Читать книгу В годину смут и перемен. Часть 2. Зазеркалье русской революции - - Страница 13

Осип (он же Оська Чудина, а по паспортной книжке вообще Иосиф8 Степанович) из Погорелки, равно как и его старшие братья Мишка и Сашка, долгие годы был лишь тенью своего самобытного и крайне популярного среди земляков отца, который и как мастер по сапожной части был известен на весь уезд, и в части грамоты и просвещения считался у крестьян самым авторитетным человеком в приходской общине.

Свою земскую начальную школу в Чуди Осип, правда, окончил с высокой успеваемостью и подобающую грамотность приобрел. Особенно хорошо парню давались арифметика с началами геометрии, потому его с малых лет в сельской общине нередко привлекали в помощники по части счетоводства и землеустройства. Однако, хотя расчетные дела и давались Оське легко, а многие вычисления парень безукоризненно делал даже в уме, не прибегая к записям на бумаге, его с некоторых пор заинтересовала агрономия и особенно садоводство.

Началось все с кошмарного урагана, который случился в их волости как-то в начале осени и наделал много бед: повалил старые деревья, смел заготовленные копны сена, а у кого-то в их селе даже ветром унесло крыши с домов. Конкретно их дом тогда устоял без происшествий, уж больно добротно было все отстроено. Основной утратой стала посаженная во дворике еще до рождения Оськи яблоня, до того баловавшая детей единственными доступными для семьи плодами. На ее большом суку дед по весне прилаживал внукам качели, на ней же их трехцветная кошка Маринка ловила залетных птах, и она же давала тень в зной на лавку, на которой часто вечерами сиживали и сплетничали меж собой дед с бабой.

Дом, хотя и строился воедино, под одной крышей, фактически состоял из трех частей: летней и зимней избы с широченными сенями меж ними, а также большого двора для скотины (на нижнем ярусе) с сеновалом (на верхнем). В летней избе с большими окнами потолки были повыше, в зимней же части все было сделано для уменьшения потерь тепла от печи: окна маленькие, щели между окнами и косяками тщательно конопатились, входные двери были сделаны из толстенных широких досок и дополнительно обивались войлоком, пол делали двойным, насыпая внутрь опилки.

Обычно старое поколение большой крестьянской семьи весь год проживало в зимней (считавшейся основной) части дома, а молодые родители с детьми на теплое время перебирались в летнюю просторную избу, желающие же к еще большему уединению вообще уходили спать летом на сеновал. Потому в теплое время года жить всем было вполне просторно, но с холодами семейство опять собиралось воедино в меньшую по размеру зимнюю половину, где вынуждено было оборудовать полати, чтобы тесниться на них и спать вповалку бок о бок.

Так вот после повреждения той упомянутой яблони дед с отцом, погоревав, решили ее спилить и выкорчевать корни – больно уж неприглядный вид представляло это сломанное дерево после урагана и разорения. Осип же вступился за яблоню и клятвенно пообещал придумать, как вернуть ее к жизни. Какие-то сучья он спилил, но способом хитрых подпорок и подвязок все же дал дереву возможность к лету следующего года восстановиться и отблагодарить своего лекаря и его родню обильным урожаем яблок с кислинкой.

После того случая парень стал интересоваться «яблочными науками», сортами, прививками, борьбой с вредителями, попросил также отца выписать в библиотечку подходящую брошюрку. К лету 1912 года на их приусадебном участке появилась вторая плодоносная яблонька морозостойкого сорта, а также кое-где были заведены ягодные кусты. Кусты дикой смородины, принесенные Оськой из леса, были безжалостно обрезаны с оставлением только по одному вертикальному побегу, затем уже на эти подвои прилаживались черенки привоя, привезенные с города, с сельскохозяйственного училища. Похожим образом был разведен и крыжовник (последний вообще был в диковинку для односельчан).

Но главной инициативой Осипа Чудины стала его навязчивая идея заложить за околицей общественный яблоневый сад для получения дополнительного общинного дохода. Представитель уездного Череповецкого кооператива подтвердил, что они готовы потом оптом выкупать артельный урожай яблок на определенных условиях и даже поспособствуют селянам саженцами в кредит.

Отец неожиданно поддержал в начинаниях сына и даже подобрал подходящее место для такого сада – на равном удалении от прихода Чудь и их деревни в сторону деревни Горки на склоне холма имелась одна земельная общинная неудобь, которую использовали исключительно под покосы, но никто из крестьян на сходе обычно не брался за этот участок при жеребьевке. Хоть и близко к их селу, но больно уж там намаешься, пока выкосишь несколько копенок.

Проведенный с соблюдением прописанных в книжке норм анализ почвы показал, что место это для сада было вполне подходящим. Кругом поля, потому солнечного света с избытком. От деда также было известно, что когда-то давно здесь была рощица высоких статных берез (спиленных потом на дрова), – значит, с подпиткой яблонь сада грунтовыми водами проблем не станет. Надо только расчистить участок от разросшегося кустарника да немного выровнять бугры на самом склоне.

Предложение сына на очередном сходе озвучил отец Степан, но, как это обычно случалось, люди заколебались: «Так это же когда еще те яблони вырастут и урожай дадут… А поработать над участком надо уже теперь… А коли все потом померзнет… А вдруг кооператоры не возьмут у нас те яблоки… А нам-то зачем они, кругом на болотах и брусника, и клюква, и малинка – послали детишек, те и собрали», ну и далее в том же духе… Впрочем, что тут удивляться, любое общественное дело, будь то обустройство дороги или загороди для скота, всегда вызывало сначала подобное отторжение обществом в лице наиболее ленивых его представителей (если только указание не шло сверху, от власти – тогда уж куда денешься, надо исполнять…). Но постепенно, от схода к сходу, число сторонников «реформы» все же обычно росло, люди начинали привыкать к мысли, что «дело, конечно, нужное, полезное, а потому почему бы и не потратиться…»

Наверное, так бы со временем случилось и с этим обзаведением, однако скоро пришла война 1914 года, и про проект на 20 лет всем пришлось забыть.

Кроме всего, случилось в эти предвоенные годы в семье Степана и две беды. Первая, поменьше, коснулась только одного его младшего сына Осипа.

Пока отец занимался в свободное от сельского хозяйства время пошивом сапог для населения, сыновья были не только активными его подмастерьями, но и брали на себя обязанности по закупкам сырья и развозу готовых изделий по заказчикам в уезде. К этому времени Степану уже не было необходимости самому возить сапожный товар на ближние и тем более дальние рынки и ярмарки. Желающих пошить у него сапоги было в избытке, и потому они сами приезжали к мастеру на дом, где тот снимал мерки и под обязательный аванс начинал тачать сапоги для клиентов. Если в городе приличные мужские сапоги стоили по шесть-семь целковых, то у Степана такие же можно было сторговать и по пять рублей. А вот сапоги с «излишками» для богатеньких клиентов могли обойтись и в десять-пятнадцать рубликов. Но зато рекламаций на такой товар никогда не было.

Было немало случаев, когда производство Степана банально не успевало за спросом и начинало захлебываться. В такие недели и даже месяцы ему приходилось привлекать к ремеслу на подхвате, кроме своих детей и племянников, еще и соседских взрослых, а также их детей, коим, разумеется, платил не только наукой, но и деньгами под расчет. Редко случалось нанимать работников вместо себя и на полевые работы (жатву, покос) – это если срочный заказ попадал на период страды, а и то, и другое дело было одинаково важно сделать, не откладывая. Пройдет немало лет, но эти удачные «артельные» годы в жизни Степана и его семьи с привлечением наемного труда будущая власть ему хорошенько припомнит в период выявления кулацких элементов.

Так вот про те две беды. Один раз в момент очередного развоза папкиного товара в Уломской волости на Осипа напала разбойничья шайка. Все произошло неожиданно и дико. На лесной дороге к нему в телегу подсел попутчик, человек в годах, мещанской наружности, с рябым лицом, побитым оспой. Он сам первым спросил, кто таков, да куда-откуда, да что везешь. Предложил даже покурить его самосада, на что Осип отказался: «Не курим». В одном приметном месте мужик тот неестественно громко свистнул, и после того из леса на дорогу высыпала целая мужицкая шайка, которая неспешно и молча стала окружать повозку. Три мрачных типа с дубинами и ножами да сидящий за спиной попутчик (видимо, бывший у них за главаря), к тому же доставший из кармана револьвер.

На такой экстраординарный случай у Осипа был припасен в телеге под соломой любимый топор, но против квартета отпетых бандитов он вряд ли мог теперь помочь. Люди смотрели на него зло и нахально, жизнь парня сейчас в их глазах ничего не стоила. Отберут товар и деньги – это ясно, а вот лошадь Майка? Ее было жальче прочего, хоть, может, по деньгам она и не дороже стоит всего везомого, но давно уже как родная стала, сколько с ней всего езжено-переезжено по череповецким далям. Парень просунул руку и все-таки вытащил топор…

– Парень, не дури! Отдашь все мирно, живым уйдешь! – с угрозой сказал на то вожак. – Будешь кочевряжиться – покалечим, не сумлевайся! Будешь потом всю оставшуюся жизнь кровью писать да от мамки жеваной пищей кормиться!

– Товар и деньги берите, но лошадь оставьте! – пошел было на уступку Осип.

– Вот еще! Чтобы ты на кобыле своей за подмогой поскакал да за полицией! Делай что говорю: топор на телегу положи, а сам в лес бегом тикай! Догонять не станем. Да чтобы до следующего утра сам на дорогу не высовывался и не смел орать никому на помощь. Вот тогда – поживешь еще! А не то…