Читать книгу Воспоминания. Победы и страсти, ошибки и поражения великосветской львицы, приближенной к европейским монархам в канун Первой мировой войны - - Страница 18

В январе 1902 года я была в Четсуорте; наверное, это единственное посещение гостеприимного и доброго дома, которое меня не обрадовало. Я была встревожена и несчастна из-за политики. Там был лорд Розбери, которым я всегда восхищалась. Я хотела обсудить с ним разные вопросы, но так и не нашла подходящего случая. По-моему, он не одобрял войны в Южной Африке; все считали, что он склоняется к благожелательным отношениям с Германией. Во всяком случае, когда он был министром иностранных дел и премьер-министром, отношения между Германией и Англией как будто улучшились. Уехав из Четсуорта, я написала ему письмо и вскоре получила ответ. Должна признаться, что я замаскировала интересующий меня вопрос просьбой о его автографе.

В письме он ссылается на консервативное большинство, которое, во время Англо-бурской войны[17], привело на пост премьер-министра лорда Солсбери, а на пост министра по делам колоний – Чемберлена. По-моему, я, как и многие другие, просила лорда Розбери принять более активное участие в политической жизни:

«Беркли-сквер, 38, 21 января 1902 г.

Дорогая княгиня фон Плесс!

Прилагаю в конце письма автограф для Вашего альбома.

Я благодарен за Ваше доброе и интересное письмо, хотя не совсем его понимаю, так как некоторые фразы требуют разъяснения для человека, которому не кажется, что нынешний состав парламента делает много хорошего. Но Вы крайне несправедливы ко мне, если считаете, что я не получил бы удовольствия от беседы с Вами в Четсуорте. К сожалению, на великой ярмарке тщеславия такого рода видишь только тех и общаешься только с теми, с кем вместе охотишься, играешь в гольф или бридж или сидишь рядом за столом!

Искренне Ваш, Розбери».

Конечно, в Четсуорте я не все время занималась политикой; мы поставили пьесу «Сон в новогоднюю ночь», сочиненную к случаю Лео Тревором; нынешний лорд Кларендон, тогда лорд Хайд, и я исполнили дуэт из «Самсона и Далилы».

В феврале мы были в Приорате Уортер, где встретили Чарли и леди Марджори Уилсон; кроме того, туда приехала Пэтси; как обычно, она была душой компании. Там, конечно, тоже играли спектакли; помню Гвендолин Мейтленд[18], лорда Ингестре[19], лорда Хайда и Реджи Феллоуза. Три дочери хозяев дома, Милли Хартопп, Инид Честерфилд и Глэдис Уилсон (теперь виконтесса Чаплин), благородно помогали нам развлекать общество. Я всегда очень хорошо относилась к Милли. Вскоре после того они с Чарли Хартоппом развелись и она вышла замуж за последнего лорда Коули.

Проведя несколько дней в Лондоне, мы поехали в Бленхейм к обворожительной Консуэло Мальборо и герцогу. Там же были Альберт Менсдорф, Артур Стэнли и Джон Спенсер Черчилль. Менсдорф-Поульи, который мне очень нравился, много лет прослужил послом Австрии в Великобритании; его всюду любили и охотно принимали. Он не делал секрета из того, что связан с британской королевской фамилией; естественно, такой связью он очень гордился.

Из Бленхейма мы поехали в Итон, где нашли бабушку Оливию, папулю, Хелен и Леттис Гровенор и нашего старого друга лорда Кеньона. Именно тогда Шила написала в моем альбоме: «На женщину чаще больше влияют ее желания, чем ее чувства». Истинная правда; к сожалению, женщина не всегда по-настоящему непогрешима, и иногда желания ее неразумны.

В мае мы должны были быть в Лондоне на коронации короля Эдуарда. Как всем известно, он тяжело заболел, и коронацию пришлось отложить. Поэтому мы поехали домой и тихо жили в Фюрстенштайне; в гости к нам приезжали только кузина Шарлотта Рейсс, Яре Мольтке и Готтфрид Гогенлоэ. Гензелю было всего два года, и он был очень хорошенький; мы с ним и его няней обычно по многу часов проводили в лесу.

Я никогда не баловала своих детей так, как некоторые мои немецкие друзья баловали своих. С самого их рождения я решила, что их следует учить сразу делать то, что им говорят. Конечно, я не любила, когда доходило до наказаний, но твердо придерживалась своих принципов, и Смит, английская няня, которая пробыла у нас много лет, очень мне помогала. За мои методы воспитания многие меня критиковали; одна дама дошла до того, что намекнула общей подруге, что я не забочусь о своих детях и их в основном держат на заднем плане. От злости мне хотелось ее убить! И это, подумать только, потому, что дети не появились на одном из моих званых ужинов, где присутствовала она!

Даже когда Гензель был совсем маленьким, мы с Гансом с удовольствием брали его с собой как можно чаще – он шел или скакал рядом с нами, всю дорогу забрасывая нас вопросами. Морща лобик и широко раскрывая глаза, чтобы я лучше понимала каждое сказанное им слово, он спрашивал:

– Мамочка, отчего маргаритки растут?

– Они растут сами, как трава, милый.

– Но кто их посадил?

– Никто; они всегда росли там же, даже когда папа был маленьким, и даже когда его папа и папа его папы были маленькими мальчиками.

– Мамочка, цветы растут из семян?

– Да, милый.

– Кто же посадил семена в землю в самом начале?

– Их принесли птицы.

– Мамочка, но где птицы нашли семена?

Наконец я возложила всю ответственность на Бога. Мой ответ успокоил его маленькую любопытную натуру, как успокаивал многих взрослых. Мне часто кажется, что дети облекают в слова те самые вопросы, на которые невозможно найти ответа, сколько бы знаний и опыта нам ни удалось приобрести.

Как только королю Эдуарду стало лучше, нам сообщили, что коронация состоится в августе; мы с Гансом прибыли в Лондон в июле и успели поприсутствовать на первом большом балу Шилы в Гровенор-Хаус. Там было немало красавиц, но всех затмевала красотой и обаянием Мария, королева (тогда кронпринцесса) Румынии. Где бы она ни появлялась – верхом на необъезженной лошади в Фюрстенштайне, в румынском национальном костюме или на торжественном приеме в короне и при всех регалиях – она всегда королева. Я слышала, ее обвиняют в театральности; но она точно понимает в чем-то примитивный вкус и идеалы румынского народа и показывает им именно ту королеву, которую они желают видеть и которую способны понять.

Помню замечательный вечер в доме леди Артур Пэйджет, на котором пела Мэри Гарден и декламировала Жанна Гранье. Вечер устраивали в честь кронпринца и кронпринцессы Румынии; были приглашены герцог Фрэнки Текский, лорд и леди Уорик, миссис Джордж Кеппел и Шила с Бендором. Тот сезон выдался ужасно скучным. Я сбежала в Кил-Холл, чтобы глотнуть воздуха, и застала там Хоуп Верес и Мориса де Ротшильда, а также великого князя Михаила Михайловича и Софию. Великий князь написал в моем альбоме: «Если мне суждено быть несчастным, я постараюсь спрятать свои горести в своем сердце, а вы всегда найдете во мне верного и любящего друга». Свое подразумеваемое обещание великий князь всегда держит.

В том году я была на премьере «Манон» Массне в Ковент-Гардене. Пела Мэри Гарден; она выглядела идеальной героиней. В июле я познакомилась с молодым герцогом Адольфом Фридрихом Мекленбург-Стрелицким на ужине, который Шила и Бендор устроили в честь герцога и герцогини Коннаутских, их дочери, княгини Маргарет, кронпринцессы Румынии, и Текских. Кажется, тогда молодой фон Стрелиц не останавливался в Гровенор-Хаус, хотя в августе он провел неделю в Каусе с Шилой и Бендором у них на яхте.

Я пела на многочисленных благотворительных концертах, а в середине июля председательствовала в германском киоске на огромном благотворительном базаре в помощь детской больнице на Ормонд-стрит; в совет директоров больницы входит сэр Джон Мюррей, мой замечательный издатель; вторым вице-председателем является лорд Уоррингтон. Пришли королева Александра, наша патронесса, и целая толпа членов королевской семьи. Мой киоск, украшенный маргаритками, все признали самым привлекательным. Кайзер прислал мне на триста фунтов дрезденского фарфора. В первый день киоск обступила целая толпа; у меня ушло больше часа, чтобы добраться туда от входа в парк. В Англии у меня всегда была, что называется, «хорошая пресса». Более того, во все времена английские газеты и журналисты вели себя по отношению ко мне по-рыцарски и всегда мне помогали. Английские журналисты проявляли любопытство, но никогда не вели себя нагло и никогда не публиковали полуправды, чем грешат некоторые американские журналисты – за это их не любят. Перед благотворительным базаром мое имя часто появлялось в газетах в рекламных целях; любопытство публики разгорелось, и в результате мне устроили очень теплый прием, который и смутил меня, и порадовал своей английской непосредственностью.

21 июля родилась Урсула, первый ребенок Шилы; естественно, они с Бендором предпочли бы мальчика, но девочка была такой милой и хорошенькой, что они быстро забыли, что хотели наследника.

Мы поехали в Ньюлендс, а оттуда – в Каус. Устроили пышный прием, на котором присутствовали кронпринц и кронпринцесса Румынии, Эллен Килмори, герцог Фрэнки Текский и генерал сэр Артур Пэйджет. Мы несколько раз ходили на новой яхте кайзера «Метеор». Она нас весьма разочаровала.

9 августа мы посетили коронацию короля Эдуарда в Вестминстерском аббатстве. Мы сидели в отдельной королевской ложе, которая была заполнена гостями, но я запомнила только Софию де Торби. Ради такого исторического события я надела свое любимое синее платье со шлейфом из золотого шитья, тиару с бриллиантами и бирюзой и, конечно, все мои ордена. Пэтси была в белом, в высокой тиаре с бриллиантами и жемчугами.