Читать книгу Тайная сила, или Король воров. Серия «Мир детектива: бессмертные персонажи» - - Страница 4

Два аббата совершенно не были похожи друг на друга ни нравственно, ни физически.

Один из них, – аббат Дюбуа, по описанию Сен-Симона1, – «маленький, худой, желтый, тонкий, невзрачный, в белокуром парике и с хитрой физиономией»…

Другой, – аббат Морин – высокий, плотный, свежий, с черными волосами, в которых серебрилась седина, с живым взглядом на открытом лице.

Аббат Морин, в лиловом платье, как тогда было положено одеваться белому духовенству, держа в правой руке шляпу, а в левой плоский картон, связанный веревками, вышел на середину кабинета, кланяясь аббату Дюбуа, который, не вставая, повернулся и очутился лицом к лицу со своим посетителем.

Каково было впечатление последнего при виде этого могущественного человека, первого министра, хитрого и ловкого дипломата, скрывающегося под такой скромной внешностью? Аббат Морин не показал. На его лице не появилось удивления, которое он мог и даже должен был почувствовать при виде великого человека под ничтожной оболочкой.

Напротив, Дюбуа, смерив аббата Морина с ног до головы, милостиво расхохотался.

– Чёрт меня побери! – вскричал он. Это было любимое восклицание аббата Дюбуа, и он сдерживался только при регенте, очень боявшемся сатаны. – Чёрт меня побери! Господин аббат, жаль, что вы не носите военного мундира!.. Вы были бы прекрасным драгуном!.. Какая грудь, какие руки, какие ноги!.. Почему, при вашем сложении, вы посвятили себя служению церкви, а не королю?

Аббат Морин улыбнулся.

– Ваше преосвященство задает мне вопросы, на которые можно слишком долго и подробно отвечать, но чтобы не злоупотреблять вашим временем, я прошу позволения не делать этого.

– Понимаю. Вы боитесь скомпрометировать себя, и поэтому, когда вас просят говорить, вы молчите.

– Слово серебро, молчание золото, – сказал один арабский поэт2.

– Наконец, да или нет, мне бы хотелось знать ваше мнение по поводу этого предмета, – находите вы дурным, что Франция ведет теперь войну с Испанией, король которой намеревался свергнуть его величество Людовика XV с трона, чтобы самому сесть на его место… Вы находите дурным, что мы хотим наказать Филиппа Ѵ?

Аббат Морин грустно улыбнулся…

– Нет, – возразил он, – строгое наказание, которое наше армия возложила на Филиппа V, мне не может не нравиться. Этот честолюбивый монарх получит только заслуженное наказание, когда уничтожат его гордость.

– Интерес этих двух людей – интерес двух стран! Нельзя же было подданным короля Франции перейти под покровительство чужого короля. А следовательно, если они считают войну, которую мы объявили Испании, справедливой, то, с своей стороны, из любви к своему королю, из уважения к его славе и не думая об его интригах, подданные Филиппа Ѵ должны стараться, чтобы нашествие на их страну было отражено. Испанские солдаты должны честно защищаться против французских!

Аббат Морин нагнул голову.

– Я никогда не сомневался в храбрости солдат, к какой бы нации они не принадлежали, – сказал он. – Испанцы или французы, для меня все равно, выкажут храбрость в этой войне.

– Они только исполняют свой долг.

– И они исполнят только свой долг, я согласен, ваше преосвященство.

Аббат Морин замолчал. Дюбуа, прикусив губы, молча смотрел на него:

– Я вижу, вы философ, господин аббат, – сказал он, наконец.

– Я филантроп, и не более, ваше преосвященство, – возразил аббат Морин, со своей доброй улыбкой.

– Вы любите человечество?

– Всей душой!

– Все человечество!?

– Все, без исключения!

– Если бы оно нуждалось в вашей помощи, вам было бы все равно, что человек не одной с вами веры?

– Совершенно все равно, ваше преосвященство! Еврей, магометанин, или буддист… человек, призвавший меня, будет мне столько же дорог, как и христианин!.. Если бы у него даже не было никакой религии, это мне бы не помешало, прийти ему на помощь.

– Чтобы потом обратить его в вашу религию?

– Совсем нет! Это бы означало оплачивать мои благодеяния. Что я даю, я дарю… а не продаю!

– А вы много даете?

– Не столько, сколько бы желал. Но я не жалуюсь. До сих пор Господь еще не допустил меня отказать ни разу.

– Господь! – повторил Дюбуа со странным выражением! – Так вы верите… вы верите, господин аббат, что Господь занимается… иногда… тем, что мы делаем на земле!

– Если бы он не занимался всегда, он не был бы Богом, ваше преосвященство, то есть бесконечной милостью.

– Гм!.. Бесконечная милость позволяет часто безнаказанно совершаться многим преступлениям!

– Безнаказанно… Кто же это докажет?.. Кто докажет, что рано или поздно преступник не поплатится за содеянное им зло?

– Рано или поздно!.. Но некоторые воплотятся слишком поздно… Значит никогда!.. Хе-хе-хе!.. Вы, господин аббат, имеете хорошие средства, чтобы расточать такие благодеяния? Господь был добр в отношении вас и наградил вас каким-нибудь богатым наследством?

– Ошибаетесь, ваше преосвященство, мое наследство очень скромное – две тысячи четыреста ливров в год. Вы согласны, что с этими деньгами я не могу построить больницу. Но я благодаря работе пополнил свой скромный доход.

– Какой же это работой, скажите, пожалуйста?

– Я учитель французского, латинского и греческого языка, ваше преосвященство. Я также преподаю древнюю и новую историю, географию, естественную историю, химию.

– Хорошо, хорошо! Вы не довольствуетесь быть «достойным человеком», как мне пишет брат, вы даже ученый.

– Очень, скромный ученый!..

– Во всяком случае, работа так же, как и милосердие не повредила вам физически!.. Сколько вам лет, господин аббат?

– Пятьдесят шесть, ваше преосвященство.

– Пятьдесят шесть!.. Чёрт меня побери, вам можно дать не больше сорока!.. Я только на шесть лет старше вас, а кажусь вашим отцом! Вы скажете, что моя вина, что я так быстро состарился… а я вам отвечу, что не восхищаюсь тем, что я скоро должен покинуть мир – я не заблуждаюсь!.. Мне немного остается!.. Я ничего не жалею!.. Ничего… Надо жить так, аббат, как вам говорят ваши инстинкты, ваши вкусы. Вы рождены, чтобы быть тем, что вы есть – добродетельным человеком!.. rаrа avis3!.. Я явился на землю, чтобы быть…

– Великим министром!.. – любезно закончил аббат Морин.

Дюбуа иронически улыбнулся.

– Да! – возразил он. – Великим министром под именем и внешностью Дюбуа. Какую же признательность и уважение воздаст ему история… Я думаю, такую же сухую, как и мое бедное тело!.. Я смеюсь над этим!.. Сын провинциального аптекаря, я все-таки сделаюсь, прежде чем навеки засну, тем, кем я мечтал быть еще в детстве! Вы увидите, аббат, вы увидите, что несмотря на презрение, с которым относятся к некоторым моим, как все говорят, дерзким намерениям – они вынуждены будут их выполнить! Я болтаю, как сорока, хе-хе!.. Я не со всеми становлюсь сорокой… Если я с вами так болтаю, это значит, что вы мне нравитесь! Поговорим теперь о причине вашего посещения. Мой брат вас очень хвалит, он тоже славный человек, совершенная противоположность со мной! Хе-хе!.. простой не честолюбивый!

– Что же вам нужно, господин аббат?

– Я вам объясню в двух словах, ваше преосвященство.

– Я слушаю.

– Я связан дружбой с прекрасным мальчиком, его зовут Жак Фойоль, который, я убежден, когда-нибудь станет великим художником. Хотя Жаку Фойолю двадцать три года, но он так же талантлив, как его учитель Клод Жилло4.!

– Что же дальше?

– И вот о чем буду просить ваше преосвященство: его императорское высочество, регент, любит искусство, – все знают, что он сам иногда занимается живописью и музыкой, – ценит таланты и покровительствует им.

– Правда, это иногда с ним случается. Что же вы желаете?

– Я бы хотел, чтобы ваше преосвященство показали как-нибудь его императорскому высочеству… маленькую картинку, которую мой друг, Жак Фойоль, закончил на прошлой неделе и которую ваш брат и еще несколько человек очень хвалили.

Сказав это, аббат Морин поставил на стул картон, развязал веревки и осторожно вынув, поставил перед Дюбуа маленький пейзаж – вид Сен-Клу, на берегу Сены. Эта картинка была замечательным произведением по точности рисунка и по колориту.

Дюбуа, взглянув на нее, прошептал:

– Это очень хорошо!.. Очень хорошо!.. Знаете ли, я ничего не понимаю в живописи, – сказал он, повернувшись к аббату Морину.

– Регент знает в этом толк!

– Правда!.. И вы желаете, чтоб ему показали картинку. Я понимаю!.. И покажу ему… Завтра или послезавтра.

– Заранее благодарю вас, ваше преосвященство.

– Допустим, что картинка понравится его, императорскому высочеству, что же вы предполагаете? Что он ее купит, не правда ли?

– Я надеюсь, ваше преосвященство.

– А ваш молодой друг, Жак Фойоль, продав картину регенту, может надеяться, что это привлечет многих покупателей и заказчиков в его мастерскую.

Аббат Морин утвердительно кивнул головой.

– Ну, хорошо! Решено, – весело продолжал Дюбуа, – завтра или послезавтра, мы покажем его высочеству картину вашего протеже, господин аббат, я вам обещаю. Это простая услуга, чёрт возьми! Мне было бы очень приятно, если бы все просители были настолько нетребовательны, как вы! Я пошлю нарочного к Жаку Фойолю, как только регент увидит картину и сообщу вам о его решении. Где он живет?

– В том же доме, где и я, ваше преосвященство, на набережной Театен, около особняка графа де Горна.

Дюбуа невольно вздрогнул, услыхав имя де Горна. Это имя способно было взволновать и господина и слугу.

– Да! – возразил он самым развязным тоном, – вы живете около особняка графа де Горна, господин аббат!.. Вы знакомы с вашим соседом?

– Да, ваше преосвященство, вот уже шесть недель как граф де Горн не пропускает и дня, чтобы не провести нескольких часов в мастерской Жака Фойоля.

– Вот как! Может быть Жак Фойоль дает уроки живописи графу де Горну?

– Нет, ваше преосвященство, нет. Но не от того, чтобы граф де Горн не любил живописи! Он сам хорошо рисует, и Жак думает, что если бы он продолжал заниматься…

– Наконец скажите мне, для чего он каждый день приходит к Жаку Фойолю.

– Как друг. Они случайно сблизились: они как-то вечером освободили от мошенников одну молодую девушку и её старую родственницу, с момента этой счастливой встречи им доставляет большое удовольствие видеть друг друга.

– Ха-ха-ха!

– Граф де Горн, кажется, уже давно подвержен тайным козням врагов!..

– Он вам рассказывал о своих несчастьях на родине и о причине его бегства во Францию?

– Очень кратко, ваше преосвященство. Очень кратко! Но ни я, ни Жак не просили его откровенничать на эту тему. Он умен, любезен, добр. Он страдал… И еще предчувствует страдания. Этого было достаточно, чтобы мы его хорошо приняли.

– Конечно! Конечно!

Тон, которым были сказаны эти слова, ясно доказывал, это мысли Дюбуа были весьма далеко.

Аббат Морин молча и неподвижно ждал несколько минут, пока министр вспомнит, что перед ним кто-то стоит.

– Хорошо, мой милый господин Морин, – сказал Дюбуа, выходя из задумчивости и любезным жестом отпуская посетителя, – что сказано, то сказано! Вы и господин Фойоль скоро будете извещены!.. До свидания!..

– Имею честь еще раз выразить свою благодарность вашему преосвященству, – сказал аббат Морин.

***

Аббат Морин не успел выйти из кабинета, как Дюбуа стремительно направился к потайной двери и, открыв ее, закричал:

– Эй, господин ле Борньо! Ле Борньо!.. Подойдите!.. Теперь я к вашим услугам, господин ле Борньо!

Господин ле Борньо вошел. Его фамилия была прозвищем, потому что господин ле Борньо был кривой; но поспешим добавить, что его искривление не производило отталкивающего впечатления. У него не было одного глаза. Господин ле Борньо был очень молодой человек, небольшого роста, не красавец, но и не дурен собой. У него были полные щеки, укороченный нос, рыжие волосы, большой рот… Но несмотря на все это, он был не дурен, потому что во всех его чертах и в особенности в единственном открытом глазу светился недюжий ум.

Потайная дверь закрылась за ле Борньо и Дюбуа снова опустился в свое кресло.

– Я вас заставил ждать, господин ле Борньо? Вы соскучились, и я готов ручаться, что вы проклинали меня?

Господин ле Борньо поспешил отрицательно замотал головой.

– Я покорный и преданный слуга, господина министра, – возразил он тихо, – мой долг преклоняться перед его желаниями, не позволяя себе никогда, даже мысленно, никакого проявления нетерпения или гнева.

– Хорошо! – возразил «господин министр». – Покорный, преданный, терпеливый… и ловкий, сверх того… неутомимый… смелый, вы, без сомнения, перл агентов полиции и мне остается только благословлять господин д‘Аржансона, что он, ради меня, лишился содействия такого драгоценного осведомителя.

Хотя Дюбуа старался говорить серьёзно, но в его словах проглядывала насмешка5.

– И я тоже, – сказал ле Борньо, прижимая руку к сердцу, – благословляю каждый день господина д‘Аржансона за то, что он мои ничтожные качества направил в распоряжение вашего преосвященства, монсеньора министра.

Дюбуа прикусил губы. На его насмешку отвечали насмешкой.

– Довольно льстить, господин ле Борньо! – сказал он, быстро меняя тон как человек, которому надоело играть роль, не согласующуюся с его характером. – Как наши дела? Что нового?

– Ничего, ваше преосвященство.

– Как ничего!.. Опять ничего!.. Это удивительно!

– Верный исполнитель поручений вашего преосвященства, я вчера, как и позавчера, как все дни на протяжении прошедшего месяца неотступно слежу за каждым шагом графа де Горна и…

– И вы ничего не нашли в поступках и в поведении графа де Горна, что бы могло меня заинтересовать?

– Нет, ваше преосвященство. Для знатного лица граф де Горн ведет очень тихую, очень размеренную и лишенную всяких событий жизнь!.. Он встает рано, между девятью и десятью часами… Завтракает и едет верхом или в коляске на Кур-ла-Рейн, в Булонский лес или на бульвары; проводит, два или три часа у маркизы де Парабер; потом возвращается в свой особняк, где часто, – как я имел честь сообщить вашему преосвященству, – его посещает маркиза де Парабер. Вы, может, вспомните, ваше преосвященство, что я даже добавил, что когда маркиза де Парабер бывает у графа де Горна, она там остается до полуночи, а иногда и дольше… Во всяком случае, граф каждый раз сам провожает маркизу домой. Вот и все… К этому можно прибавить еще несколько вечеров, проведенных графом де Горн в опере, в «Комеди Франсез» или в «Комеди Итальен», конечно, в сопровождении маркизы де Парабер. Вот какую жизнь ведет граф де Горн в Париже, с тех пор, как я наблюдаю за ним, по приказанию вашего преосвященства.

– И это все?

– Все.

– Без исключения?

– Без исключения.

Дюбуа пристально смотрел на ле Борньо, предлагая ему эти вопросы; на первый ле Борньо ответил не колеблясь, а на второй – как будто что-то сдавило горло. В это время взгляд его преосвященства принял выражение, в котором нельзя было сомневаться! Ле Борньо все понял!.. Агент его обманывал и его преосвященство ждал только подтверждения своей догадки, чтоб уничтожить его, доказав его ложь.

Несколько минут продолжалось молчание, Дюбуа открыл один из ящиков бюро. Ле Борньо мял в руках шляпу.

– Почему же, господин ле Борньо, – колко спросил Дюбуа, – наблюдая целый месяц за графом де Горном, вы мне не сказали, что он сошелся со своим соседом, молодым живописцем Жаком Фойолем.

– Что такое?.. Гос… подин Жак… Жак Фо… Фойоль?… – прошептал ле Борньо.

– Да. Разве вы не знаете, что Жак Фойоль живет рядом с графом де Горном.

– Нет!.. ваше преосвященство… я… я знаю… что Жак Фойоль живет на набережной Театен, рядом с графом де Горном.

– И вы должны также знать, что граф каждый день бывает у Жака Фойоля.

– Это правда, я это тоже знаю: каждый день граф де Горн проводит несколько часов у Жака Фойоля.

– Почему же вы мне ни слова не сказали об этой дружбе?

– Гм!.. Господи! Ваше преосвященство, потому что… Потому что я никогда не придавал значения этой дружбе.

– Ха-ха-ха!..

– Потому что я ни минуту не мог предположить, что посещения знатным господином ничтожного живописца могли хоть немного интересовать ваше преосвященство.

– Так-так!..

– Потому что…

– Довольно, бездельник!.. Довольно, негодяй!.. У тебя, конечно, есть причины так старательно скрывать от меня отношения графа де Горна и живописца Жаку Фойоля и его друга аббата Морина!.. Какие причины?! Не знаю… Но при верной службе нельзя ничего скрывать! Ты что-то скрыл от меня, я тебе больше не верю!.. Ты уволен!.. Возьми десять луидоров за труды и ступай вон… Клянусь тебе, я докопаюсь до причины твоего молчания!.. И если я найду хоть тень обмана, берегись! Ты сгниешь в Шателе!..

Пока министр говорил, ле Борньо, не произнося ни слова, нагнулся к бюро, осчитывал и прятал деньги.

Окончив речь, министр позвонил. Явился секретарь.

– Дю Кудрей, с нынешнего дня этому человеку нечего здесь делать. Отдайте внизу указание, чтоб его больше не впускали. Ступайте…

Прошло пять минут, как ле Борньо, пораженный и уничтоженный недовольством его преосвященства, вышел в сопровождении дю Кудрея.

Гнев Дюбуа проходил моментально.

Забыв об агенте полиции и об его преднамеренном обмане, будущий кардинал как ни в чем не бывало, принялся за работу…

Вскоре ему понадобился нож, разрезать печатную брошюру, и он вскрикнул от удивления, не найдя его на бюро. Этим утром он уже несколько раз пользовался ножом.

Дюбуа дорожил этим ножом. Это была драгоценная вещичка, подаренная ему Ля Сомом. Нож был золотой с резной слоновой ручкой.

Он позвонил дрожащей рукой один раз… два раза… три… четыре раза…

И только после пятого звонка дю Кудрей, наконец, явился.

– Чёрт возьми!.. Вы глухой, дю Кудрей? Я вам звоню целый час!.. Не попал ли к вам каким-либо образом мой нож?

– Ваш нож, ваше преосвященство? Нет, но… Вы меня извините, что я так опоздал… Потому…

– Почему?

– Непостижимо!.. Представьте себе, монсеньор, не прошло десяти минут, как ваше преосвященство позвали меня проводить ле Борньо, я перед тем смотрел, который час и…

– И что же?

– Часы пропали.

– Пропали?

– Пропали!

Не обращая внимания на печальную физиономию секретаря, Дюбуа вдруг расхохотался:

– Ха-ха-ха! Бедный дю Кудрей, – вскричал он. – Я опасаюсь, что мой первый опыт над отдельной полицией был неудачным.

– Что вы хотите сказать, ваше преосвященство?

– Я хочу сказать, что в эту минуту мой нож и ваши часы уже далеко… бегут вместе с ле Борньо.

– Как, ваше преосвященство, вы подозреваете?..

– Я не подозреваю, чёрт возьми! Я уверен, после всего случившегося, что ле Борньо такой же агент полиции, как вы или я… И то под видом осведомителя, рекомендованного господином д‘Аржансоном. Он один из тех, которых осведомитель должны поймать… и которых они не ловят потому, что они помогают друг другу: это вор из шайки Картуша!.. А может быть сам Картуш!.. Кто знает!.. Он такой дерзкий, что подобный поступок с его стороны меня не удивит! Проститесь с вашими часами, дю Кудрей, как я простился с ножом! Мы их больше не увидим!.. Ха-ха-ха! Их забрал Картуш, и он их уже не вернет!..