Читать книгу Возвращение - - Страница 13

В бар прибыл первым, в два часа дня он был пуст, но открыт. Под удивлённый взгляд скучающего у стойки бармена я зашёл внутрь помещения.

Свет был приглушён, но просматривались детали интерьера. На два десятка столов смотрели чучела невиданных мною рыб. Приколоченные, к ставшим негожими для подачи еды и бокалов посетителям деревянным подносам, они висели повсюду на стенах. Недовольные таким раскладом морские обитатели открыли рты, застыв в безмолвных попытках выругаться. Их глаза чёрными точками сверкали в тусклом свете Эдисоновых ламп. Где бы ты не находился, у входа, за столом или у барной стойки, создавалось отчётливое впечатление, что каждая из рыб смотрит своим испуганным и обвиняющим взглядом именно на тебя.

У противоположной входу стены растянулась барная стойка, соответствующе стилю, организованная из огромного обрубка корпуса корабельной доски, истёртая локтями посетителей и покрытая старыми историями она приковывала внимание входящего своей массивностью и цветом морёной древесины. Ближе к правому её концу виднелись четыре трубки цвета латуни, с кранами и рычагами. Вечером с них будет выливаться эль. Перед барной доской стояло двенадцать стульев на высоких ножках без спинок, их круглые сиденья были покрыты старой потрескавшейся от времени кожей. Стулья частично закрывали нанесённую поверх корабельной доски, побитую ногами посетителей, надпись – Гальюнов Анкерок, выполненную из сколоченных ржавыми заклёпками обрубков досок и прибойных морских ветвей, которые можно найти выброшенными на берег после штормов.

За стойкой стоял лысый бармен лет пятидесяти с седой бородой дровосека, достающей своим концом до верха груди. На его левом плече свисало полотенце, в зубах, перебегая от одного уголка губ к другому, лениво скользила зубочистка.

Вся эта композиция из огромной корабельной доски, торчащих трубок кегов, округлых стульев и блестящей лысины бармена, создавала впечатление, что в центре бара стоит огромный корабль из одной доски, а лысый бармен её капитан. Едва начнёт смеркаться, как на борт взойдут первые пассажиры и капитан заведёт старый дизель, сколоченный из кегов в машинном отсеке в его ногах, он заурчит и забурлит, а из труб вечером будет литься не эль, а валить чёрный дым.

Позади бармена в стену были вбиты сотни корабельных болтов разных размеров и подвластности ржавчине. Болты торчали из стены ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы разместить на них бутылки. Сплющенные шляпки не давали им упасть, образовывая некое подобие защитного бортика. Бутылки стояли неровно и невпопад, наклоняясь то в одну сторону, то в другую, как бы намекая посетителям, что уже давно сами опьянели от хранящегося в них алкоголя.

Всю оставшуюся часть помещения занимали деревянные столы. Круглые, прямоугольные, косые и кривые, разного цвета дерева, они были покрыты матовым лаком и облачены в одежду из железных пластин, покосившись, но крепко стоя на импровизированных ногах из старых бочек, они завершали свой наряд заклёпками и корабельными анкерами креплений.

Стоявшие вдоль стен прямоугольные столы были отделены между собой свисающими и завязанными десятками узлов корабельными канатами, образующими тем самым, подобие занавесок.

На левой стене прямоугольного помещения бара висела огромная, покрытая составом сохраняющим вид ещё не ушедшей жизни, рыба меч. От края шипа до хвоста её размер составлял не меньше четырёх метров. Шип носа был обрублен, в боку торчал кусок гарпуна, пробивая брюхо рыбы насквозь своим наконечником и болтая разрубленным канатом на другом конце, он бесхитростно давал понять, что поимка этой рыбы была настоящей схваткой для рыболова. Исход этой битвы был очевиден, разочарование проигрыша застыло в глазах побеждённой рыбы.

Свисающий канат касался уголка одной из множества висящих ниже картин разных размеров и форм, цветных и чёрно-белых. Обрамлённые в резные рамы они показывали истории из жизни моряков и рыболовов. На самой большой и висящей по центру, под брюхом рыбы, картине – я разглядел ещё не лысого и молодого, но знакомого мне бармена. Он стоял на борту рыболовного судна, держа рукой обломок, торчащего из подвешенной на снастях рыбы меч, гарпуна.

Поверх неба тусклыми чернилами было записано – ноябрь, 1949.

Бармен молчал, в тишине дневного бара я слышал постукивание зубочистки по золотым коронкам его зубов. От контраста этой пустоты и взглядов рыб мне стало неуютно, казалось, что я зашёл не в бар, а в склеп морских тварей, и бармен был его смотрителем. И гостей, по крайней мере, в этот час, здесь не жаловали.

В попытках отыскать взглядом угловой стол я обнаружил, что таковых два. За какой сесть? Может спросить у молчаливого бармена? Спустя пару минут с момента моего входа, пока я разглядывал интерьер, он не издал ни звука, за него говорила только зубочистка.

Пожалуй, выберу тот угловой столик, что расположен ближе к огромной поверженной гарпуном рыбе. Так я и поступил, направившись к нему и усевшись на искусно сколоченном из поддонов и обитом кожей диване.

Бармен молча наблюдал за мной. Я молча сидел, положив свою сумку у ног.

Прошло не меньше пяти минут нашей общей тишины.

И вдруг бармен ленивым тоном заговорил, но в отсутствии других звуков эти слова звучали, как громкая угроза:

– Этот столик занят.

Что? Ты молчал целых пять минут, ждал пока я дойду, усядусь, посижу. И только сейчас соизволил сказать, что это место занято?! Негодуя такому отношению, я не стал перечить и, привставая из-за стола, ответил:

– Через полчаса я должен встретиться здесь с заместителем мэра по имени Кристиан. Он заверил, что вы хорошо знакомы и потребовал вашего портвейна к двум часам.

Отмолчавшись на мой ответ ещё одной минутой тишины, бармен ещё громче сказал:

– Не знаю никакого Кристиана.

Наступило ещё одно безмолвие, я опешил от такого заявления. В голове мелькали мысли. Как так? Я перепутал бар? Нет. Название именно то, которое сказал мне Кристиан. Похоже, это какая-то шутка или недоразумение, может запах старого лака и паров от пропитанного пролитым алкоголем дерева опьянил разум этого лысого и он забыл заместителя мэра?

Опиравшийся всё это время на скрытый от посетителей край стойки, бармен грозно выпрямился и кинул якорь своего взгляда в глубину пучины одолевающих меня вопросов. Выждав, пока этот груз коснётся дна, он засмеялся. Эхо смеха раскатилось по тишине стен, отражаясь в открытых ртах рыб. Казалось, что в унисон ему смеются и они. Закончив смеяться, он стукнул ладонью по стойке и, наклонившись, выхватил из её недр бутылку портвейна. Зашагав ко мне и, хватая по пути мешочек с орешками, он заговорил, борясь со смехом:

– Да всё, успокойся. Я пошутил. Я открываюсь в полдень, но первые посетители приходят не раньше четырёх и здесь становится слишком скучно. Вот и приходится довольствоваться, подшучивая над залётными. Кристиан придёт сегодня ко мне в три, говоришь? Что-то рановато он сегодня, даже для пятницы. Похоже, что ты весьма его заинтересовал, раз эту встречу он назначил так рано.

Присев за мой стол, он громким ударом поставил бутылку, два бокала и мешочек с орешками. Открыв полную бутыль и плеснув вишнёвого цвета жидкости, он, прокатив мой стакан по стальной обивке стола, стукнул по нему своим и сказал:

– Ну, будем!

Я ещё не успел взять свой бокал, как его уже оказался пуст. Выпив портвейн, едва закрывающий своим объёмом дно прозрачного бокала я, успокоившись его теплом, хотел заговорить, но бармен долил ещё немного нам обоим и уже без удара повторил тост:

– Ну, будем!

Выпив залпом второй раз, он продолжил прерванную этим процессом фразу:

– Будем надеяться, что Кристиан простит нам эту наглость. Время почти половина третьего, а его нет, но мои настенные часы спешат минут на пятнадцать. Старая барменская хитрость, подведи часы вперёд и заглянувший посетитель не задумается, что пришёл раньше наступления времени чудес.

Часы висели на правой стене комнаты и были вручную сколочены из старого деревянного штурвала, какие устанавливались ещё на парусных шхунах прошлого столетия. Покрытый ракушками, рёбрами рыб, свисающими цепями и канатами он выглядел, как зловещий алтарь подводного бога. Кривые стрелки, изготовленные из костей рыб, показывали без десяти три.

Наливая третий раз, бармен подносил бутылку к моему бокалу правой рукой и в тусклом освещении я заметил огромный старый шрам от рваной раны. Проходя от середины ладони и заканчиваясь меж среднего и безымянного пальцев, он выглядел как след от дисковой пилы.

Выпив ещё бокал неоплаченного им портвейна, бармен повеселел и подобрел. Обратив внимание на состояние моего пальто, он стукнул рукой по стене и закричал в сторону стойки:

– Оттар! Живо спустился сюда!

Сверху послышался торопливый топот ног, он направлялся от нас к стойке и затих за стеной с бутылками, но возобновился через мгновение вновь. Тишина в баре позволяла услышать шаги, а дерево его интерьера ещё лучше отражало и проводило звук. Вдруг, за барной стойкой из стены открылась дверь, она была так хорошо подогнана под стиль обитых старым брусом стен, что оставалась незамеченною мной всё это время.

В двери показался парень лет четырнадцати. Юрко подбежав к нам, он навытяжку, как маленький солдат, встал рядом.

– Забери пальто нашего посетителя и приведи его в порядок. Пятна сотри, заплатку поставь в цвет на дырку в левом локте.

Парень слегка повернулся ко мне в ожидании моего пальто, дырку в котором я даже не замечал.

Снимая его, я достал кошелёк и кольцо из внутренних карманов. Положив их на стол, я привлёк внимание бармена. Юный солдат, забрал пальто и убежал наверх, послышались затухающие шаги и шум двигающихся предметов, похоже, он ставил стул, чтобы достать до верха какого-нибудь шкафа или стеллажа.

Проводив эти звуки взглядом на закрывающуюся скрытую дверь, бармен ткнул пальцем в кольцо и заговорил:

– Интересный у тебя футляр. Размером подходит для кольца. Собираешься жениться? Надеюсь не на Кристиане! А то приходишь тут со своим серьёзным лицом и кольцом. И заявляешь, что ждёшь заместителя мэра.

Выдав эту шутку, он засмеялся.

Должен отметить, что ситуация со стороны такого взгляда действительно оказалась смешной. В продолжение нашего разговора и в ожидании уже опаздывающего Кристиана, я рассказал бармену цель своего визита и что заместитель заручился мне помочь.

По сравнению с Кристианом, бармен отреагировал холоднее, моя история казалась ему не такой уж и необдуманно рисковой. Наплёскивая портвейна в бокалы понемногу, он рассказал свою. Узнав её в деталях, я сразу понял, что этого человека будет сложно удивить.

В свои молодые года он путешествовал на рыболовном судне отца, оно было модифицировано с возможностью аварийной установки парусной системы и позволяло продолжить путь даже при пустом баке – ситуации, которую бармен старался не допускать. В свои двадцать пять лет, собрав порядочное количество запасов провианта и уговорив отца, он отправился в одиночку в плавание через океан от Исландии до юга Африки.

Прокладывая маршрут по картам и широтам океанов, он собирался посетить с десяток островов на своём пути, на который были отведены шесть месяцев. В одно холодное Исландское утро, обняв на прощание отца, он отчалил из порта Рейкьявика на своём судне – Иноходец. Почти треть пути прошла прекрасно, Иноходец успешно преодолевал дикий океан, обходя шторма и мелководья побережий посещаемых островов. И даже сделал остановку на парочке необитаемых.

За бортом были два месяца пути, когда по коротковолновой связи капитан получает прерывающийся и хрипящий в ужасном скрежете сигнал:

– «дей, м..ей, мейдей», «т..пим к…шение», «от…аз …ателя», «резерва нет».

Радио зашипело, сигнал перервался и возобновился через несколько секунд вновь:

– «..вторяю», «п…гите», «SOS».

Сигнал исходил из эпицентра шторма, в обход которого шёл его Иноходец.

Морской кодекс диктует морские правила. Его строки написаны солёной кровью погибших людей. Главный пункт обязывает оказывать помощь другому судну, терпящему бедствие. При одном единственном условии – обеспечение собственной безопасности.

Бушующий шторм, бурое и покрытое паутиной всполохов молний небо в пятнадцати километрах по левому борту ясно давало понять, что безопасно там не будет.

Рискуя своей жизнью, бармен рывком повернул штурвал на восток и дал полный вперёд. Безропотно повинуясь, Иноходец загудел и с ускорением направился в сторону покрытого тёмной пеленой горизонта на поиски сигнала. Незаметно приближалась граница шторма, шквальный ветер отталкивал спасательное судно и давал понять – он не отдаст те жизни, что решил забрать. Волны увеличились в размерах метров до пяти и подкидывали Иноходца вверх, но он бесстрашно взбирался на каждую, с грохотом падая вниз с пенящихся гребней. Одна волна, вторая. Без жалоб он преодолевал их и терпел жестокие удары ради спасения людей.

Не имея продвинутых сонарных систем Иноходец шёл почти вслепую, бурлящее варево волн разбивало слабую эхолокацию несложного оборудования. Сигнал терпящего крушения судна не повторялся более ни разу. Стоя в капитанской рубке, крепко держась за штурвал и силясь рассмотреть хоть что-нибудь во тьме, капитан дублировал полученный сигнал и предполагаемые координаты по широковещательному радио, в надежде, что его услышат другие суда. Если повезёт, одно из них окажется спасательным или будет хотя бы лучше оснащено, чем Иноходец.

Но никто не отвечал, сигнал перебивался магнитным полем молний.

Поставив радио на авто-повторение записанного сигнала, капитан заговорил с кораблём:

– Никто нам не поможет мой Иноходец. Здесь только мы и эти люди. Покрыты сумраком убийцы, они нуждаются в нашей помощи. Так не дадим же буре забрать ни нас, ни их!

Прожекторы были включены на максимум, дизель ревел, сигнал бедствия дублировался в частотах невидимых радиоволн, судно бросало по волнам. В один такой толчок бармен не удержался и сорвался с ног, ударившись головой, превозмогая сотрясение, залитый стекающей на лицо кровью он схватился за штурвал и поднялся вновь. Стирая кровь рубахой, он заметил мелькающий огонёк, светлячка заплывшего в ловушку урагана, он появлялся и исчезал поглощаемый чёрными волнами в километре прямо по курсу. Закрепив штурвал в этом направлении, бармен взял сигнальную ракетницу, открыв дверь мостика и хватаясь одной рукой за корпус Иноходца, накрываемый с головой смертельными волнами, он выбрался на палубу, направив вторую руку в чёрное небо.

Выстрел. Ракета взлетела в пучину мрака, оставив на прощанье яркий алый шлейф сигнального света.

Вспышка. Почти невидимая за грузом туч она полыхнула, ворвавшись в их нутро.

Облитый стекающей на лицо кровью спасатель ожидал ответ. Секунда, две, не менее минуты длилось ожидание.

Закрыв рану на лбу рукавом, капитан боролся с яростью воды и ветра. И вдруг зелёный шлейф, летящей в ответ на красный свет ракеты, наметил цель. Огонь её погас в мгновение, но дал понять – до чьих-то судеб не более полукилометра.

Забравшись на мостик, бармен сбавил ход для улучшения манёвренности, направил штурвал и прожектора на северо-восток, на поглощаемый каплями ливня зелёный свет и направился отбирать у шторма его добычу.

Волны откидывали Иноходца назад, но воля его капитана была непреклонна, штурвал закреплён, а путь, как ни старался шторм – неизменен.

Спустя минуту он подобрался к деревянной двухмачтовой шхуне, размером около пятнадцати метров. Сломленную у основания мачту кидало по всему кораблю, обвитая канатами, как огромный вертел она кружилась и разрушала корпус корабля. Вторая мачта была потеряна.

На палубе виднелись три фигуры.

Деревянный корпус шхуны был раздроблен на две неравные части и до сих пор чудом не разорван. Почти поглощённый морской водой этот тонущий корабль молил о помощи, захлёбываясь в волнах.

Каждая из них грозилась стать последней.

Не имея средств для проведения спасательных операций, капитан был безоружен, и он предпринял рискованный и не описанный ни в одном учебнике шаг.

Перезакрепив штурвал в направлении умирающей шхуны, и привязав трос одним концом к гудку, а другим к своей руке – капитан выбрался на палубу. Овившись вокруг пояса снастями и канатами, он обвязал один конец вокруг себя, а другой – вокруг деталей корпуса корабля. Рыболовную сеть он зацепил карабинами за поручни перил и перекинул через левый борт в воду. Свисая вниз и прилегая к корпусу, она образовала подобие канатной лестницы.

Дизель разрывался воем, удары волн подкидывали Иноходца, вода стекала с его бортов потоками, но он отважно шёл вперёд.

До терпящей крушения шхуны оставалось полкорпуса, надвигалась ещё одна волна.

Капитан понимал, она будет последней и решающей.

Поглотив шхуну, волна скрыла её позади гребня, настал черёд спасателя.

Тяжёлый, металлический корпус Иноходца был схвачен силой волны и подкинут на вершину гребня. Время замедлилось, капли тысяч брызг застыли в мёртвом ожидании конца. Капитан дёрнул канат, идущий в рубку к гудку. Иноходец завопил, издавая свой громкий голос. Он кричал шторму вопреки – ему не победить сегодня. Внизу уходящего гребня барахталась раскалывающаяся на две части шхуна, с верхушки гигантской волны на неё летел Иноходец. Время ускорялось, возвращая свой полный ход. Нос Иноходца, словно наконечник скимитара, слетая с гребня вниз, разрубал напополам то судно, что шёл спасти.

Смертельный удар двух кораблей был страшен, щепки шхуны разлетелись в стороны. Одна из фигур сорвалась и упала в воду. Размахнувшись, мачта врезалась в нос Иноходца, оставляя рваную рану на его корпусе, отскочив и рухнув на поверхность воды. Обвивавшие её канаты растеклись. Уплывая прочь, она выглядела, как мёртвый морской монстр с тысячей щупалец. Предсмертный удар монстра разорвал корпус Иноходца, в трюм пошла вода. Заливая отсеки, она пробралась до двигателя, умертвив его в одно мгновение. Иноходец, издав прощальное рычание – заглох, его сердце остановилось. Проводку закоротило, искры летели во все стороны, прожекторы мерцали, нещадно уничтожая лампы и, в конце концов, потухли. Иноходец ослеп. В трюме и машинном отсеке назревал пожар.

Ослепший, без сил к движению, Иноходец захлёбывался от заливающей его внутренности воды.

Отвязав себя от страховочных канатов, капитан забежал на мостик и ударом кулака разбил стекло аварийной кнопки, с усилием нажав её. Включилась аварийная система, радио начало передавать на всех частотах сигнал SOS и текущие координаты, два плунжерных насоса с потугами завелись, получая питание от старых, но ещё живых аккумуляторов. Топящая Иноходца вода, пробивая сухие трубы, начала откачиваться из трюма, выплёскиваясь порциями с обоих бортов.

Затопление замедлилось.

Три фигуры, замеченные капитаном издалека, оказались семейной парой с дочерью. Но только две стояли на краю борта, который теперь был упёрт в корпус Иноходца. Две женщины были на расстоянии вытянутой руки от свисавшей с борта спасительной рыболовной сети. Следующая волна разорвёт эту связь двух кораблей, времени не оставалось. Капитан подбежал к борту и, схватившись одной рукой за сброшенные им ранее спасательные снасти, другой он тянулся вниз – к двум измученным штормом душам.

Пытаясь перебороть вой и грохот волн, он кричал, надрывая голос:

– Прыгайте! Прыгайте на снасти!

Вариантов не оставалось и жертвы урагана, оттолкнувшись от поручней умирающего корабля, запрыгнули на сеть.

Шхуна со скрежетом развалилась и начала тонуть. Две женщины карабкались вверх. Мужчины видно не было. Его затянуло в пучину, ураган издал грохот грома и засверкал молниями. Забрав одну душу, он радовался победе. Схватив и вытащив двух женщин, капитан скинул с себя страховочные снасти и без сомнений прыгнул в воду.

Адреналин и холод побороли боль кровоточащей раны, соль жгла открытые под водой глаза, и во тьме ревущей пучины он увидел силуэт мужчины. Потеряв сознание, он опускался на дно. Сражаясь с подводными потоками капитан, теряя воздух от их ударов, едва добрался и схватил утопающего. Из последних сил он выбрался на поверхность. Первая же волна накрыла их, стараясь утопить. Капитан хлебнул воды, мерзкая горечь оплела нутро. Сделав толчок ногами, он подтянулся и схватил правой рукой сеть, левая держала тело.

В такой шторм и с таким грузом по скользкой леске сети подняться было невозможно, она впивалась в кожу, рассекая руку до кости. И капитан закричал вверх, не зная, слышит ли его кто-нибудь оттуда:

– Багор! Багор вниз!

Обезумев от потери добычи, шторм заревел и послал своих бурлящих убийц на возврат украденного, силы спасателя были на исходе. Ещё немного и путешествию придёт конец. Понимая близость смерти, капитан предпринял последнюю попытку спастись. Вложив все силы в последний рывок ногами, он вытолкнул себя и мужчину вверх из воды, вытянув израненную сетью правую руку вверх.

Вода забрала зрение не только у Иноходца, от её брызг и соли ослеп и капитан, не имея возможности рассмотреть, опущен ли багор, он тянул руку наудачу.

Жесточайшая боль пронзила его ладонь, пройдясь по всем мышцам и костям, она вернула капитану ушедшие силы и, подняв голову над водой, он рассмотрел двух женщин держащих всеми силами рукоять багра, его острый конец торчал из сжатой в кулак ладони капитана, кость хрустела, кровь не успевала стекать смываемая налетающими волнами.

Пересиливая боль и выплёвывая воду, он закричал:

– Тяните! Тяните вверх!

Две ослабевшие женщины, побитые ударами шторма, потянули багор и вместе с ним двух тяжёлых мужчин на борт. Сил на это не хватило бы и у пятерых и женщины смогли подтянуть капитана лишь едва чуть выше, чем по пояс из воды.

Но этого было достаточно. Капитан зацепился ногой за край опущенной снасти и вытолкнул себя и спасаемого из воды. Снять пробитую руку с острого конца багра было невозможно, освободить вторую – значит бросить человека вниз.

Оставалось лишь одно. И капитан не жалея зубы вцепился ими в сеть.

Поднять голову, чтобы подать сигнал наверх, он теперь не мог. Перед лицом была холодная сталь корпуса Иноходца. Закричать – значит отпустить схваченную зубами снасть. Правая рука онемела от холода и потери крови. Думать про левую руку – капитан себе запретил. Свободной была только одна нога, вторая запуталась в сети. До края борта оставалось ещё половина высоты багра.

Понимая, что ещё немного и в таком положении держаться будет невозможно, капитан согнул оставшуюся свободную ногу как можно выше в колене и, поймав упор об сеть, оттолкнулся вверх.

Почувствовав ослабевающую тяжесть веса, женщины приложили все свои усилия и потянули вновь. Спустя бесконечное мгновение боли, капитан концом израненной руки ощутил край борта, потеряв последние капли сил, женщины обронили выскользнувший из их рук багор. Падая, он разорвал капитану руку от центра ладони до середины между средним и безымянным пальцами. Вывалившись с грохотом на палубу багор забрал с собой кусок мяса и кости. Теперь правая рука была свободна. Поняв всё это за мгновение до падения вниз – капитан зацепился.

Схватив за одежду, две женщины затащили двух промокших мужчин на борт. Один изранен, но жив. Второй – не дышал.

Откашлявшись от проглоченной воды, капитан перевернул утонувшего на спину и принялся делать ему искусственное дыхание. Выдох, пятнадцать нажатий, мужчина не приходил в себя, женщины ревели. Ещё выдох, ещё пятнадцать. Не помогало.

После шестой попытки капитан вспомнил учение отца – если ничего не помогает, сделай самый глубокий вдох и вдуй воздух утонувшему, как можно быстрее переверни его на бок, а сам ложись со спины, обними его чуть ниже пупка и сожми руки, со всей силы дёрни свои руки вверх к его голове. Надутый воздухом желудок толчком подожмёт лёгкие и силой вытолкнет из них немного воды. Этого будет достаточно, чтобы попытаться сделать искусственное дыхание ещё раз. Это крайняя мера, если она не поможет – человека уже не спасти.