Читать книгу Дурдом. Роман основан на реальных событиях - - Страница 3

– Проходи, будем пузырь прокалывать, – говорит медсестра с измученными глазами.

Я просовываю голову внутрь палаты и раскорячиваюсь в дверях Жихаркой: напротив в кресле лежит женщина, а у её ног – полный таз крови и ещё чего-то жуткого. На обитом металлом столе под лампой вяло копошится младенец, явно не интересный ни персоналу, ни матери.

– Наверное, это у меня не схватки. Я лучше пойду, – я крепко прижимаю к груди пакет с медикаментами. – Рано еще, всего тридцать восемь недель. Просто показалось.

– Схватки-схватки, точно они! – Медсестра ловко отрывает меня от косяка, пропихивает в небольшую боковую комнату и хихикает: – Да не бойся, всем первый раз страшно, а через год за вторым приходят.

Ага, сейчас! хрен вы меня ещё когда-нибудь увидите, – думаю я тоскливо, карабкаясь на холодное кресло. Только бы выбраться отсюда живой!

Звякает металл и ноги обдает теплой жидкостью.

После прокола пузыря – зачем его вообще прокалывать? сам не мог лопнуть? малыш внутри заворочался туже и тяжелее.

Я все ещё в кресле с голой жопой, когда врывается моя лечащая врачиха Валерия Евгеньевна, совсем девчонка, сразу из мединститута. Нет никого более безапелляционного и знающего, чем вчерашние студенты.

– Это моя пациентка, Юлия Белько! Если она умрет, я тут ни при чём! Она не соблюдала моих назначений! – орёт она. – У неё белок в моче!

Зачем она так, отстранённо удивляюсь я. Вот сучка! Меня же всё равно перевели в другое отделение, и она больше за меня не отвечает. Волосы врачихи выбились из причёски, а глаза горят неистовой ненавистью.

– Я соблюдала ваши предписания, – возражаю я, подняв голову между задранных ног и осознавая уязвимость своего положения.

– Вы не пили лекарство для почек!

– Потому что там противопоказание – беременность!

– На вашем сроке это уже не важно!

– Однако в аннотации к препарату это не указано!

Не затем я восемь месяцев таскалась по больницам, чтобы потерять ребёнка на последних паре недель!

Разгорячённую Евгению Валерьевну, наконец, выпихивают из процедурки и из коридора какое-то время доносятся её возмущённые вопли.

В предродовой никого. Воняет хлоркой и клеёнкой, мигает умирающий потолочный светильник. Ну и видок! кровати с панцирными сетками, накрытые клеёнками, чёрный квадрат грязного окна – неприлично голые и безнадёжные врата в потусторонний мир.

Снова тянет спину и туго сжимает живот.

Я начинаю стонать. Становится немного легче – все силы уходят только на то, чтобы пережить приступ, не распыляются ещё и на попытки сохранить лицо. Перестать стонать уже не получается.

Зачем-то срочно нужно в туалет, хотя не хотелось. Просто нужно куда-то идти, а идти больше некуда. В коридоре живот схватывает снова, хотя неверно: не живот. Боль не локальна. Она охватывает всю меня. Я есть живот. Я ЕСТЬ БОЛЬ.

Я медленно сгибаюсь и приседаю у стены, пока не опускаюсь на корточки, точно гопник в парке.

– И куда это мы направились? Иди ложись, а то родишь мне тут на полу.

Медсестра выглядывает из сестринской и ворча волочит меня обратно в палату, как раненого бойца с поля боя.

– А можно свет выключить? – прошу я, взгромоздившись обратно на казённую койку.

– Здрасьте! Это ещё зачем?

– Не хочу видеть этого всего, – обвожу рукой унылое пространство палаты.

– А я как увижу, что с тобой всё в порядке?

– Так я ж вам кричу, чтобы вы слышали, что я ещё жива, – шучу я.

Тут подступает очередная схватка и мне становится не до шуток. Ничего, сейчас отпустит. Но вместо облегчения на не опавшую волну этой схватки сразу же накатывается вторая, ещё более мощная.

Меня охватывает ужас – не от того, что я сейчас умру, а от того, что умру в жуткой чёрной боли, так и не испытав облегчения, умру в этом страшном убогом месте, среди равнодушных чужих людей, совсем одна.

– Вколите мне обезболивающее, – шиплю я сквозь зубы. – У меня целый пакет в тумбочке, всё по списку, включая марлю и перчатки.

– Рано ещё, может, через пару часов, – бросает сестра равнодушно и выходит.

Я слышу весёлые голоса из сестринской – наверное, пьют чай.

Что?? ДВА часа!?? Ещё два часа такой боли? Это точно конец!

Но сестра ошибается: рожаю я через тридцать минут, еле успев перейти в родовую палату и тяжело взгромоздиться голым задом на холодное смотровое кресло…

– Девочка! – Сообщает акушерка с торжественностью герольда, объявляющего выход королевской особы.

Дочка!! А я знала, что будет девчонка, хоть все и прочили пацана. Нате-ка, выкусите!

– С ней всё в порядке?

– Всё отлично, мамаша.

Я требую предъявить младенца и мне охотно показывают. Он красный и длинный, покрытый странным белым налётом, как колбаса салями.

– Красивая? – кокетливо спрашивает акушерка.

– Страшненькая, – отвечаю я честно.

Она забирает младенца и тщательно протирает от белесого налёта. Дочку подносят ближе, и я касаюсь щекой её щёчки: на ощупь она бархатистая и тёплая, как лошадиный нос.

– А так?

– Всё равно страшненькая, – улыбаюсь я счастливо.

У новорожденной сморщенное личико с опухшими сомкнутыми веками, которое та забавно корчит. Акушерка обиженно убирает малышку, будто отвергнутый вредным покупателем товар.

– А с ножками что у неё? – допытываюсь я.

Мне кажется, что стопы у дочки странно вывернутые и слишком большие для такого крохотного существа.

– Да нормально всё с ней, – начинает сердиться акушерка.

Ясно, всё равно правды не скажут.

Теперь уже я лежу на месте давешней женщины с таким же жутким тазиком в ногах и пузырём льда на животе. Бедные мужики, кто с жёнами рожает! Зря я смеялась над тем, что они теряют сознание – сама бы потеряла.

Живот постепенно немеет от холода, и я тайком убираю лёд. Кровотечение, конечно, ни к чему, но и отморозить всё не хочется.

Дочка лежит под лампой, слабо шевеля паучьими ручками.

Меня охватывает эйфория – я родила человека! Час назад была только я, а сейчас нас двое. Я – создатель! Я сотворила Чудо!!!

Слёзы восторга катятся по моим щекам, заливая глазные впадины и мешая видеть, хотя смотреть вокруг особенно не на что.

Я нетерпеливо подпрыгиваю в кресле, дрыгая ногами. Надо немедленно всем рассказать! Позвонить папе – мама наверняка ещё на Дне учителя. Пашка узнает новость только завтра. Позвоню родителям, скажу: поздравляю тебя, дедушка. Папа, конечно, не поймёт – никто ведь не ждал так рано. А потом сообразит и обалдеет!

Я перевожу взгляд на часы, висящие на противоположной стене: без четверти двенадцать. Нет, нельзя звонить – уже спят, напугаются. Завтра. Прямо с утра, пока не ушли на работу.

В коридоре загромыхало – вкатили каталку.

– Да я сама дойду, – стыдливо говорю я, – не инвалид.

– Перекатывайся уже, – бурчит сестра, пристраивая каталку параллельно креслу. – Дойдёт она!

Я послушно перекатываюсь, и мы движемся в последнюю палату по коридору мимо пустого сестринского пункта, перевязочной и столовой. Эйфория ещё не прошла, и я еле удерживаюсь, чтобы не крикнуть сестре хулигански: гони в аэропорт, шеф!

В палате темно – все спят. Не зажигая света, сестра тем же макаром переваливает меня с каталки на свободную кровать у двери и выходит.

Зверски хочется пить.

Приподнимаюсь на кровати, пытаясь привстать. Голова кружится, и я падаю обратно. Вот она, вода – руку протяни, вкусно капает из крана. А человек тут от жажды умирает.

– Ты куда? – шепчет голос с кровати напротив.

– Пить, – шуршу я спёкшимися губами.

– Лежи, нельзя вставать, сейчас налью.

Соседка наливает из-под крана воды и подает стакан. Я жадно лакаю, захлёбываясь, точно старая собака.

Утром я вижу свою ночную визави. У неё страшно красные вампирские глаза: полопались капилляры, пока тужилась, но родить так и не смогла, пришлось кесарить. Зовут её Аня.

Всем, кроме нас с ней, привозят детей на кормление: у Ани нет молока, а моя дочка в кувезе, как недозрелый плод. Оказывается, недозрелый и недоношенный – это разные вещи: недоношенный – это маловесный, а недозрелый – это преждевременно родившийся.

У меня молоко есть, оно тяжело распирает грудь изнутри, и я предлагаю сестре сцедить для дочки.

– Не положено, заразу еще занесёшь.

– Да откуда зараза-то? – удивляюсь я. – Я каждую неделю анализы сдаю, бутылочка стерилизованная, грудь помою. И куда мне его девать?

– В раковину сцеживай, – отрезает сестра.

Я сцеживаю молоко в раковину. Пробую тайком – сладкая гадость, вроде сильно разведенной гомеопатической сгущенки. Брр-р. Как дети это едят?

– Ты, что ли, вчера орала? – спрашивает соседка от окна. Один её глаз карий, другой зеленый. Второй раз в жизни такое встречаю.