Читать книгу Золочёные горы - - Страница 8

Герцог прибыл в жуткой суматохе в пятницу вечером с гостями из Нью-Йорка.

– Важные гости, – бросил он Инге. В те выходные я находилась в задней части дома, и мне не удалось взглянуть на ее мужа. Я только слышала его громкий голос, чиханье и хриплый смех курильщика. Я радовалась тому, что Наджент отправила меня на кухню к Истер, а сама ушла в воскресенье утром в церковь с сестрами-хорватками. Инга каталась верхом со своим инструктором. И я вскочила, услышав звон колокольчика с нижнего этажа.

– Это Паджетт-старший, – недовольно проворчала Истер. – Сходи узнай, чего ему нужно.

Я спустилась в своем переднике вниз, на новую для меня территорию, представляя нижний этаж сырым подвалом с крысами и скелетами. Но там располагались гостиная и игровая комната с бильярдным столом – огромным, как телега для сена. Красные кожаные кресла стояли возле камина, со стен таращились лосиные головы. Повсюду стояли латунные плевательницы. Фишки и карты горкой лежали на комоде. Я свернула не туда и оказалась в винном погребе. Колокольчик зазвонил снова, и я прошла в конец коридора, дойдя до рабочих кабинетов: в воскресенье они пустовали. За ними находилось святилище герцога Джерома Паджетта, дверь была приоткрыта.

Он говорил по телефону и пальцем сделал мне знак подождать. Я стояла снаружи, наблюдая за ним. У герцога была большая седая голова. Жесткие щеточки бровей возвышались над очками, цеплявшимися за выдающиеся уши, напоминающие лопасти пропеллера. В зубах под роскошными усами была зажата сигарета. Дымок кружился над трубкой, в которую герцог громко выражал свое возмущение:

– Как, черт возьми, вы собираетесь осуществить поставку в Кливленд к октябрю, если железная дорога до сих пор не готова? Решите вопрос, полковник. Велите этим свиньям уняться, а то только пьянствовать умеют. Разместите их в палатках. Не замерзнут, они же теплокровные. Черт подери, Боулз. Если не сможете уладить вопрос, я решу его без вас. Выгоните бунтарей из города. В десять часов здесь. Да, в «Лосином роге».

Что он имел в виду, велев выгнать бунтарей из города? Речь шла про Лонагана? Или про отца?

Мистер Паджетт бросил трубку.

– Проклятье.

– Вы звонили наверх, сэр?

Он вздрогнул.

– Ты не та девчонка из Богемии, как там ее зовут?

– Нет, сэр. Я Сильви Пеллетье, секретарь миссис Паджетт.

– Что ж, рад знакомству, мисс Пеллетье. – Он вытянул руки, растопырил пальцы и похрустел костяшками. – Отзывы о тебе исключительно положительные. Супруга довольна. Продолжай так же хорошо работать, и я тебя отблагодарю. – По-виргински мягкие гласные в его речи звучали очень приятно для уха. – Пожалуйста, попроси Истер подать мне завтрак. А в полдень подать обед на трех человек. Спасибо.

– Он просит завтрак, – сказала я, вернувшись в кухню.

Истер все еще выглядела сердитой, она взбивала яйца и нарезала зелень, громко стуча ножом. Когда я прошла у нее за спиной, чтобы поставить на стол поднос, она сделала нечто поразившее меня. Не забуду этого до конца дней. Она откашлялась в ладонь. Потом стряхнула струйку слюны прямо во взбитые яйца и яростно взболтала их вилкой. Она не знала, что я за ней наблюдаю. Может, мне показалось? Я не верила своим глазам. Она встряхнула сковородку и влила в нее яйца, добавила чеддер и выложила золотистый омлет на тарелку, украсив петрушкой и ломтиком апельсина, нарезанным в форме цветка.

– Держи, – сказала она с довольным видом. – Особое блюдо для герцога.

Я отнесла поднос вниз, опасаясь споткнуться после пережитого волнения. Я ничего еще не смыслила в мести и не знала причин поступка Истер. Но с того утра стала пристальнее за ней наблюдать, чтобы все разузнать.

Мистер Паджетт занимался делами, разложив перед носом бумаги. Пока я наливала кофе, он встал и, читая документ, прошел в угол комнаты. Там он сдвинул красную штору, и за ней появилась тяжелая стальная дверь, окрашенная в черный цвет. На двери красовался золотой герб в виде дерущихся львов на щите. В центре двери виднелся хитроумный замок. Он рассеянно покрутил диск, потом остановился и заметил мое присутствие.

– На этом все, – улыбнулся он, отпуская меня. – Премного благодарен.

Был ли он добр? Он казался таким, когда тихо присвистывал вполголоса. Он сказал, что отзывы обо мне положительные, и этим начал мне нравиться. Но я не посмела бы ни слова сказать о подпорченной яичнице. Ни ему, ни самой Истер.

Вместо этого я спросила ее о металлической двери:

– Куда она ведет?

– К деньгам, конечно, милочка, – ответила Истер. – Этот сейф из стали и бетона. Туда не проникнуть, разве что с помощью динамита.

Но, как мне предстояло узнать, имелся более простой способ войти. С первого раза, как я его увидела, я грезила об этом сейфе. Несомненно, там хранились горы золотых слитков и драгоценностей, как в пещере Али-Бабы и сорока разбойников.

Через час Истер отправила меня вниз забрать поднос. Герцог разговаривал с полковником Боулзом и еще одним человеком – Джуно Тарбушем, начальником каменоломни. Тот приоделся по такому случаю, нацепив жилет и галстук.

– Ваш сын прекрасно работает, – пробормотал Тарбуш голосом таким же масляным, как и его волосы. – Парни в каменоломне обожают Джаспера.

– Он там не для того, чтобы заводить приятелей, – заметил герцог.

– Ну, он любит поболтать, – ухмыльнулся Тарбуш. – Он же юный профессор.

– Сделай все возможное, чтобы излечить его от этого, – велел герцог.

– Мы вобьем каплю здравого смысла ему в голову, – заверил Тарбуш.

– Когда дойдет до вбивания здравомыслия в головы, – рассмеялся Боулз, – буду знать, к кому обратиться.

– Ко мне, – подтвердил Тарбуш, – а я обращусь к «пинкертонам».

– Лучшее агентство в США для найма мускулистых ребят, – согласился Боулз.

Герцог Паджетт изучил тыльную сторону своих пухлых пальцев.

– Никто из этих профсоюзных мерзавцев и на минуту не задержится в городе, всем ясно? – Он повернулся ко мне.

Я чуть не подпрыгнула от мысли, что он заметил мое волнение при упоминании «пинкертонов» и профсоюзных мерзавцев. Что, если мой отец в опасности? Мне хотелось предупредить его или рассказать все К. Т. Но я не могла позволить себе потерять пять долларов в неделю. Я оказалась в ловушке родственных чувств и привязанностей.

– Нельзя ли принести джентльменам еще кофе? – спросил герцог.

– О, боншуур, Сильви, – произнес, сияя, Боулз. – Комент аллей ву?[70]

– Bien, merci[71]. Спасибо, сэр.

Герцог рассмеялся.

– Ох уж эти девчонки. Жена не может без своих французских мадемуазелей.

– Моя жена заговорит до смерти даже слона, – заявил полковник.

– И у моей в подругах целая стая говорливых гусынь, отвечаю, – поддержал Тарбуш.

Мужчины громко расхохотались. Я разливала кофе и раздумывала, что произойдет, если случайно пролить кипящую жидкость им на брюки. Представляю, как они вскочат и загогочут, словно стая гусынь. Зернышко негодования во мне росло.

На следующий день я печатала корреспонденцию Инги в оранжерее.

– Юная леди! Неужели необходимо производить столь адский шум? – в дверях появился герцог с сигаретой в зубах.

– Простите, сэр, я печатала…

Он потер голову и сунул сигарету в горшок с папоротником.

– Извините мою вспыльчивость, мисс. Я переутомился. – Он удалился с жидкой улыбочкой на лице.

– Где же мне печатать? – спросила я позже Ингу.

– Не обращай внимания, – ответила она. – Он надолго не задержится. И потом, он всегда в своей конторе на шлифовальной фабрике. Он очень озабочен финансами. И к тому же железная дорога не готова, и он не доволен. Шуми пока хочешь.

– Сколько хочешь, – поправила я.

В огромном доме стояла обволакивающая тишина, прорезаемая лишь звуком колокольчика, когда вызывали слуг, приглушенными шагами в задней части дома и бренчанием пианино Инги. В Картонном дворце ночью слышался только легкий ветер, возня животных на улице, а еще смех из мужской половины, где садовники пили виски. Доносившиеся оттуда запах табака и звон гитары наполняли темноту ощущением одиночества. Я с нетерпением ждала, когда можно будет вернуться на кухню, где я по вечерам помогала Истер Грейди, к лязгу кастрюль и грому посуды.

Правду говоря, она помогала мне больше. В то лето она научила меня печь разные вкусности. Научила готовить такие блюда, как свиной студень с кукурузной мукой, пирог со сладким картофелем, ветчину с густой подливкой, устричную начинку. Эти рецепты помогали мне почувствовать себя американкой, хотя Истер показала мне и как готовить рыбу en croûte[72], как делать roux[73] – французские блюда, о которых я раньше не слышала, для которых требовалась недельная порция масла. От Истер я узнала о том, что еду можно украшать.

– Вкус лучше, если вид красивый, – объяснила она.

– Откуда ты все это узнала? – восхищенно спросила я.

– От старой женщины из Гваделупы, что работала в Белль-Глейд, пока не хлопнулась замертво возле плиты. Дедуля генерал Паджетт заявил, что она умерла, взбивая сливки, но это случилось оттого, что он собственноручно взбил ей спину хлыстом. – Она рассекла дыню пополам огромным ножом.

Теперь я знаю о возмездии следующее: в ход идут подручные средства. Вскоре мне предстояло найти свои. У Истер была еда и кухонная утварь. Учитывая то, что мне стало известно о герцоге Паджетте, я не осудила бы ее, подсыпь она мышьяк ему в жаркое, но она не отравила его и не разбила драгоценный фарфор. Она запекала месть в яичницу.

Несмотря на перенесенные ею беды, она осталась доброй. И была сама себе госпожа. Крошечная пчелка, целый день шинкующая овощи, замешивающая тесто, моющая кастрюли. Мускулы так и играли на ее проворных руках. Она заботилась о нас. Когда Альбина простужалась или я страдала от головной боли или женских дней, у нее всегда находилось чудодейственное лекарство, какая-нибудь трава или чай. Если я роняла и разбивала тарелку, она только утешала:

– Не страшно, просто подмети.

Если миссис Наджент бранила одну из нас, Истер всегда совала нам при этом кусочек сахара в карман и озорно подмигивала. Пока мы работали вместе, я задавала вопросы и слушала ее истории: как она собирала в детстве яйца вместе с сестрой по утрам в милой Виргинии, как они плескались в реке.

– В той же реке мои мальчики играли с мастером Джейсом.

– У вас два сына? – спросила я.

– Калеб и Маркус. Жуткие были озорники. Джаспер однажды застрял посреди ручья. Совсем еще махонький был. Калеб полез за ним, чтобы вытащить. И представляешь, Маркус сунулся за ним следом, и вот уже оба мальчугана вопят от страха. И Калеб спас обоих! Схватил каждого под мышку и вытащил на твердую землю, как Моисея. – Она покачала головой и улыбнулась, погрузившись в воспоминания.

Я придумывала причины, чтобы подойти к кухонной столешнице: все время нарезала что-нибудь, лишь бы послушать ее болтовню.

– А откуда ты и твои родные? – спросила она как-то днем. – Из Канады вроде?

– Родители из Канады. А я родилась здесь, в Вермонте.

– Что готовит твоя мать?

Я рассказала: soupe aus pois, boudin, pâté chinois, ragoût de boulettes, pattes de cochon[74].

Она рассмеялась.

– Что это еще за штуковина?

– Свиные ножки.

– Паджетты такое не едят, – она снова рассмеялась. – Есть у тебя брат? Сестры?

– Двое братьев, – ответила я. – А у вас есть сестра или…

– Два брата. – Немного помолчав, она добавила: – Тилли, мою сестру, продали и увезли.

Воздух стал густым от ее слов. Словно она рассказала небылицу, обернувшуюся правдой. Словно человек-волк пролетел по воздуху в своем выдолбленном каноэ и украл ребенка, украл счастье у семьи.

– Продали и увезли, – повторила она, продолжая чистить картошку. Кожура и глазки́ падали в раковину.

Это была трагедия из ее прошлого. Личное дело. Мое воспитание и инстинкт громко кричали мне: «не суйся», но меня терзало любопытство. К. Т. Редмонд учила меня задавать вопросы, но я с трудом заставила себя применить это правило к Истер, меня удерживало что-то трудно объяснимое. Возможно, страх. Возможно, лучше ничего не знать. Лучше для меня? Или для Истер? Колечки морковной кожуры падали из-под моего ножа. Мы продолжали работать молча, но я надеялась, что рассказ сам польется из ее уст, как рецепты и советы, словно отжатый апельсиновый сок.

Через минуту она тяжело вздохнула.

– Тилли еще не исполнилось десяти, когда Паджетт продал ее. Отец герцога, генерал Паджетт. – Она выковырнула глазок из картофелины.

– Сколько вам было лет? – осторожно поинтересовалась я. – Ничего, что я спрашиваю?

– Четыре или пять, – ответила она. – Я не против рассказать обо всем. Тебе следует знать. Так я всегда и говорила господину Джейсу: не притворяйтесь, что этого не произошло. Мы видели все своими глазами.

– Видели?

– Тилли забрали у нас и продали вместе с шестью другими неграми из Бель-Глейд, чтобы оплатить карточные долги. Старик Паджетт отправил их пешком от ворот до самой Луизианы.

– Они шли пешком? Из Виргинии в Луизиану?

– Так мы слышали. – Истер нарезала картошку белоснежными кружками.

– Тилли вам не писала?

Истер уставилась на меня как на умалишенную. Она разложила картофельные кружочки словно лепестки розы, слегка перекрывая друг друга, потом залила их смесью молока и муки.

– Когда господин Джейс был маленьким, он все время досаждал мне из-за этой истории. Обещал однажды найти Тилли. Мальчик всегда вел себя словно взрослый, подражал отцу. У него доброе сердце, это правда, но как ребенок может отправиться в Луизиану? И как найти иголку в стоге сена?

– В Луизиане много акадийцев, – заметила я рассеянно. – Они из французов, как и мои родители.

И я зачем-то рассказала ей историю английских янки, выгнавших французов-акадийцев из Квебека и отбросивших их к морю.

– Они были свободными? – резко спросила она.

– Да, но… – я осеклась, осознав, что это не одно и то же. Неэквивалентная степень несправедливости. – Их заставили бросить свои дома и мигрировать на Юг, – пояснила я. – В Вермонт, Мэн и Луизиану.

– То есть у твоей семьи есть родня в Луизиане? И их можно попросить узнать о мисс Тилли Паджетт, проданной из Ричмонда примерно в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году?

– С тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года прошло много времени.

– Не для меня, – возразила она.