Читать книгу Воспоминания. Странники поневоле. Книга 3 - - Страница 11

Медицинский осмотр прошел при относительном порядке. Осматривал английский военный врач. Нас всех записали годными на посадку. Но что творилось на следующий день при посадке – трудно описать. Народу было видимо невидимо. Все хотели ехать, но не всех пускали. Как мы друг друга не потеряли – просто не знаю.

Наконец сняли трап, дали гудок и мы медленно стали отплывать.

Разместили нас в трюме. Спали мы все вповалку на полу на чем-то вроде тюфяков. Ели за большими столами, вдоль которых стояли скамейки. Каждая семья выбрала себе угол и, когда все ложились спать, пройти между спящими было почти невозможно. Кормили нас плохо. Галеты были с червями, чай не чай, а помои, как говорил дядя Сережа. Детям выдавалось сгущенное молоко в банках, которое Ценка не хотела пить, прося «молока от коровушки». Трудно было нашим бедным родителям. Но хуже всего приходилось дедушке. Трюм, в котором мы ехали, кишел вшами. Они залезали ему под гипс, а он не мог ни извлечь их оттуда, ни почесаться. Для нас же, детей, эти букашки были предметом забавы. Поскольку они ползали и по полу и по скамейкам, мы, выбирая себе из самых жирных по вше, устраивали гонки. Мама знала немного итальянский язык и благодаря этому к ней очень доброжелательно относились повара, которые все были итальянцами. На кухню она ходила за кипятком и часто возвращалась оттуда с котлетками для нас. В качестве мяса мы получали только corned beef11, что, пожалуй было самое вкусное из однообразного обеда. Суп, как и чай, тоже носил кличку «помои». Вот так мы плыли пять или шесть дней. В начале путешествия море было тихое, погода ясная и мы часто выходили на палубу. Потом началась самая плохая из качек – мертвая зыбь. Многие стали страдать морской болезнью. Людей рвало тут же и все это текло, увы, в наш угол, поскольку пол трюма был с уклоном в нашу сторону. Нас трех старших тоже начало мутить. Мама вывела нас на палубу и уложила на стоявшую там чью-то раскладушку. Не успели мы лечь, как появился матрос и стал нас оттуда гнать. Оказалось, что раскладушка принадлежит капитану. Нам было очень плохо, но мы послушно стали подниматься. Тут на наше счастье подошел какой-то высший чин, может быть даже сам капитан, и велел нас не трогать. Помню, как я старалась не смотреть на горизонт, от движения которого вверх и вниз меня начинало тошнить. Понемногу мы заснули. Проснулась я от какого-то над нами разговора на непонятном языке. Несколько английских офицеров стояли вокруг нас и щелкали аппаратами. После сна нам стало лучше, а потом и качка прекратилась.

Раз утром, вернувшись из кухни с кипятком и очередным угощением для нас, мама сказала: «Пейте быстренько чай и идем на палубу. Мы подходим к Константинополю, удивительно красиво». Мы не заставили себя долго ждать и, управившись с завтраком, кинулись наверх. Вид был потрясающий. Гладкое синее море и на горизонте белые минареты с золоченным куполом ай-Софии. Все это освещалось косыми лучами встающего солнца.

На нашем пароходе зверствовал сыпной тиф. Многим было очень плохо, но никого из нас эта страшная болезнь не коснулась. Никто не заболел. Из-за эпидемии нашему пароходу пришлось, не подходя к гавани, стать на рейде. Город нас не принимал. Сколько мы простояли на рейде не помню. Помню только, что публика на пароходе сильно волновалась. «Нас отправят обратно в Новороссийск». Но обратно нас не отправили. Пока мы стояли к пароходу подплывали на лодках турки в красных фесках с полными корзинами всевозможных продуктов и фруктов. Тут были всякого рода булочки, конфеты, рахат-лукум, халва, апельсины, мандарины… Бедные изголодавшиеся беженцы, чтобы получить хоть что-нибудь из этих лакомств, снимали с себя часы, браслеты, кольца, отдавали что имели в качестве монет. Среди этих турецких коммерсантов были такие ловкачи, которые, если монета падала в воду, ныряли и ловили ее под водой. Нам, детям, было очень забавно это наблюдать. Погода все время стояла солнечная, яркая, и мы в наш грязный трюм почти не спускались.

По-видимому, команда парохода вела переговоры с турецкими властями и, не до чего не договорившись, повела нас в Грецию. В один прекрасный день мы снялись с якоря и направились не назад в Новороссийск, а через Босфор и Мраморное море. Это море вполне заслуживает свое название. Оно блестело на солнце, переливаясь множеством голубых, синих, зеленых, серых тонов, и действительно казалось сделанным из мрамора. Мы стояли на палубе с нашими милыми веселыми, глубоко понимающими красоту, матерью и тетей Катрусей и наблюдали сначала за тем, как удалялся, блестя на солнце, красавец Константинополь, а потом как переливалось всевозможными цветами море. Теперь нас везли в Салоники. Как и перед Константинополем мы встали на якорь, не доходя до гавани. С парохода нас группами стал снимать катер и отвозить на один из множества рассыпанных по Эгейскому морю островов. Там нас подвергли дезинфекции. Мужчин направили в одно помещение, женщин и детей в другое. За нас взялась энергичная коротконогая гречанка, которая, понукая нас как стадо овец, заставила раздеться и, намылив карболовым мылом, отправила под душ. Никогда прежде я не сталкивалась с таким грубым обращением и запомнила эту гречанку на всю жизнь. Вещи наши были пропущены сквозь пар, отчего сильно пострадали башмаки и кожаные портсигары у мужчин. Дядя Сережа не мог прийти в себя от негодования. Во-первых, когда он был под душем весь намыленный, прекратилась вода, и ему пришлось вытереться мыльным, от чего от него сильно пахло карболкой и, во-вторых, его любимый кожаный портсигар съежился, а забытые в нем папиросы погибли.

Продезинфицированных, чистеньких, нас на катере отвезли в Салоники, посадили в теплушки и через Ниш отправили в Белград, столицу королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (С.Х.С.), как тогда называлась Югославия12. Королем этого государства был Александр Карагеоргиевич13. В бытность свою наследником он учился в Петербурге в Пажеском корпусе, жил во дворце, дружил с царскими детьми. Его глубоко потряс расстрел всей царской семьи, и он принял живейшее участие в судьбе русских беженцев. Ни одна страна не встречала бежавших от революции русских так как его страна. На границе был устроен банкет, произносились речи и поднимались заздравные кубки.