такого происходило или происходит до сих пор, если он…

За дверью раздались шаги и голоса.

– Казимир, – убеждал Иван Яковлевич, невидимого пока Наилю собеседника. – Это перспективный молодой человек. Ты только посмотри рисунки моих учеников. Сам всё поймешь. Давай я ему позвоню.

– Ваня, мне нужно видеть глаза. Все эти фото и рисунки – ни о чем мне говорят. Химия должна произойти, химия. Ну ты же знаешь, как я рисую.

– О, Эльчин, ты всё ещё здесь? – обрадовался препод, заглянув внутрь.

– Простите, Иван Яковлевич, я задержался, – повинился Наиль.

– О чем ты?

– Мы договаривались встретиться сегодня в… – Наиль осекся, увидев удивление на лице препода, и понял, что вспомнил то, что еще не случилось. А вернее это было событие из параллели, а здесь они не договаривались. А еще он понял, что Казимир Рябинович приехал раньше, чем обещало предвидение.

– Здравствуйте. – Наиль вежливо наклонил голову. И мысленно обругал свои способности. После рождения дракона они шалили и только мешали.

– Да, Ваня, ты был прав. Хороший экземпляр. Беру, – сказал мужчина в костюме-тройке и ярким платком на шее. Весь его вид был такой презентабельный, эпатажный, еще и трость с резным набалдашником в виде головы какого-то животного.

Наиля царапнуло это «беру» и «экземпляр». Флешбеки пиратского плена подняли свою голову и ощерили зубы.

– Ох, простите, я не вежлив, – спохватился Казимир, неловко переступил порог, прихрамывая на левую ногу, дружелюбно протянул для рукопожатия ладонь. – Извини за сленг, мы художники все психи. Казимир.

– Эльчин, – Наиль сразу оттаял. Ведь ровно также он назвал «своих» художников несколько часов назад. Рукопожатие Казимира было сухим, крепким, но слегка затянутым.

– Отлично, – сказал Казимир еще раз, сжимая ладонь юноши и даже потрясая ее. – Сразу к делу. Вот моя визитка, адрес указан, приходи в мастерскую, сегодня.

– Во сколько?

– В пять, шесть, семь… Просто приходи, я весь день буду там.

Когда дверь за преподом и именитым художником закрылась, Пу завистливо протянул:

– У-у-у… мастерская Рябиновича… Ты там это… запомни всё хорошенько, завтра расскажешь.

– Крутое место? Сложно попасть?

– Еще как…

– Замолвить за тебя словечко?

– Хах, замолвить… Илька, ты иногда разговариваешь, как моя бабушка, – рассмеялся Пу.

И Наиль словил понимание, что опять шутит параллельная реальность, в этот раз монохромная из снов, влияет на него, но уже через опыт общения с поколением сороковых.

Фотограф и художник Пу щелкнул фотоаппаратом, ловя смущенное лицо модели, и объяснил:

– Моя мама вот думает, что в искусстве можно пробиться только через блат. Я не согласен. Времена другие. Спасибо за предложение, сам пробьюсь.

* * *

Мастерская Рябиновича была недалеко от парка. Наиль, следуя просьбе Пу, постарался запомнить все подробности интерьера, но глаза разбегались. Холсты, краски, кисти, банки и тюбики, мольберты, рулоны, разностильные стулья, гипсовые бюсты и розетки, разные лампы и люстры, полки с толстыми справочниками по истории искусств и буклеты арт-галерей. Сундуки, статуэтки, пионерский горн, баян и ковёр рулоном. Комнатные цветки в напольных горшках и ворохи корзин с тканями. А еще всякая всячина, о назначении которых приходилось лишь догадываться: прялка? стиральная доска? ступа?

И, конечно же, много рисунков и картин, висящих на стенах, лежащих полу стопками, прислоненных к стеллажу пачками.

Казимир долго крутил его с одного места на другое, менял стулья, освещение с помощью ламп, набрасывал на плечи цветные куски тканей и двигал задник-фон.

– Мрак, – буркнул художник. – Не могу поймать оттенок твоих глаз, меняется от освещения, контраста…

– Зеленые, – сказал Наиль, спешно заталкивая дракона куда-то вглубь. Зная, что чем тот активнее, тем синее оттенок радужки.

– Оливковые, – поправил художник. – С желтым подтоном и серой каймой. И я не могу решить в какую теплоту тебя определить, – непонятно пояснил Казимир. – Добавить теплого… – он накинул на плечо золотисто-коричневую парчу. – Или холодного. – На другое плечо лег голубой атлас. Или оставить оба? Ага. – Казимир, наконец, определился, пошуршал задниками фона и ушел за мольберт.

– Мне принять динамичную позу? – спросил Наиль, зная, что художники это любят.

– Нет. Сиди ровно, как на парадный портрет.

– Это как?

– Будто фотографируешься на паспорт, – чуть разозлился художник от глупых вопросов. Не любил, когда отвлекали. Ему нужно было решить задачу и нарисовать два портрета на одном холсте: слева холодный, справа теплый, но оттенки цветов сегодня не хотели определяться и играли с ним в пятнашки. – Кози! Выключи эту шарманку!

Наиль вздрогнул, но окрик был не ему. В мастерскую заглянул знакомый парнишка.

– Да, шеф, – сказал Ярик и выключил водную инсталляцию, которая изображала плоский водопад на всю стену и реально гоняла воду по кругу.

Илька вздрогнул. Только сейчас он понял, что водопад – современная фиговина настенного дизайнерского выхлопа, а не отблеск параллели реальности. Поэтому дракон был так возбужден – его эта штука будоражила и манила.

Ну а еще, его расстроил помощник художника – длинноволосый Ярик из студии, тот самый, который говорил про пальцы в рот не клади и, который сделал вид, что они незнакомы. Или, что вернее всего, Наиль – типа мебель и не стоит внимания.

– Другое дело, – успокоился Казимир. Калейдоскоп перестал вертеться и выпал в устойчивую комбинацию. – Кози, свет три. Теперь два. Бирюзу, нет не эту, зеленую.

Через полчаса Наиль уже не злился на Ярика, а сочувствовал. Казимир командовал и помыкал помощником. Кози то, кози сё: воды, чай, принеси, подай, вытери, замени.

А между тем результат был странный. За спиной у художника стояла рамка со стеклом, и Наиль видел в отражении работу мастера. Сначала Казимир закрасил холст светло-зеленым, потом нарисовал эскиз в стиле палка-палка-огуречик (головастик) синей краской. Потом намазал цветные пятна. Поверх еще пятна и еще. От светлого фона почти ничего не осталось, от эскиза головастика тоже. Округлые пятна разбивались угловыми фигурами и линиями.

Наиль, наконец, присмотрелся к картинам на стене и до него дошло, что Казимир рисует абстракцию.

Хех. Парадный портрет? Да в этих пятнах можно увидеть крокодила, трактор и пизанскую башню. Зачем ему человеческая модель для позирования? Развлекается?

Тем не менее, было видно, что художник выдохся. Несмотря на кажущуюся легкость профессии – это был труд. Физический труд. Несколько часов на ногах, а Казимир к тому же хромой, и еще махать рукой и кистью по холсту размером с обеденный стол. Но сильнее устают глаза, спина и мозг. Ведь картина – это еще и интеллектуальный труд.

– Кози, табурет, – сказал Казимир со вздохом довольного и славно потрудившегося человека.

Наиль тоже позволил себе пошевелиться и слегка размять спину, напрягая мышцы.

– Еще не всё, теперь финальные штрихи, – предупредил художник. – Шевелиться можно – это не фотография.

Художник устроился на высоком табурете, взял в руку мастихин потоньше. Минуту смотрел на картину, потом сделал одно короткое движение, так сказать, штрих. Мастерский штрих. Штрих мастера.

– Понимаешь, Кози, мир – это калейдоскоп. Весь мир, как цветные стеклышки в тубусе богов. Понимаешь?

– А-ага, – ответил Наиль, сообразив, что обращаются к нему и теперь «Кози» – это он.

– Понимаешь, ага. Стеклышки крутятся, крутятся, меняется композиция, позиция, смысл. Понимаешь?

Наиль кивнул. Да, понимал. Вселенная, весь космос, это как грани кристалла, ему ли не знать. Именно так он и телепортировался, когда был магом телепортов в магическом мире. Именно так дракон и таскает его в монохромный мир, хорошо, что только во сне, вживую на войну не хотелось.

– Понимаешь, по глазам вижу. А вот какой это двигатель? Что крутит стеклышки? А?

Наиль пожал плечами.

– Боги? – спросил Казимир, не требуя ответа. – Богические силы? Желания, мысли, мечты? Очень может быть. Кози, скажи что-нибудь умное, не молчи, как баран.

– Секс, – брякнул Наиль, вспоминая свой собственный источник энергии. Когда два маленьких источника сливаются в один и происходит их многократное усилие – магическое сопряжение, да. На Земле, жаль только, эффект кратковременный и выплеснувшаяся сила быстро рассеивается, но это лучше, чем совсем ничего. С этим уже можно работать. Прикрутить заклинания, утащить в заначку клубочками и «мотыльками».

– И правда понимаешь, – удивился Казимир. – Тогда скажи, что есть свет? Искра, энергия…

– Жизнь?

– Вот и я так считаю, – встряхнулся Казимир и сделал десяток резких штрихов. Наклонил голову, рассматривая результат, прищурился. Добавил еще пяток штрихов. И резко перевел взгляд с картины на Наиля, цепкий взгляд, требовательный:

– А что делать если искры на всех не хватает? А?

– Н-не знаю, – растерялся Наиль от неожиданного тона. Задумался. Не хватает, значит, надо экономить, как-то копить, да?

– А я знаю. Но тебе не скажу.

– Ладно, – покладисто сказал Наиль. Спорить с чокнутым какой смысл?

– Ты мне надоел, – сказал художник капризно. – Я устал. Уходи.

Наиль охотно поднялся. Ему тоже надоело сидеть неподвижно и чувствовать себя мотыльком под лупой исследователя. Еще пришпилит иголкой к планшету и повесит на стену как редкий экземпляр.

– Завтра во сколько прийти?

– Ни во сколько. Я никого не рисую дважды.

– А…

– И не показываю, пока не закончу, – не дал спросить по оплату Казимир.

– А про… – сделал еще одну попытку Наиль.

– Конверт на тумбочке.

– Спасибо, – сказал Наиль, нашел тумбочку возле двери (хороший такой намек свалить отсюда). – До свидания.

Только в коридоре заглянул в конверт и обалдел.

– Фигасе. Много. Да тут на аренду за месяц хватит.

– Не обольщайся, – сказал Ярик за спиной. – Рябинович никого дважды не рисует.

– Он мне об этом уже сказал. Почему он зовет всех «Кози»?

– Хех. Кози – это пыль. Потому что имена это пыль. Люди это пыль. Искусство тоже пыль. Картины – это пыль, грязь под ногами миллионеров.

– Но он же рисует искусство…

– Рисует, чтобы зарабатывать. Клал он на это искусство. И на смысл и на высокие ценности. Всё грязь под ногтями.

– Ярик, если тебя назвали грязью, еще не значит, что ты должен быть этой грязью, – поучительно и устало сказал Наиль, разворачиваясь и уходя по коридору на выход. Почему-то было неприятно узнать, что рисование для кого-то просто заработок, хотя и сам Наиль позировал ради денег. Но почему-то был разочарован, что известный художник тоже только ради денег… У него не оказалось никаких высоких целей и миссии всей жизни… Грустно.

– Хочешь выставку посмотреть? – раздалось за спиной вполне мирное предложение от Ярика. Наиль обернулся:

– Выставку?

– Великого художника современности Казимира Рябиновича…. – торжественно сказал Ярик, открывая ключом дверь напротив. – Секретная. Пока никто кроме меня не видел… Идешь?

– А как же мастер…

– Он еще час будет дрочить на твою картину… – хохотнул Ярик.

Наиль представил, как художник по штриху раз в полчаса делает взмах кистью и хмыкнул в ответ.

– Интригуешь. – И заглянул внутрь. – Ух, ты!

Наиль зашел в просторную комнату с картинами. Одни висели на стенах, другие, наверное, ещё не определенные по месту экспозиции, стояли на стульях или были прислонены к стене. Стены графитовые, темные, матовые, а картины – ровно наоборот. Ярко, цветасто, непонятно. Калейдоскоп. На секунду ему показалось, что он нырнул в космос портала и выбирает огоньки мира для телепорта.

– Ох, я не разбираюсь в абстракциях, – признался Наиль, пытаясь угадать что изображено на ближайшей. – Натюрморт с васильками? Морской пейзаж?

– Не угадал. Это портреты. А ты смотришь на Светлану.

– Синеглазка? – Наиль присмотрелся и ахнул. – Синеглазка! – увидев в беспорядочных пятнах синие глаза, он вдруг увидел и остальное: светлые волосы, розовое платье, изумрудные шторы. Портрет девушки будто преломленный через графин с водой. Или грани кристалла. Калейдоскоп. – Я понял. Наши еще есть?

– Я есть. И препод.

Наиль задумчиво походил, выискивая знакомых.

– Вот это ты.

– Почти угадал. Мой брат, – он печально вздохнул. – Погиб зимой.

– Соболезную.

– Не надо… Стыдно признаться, но мы только вздохнули с облегчением… жизнь с наркоманом – это не жизнь…

То ли слова повлияли, но Наиль увидел в портрете это темное, тоскливое, влекущее в бездну.

– Жуть, – сказал Наиль, передергивая плечами. – Но круто.

– Я ж говорю, крутой мужик, хоть и козел.

Наиль еще побродил, заглядывая в калейдоскопы портретов, пытаясь угадать судьбы, понять суть картины. Почему-то настроение снизилось в серо-мутную меланхолию… Не хотелось разговаривать, а хотелось бродить по вечерним улицам, сворачивать с проторенных дорожек, забираться в глушь и гладить бродячих собак.

Что он и сделал.