Читать книгу Любовницы Пикассо - - Страница 8

Отель «Дюкап» с фасадом выцветшего розового оттенка был большим и неопрятным, особенно теперь, когда его постоянные английские клиенты разъехались на летний сезон. Сад окаймляли пальмы, а огромные кусты алоэ усиливали тропическую атмосферу.

Мы убедили владельца, мсье Антуана Селла, не закрывать заведение. Он так высоко вскинул брови, что они исчезли под кепи у него на голове.

– Как, в июле и августе? В самую жару? – протестующе воскликнул он.

– Да, – настаивал Джеральд. – Пусть гостиница будет открыта в жару.

Банковский чек на сумму, превышавшую стоимость номеров даже в разгар сезона, быстро решил вопрос.

– Но как быть с персоналом? – выдвинул свой последний аргумент мсье. – Большинство сотрудников летом разъезжаются по домам…

– Нам понадобятся только повар и горничная, – заверила я. – О стирке мы договоримся в поселке, а за детьми будет присматривать няня.

– О-ла-ла! – Селла прижал кулаки к глазам, как будто собирался расплакаться от досады. – Ничего не получится.

Но он сворачивал и разворачивал чек, полученный от Джеральда. В итоге алчность победила.

– Ладно, я кого-нибудь найду. Но я не могу просить повара драить полы и ванны.

– Это наша забота, – пообещала я. – Мы тоже кого-нибудь найдем.

Вскоре мы с Джеральдом создали в гостинице маленький мир, наполненный светом и теплом, с послеполуденными сиестами, тихими беседами на крыльце по вечерам, ароматом дикого тимьяна и лаванды, разлитым в воздухе. Мы снова завели привычку держаться за руки, от которой отказались в Париже, где люди ходили слишком быстро и были вечно заняты.

Утром после овсянки и зарядки на пляже Джеральд с детьми устраивали комичную серию вольных упражнений, за которыми я наблюдала из шезлонга, считая себя счастливейшей женщиной в мире. Во второй половине дня няня уводила детей помыться и поспать, Джеральд работал над набросками для новых балетных декораций, а я изучала окрестности, разъезжая на поездах и автобусах, а иногда проходя пешком целые мили, чтобы увидеть замок Гримальди, прогуляться по крошечным серым улочкам Ванса с их средневековыми арочными контрфорсами и полюбоваться готической церковью Ле-Бар-сюр-Лу с ее росписями, изображавшими пляску смерти.

Когда мы приехали, маленький пляж возле гостиницы был покрыт толстым слоем водорослей. Люди в Антибе не купались в океане – так зачем было чистить его? Но Джеральд хотел иметь пляж для нас, поэтому стал работать граблями, убирая мусор и водоросли, и вскоре у нас появилась полоска чистого мягкого песка для пляжных полотенец и детских игр.

Ночью, после очередного дня солнца и океана, музыки волн и смеха моих уже загорелых детей, я лежала рядом с Джеральдом, слушая его ровное дыхание и редкое бормотание спящих детей. Ощущение ранее невиданного довольства окутывало меня, словно мягкое одеяло. «Пусть это продлится», – молилась я.

Жизнь в Париже была запутанной и лихорадочной: слишком много вечеринок, музыки, коктейлей, громких ссор, заканчивавшихся лицемерными объятиями, и прогулок по брусчатым мостовым на рассвете, когда мы убеждались в том, что все гости направляются в нужные стороны.

* * *

– Джеральд, отложи почту и поешь, – сказала я в наш четвертый вечер на мысе Антиб, развернула салфетку и протянула ему. – Мы начнем с омлета, а потом есть еще тресковое пюре с приправами.

Мы ужинали поздним вечером за маленьким столом, выставленным на веранду. Дети спали наверху. Мы держались за руки и слушали отдаленный шорох прибоя и ночные песни сверчков, легкий шелест пальмовых листьев под дуновением ветерка. С кухни иногда доносился звон посуды и недовольные возгласы. Повариха, подкупленная нами для продолжения службы, часто жаловалась на то, что ей приходится ездить на работу из дома старшей сестры. Но, думаю, втайне она была довольна, поскольку у ее сестры было семеро детей.

Теперь эта мадам Лоррен вышла на веранду и уставилась на наши тарелки. Она пробормотала что-то непонятное, и новая помощница вышла из ее массивной тени.

– Меня зовут Анна, – застенчиво сказала девушка.

В летнем платье с оборками и надетым сверху белым передником она выглядела иначе. Ее волосы были заплетены в косы, которые спускались почти до талии. Сейчас она выглядела значительно моложе – немногим старше девочки.

– Анна, – сказала я, – надеюсь, тебе будет хорошо здесь.

Я выразительно посмотрела на повариху, взглядом намекая, что она должна относиться к этой девушке по-доброму, но та проигнорировала меня. У себя на кухне она была олицетворением закона и порядка.

Повариха снова быстро забормотала на непонятном диалекте.

– Она говорит, что вы должны есть быстро, пока горячее, – сообщила Анна. – Иначе можно получить расстройство желудка.

Повариха кивнула так энергично, что уперлась подбородком в грудь. Анна подошла к столу и ловко разлила по бокалам розовое вино, не пролив ни капли. У нее была хорошая выучка.

– Что-нибудь еще? – спросила она и отступила в тень.

В ее манере ощущалась некая скрытность. Отдельные фрагменты не складывались, как на кубистской картине со множеством острых углов.

– У тебя превосходный английский, – сказала я, и она услышала вопросительную интонацию в моем голосе. Откуда у нее такие языковые навыки?

Она слишком долго раздумывала над ответом. Я знала, что любые ее слова теперь будут ложью. Она тоже это понимала, поэтому промолчала.

Но я заметила, куда был направлен ее взгляд: на нитку жемчуга, которую я носила всегда, даже на пляже.

Я рефлекторно прикоснулась к бусам. Нужно быть осторожной и запереть их на ночь – единственное время, когда я не ношу их. Анна увидела этот жест и вздрогнула, как будто кража уже состоялась и обвинение было оглашено. Ее глаза, смотревшие из тени, оскорбленно распахнулись, отчего мне вдруг захотелось извиниться. Но за что?

Мне стало не по себе. Эта девушка была гордой и чувствительной, она легко обижалась. «Неприятности, – подумала я, глядя на нее. – Вот и неприятности».

Это ощущение со временем уменьшилось: мы привыкли к новому распорядку, завтраку на кухне и корзинкам, которые она приносила во время наших долгих дней на пляже. Дети не стеснялись Анны и доверяли ей, поэтому стала и я.

Мы провели несколько недель в сонном блаженстве Антиба – в гостинице и на пляже. Время как будто остановилось, и мне хотелось, чтобы так продолжалось вечно: «Возможно, я нашла то, что искала». Я никогда не чувствовала себя такой счастливой, несмотря на редкие вспышки беспокойства, доставляемого этой девушкой.

Однажды ночью я проснулась от тягостного сна, где убегала от невидимой угрозы, и села в постели. Я слышала голоса на веранде, хлопок двери автомобиля. «Кто мог приехать в такое позднее время?» – сонно подумала я, но рука Джеральда потянулась ко мне, и я прикорнула у него на груди. Потом я почти сразу заснула.

Когда я пошла на пляж на следующее утро, там находилась другая семья. Мужчина, стоявший ко мне спиной, раскладывал шезлонг. Его жена зачем-то носила парусиновый костюм. Рядом вертелся чернявый мальчишка в сопровождении всклокоченной молодой женщины – очевидно, няни, – а поодаль стояла женщина старшего возраста в длинном темном платье вдовы.

Значит, мсье Селла нашел других клиентов? В конце концов, это была его гостиница… Мы не просили его закрывать это место для всех остальных. Тем не менее я испытывала разочарование. Незнакомые люди нарушат наше уединение! Детям придется вести себя тихо за столом и не бегать по коридорам, а Джеральду – надевать халат поверх купального костюма, когда он будет выходить на пляж.

– Мама, кто это? – маленькая Гонория потянула меня за руку. – Почему они на нашем пляже? – возмутилась она.

– Пляж не принадлежит нам, дорогая, – сказала я, хотя уже привыкла считать его своим.

Четырехлетний Беот с игрушечным ведерком и лопаткой и трехлетний Патрик на руках у няни указывали на маленького мальчика, игравшего на берегу. Но сначала я обратила внимание на мужчину, который устроился в шезлонге. Он носил тельняшку, а над его головой курился сигаретный дымок. Он расположился спиной ко мне, но я уже знала, кто это такой.

Маленький сын Пабло, одетый в полосатый купальный костюмчик и резиновые галоши, бегал взад-вперед между краем воды и своим отцом.

Должно быть, Пабло, как и я, ощутил почти неуловимую перемену – движение воздуха, когда на сцене появляется кто-то еще. Он повернулся и смерил нас долгим взглядом, прежде чем помахать рукой. Черноволосая Ольга, жестко выпрямившая спину, посмотрела на нас с одеяла, расстеленного на песке. Она даже не пошевелилась.

– Доброе утро! – с деланым дружелюбием поздоровалась я. – Какая неожиданность!

– Да уж, – сварливо пробормотала Ольга.

Пабло встал с шезлонга и подошел ко мне так близко, что я видела золотистые крапинки в его черных глазах. Мне показалось, как будто он снова набросил пиджак мне на плечи, и я снова ощутила запах трубочного табака и скипидара, который был запахом Пикассо. Значит, он последовал за нами? Я смутно припомнила, что он иногда посещал Лазурный Берег вместе с семьей. Но приехать именно на этот пляж…

– Какой сюрприз! – тупо повторила я.

– Разве? – Он пристально посмотрел на меня.

– Я хочу купаться! – Гонория потянула меня за руку.

– Конечно, милая. – Я улыбнулась Ольге и расстелила купальное полотенце в добрых десяти футах от ее одеяла, насколько позволял маленький участок пляжа, расчищенный Джеральдом.

– Мы здесь ненадолго, – сказала Ольга, не глядя ни на кого в особенности. – На несколько дней.

Она повернула пляжный зонт, воткнутый в песок, чтобы тень падала на ее лицо.

– На несколько недель, – поправил Пабло. – С моей матерью, которая приехала из Испании. – Он указал на пожилую женщину в черном, сидевшую на раскладном стуле по другую сторону от Ольги, как будто я не заметила ее раньше. – Она еще не встречалась с моим сыном, так что это будут их общие каникулы.

Ольга закатила глаза и стала размазывать крем от солнца по своим обнаженным плечам.

Пабло помог мне расправить углы полотенца, потом вернулся к маленькому Пикассо на пляже. Мы разграничили территорию, словно маленькие армии.

– Доброе утро, сеньора! – обратилась я к матери Пабло.

Она кивнула и вернулась к вязанию, которое принесла с собой.

– Она не говорит по-английски или по-французски, – сообщил Пабло. – Только по-испански.

Гонория, недовольная таким оборотом событий – новым товарищем по играм для ее братьев, но не для нее самой, – собрала ракушки и начала раскладывать их в линию между нашими полотенцами, проводя четкую границу.

Я раскрыла книгу, которую принесла с собой, и изобразила, что читаю, пока Гонория, которой надоело устанавливать границы, плескалась в волнах, периодически возвращаясь на берег. Беот и Патрик со своими ведерками строили песчаную крепость вместе с Полем.

Пабло и Ольга перешептывались между собой, издавая жужжащие звуки, словно рассерженные пчелы. Я заставила себя смотреть только на волны, на рыбачьи лодки, покачивавшиеся у бирюзового горизонта. Постепенно я вошла в состояние, когда человек больше спит, нежели бодрствует, и детские возгласы смешивались с шумом прибоя в мимолетных видениях. Видениях о полете.

В середине утра к нам присоединился Джеральд, надевший длинные плавки и с полотенцем на плечах. Он трудился в небольшом сарае, который приспособил под художественную мастерскую, и напряженно хмурился, как будто утренняя работа не задалась. Он нахмурился еще сильнее, но потом просветлел, когда узнал мужа, жену и ребенка. Джеральд радостно обнял Пабло и расцеловал его в щеки на парижский манер.

Потом они похлопали друг друга по спине с рассеянным видом, как делают добрые друзья, которые не хотят открыто проявлять свои чувства.

– Пляжные этюды? – поинтересовался Джеральд. – Приехали поработать?

Во время одного из визитов Джеральда в студию Пабло серой парижской зимой он увидел несколько пляжных картин прошлого года: обнаженные купальщицы с удлиненными ногами и крошечными головами, так что для зрителя они одновременно находились далеко и близко. Пабло рассказал ему о кошмаре, который часто снился ему в детстве: как будто его руки и ноги вырастают до чудовищных размеров, и с окружающими людьми происходят такие же болезненные превращения.

– Поработать, как всегда, – ответил Пабло. – И немного развлечься[34].

Он не смотрел на меня, произнося эти слова, но от этого их эффект не уменьшился.

– Тебе холодно, дорогая? – спросил Джеральд и набросил мне на плечи свое полотенце. – У тебя мурашки.

Джеральд и Пабло пошли купаться, а в промежутках между заплывами помогали мальчикам строить песчаный замок. Я задремала в шезлонге под убаюкивающий плеск океанских волн.

– Над чем ты смеешься, Сара? – спросил Джеральд, вставший надо мной.

Соленые брызги с его волос разбудили меня. Тень от его лица упала на мое; планета, создавшая наше личное солнечное затмение.

– Лобстеры, – сказала я. – Только лобстеры!

– Это то, что будет на ужин? К тому времени я измучаюсь от голода.

– Ты вечно голоден.

И слава богу! Хороший аппетит говорил о крепком здоровье, а я боялась болезней в нашей семье больше, чем преисподней, если такое место существует на самом деле.

– Нет, сегодня вечером – никаких лобстеров. Будет жареный палтус с цветками кабачка, – добавила я и сразу забеспокоилась, что, возможно, Ольга не любит жареного палтуса и потребует чего-то еще.

Если они с Пабло остановились в гостинице, то, скорее всего, и столоваться будут там. Мне придется советоваться с ней насчет меню, а она захочет жирную парижскую еду – икру, ягненка и густые соусы к овощам, а не легкую прованскую кухню с обилием морепродуктов.