Читать книгу По следу зверя - - Страница 3

Коле было шестнадцать, когда он попал в партизанский отряд Федора Ивановича Чепракова. Возмущенный действиями фашистов и их приспешников, подросток и раньше пытался бороться с ними, собрав вокруг себя нескольких школьных товарищей.

Первое, на что решились подростки, – угнали у полицаев телегу. В ту же ночь подпилили опоры обветшалого моста, по которому утром гитлеровские прислужники должны были провезти обоз с пшеницей. Уже на следующий день их действия вызвали ответные меры: в село из райцентра нагрянули гестаповцы.

Собрав на центральной площади жителей, фашисты вывели из толпы троих стариков и заперли в амбаре, сообщив, что выпустят лишь после того, как селяне восполнят все потери. Стараясь вызвать к себе расположение местного населения, даже пообещали никого не наказывать. В тот раз, действительно, все обошлось. Телега нашлась. Крестьяне достали из реки мешки с зерном и просушили его.

Неудача не остановила юных борцов. Однажды Коле с товарищами повезло. Им удалось выкрасть у пьяного полицая винтовку. Неописуемая радость охватила подростков. С настоящим-то боевым оружием куда как сподручнее воевать! Да и статус в собственных глазах заметно повышался. Это же не стекла из рогатки бить в доме старосты. А другого ничего у них не было. Еще в самом начале войны гитлеровцы изъяли у населения все имеющееся у него охотничье оружие. Если и сохранилась у кого из стариков берданка с древних времен, так кто же признается.

Но недолго радовались молодые мстители. На этот раз из города в помощь местным полицаям нагрянули жандармы. Арестовав пятерых человек, фашисты пригрозили всех расстрелять, если к утру оружие не будет возвращено. Пришлось Коле, рискуя жизнью, подбросить ночью винтовку во двор бывшего сельсовета, в котором разместилось новое руководство. От смерти арестованных это спасло, но от публичной порки шомполами – нет. В тот день ребята пожалели, что своими неумелыми действиями довели почтенных людей до позора.

Тем же вечером в доме Цвирко появился бывший директор местной школы, Павел Игнатьевич Тихонович. О чем-то недолго пошептавшись с хозяйкой, старый учитель истории ушел. Сгораемый любопытством, Коля подступил к матери:

– Чего приходил? Может, от отца вести какие принес?

О судьбе Колиного родителя, ушедшего на фронт в самом начале войны, семья ничего не знала.

– Передай своим, чтобы прекратили всякую самодеятельность, иначе снова невинные люди пострадают! – проворчала Акулина Борисовна, бросив на сына недовольный взгляд. – Война – не детские игрушки! Вас позовут, если будете нужны, – многообещающе заверила она.

Коля был в растерянности: «Откуда старик узнал, что это наших рук дело?» Словно прочитав его мысли, мать продолжала:

– Кое у кого из твоих дружков слишком длинный язык! Странно, что полицаи еще не добрались до вас. Смотри, Николай, доиграешься! – пригрозила она пальцем. – Вот вернется отец, все ему расскажу.

Почувствовав себя пристыженным, Коля вернулся к широкому подоконнику, заменявшему ему письменный стол. Подперев рукой подбородок, он долго смотрел в окно, вспоминая отца. Как же давно они не виделись! Жив ли?..

Стало ясно, что бороться с фашистами нужно другими способами, но как, они с товарищами не знали. Визит Тихоновича и слова, оброненные матерью, поначалу вселили робкую надежду на связь с партизанами. Но время шло, мать молчала, а старый учитель в их доме больше не объявлялся. Коля волновался: «Так и война может закончиться без нашего участия!»

Неделю спустя в дом Цвирко ворвались полицаи. Осмотрев все уголки и сарай, они забрали непочатую трехлитровую бутыль самогона и… увели мать. Перепуганные Коля с плачущей десятилетней сестрой Аней остались одни. Скоро в дверях появился Павел Игнатьевич. Вел себя старик весьма странно. Так же, как и полицаи, облазил все закутки, спустился в погреб. Долго что-то искал в сарае, проверяя вилами землю, после чего велел Николаю отправить сестру к соседям, а когда тот вернулся, сообщил, что немцы подозревают их мать в пособничестве партизанам.

Это известие ошеломило подростка. Ничего такого за матерью он не замечал. Знал, что всем, кто помогает «лесным бандитам», как называли гитлеровцы партизан, грозила смерть. Вместе со страхом за ее жизнь, Коля одновременно испытывал и невероятную гордость. У кого еще из его друзей близкие сотрудничали с партизанами?

Позже выяснилось: немцам на Акулину Цвирко донес один из местных полицаев, сообщивший, что супруг ее служит в Красной армии, а сама она помогает партизанам медикаментами, которые привозит из города.

Женщину и еще несколько человек, обвиненных в разных преступлениях перед германскими властями, поместили в большой старый амбар, расположенный на центральной площади, где раньше проводились ярмарки. Здесь же, прямо во дворе, их на следующий день и стали допрашивать прибывшие из райцентра офицеры политического управления.

Площадь перед амбаром была огорожена высоким дощатым забором, служившим загоном для крупного рогатого скота, собираемого немцами со всей округи для отправки в Германию. Через щелку в заборе Коля видел, как, развалившись в кресле, офицер, сутулостью напоминавший сохатого, допрашивал арестованных. Первым из амбара вывели пожилого мужчину. Николай не сразу признал в нем приятеля отца, дядю Степана, с которым не раз бывал на рыбалке. Супруги Савины жили в небольшом домике на окраине села. Единственная их дочь, проживавшая в Гродно, погибла в первый же месяц войны, угодив вместе с семьей под бомбежку. Обрушившееся горе сломило еще недавно крепкого и жизнерадостного пятидесятилетнего мужчину, и сейчас перед офицером стоял дряхлый старик. Савина схватили в тот момент, когда он собирался подсыпать в топливный бак армейского грузовика некий порошок. Отпираться он не стал, и после короткого допроса его вернули в сарай.

Следующей переводчик вызвал Акулину Цвирко. Увидев мать – простоволосую, в кофте с изорванным воротом и оцарапанным лицом, – Коля в бессильной ярости вцепился в доску в заборе, словно намеревался вырвать ее.

На вопросы Сохатого женщина отвечать не стала, демонстративно отвернувшись в сторону. Расценив такое ее поведение как вызов, гауптман что-то шепнул сидевшему рядом лейтенанту-переводчику, что вызвало у обоих гомерический хохот, после чего последний ткнул пальцем в стоявших в оцеплении полицаев, выкрикнув фамилии – Матюшин, Власенко. Отделившись от остальных, два здоровяка подошли к хрупкой женщине и угрожающе нависли над ней.

Акулина продолжала молчать, только в глазах прибавилось страху. Один из них схватил ее сзади за плечи, чтобы не могла увернуться, а другой с силой, наотмашь, ударил раскрытой ладонью по лицу. Из разбитых губ по подбородку потекла алая струйка. Акулина не издала ни звука. Страха в ее глазах больше не было, лишь ненависть к бывшим согражданам.

Перестав ухмыляться, гауптман потребовал продолжить допрос. Скривившись, полицай размахнулся и с силой нанес женщине удар кулаком в живот. Охнув, несчастная переломилась пополам. Повалив на землю, верзила принялся избивать ее ногами. До Коли долетели слова: «Кровью захлебнешься, сучка, а все гауптману расскажешь!» Страх за жизнь матери заставил его зажмуриться. В голове стали рождаться самые фантастические планы мести. Почувствовав, как кто-то больно схватил за локоть, он резко обернулся.

Это был Павел Игнатьевич. Желая уберечь подростка от необдуманных действий, старый учитель попытался увести его домой, но тот решительно воспротивился.

Гитлеровцам не удалось узнать, у кого в городе Акулина получала медикаменты. В полубессознательном состоянии женщину оттащили обратно в амбар и бросили на земляной пол. Сама передвигаться она не могла.

Коля не помнил, как прибежал домой. В голове стучала единственная мысль: вызволить! Любым способом вызволить мать!

Сняв со стены в чулане старый отцовский сидор, с которым тот ходил в лес, он сложил в него нехитрую снедь: несколько отварных бульб, головку лука, небольшой шматок сала и литровую бутыль воды. Подумав, положил еще свежее полотенце и чистую кофту.

Скрип отворяемой калитки заставил его вздрогнуть и выглянуть в распахнутое окно. Во двор, едва волоча ноги, входил историк Тихонович. Проковыляв к крыльцу, Павел Игнатьевич тяжело опустился на ступеньку.

– Однако горазд ты бегать! – проворчал старик. Заметив в руках паренька вещмешок, он, догадываясь, куда тот собрался, отрицательно замотал головой: – Не ходи, Коленька, не надо! Не сейчас!

– Да я… здесь поесть немного… – начал, было, дрожащим голосом Николай.

– Потом! Потом вместе отнесем. А пока делом займемся. Надобно тщательно дом с сараем осмотреть. Будем искать лекарства. Не дай бог немцы придут…

– Какие лекарства? Полицаи все уже осмотрели и ничего не нашли.

– То – полицаи, а то – фрицы! – упорствовал Павел Игнатьевич. – Если найдут медикаменты, твоей мамке точно не поздоровится. Тогда Акулине не избежать… кхм… В общем, ищи!

– Сами ищите, я скоро! – крикнул младший Цвирко и пустился бегом по улице…

Приближаясь к центральной площади, он увидел, как несколько полицаев разбирали часть забора, складывая потемневшие доски в штабеля. У запертого амбара, в котором держали арестованных, лениво прохаживался взад-вперед невысокий парень, немногим старше его. Набравшись решимости, Коля подошел к караульному.

– Мамка у меня тут… э… Мне бы увидеться с ней! – начал он сбивчиво.

Полицай нахмурился:

– С арестованными не велено разговаривать! Иди отсель!

– Передать-то можно? – попросил Николай, вытягивая далеко вперед руку с котомкой. – Я ей тут поесть принес.

– Поесть? Это можно, – неожиданно быстро согласился караульный, принимая вещмешок. – Разве ж я не понимаю!

Обрадовавшись изменчивости его настроения, Коля повторил попытку:

– Мне бы увидеть мать, поговорить…

– Я же сказал: не велено! – снова сдвинул брови караульный.

– Слушай, ты можешь передать офицеру, что она ни в чем не виновата? Нет у нас дома никаких лекарств. Ей-богу! Я везде смотрел. Кто-то наговорил на нее.

Неопределенно мотнув головой, паренек заглянул в котомку.

– Здесь ничего запрещенного нет? А то, может, оружие надумал передать? – ухмыльнулся он.

– Да какое оружие? – отмахнулся Николай. – Бульбы немного да сала! Хочешь, я и тебе принесу? – Пытаясь спасти мать, он хватался за этого паренька, как за соломинку. – Ты скажи, мне не жалко! Только передай офицеру, пожалуйста?

Полицай отвел взгляд в сторону:

– Ладно. Ты, это, ты иди! Тут посторонним околачиваться нельзя. Если увидят – обоих накажут.

Горячо поблагодарив его, Коля вернулся за забор. Приникнув к узкой щелке между досками, он остался ждать, когда часовой отправится в расположенный напротив штаб, чтобы замолвить словечко о его матери.

Однако полицай и не собирался этого делать. Подозвав одного из тех, кто разбирал забор, он предложил разделить с ним содержимое передачи, сквозь смех отпуская скабрезные шутки в адрес «доверчивого дурачка».

Горькая обида клещами сдавливала горло Николаю, когда он, поднимая сандалиями пыль, бежал обратно к отчему дому. В голове вновь рисовались картины мести. Одна страшнее другой. Только теперь в них присутствовали полицаи, которых он сейчас ненавидел даже больше, чем гитлеровцев…

Павел Игнатьевич по-прежнему сидел на крылечке, дожидаясь его возвращения. Услышав рассказ заплаканного паренька, старик велел ему немедленно забрать у соседей сестру, после чего отвел обоих в свой дом. Оставив ребят на попечение супруги, Всеславы Валентиновны, Тихонович тут же стремительно исчез.

К вечеру по селу поползли слухи: завтра фашисты собираются казнить всех задержанных. От страха Коля впал в ступор. Он не знал, что делать. Друзья не оставили его наедине с бедой. Дождавшись темноты, они огородами пробрались на задний двор стариков Тихоновичей. Собравшись в глубине сада под старой развесистой яблоней, подростки, со свойственной их возрасту горячностью, мешая друг другу, стали наперебой предлагать различные способы спасения обреченных на гибель людей.

Ближе к полуночи вернулся Павел Игнатьевич. По сосредоточенным лицам ребят он догадался, о чем шел разговор. Отругав за неосторожность – местным запрещалось появляться на улицах в столь поздний час, – старик велел всем расходиться по домам, строго-настрого наказав самим ничего не предпринимать.