Читать книгу Моя прекрасная прабабушка - - Страница 5

Осенний день 1898 года выдался на редкость погожим. Покров – праздник особенный, когда работы в полях уже завершены, урожай собран, и можно немного отдохнуть, повеселиться. В селе Колобово, что раскинулось на южном берегу реки Унды, готовились к празднику основательно: женщины с раннего утра хлопотали у печей, мужчины наряжались в лучшие рубахи, молодёжь предвкушала гулянья и хороводы.

Андриану Колобову шёл двадцать третий год. Высокий, широкоплечий, с густой русой бородой и твёрдым взглядом серых глаз, он выделялся среди сверстников не только статью, но и независимым нравом. Потомок тех самых Колобовых, что пришли в Забайкалье ещё при Екатерине, он гордился своим родом, хранил память о предках и их делах.

– Андрюша, ты бы поторопился, – окликнула его мать, Марфа Степановна, поправляя праздничный платок. – Скоро подводы тронутся.

Андриан вышел из дома, одетый в новую рубаху, расшитую по вороту узорами, и тёмные штаны, заправленные в начищенные до блеска сапоги. Отец, Иван Петрович, уже запрягал гнедого в телегу.

– Красавец, – одобрительно кивнул отец, оглядывая сына. – Смотри, не зевай сегодня. В Колобово со всей округи съедутся. Может, и суженую свою встретишь.

Андриан только усмехнулся в ответ. О женитьбе он думал пока мало – душа просила воли, простора. Хотелось уйти от родительского крова, завести своё хозяйство, построить дом по собственному разумению. В последнее время всё чаще его взгляд обращался к селу Лесково, что лежало в стороне от обжитых Колобовыми мест. Там среди сопок в живописной долине, виделось ему его будущее.

Праздник в Колобово удался на славу. На площади перед церковью разложили столы с угощениями, гармонисты наигрывали весёлые мелодии, девушки водили хороводы, парни соревновались в силе и ловкости. Андриан выиграл состязание по поднятию тяжестей, легко взвалив на плечи мешок зерна весом в пять пудов и пронеся его через всю площадь.

Когда солнце начало клониться к закату, он отошёл к колодцу, чтобы умыться и перевести дух. И тут увидел её – девушку в голубом сарафане, с русой косой до пояса, стоявшую в стороне от шумного веселья. Она смотрела куда-то вдаль, на закатное солнце, золотившее верхушки дальних сопок, и во всём её облике была такая задумчивость и покой, что Андриан замер, боясь спугнуть это видение.

– Водицы не зачерпнёшь? – неожиданно для себя проговорил он, подходя ближе.

Девушка обернулась, и Андриан встретился с ясным взглядом серо-голубых глаз.

– Зачерпну, – просто ответила она, беря из его рук ковш.

– Ты чья будешь? – спросил Андриан, когда она подала ему воду. – Не видел тебя раньше.

– Евдокия я, Гагаркина, – ответила девушка. – Из Нижней Унды.

Гагаркины! Сердце Андриана дрогнуло. Эта фамилия была знакома каждому Колобову. Два рода, пришедшие в Забайкалье в одно время, жившие по соседству, делившие невзгоды и радости освоения новых земель.

– А я Андриан Колобов.

Брови девушки чуть приподнялись.

– Колобов? Мой дед часто вспоминал вашу семью. Говорил, мы чуть ли не родня дальняя.

– Родня – не родня, а судьба, видать, свела, – улыбнулся Андриан, чувствуя, как что-то тёплое разливается в груди.

Они проговорили до глубоких сумерек. Евдокия рассказала, что осталась сиротой три года назад – отец с матерью умерли от горячки в одну неделю, и теперь она живёт с братом и его семьёй. Андриан поведал о своей мечте – уйти в Лесково, построить там дом, завести хозяйство.

– Там, в долине между сопок, такие места, что сердце радуется, – говорил он, глаза его горели. – Земля богатая, леса строевого вдоволь, речка чистая.

Евдокия слушала внимательно, не перебивая. В её взгляде не было ни насмешки, ни сомнения – только понимание и какой-то особый интерес.

– Трудно будет одному на новом месте, – заметила она наконец.

– А я и не говорил, что один, – ответил Андриан, неожиданно для себя беря её за руку.

***

Свадьбу сыграли по первому снегу, в ноябре. Иван Петрович поначалу противился решению сына уйти в Лесково.

– Что ты там забыл? – горячился он. – Здесь хозяйство налаженное, земля родовая, люди свои.

Но Андриан был непреклонен. А когда привёз показать родителям Евдокию, Марфа Степановна, глянув в спокойные, полные внутренней силы глаза будущей невестки, сказала мужу:

– Отпусти его, Иван. Своя дорога у каждого. И девка хорошая, работящая, видно сразу.

И отец смирился. На свадьбу приехали родственники с обеих сторон – Колобовы и Гагаркины, и многие дивились, как переплелись судьбы двух родов, пришедших когда-то в Забайкалье с берегов далёкой Волги.

Молодые уехали в Лесково сразу после Рождества, в январе 1899 года. Иван Петрович дал сыну в приданое пару лошадей, корову, инструмент и немного денег. Брат Евдокии подарил молодым овец и домашнюю утварь.

Первая зима в Лесково была трудной. Жили у дальних родственников Колобовых, в тесной избе, где кроме них обитало ещё две семьи. Но с первыми проблесками весны Андриан начал строить свой дом.

– Здесь будет наш дом, – говорил он, указывая на живописную долину между сопками, где выбрал место для усадьбы. – Посмотри, Дуняша, какая красота кругом!

Евдокия смотрела на расстилающиеся перед ними просторы – на зеленеющие склоны сопок, на бегущую внизу речушку, на распускающиеся почки берёз – и сердце её наполнялось тихой радостью и уверенностью.

– Хорошее место, – кивнула она. – Доброе.

Первый сруб они построили собственными руками. Брёвна лиственницы, привезённые из близлежащего леса, были уложены плотно и крепко, каждое подгонялось с удивительной точностью. Андриан работал от зари до зари, валил деревья, ошкуривал их, тесал, рубил пазы. Евдокия помогала мужу наравне, не боясь тяжёлой работы. Её тонкие, но сильные руки проконопачивали щели мхом, готовили глину для печи, месили с соломой для обмазки стен.

К концу лета сруб стоял, крытый драньём, с маленькими оконцами, затянутыми бычьим пузырём вместо стекла, которое было дорого. Настоящее стекло появилось в их окнах лишь через год, когда Андриан продал первый урожай со своего поля и немного пушнины, добытой зимой в тайге.

В августе 1899 года, когда они только-только перебрались в новый дом, у Евдокии начались роды. Ночь выдалась тревожной – гроза бушевала над сопками, молнии освещали небо, гром грохотал так, что, казалось, содрогалась земля. Повитуха из соседнего дома, прибежавшая на зов Андриана, только качала головой:

– Тяжело будет, первые роды в грозу – примета нехорошая.

Но Евдокия, стиснув зубы, рожала молча, лишь изредка постанывала тихонько. А когда за окном забрезжил рассвет и гроза утихла, в избе раздался громкий, требовательный крик новой жизни.

– Сын! – радостно объявила повитуха, заворачивая младенца в чистую холстину. – Крепыш. Посмотри, Андрюша, богатырь растёт!

Андриан взял на руки сына, красного, сморщенного, но такого родного, и что-то дрогнуло в его сердце.

– Варламом назовём, – сказал он, поглядывая на измученную, но счастливую Евдокию. – В честь моего прадеда.

Она кивнула, улыбаясь слабо, но светло.

***

Годы летели незаметно. Хозяйство Колобовых крепло, разрасталось. К первому дому пристроили ещё две комнаты, потом возвели хлев, амбар, баню. Расчистили и распахали немалый участок земли, развели скот. В 1902 году родился второй сын – Пётр, названный в честь деда Андриана. В 1906 – третий, Семён.

Евдокия вела дом умело и рачительно. Под её руками всё спорилось – и хлеб в печи поднимался пышный, и полотно на станке ткалось ровное, и одежда для растущей семьи шилась прочная, добротная. Соседи дивились её трудолюбию и сноровке, а ещё – её спокойной мудрости. К Евдокии Колобовой шли за советом женщины со всей округи – и в болезни, и в семейных неурядицах.

Андриан гордился женой. Он и сам был не из тех, кто ищет лёгких путей, работал до седьмого пота, и в поле, и в тайге на охоте, и в хозяйстве. Но порой, вечерами, когда дети уже спали, а они сидели вдвоём у огня, его охватывало удивление: как эта тихая, негромкая женщина стала стержнем его жизни, его опорой, его силой?

– О чём задумался? – спрашивала Евдокия, замечая его взгляд.

– О тебе, – честно отвечал он. – О том, как мне повезло встретить тебя тогда, у колодца.

Она улыбалась своей спокойной улыбкой и возвращалась к рукоделию – вечера были временем для шитья и вышивания, для штопки и вязания. В доме Колобовых не принято было сидеть без дела.

В 1904 году, когда старшему Варламу уже исполнилось пять, а Николаю шёл третий год, у них родилась долгожданная дочь. Евдокия молилась о девочке каждый день во время беременности.

– Господи, пошли мне дочку, помощницу, чтобы было кому секреты хозяйские передать, – шептала она перед иконами.

И Бог услышал её молитву. Девочка родилась крепкой, здоровой, с громким голосом и удивительными глазами – раскосыми, ярко-зелёными, как молодая весенняя трава.

– Настенькой назовём, – решила Евдокия. – В честь моей бабушки.

Андриан не возражал. Он смотрел на крохотное личико дочери и видел в нём что-то необычное – не только русские черты, но и что-то от коренных народов этих мест, от бурят или эвенков.

– Девка особенная будет, – сказала повитуха, та же, что принимала и старших детей. – Вишь, глаза какие? В ней кровь разная смешалась, сильная.

Евдокия вспомнила тогда рассказы своего деда о том, что прабабка её была из бурятского рода, взятая в жены одним из первых Гагаркиных, пришедших в Забайкалье. Кровь, говорят, помнит своё, даже через поколения проявляется.

Анастасия с самого начала была не такой, как братья. Тихая, наблюдательная, она могла часами смотреть на облака или на огонь в печи, словно видела там что-то, недоступное другим. И голос у неё был особенный – когда она начала говорить, все заслушивались её речью, такой чистой и певучей, что сердце щемило.

– Дар у неё, – говорила соседка, старая Федосья. – Берегите девку, в ней сила особая.

***

В 1910 году родился Николай, а в 1915, когда грянула уже мировая война и многие мужчины из Лесково ушли на фронт, – последний сын, Иван. Андриан на войну не попал – возраст уже не тот, да и хозяйство большое, кормившее не только семью, но и поставлявшее зерно для армии.

К 1915 году их надел земли был уже крепким хозяйством: добротный дом, порядка десятины земли, несколько коров и лошадей. В амбарах хранились запасы зёрна, в погребах – соленья и варенья, приготовленные заботливыми руками Евдокии и подрастающей Анастасии.

Жизнь текла по заведённому порядку, размеренно и надёжно. Но иногда, особенно по вечерам, когда вести с фронта доходили до глухого забайкальского села, Евдокия чувствовала тревогу. Мир менялся, и эти перемены, словно волны далёкого шторма, рано или поздно должны были докатиться и до их тихой гавани.

– Что будет с нами, Андрюша? – спрашивала она тихо, когда они оставались одни. – Что будет с детьми?

Андриан обнимал жену за плечи, крепко и уверенно.

– Мы, Колобовы, и не такое переживали, – говорил он. – Предки наши пришли сюда из-за тридевяти земель, на пустом месте жизнь построили. И мы выстоим, что бы ни случилось. Главное – вместе держаться. Евдокия прижималась к его груди и чувствовала, как отступает тревога. Да, они выстоят. Ради детей, ради этой земли, ставшей им родной, ради будущего, в которое они верили всем сердцем.

А Анастасия, их особенная дочь с раскосыми зелёными глазами, смотрела на родителей из тёмного угла горницы и словно видела их судьбу – длинную, непростую, но светлую дорогу, которую они выбрали когда-то и шли по ней рука об руку, не сворачивая и не отступая. И в её сердце рождалась уверенность, что и её собственный путь будет не менее значимым, не менее важным для этой земли и для людей, живущих на ней.