Читать книгу Россия. Путь к Просвещению. Том 2 - - Страница 10

Мы не знаем, когда Фонвизин написал «Недоросля». Пигарев относит начало работы над пьесой к лету 1779 года. Основанием для такого заключения послужило свидетельство друга Фонвизина, И. А. Дмитриевского, который в том году сообщал: «Денис Иванович пишет комедию с великим успехом» [Пигарев 1954: 151]. Макогоненко утверждает, что Фонвизин закончил сочинение «в конце 1781 года» [Макогоненко 1961: 261], а Пигарев – что пьеса была закончена только в январе – феврале 1782 года. Один из современников Фонвизина сообщал о завершении работы над комедией в письме от 11 марта 1782 года [Пигарев 1954: 151]. В 1782 году Фонвизин пытался организовать театральное представление. Впервые «Недоросль» появился на сцене в Петербурге, 24 сентября 1782 года. В Москве, несмотря на все усилия Фонвизина, пьесу поставили только в мае 1783 года, а затем она шла в основном в домашних театрах, а не на публичной сцене [Рассадин 2008: 251–253].

История создания «Недоросля» и его первых представлений интересна тем, что она, вероятно, совпала по времени с разработкой Фонвизиным и Паниным конституционного проекта. Потеряв расположение Екатерины, Панин с конца апреля 1781 года взял трехмесячный отпуск с государственной службы. Вернувшись в сентябре 1781 года из отпуска в столицу, Панин был лишен привилегии прямого доступа к императрице [Рассадин 2008: 245–246]. Если Панин в этот момент приступил к разработке проекта основных законов, а Фонвизин в это же время (осенью – зимой 1781/82 годов) заканчивал пьесу, то можно предположить, что «Недоросль» и «Рассуждение о непременных государственных законах» были задуманы практически одновременно. Если же Фонвизин написал «Недоросль» непосредственно перед тем, как приступить к составлению «Рассуждения», то пьесу можно рассматривать как промежуточный этап между его французскими письмами и подготовкой конституционного проекта. В любом случае краткий временной промежуток между политическим трудом Фонвизина и его драматическим шедевром требует анализа.

Слово «недоросль» в переводе на английский относится к молодому человеку, не достигшему совершеннолетия, не имеющему права вступать в брак, заключать договоры или (в применении к нашему времени) голосовать; либо не достигшему зрелости, не отвечающему за свои поступки и нуждающемуся в дополнительном образовании, чтобы начать исполнять обязанности взрослого человека. Выбранное Фонвизиным слово «недоросль», безусловно, подразумевает как правовую, так и духовную незрелость такого рода, но также оно является термином, обозначавшим юношу дворянского происхождения, еще недостаточного взрослого для поступления на государственную службу. Если во времена Петра I юноша мог поступить на службу не ранее 15 лет, то во времена Екатерины – не ранее 18. Поскольку при Петре служба для дворян была всеобщей обязанностью, термин «недоросли» во множественном числе применялся ко всей совокупности несовершеннолетних дворян и обозначал их отношение к государству, то есть обязанность служить в будущем. Таким образом, при Петре термин «недоросль» по определению имел политическую окраску, которая во времена Екатерины сохранялась, но уже становилась архаичной, поскольку обязательная государственная служба для дворян была отменена в 1762 году. Иными словами, термин «недоросль» в то время переходил из политико-правового лексикона в социальный. В самой его истории запечатлелось одно из главных различий между петровской и екатерининской эпохами.

В отличие от «Бригадира», в котором было всего семь основных персонажей, все из которых были дворянами, в «Недоросле» Фонвизин вывел на сцену пятнадцать действующих лиц: восемь дворян, четверо крепостных и трое разночинцев (семинарист, учитель, отставной сержант). Автор исследовал взаимоотношения дворянства и крепостного крестьянства, но также разрабатывал отдельные характеры, чтобы проследить межличностные отношения внутри социального слоя и отнести его представителей к тому или иному социальному типажу. В итоге на сцене были выведены типичные представители русского провинциального общества образца 1782 года.

Как и «Бригадир», «Недоросль» – семейная комедия в трагических обстоятельствах. Наше знакомство с семейством Простаковых (которое состоит из госпожи Простаковой, ее мужа, ее сына Митрофана и свойственницы Софьи) происходит в день, когда Простакова собирается устроить помолвку Софьи со своим братом Скотининым. Как и в «Бригадире», молодая избранница Софья противится браку по расчету: она предпочитает своего поклонника, добродетельного Милона, бывшего военного. Узнав, что ее подопечная Софья вскоре унаследует от своего дяди Стародума состояние в десять тысяч рублей, станет богатой и независимой и сможет вступить в брак с Милоном, Простакова меняет тактику. Теперь она пытается убедить, а потом и заставить Софью выйти замуж за Митрофана. Во втором явлении пятого действия Стародум и добродетельный чиновник Правдин предотвращают похищение Софьи. Пьеса заканчивается тем, что Простаковых по правительственному указу лишают имения и крепостных, взяв их в государственную опеку, а Софья воссоединяется с Милоном. Добродетель Софьи признана и вознаграждена, а пороки «милой семейки» Простаковой, Простакова и Митрофана обличены и наказаны государством. На первый взгляд, пьеса Фонвизина изображает торжество просвещенного абсолютизма над провинциальным традиционализмом.

В пьесе, однако, мы вовсе не наблюдаем апофеоза победившей добродетели. Первые три явления первого действия погружают нас в нездоровую атмосферу оскорблений, которыми Простакова осыпает своих дворовых людей. Портного Тришку она называет «мошенником», «вором», «болваном» со «скотским рассуждением», неспособным сшить кафтан. В глубине души Простакова считает Тришку не человеком, а «скотом» [Фонвизин 1959, 1: 107–108]. Это обзывательство отдает авторской иронией, поскольку девичья фамилия Простаковой – Скотинина. Затем Простакова требует от своего мужа-подкаблучника, чтобы тот наказал Тришку, так как она «холопям потакать не намерена». Слово «холоп» уже к тому времени устарело как юридическая категория, но оно тем не менее точно отражало бесправное положение крестьян, трудившихся подневольно. В шестом явлении второго акта Простакова выражает презрение по отношению к верной няньке Митрофана, своей дворовой прислуге Еремеевне, обзывая ее «бестией» и «старой ведьмой». Этот второй эпитет – двойное оскорбление, намекающее на возраст и злобный характер Еремеевны. Семинарист Кутейкин в библейских выражениях характеризует жизнь Еремеевны как «тьму кромешную». Сама Еремеевна признается, что в награду за верность Простакова жалует ей «по пяти рублей на год, да по пяти пощечин на день» [Фонвизин 1959, 1: 127–128]. Во втором явлении пятого действия Простакова ругает дворовых за то, что они не сумели похитить Софью: «Плуты! Воры! Мошенники! Всех прибить велю до смерти!» [Фонвизин 1959, 1: 170]. В четвертом явлении пятого действия она вместе со своим братом Скотининым отстаивает свое право произвола над крепостными, вопрошая: «Разве я не властна и в своих людях?» – «Да разве дворянин не волен поколотить слугу, когда захочет?» [Фонвизин 1959, 1: 171–172].

Власть Простаковой в собственной семье почти абсолютна. В третьем явлении первого действия она ругает своего робкого мужа за мешковатость и слепоту. Он безропотно признается: «При твоих глазах мои ничего не видят» [Фонвизин 1959, 1: 108]. В четвертом явлении первого действия ее сын Митрофан рассказывает свой сон, в котором мать бьет отца. Но жалеет Митрофан именно ее, а не побитого отца: «…ты так устала, колотя батюшку», – с сочувствием говорит он матери [Фонвизин 1959, 1: 110]. В седьмом и восьмом явлениях первого действия она отвергает притязания своего брата Скотинина на сватовство к Софье. В третьем явлении третьего действия, узнав, что Скотинин угрожал Митрофану побоями, чтобы заставить недоросля отказаться от женитьбы на Софье, Простакова набрасывается на брата с кулаками. Неудивительно, что в пятом явлении третьего действия мы узнаем, что все члены семьи определяют себя по тому, в каком отношении они находятся к Простаковой. Простаков говорит: «Я женин муж»; Митрофан: «А я матушкин сынок»; Скотинин: «Я сестрин брат» [Фонвизин 1959, 1: 137]. Странным образом своим произволом Простакова превратила своих дворовых людей в рабов и закабалила членов семьи. В четвертом явлении пятого действия добродетельный чиновник Правдин упрекает ее в тирании: «Нет, сударыня, тиранствовать никто не волен» [Фонвизин 1959, 1: 172]. Таким образом, по логике Фонвизина, необузданное своеволие ведет к порабощению домашней прислуги и уничтожению личной независимости дворян: своеволие = насилие = несвобода = тирания.

Поведение Простаковой Фонвизин расценивает не просто как попрание семейных отношений, а как преступление против государства. В третьем явлении пятого действия чиновник Правдин намеревается привлечь Простакову к суду как «нарушительницу гражданского спокойства» [Фонвизин 1959, 1: 170]. В следующем явлении он именует ее: «Госпожа бесчеловечная, которой злонравие в благоучрежденном государстве терпимо быть не может» [Фонвизин 1959, 1: 172]. В третьем и четвертом явлениях пятого действия Правдин устраивает импровизированный суд над семьей Простаковых. Простакова падает на колени перед Правдиным и Стародумом, а затем заявляет: «Батюшки, виновата». Обращаясь к зрителям, она восклицает: «Ах, я собачья дочь! Что я наделала?» Затем она просит Правдина о пощаде, говоря, что она грешна, поскольку «человек, не ангел» [Фонвизин 1959, 1: 170–171]. Прося о пощаде, она надеется избежать судебного процесса по обвинению в подстрекательстве, который, несомненно, закончился бы для нее приговором к длительному тюремному заключению. Но кроме того, избежав суда, она рассчитывает отомстить «канальям своим людям». Освобождение дворян от государственной службы в 1762 году она понимает как разрешение владельцам крепостных пороть своих дворовых людей [Фонвизин 1959, 1: 171–172].

В ходе импровизированного суда Милон говорит Правдину и Стародуму, что «и преступление и раскаяние в ней [в Простаковой] презрения достойны». Это утверждение, безусловно, верно, но Стародум тем не менее советует Правдину не выдвигать против нее официального обвинения в подстрекательстве: «Не хочу ничьей погибели. Я ее прощаю». Поэтому Правдин не преследует Простакову за правонарушение. Тем не менее он отстраняет ее от управления поместьем и крепостными «за бесчеловечие», а ее мужа – за «крайнее слабомыслие» [Фонвизин 1959, 1: 171–172]. Согласно мировоззрению Правдина, государство не должно терпеть ни жестокости, ни слепоты к несправедливости. Приговор Правдина Простаковой – это обращение ко всем помещикам, «…чтоб они людей… Побольше любили или б по крайней мере… Хоть не трогали» [Фонвизин 1959, 1: 176–177]. После суда Митрофан бросает свою наказанную мать. Она падает в обморок от его неблагодарности, а затем в отчаянии произносит: «Погибла я совсем! Отнята у меня власть! От стыда никуды глаз показать нельзя! Нет у меня сына!» Завершает пьесу реплика Стародума о Простаковой: «Вот злонравия достойные плоды!» [Фонвизин 1959, 1: 177].

Из сцены импровизированного суда и отчаяния Простаковой ясно, что Фонвизин был заинтересован не столько в соблюдении законности, сколько в укреплении нравственного порядка. Самыми серьезными преступлениями Простаковой были «злонравие» и «бесчеловечие», то есть нравственные пороки. В первых трех явлениях третьего действия Правдин и Стародум объясняют зрителям, почему к добродетели нужно относиться серьезно. Стародум усвоил от отца изречение: «…имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знании мода, как на пряжки, на пуговицы… Без нее [души] просвещеннейшая умница – жалкая тварь» [Фонвизин 1959, 1: 130]. Для представителей дворянства большим соблазном является стремление к высоким чинам, к продвижению за счет других. Стародум считает такое самовозвеличивание порочным и опасным, называя его «себялюбием», в отличие от «самолюбия» [Фонвизин 1959, 1: 132]. На военной службе честолюбие отвлекает офицеров от служения отечеству, при царском дворе оно порождает безудержную коррупцию. Стародум говорит, что придворной службы следует избегать любой ценой: «Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится». Также не следует дворянам связывать богатство с добродетелью: «Наличные деньги – не наличные достоинства. Золотой болван – все болван» [Фонвизин 1959, 1: 133]. Стародум отвергает богатство, основанное на владении крепостными, поскольку считает крепостное право аморальным. На жизнь он зарабатывает в Сибири, где нет крепостного права. «Последуй природе, никогда не будешь беден» – считает он [Фонвизин 1959, 1: 134].

Во втором и шестом явлениях четвертого действия Стародум переводит свой кодекс добродетели в правила морального поведения. Во втором явлении Стародум советует Софье искать настоящей дружбы, которая «была б надежною порукою за твой разум и сердце». Однако, по его словам, молодому человеку часто бывает трудно отличить истинную дружбу от ложной. Иногда сверстники выдают себя за друзей, в глубине души завидуя добродетели [Фонвизин 1959, 1: 150]. Более того, молодым дворянам особенно трудно обнаружить добродетель в других, поскольку обладание добродетелью можно спутать с высоким чином или богатством. Стародум считает, что истинное благородство состоит не в чинах, а в служении отечеству, не во владении крепостными, а в соблюдении нравственного кодекса [Фонвизин 1959, 1: 151]. По его мнению, противоядием от «злонравия» является «благонравие». «Прямую цену уму дает благонравие. Без него умный человек – чудовище. Оно неизмеримо выше всей беглости ума… Умного человека легко извинить можно, если он какого-нибудь качества ума и не имеет. Честному человеку никак простить нельзя, ежели недостает в нем какого-нибудь качества сердца» [Фонвизин 1959, 1: 152]. Честный человек понимает, что «достоинство сердца неразделимо. Честный человек должен быть совершенно честный человек». Добродетельная жизнь подразумевает абсолютную честность, искреннее служение ближним и отечеству, полную преданность долгу. В семейном контексте благонравие требует, чтобы муж был для жены «искренним и снисходительным другом», а жена отвечала мужу кротостью и чистосердечием. С другой стороны, несчастна семья, где муж – тиран, а жена – своевольная и наглая. Дети их «осиротели» при живых родителях, люди видят «в самом господине своем раба гнусных страстей его» [Фонвизин 1959, 1: 153–154].

В шестом явлении Милон и Стародум соглашаются между собой, что важнейшая политическая добродетель – это «умственная неустрашимость», подразумевая не только храбрость солдата, готового пожертвовать жизнью в бою, но и смелость чиновника, «который говорит правду государю, отваживаясь его прогневать». Подобным же образом и судья должен мужественно вершить правосудие, «не убояся ни мщения, ни угроз сильного» [Фонвизин 1959, 1: 158].

В первом явлении пятого действия Стародум характеризует благонравие как «главную цель всех знаний человеческих», сетуя, что нередко о ней забывают в преподавании академических дисциплин. Он заявляет, что «наука в развращенном человеке есть лютое оружие делать зло. Просвещение возвышает одну добродетельную душу». Стародум хотел бы, «чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения» [Фонвизин 1959, 1: 169].

Выражая через Стародума свои взгляды, Фонвизин сформулировал теорию добродетели, «правильной этики» или «благочестия», охватывающую семью и государство. В «Недоросле» Фонвизин не делает различий между частной и общественной сферами жизни. По его мнению, добродетель «неделима», и поскольку она ориентирована скорее на ближнего, чем на самого человека, то затрагивает как семейные, так и профессиональные отношения. Эта всеохватывающая концепция добродетели созвучна, хотя не идентична христианской концепции благочестия, которую мы находим, например, в Домострое. Как и в Домострое, в «Недоросле» Фонвизина проповедуется упорядоченная семейная жизнь, взаимопонимание между супругами, честность к себе и другим. Как и в Домострое, в «Недоросле» семья – это основание общественной жизни, а государство опирается на праведных государей, мужественных советников и беспристрастных судей. По Домострою, поведение христиан определяется верой; по «Недорослю», для жизни важно «благонравие». Ни в Домострое, ни в «Недоросле» знание и разум не ставятся выше праведности и добродетели. В «Недоросле» даже разграничиваются благонравие и ученость («просвещение»). Однако, если в целом этическая система «Недоросля» соответствует христианскому мировоззрению Домостроя, они не идентичны. В «Недоросле» резко критикуются попытки внедрить семейную дисциплину посредством насилия или устрашения. В качестве средства поддержания правильного поведения в пьесе предлагается дружба, а не подчинение. Добродетельный человек по Фонвизину служит обществу и государству, получая одобрение окружающих и продвигаясь по карьерной лестнице. В Домострое же человек рождается в своем социальном слое, но продвижения по заслугам не получает. Он проявляет свою веру, оказывая должное почтение другим: супруге, священнику, князю. Таким образом, в «Недоросле» правильное поведение – важнейшая составляющая социальной системы, основанной на личных заслугах и общественном доверии, в то время как в Домострое правильное поведение необходимо для спасения.

В пятом действии «Недоросль» вплотную подходит к обоснованию сопротивления неправедной власти. В первом явлении Стародум в своей речи, посвященной историческим последствиям тирании, недалек от вывода, что неправедный государь лишается короны заслуженно. Заявление Правдина в четвертом явлении: «Нет, сударыня, тиранствовать никто не волен», понятое широко, относится не только к домашним тиранам типа Простаковой, но и к обществу в целом. Бесчеловечие и злонравие «в благоучрежденном государстве терпимо быть не может», – говорит Правдин. Это утверждение применимо не только к семейному контексту, но и к сфере высокой политики – Фонвизин не делал различий между частной и публичной сферами. Поэтому «суд» над Простаковой в третьем и четвертом явлениях не только лишает власти тираншу-крепостницу, но также демонстрирует участь, ожидающую любого тирана. Здесь стоит подчеркнуть очевидное – Простакова управляет своей семьей произволом так же произвольно, как и Екатерина правила Россией. Поэтому выбор Фонвизиным своенравной женщины в качестве главного злодея пьесы не случаен. В «Недоросле» Простаковы и Скотинины определяют себя по тому, кем они приходятся Простаковой, так же как в России положение каждого определялось тем, кто он по отношению к Екатерине.

Важно также отметить, что импровизированный суд над Простаковой проводил Правдин, уполномоченный чиновник, под руководством государственного деятеля Стародума. В политическом мышлении Реформации право активного сопротивления неправедному государю часто закреплялось за другими представителями власти, то есть за «помазанниками», а не за народом в целом. Эти представители власти могли смещать неправедных правителей, поскольку, допустив тиранию, те уже утратили право на власть. Устранение нечестивого правителя обычно изображалось как юридический акт, а не как государственный переворот. Понимание того, что прототипом Стародума Фонвизину послужил Панин, усиливает политическую окраску пьесы.

Конечно, в самом тексте пьесы нельзя найти указаний на то, что суд над Простаковой выступает как замена суду над Екатериной. Но все же отчаянная реплика Простаковой в восьмом явлении пятого действия: «Отнята моя власть!» – должна была иметь политический отклик если не в сознании зрителей, то в сознании самого Фонвизина.

Последнее замечание по поводу «Недоросля»: судьба России в пьесе зависит не от конкретной политической программы, а от культурного преображения страны. В первом явлении пятого действия Правдин говорит: «…мудрено истреблять закоренелые предрассудки, в которых низкие души находят свои выгоды!» [Фонвизин 1959, 1: 167]. В политическом плане искоренение предрассудков возможно только при сотрудничестве с правителем, а для этого необходимо, чтобы правитель был мудрым. Мудрый государь стремится упразднить рабство, не обращает внимания на придворных льстецов и способствует внедрению в стране системы нравственного воспитания [Фонвизин 1959, 1: 167–168]. Однако бремя нравственного воспитания ложится в основном на образованную часть дворянства. В пьесе проводится мысль, что борьба за будущее России должна вестись не столько при царском дворе, сколько в провинции, в «милых семейках» типа Простаковых. Именно поэтому Фонвизин назвал свою пьесу «Недоросль». У самого Митрофанушки мало реплик, но именно он – объект стараний Простаковой: воспитывая его по своему примеру, она надеется сформировать будущее по своему образу и подобию. Эта перспектива приводит в ужас добродетельных Правдина и Стародума: наставления Простаковой Митрофану они считают неправильным воспитанием. В шестом – восьмом явлениях третьего действия учителя Митрофана отзываются о нем как о полном невежде и «тунеядце» [Фонвизин 1959, 1: 142]. Простакова считает, что «ученье… опасно для… головушки» Митрофана [Фонвизин 1959, 1: 145]. Сам Митрофан заявляет: «Не хочу учиться, хочу жениться» [Фонвизин 1959, 1: 143]. Однако к концу пьесы зритель видит, что Митрофан хорошо усвоил эгоизм матери: он ее образ и подобие. За это Правдин называет Митрофана «негодницей» и «грубияном» [Фонвизин 1959, 1: 177]. Не все сверстники Митрофана – грубияны и негодники: Софья и Милон представляют собой образцы добродетели, результат правильного нравственного воспитания. Однако Митрофан, олицетворяя собой невежество и нравственные пороки, угрожает стать будущим России, если не будут истреблены «закоренелые предрассудки».

В «Недоросле» Фонвизин не мог дать обоснования конституционной программе. Из-за цензуры такая явная связь между искусством и политикой была невозможна. Но в его смелых руках русский театр целился в крепостное право, произвол хозяев, порок, вовсе проявления тирании. К 1782 году искусство уже стало средством выражения нравственного ви́дения, охватывающего все сферы общественной жизни, в том числе политику, которая по необходимости входила в область всеобъемлющей добродетели. В XIX и XX веках россияне узнают, что всеохватывающие художественные и политические концепции могут быть столь же опасны, как и проблемы, которые они пытаются исправить. Однако для Фонвизина спасительным было его неприятие принуждения в нравственной жизни и нежелание оправдывать применение силы в политике. Поскольку он предпочитал мягкое убеждение и вдохновляющий пример плетям и тюремным камерам, многие россияне приняли его теплее, чем его более одаренного, плодовитого и обладающего большими политическими связями современника Державина.