Читать книгу От города ГУЛАГа к моногороду. Принудительный труд и его наследие в Воркуте - - Страница 7

21 декабря 1961 года Воркутинский городской исполнительный комитет (горисполком) принял решение, кардинально изменившее ландшафт одного из крупнейших арктических городов Советского Союза. В тот день горисполком постановил убрать памятник Сталину с его пьедестала на Московской площади, одной из центральных городских площадей (ил. 1). Когда эту бронзовую статую увезли, на ее место поставили памятник бывшему главе партийной организации Ленинграда Сергею Кирову, который ранее располагался на площади в нескольких кварталах оттуда1. Теперь памятник Кирову возвышался на площади на пересечении Московской улицы и улицы Горняков, в самом сердце города, посреди его архитектурных достопримечательностей – образцов сталинского неоклассического стиля. Почти двадцать лет Сталин царил над площадью, а теперь исчез из поля зрения. Его отправили на хранение на городской металлургический завод, чтобы впоследствии переплавить.

Решение убрать памятник Сталину не было неожиданным, и инициатива исходила не от местных жителей. Оно было принято в рамках десталинизации, проводившейся в правление сталинского преемника Никиты Хрущева. Памятник сняли после решений XXII съезда КПСС, проходившего в Москве в октябре 1961 года. На этом съезде Хрущев возобновил критику Сталина, начатую им пятью годами раньше в так называемом «секретном докладе» на ХХ съезде КПСС2. Тело Сталина вскоре удалили из мавзолея на Красной площади, где оно лежало рядом с Лениным с 1953 года, и похоронили невдалеке у Кремлевской стены. Хотя новая могила оставалась доступной для публики, это перезахоронение было явным ритуальным понижением в ранге. В последующие месяцы были переименованы улицы, заводы и даже целые города, названные в честь Сталина. Памятники вождю сносили по всей стране. Таким образом, замена Сталина на Кирова в Воркуте являлась местным проявлением общегосударственной кампании.

Ил. 1. Памятник Сталину на Московской площади в Воркуте, 1958 год. Публикуется с разрешения Воркутинского музейно-выставочного центра

Как возобновление хрущевской критики Сталина на XXII съезде партии должно было установить новый стабильный послесталинский порядок, так и удаление Сталина с его места на главной площади Воркуты должно было маркировать начало новой эпохи3. Несомненно, это событие выглядит важным историческим рубежом, разделяя два очень непохожих воплощения этого города. В своей первой жизни Воркута была одним из самых смертоносных лагерных управлений советского ГУЛАГа, системой тюрем, лагерей, колоний и спецпоселений, служивших неотъемлемой частью советской государственности4. Лагерь в Воркуте основали в начале тридцатых годов в качестве небольшого отдаленного форпоста на берегах реки Воркуты, что явилось первой попыткой систематической эксплуатации богатых залежей Печорского угольного бассейна – крупнейшего месторождения угля в Европейской России. В конце тридцатых и начале сороковых годов это место стало одним из самых быстрорастущих и самых гибельных лагерных комплексов в Советском Союзе. Воркутинский лагерь (более известный как Воркутлаг) и его близнец Речной лагерь (более известный как Речлаг) жили за счет неиссякаемого (как казалось) источника заключенных и ненасытной потребности в угле во время войны и послевоенного восстановления промышленности. К середине пятидесятых годов через их ворота прошло около полумиллиона заключенных. В Воркутинском лагерном комплексе содержали тех, кто считался самыми опасными преступниками в Советском Союзе, в условиях крайне суровых даже по меркам ГУЛАГа. Даже по собственным документам ГУЛАГа, которые обычно преуменьшают смертность, с 1942 по 1954 год там умерло как минимум 20 тысяч заключенных5.

Но Воркута была не только лагерным комплексом. Она стала и советским моногородом (company town). Город был официально образован в 1943 году, а через десять лет, к моменту смерти Сталина, в нем находилось примерно столько же человек, сколько в лагерном комплексе. В 1961 году, когда убрали памятник Сталину, в Воркуте жило уже больше 183 тысяч человек – это был крупнейший город в Коми АССР6. В число горожан входили не только бывшие заключенные и ссыльные, но и молодые наемные работники со всего СССР, обслуживавшие новый важный источник угля для Северо-Западной России. К 1965 году в угольных шахтах этого региона добывали чуть больше 12 миллионов тонн каменного угля в год7. В 1975 году закончили постройку крупнейшей угольной шахты в Европе, «Воргашорской», с планируемой производительной мощностью в 4,5 миллиона тонн угля в год8. К тому времени Воркута стала желанным местом для тех, кто стремился воспользоваться социальным лифтом, поскольку различные пособия и премии позволяли получить достойную пенсию после сравнительно небольшой выслуги лет. Сам город стал чем-то вроде витрины советского образа жизни: Воркута в качестве процветающего промышленного города в тундре была призвана воплощать поразительные достижения СССР в освоении Крайнего Севера.

Эти два воплощения Воркуты часто трактуют как отдельные сущности. Взять хотя бы «Энциклопедию Республики Коми» 2001 года, где «Воркута» и «Воркутинский лагерь НКВД – МВД СССР» описаны в двух отдельных, никак не пересекающихся статьях9. На некоторых уровнях такой подход вполне правомерен, поскольку город Воркута и лагерный комплекс были полностью отделены друг от друга, по крайней мере на бумаге – с разными «жителями» и разными учреждениями, – и занимали разные географические пространства10. Кроме того, два периода истории Воркуты отделялись друг от друга единовременными политическими, социальными и экономическими переменами. К этим переменам относились отказ от массового террора, освобождение миллионов узников ГУЛАГа и фундаментальная трансформация советской системы лагерей. Перенос памятника Сталину в 1961 году свидетельствовал о ряде перемен и реформ после смерти Сталина в 1953 году, значительно изменивших Воркуту. Город в 1961 году мало напоминал самого себя десятилетней давности.

Но между двумя сторонами Воркуты существовала и значительная преемственность. Люди, учреждения и практики связывали эти два периода и размыкали границы, казавшиеся непроницаемыми. Десятки тысяч заключенных покинули Воркуту после освобождения из лагерей в пятидесятых годах и никогда больше не возвращались, но тысячи других остались рабочими в новом моногороде. Многие осели в городе надолго. Даже к началу XXI века в Воркуте все еще проживала небольшая, но значимая группа бывших заключенных. Преемственность сохранялась и между учреждениями. Угледобывающий трест, управлявший воркутинскими шахтами с пятидесятых годов по девяностые, был создан в сороковых годах параллельно с лагерным комплексом. Хотя его организация, кадры и место внутри государственной бюрократической системы значительно изменились в пятидесятых годах, все-таки многое «на земле» продолжало работать как раньше. Многие социальные практики тоже преодолели водораздел реформ послесталинской эпохи. Структура семей, дворов и трудовых коллективов десятилетиями несла отпечаток влияния лагерного комплекса. Таким образом, Воркута и жизнь ее обитателей с тридцатых годов до конца советской эпохи в чем-то менялись, а в чем-то оставались неизменными.

В этой книге я исследую социальную и экономическую историю Воркуты от основания первого лагерного пункта на берегах реки Воркуты в начале тридцатых годов до первого десятилетия XXI века. Таким образом я пытаюсь пересобрать ее фрагментированную историю. Я изучаю жизненный опыт разных групп, входивших в состав населения города в течение восьмидесяти с лишним лет его существования, – заключенных, ссыльных, бывших заключенных, служащих ГУЛАГа, комсомольцев-добровольцев, демобилизованных солдат и вольных мигрантов. По возможности я стараюсь рассказать истории этих групп через индивидуальные биографии. Нарратив о Воркуте XX–XXI веков – это нарратив и о том, как Советский Союз (и постсоветская Россия) стремились использовать природные ресурсы своих обширных внутренних территорий. Проект превращения Печорского угольного бассейна в ведущий центр угледобычи начался как попытка внутренней колонизации, где заключенные и ссыльные служили принудительными колонистами11. Хотя стратегия развития в последующие десятилетия значительно изменилась, энтузиазм и стремление преобразовать одну из самых экстремальных природных зон России в современный советский город все же не угасли. Лишь распад Советского Союза в 1991 году и последующие экономические реформы поставили под вопрос дальнейший рост и само существование города.

Изучая историю СССР через историю одного конкретного лагерного комплекса и города, я показываю многие важнейшие процессы и преобразования советской эпохи с локальной точки зрения. У такого подхода есть и достоинства, и недостатки. Сосредоточив внимание на сравнительно небольшой географической области, можно позволить себе расширить хронологический охват и изучить Воркуту в широком контексте советской и постсоветской истории. В научных монографиях зачастую помещают 1953 год в начало или в конец нарратива о послесталинской или сталинской эре, но здесь смерть Сталина помещена в середину. Это позволяет внимательнее изучить то, как линии преемственности и перемен проникают сквозь рубеж между сталинской и послесталинской эпохами. Тем самым в этой работе я предлагаю новый взгляд на то, как значительно, многомерно и порой непредсказуемо смерть Сталина изменила или не изменила жизни советских граждан. Кроме того, локальная точка зрения позволяет рассмотреть явления и процессы, которые легко упустить, если изучать историю страны или региона. Лучший пример тому – анализ судьбы бывших заключенных после смерти Сталина. Сложно понять, как они адаптировались к жизни на свободе в Советском Союзе, без понимания пронизывавших местную жизнь социальных взаимосвязей и разнообразных неформальных социальных практик. Как показали локальные исследования таких историков, как Стивен Коткин и Кейт Браун, при изучении истории отдельного города или местности можно открыть важные истины о самой сути жизни в СССР12.

Конечно, объем знаний, которые можно извлечь из локальной истории, серьезно ограничен. В конце концов, Воркута была всего лишь одним из десятков тысяч советских городов. Кроме того, некоторые аспекты ее истории уникальны: отдаленное местоположение, экстремальная природная среда, тот факт, что ее заселение началось в сталинскую эпоху, и ее тесная историческая связь с развитием обширной системы принудительного труда. Очевидно, Воркуту нельзя считать типичным советским городом. Но благодаря некоторым чертам, придающим Воркуте исключительность, она также является очень ценным объектом исследования, потому что из‑за них определенные явления становятся заметнее и понятнее. Например, Воркуту построили глубоко в тундре, где никогда не было постоянного населения, – посреди огромной территории, по которой ненцы-оленеводы пасли свои стада во время летних перекочевок13. Благодаря такому местоположению Воркута – хороший пример того, как советские руководители стремились трансформировать пространство путем колонизации и принудительного труда; но это же демонстрирует и пределы возможностей государства на пути к этой цели. С одной стороны, история Воркуты – это история конкретного места. Но если правильно вписать ее в более широкий контекст советской истории, нам откроется немало таких сторон Советского Союза, которые легко упустить в более масштабных исследованиях.