Читать книгу Полеты наяву или во сне. Детектив - - Страница 2

Когда я прихожу к Дане в лабораторию, то вижу его в странном состоянии – он сидит, уставившись в одну точку и не обращает внимания на окружающий его, суетящийся и бешеный, рабочий процесс.

– Эй! – трогаю его за плечо – ты чего застыл, Данюш? Что такого увидел?

– Да нет, ничего особенного, Марго! Знаешь, я думаю, что прежде чем ехать к этой семейке, тебе нужно изучить их генеалогическое древо.

– Че? – говорю не совсем культурно – а оно мне, извиняюсь, зачем?

– Ну, как зачем? Ты же не хочешь в них запутаться?! Вот, посмотри сюда – он тычет в экран компьютера – я тебе даже схематично все изобразил.

Кажется, я сейчас очень глупо выгляжу – пялюсь в экран и открываю рот от удивления.

– Слушай, а это что? Это шутка такая? Мало мне Аполлинарии, теперь сюда еще добавится Лукерья, Филарет и Манефа? Дань, это у кого мозги были набекрень? Или мы что, опять в Средневековье перенеслись?

– Ну, не скажи, Марго! Скорее всего, такая фишка была у родителей Генриетты, ныне покойных…

– Так, стоп! Даня, у меня у самой сегодня мозг вывернут мехом наружу – несу я околесицу – поэтому давай помедленнее! Кто такая эта Генриетта?

– Как кто? Я думал, ты знаешь! Та самая тетка, которая свалилась тебе на капот. Она, между прочим, «из балетных, не без образования».

– Дань, ты чего, Гайдая пересмотрел?

– Это сейчас неважно, Марго. Итак, Генриетта Аверьяновна Соболевская, семьдесят лет, бывшая балерина, хотя бывших не бывает, десять лет назад унаследовала от умершего супруга неплохое состояние, но… Увы, обезножила и села в инвалидное кресло. Была достаточно властной, высокомерной, лидер по натуре, умела собирать вокруг себя людей.

– Ага – говорю я – и собрала десять человек, плюс четыре горничные, один из которых отправил ее в полет.

– Слушай, но это совершенно необязательно. В полет ее могли отправить и несколько человек или вообще… все вместе. Возможно, старушка кому-то сильно надоела.

– Ладно, Дань, давай дальше, а то мне ехать пора уже. Только кратко! И выкати мне… древо это… Буду по нему ориентироваться.

– О'кей, Марго, тут вот даже возраста подписаны. Ну, а если коротко, у Генриетты и ее мужа было трое детей. Сейчас все трое, включая их жен-мужей и детей проживают, сорри, проживали, с маменькой. У младшей дочери мужа нет и детей тоже. Также с Генриеттой проживала ее родная сестра с дочерью.

– Так, ладно, Дань, еще один вопрос – после смерти мужа все унаследовала сама Генриетта? Или кто-то еще являлся наследником?

– Нет, все досталось ей. У них было обоюдозаменяемое завещание. После ее смерти все доставалось ему, после его – ей. Ну, а потом тот, кому все достанется, сам принимал решение относительно того, кому, чего и сколько завещать. Смотри, когда они поженились, у них были примерно одинаковые, скажем так, вливания, и со стороны родителей мужа, и со стороны родителей жены. Несмотря на все перепитии судьбы, их семьи в любых условиях проживали хорошо – в нужное время смывались из опасных мест, либо же – в нужное время находились в нужном месте.

– И Генриетта уже, конечно, тоже имела составленное завещание?

– Конечно. Мы сделали запрос нотариусу, который занимается делами этой семьи.

– Я хочу увидеть завещание раньше членов семьи!

– Думаешь, все дело в наследстве?

– Я даже не сомневаюсь! Все всегда происходит, Даня, по двум причинам – женщины и деньги! Поскольку здесь не приходится говорить о любви, то мы версию с женщиной отметаем, и у нас остается версия с деньгами! Все, я уехала!

Беру служебную машину – тащиться на место преступления на общественном транспорте мне совсем не комильфо сейчас. Попутно, не отрываясь от руля, бросаю взгляд на древо, которое выкатил Даня. Пробки – самое лучшее место для изучения подобного материала. Бог мой! Как можно было нагородить подобных имен! У меня голова кругом идет!

Бросаю взгляд на часы – похоже, обед сегодня отменяется, да не сильно-то и хотелось. Хорошо, что я зафиксировала, во сколько эта дамочка плюхнулась мне на машину. Время было девять часов десять минут. Также мне понятно и то, почему она осталась жива, когда упала. Мало того, что ветки смягчили ее путь, и сама по себе старушка была легкой, она была еще и балериной, а бывших балерин не бывает. Наверняка кости остались гибкими, как у змеи. Хотя, я где-то слышала, что балерины чаще всего под конец жизни оказываются в инвалидном кресле. Интересно, что она хотела сказать, когда прошептала имя «Офелия»?

На улице не осталось и следа от утреннего происшествия. Инвалидная коляска у нас в лаборатории, моя машина – в сервисе. Слава богу, в доме есть свет, можно воспользоваться лифтом, а не ползти пешком до шестнадцатого этажа.

В квартире необычная тишина, только туда-сюда снуют опера, да кучка родственников собралась на первом этаже в уголке. Все испуганные, какие-то странные, обмениваются взглядами, словно заговорщики. Интересно, они все что-то скрывают, или это только так кажется? Мрачно здороваюсь с ними, взглядом определяя, что все члены семьи в сборе.

Подхожу к Климу, спрашиваю вполголоса:

– ДНК у всех взяли?

– Вплоть до горничных.

– А с лоджии и в комнате старухи?

– С лоджии сразу, в комнате еще работают. Там же отыскали целый аптечный арсенал и сразу отправили в лабораторию для изучения.

– Камеры?

– Исключено, Марго! Преступник очень хорошо все рассчитал. Информация от энергосбыта на доске объявлений появилась за неделю до отключения света в доме – шел ремонт линии.

– Ремонт? Дом же новый?

– Намудрили что-то, вот и пришлось ремонтировать.

– Может, кто-то договорился с ними об этом ремонте, бабла там заплатил, я не знаю…

– Выясним… Но вряд ли. Просто преступник правильно рассчитал – это очень удобный момент для того, чтобы осуществить задуманное.

– Хорошо. Пойду, поговорю с ними.

Клим идет помогать оперативникам, а я подхожу к семейному клану, каждый член которого смотрит на меня враждебно и в тоже время, с интересом.

– Здравствуйте! – представляюсь я – я полковник Жданова Маргарита Николаевна. Сейчас мы с вами побеседуем без протокола, а в дальнейшем каждый из вас будет повесткой вызван в Следственный Комитет. Кратко обрисую вам ситуацию…

Когда они узнают о том, что среди них присутствует тот, кто отправил «летать» самого старшего члена их клана, они начинают возмущаться. Высокий, широкоплечий мужчина с густой бородой и кудлатой, словно нечесаной головой, рычит:

– Да что вы себе позволяете? Наша семья – просто образец семейных ценностей и традиций!

– Я поняла это, еще когда разговаривала с вашей сестрой, Гурий Александрович – парирую я – но должна вас разочаровать – Генриетта Аверьяновна ну никак не могла самостоятельно сначала сама сигануть в окно, а потом отправить вслед за собой свою инвалидную коляску! Кстати, Гурий Александрович, где вы были между, скажем восемью сорока пяти утра и девятью тридцатью?

– Как это где? – рокочет он – а разве сестра не сказала вам? На работе, в нашей семейной корпорации!

– Кто еще был с вами из членов семьи?

– Муж моей сестры, мой зять, Иннокентий Савельевич Дубинин и мой сын Самуил Гурьевич Соболевский.

– Вы все были в одном месте? Можете утверждать, что каждый из этих людей находился на своем рабочем месте?

– Да вы что – с ума сошли? Вы на что намекаете?

– Пока ни на что. Скажите, Аполлинария Александровна, у всех членов семьи есть ключ от входной двери?

– Да – неуверенно отвечает она – конечно, у всех. Ну, вот только моя дочь, Лукерья, недавно потеряла свой комплект… Пришлось делать новые, не вставлять же замок.

Я думаю про то, что они и дверь новую, при желании, могли бы вставить. Похоже, средняя дочь Генриетты очень прижимиста в финансовых вопросах.

– Я вас покину на минуту – подхожу к Климу – Клим, надо проверить замок входной двери и тщательно снять отпечатки с наличников.

Он понимающе кивает. Да уж, предусмотреть надо все… Мало ли что могло произойти в таком большом семействе.

– Так – говорю я, вернувшись к членам семьи – то есть дома оставались Аполлинария Александровна, ее дочь Лукерья, сын Филарет, жена Гурия Александровича Злата Сергеевна, дочь Евлампия Александровна, сестра Манефа Аверьяновна и ее дочь Руфина Дмитриевна. Все верно, я никого не упустила?

– Луши дома не было – развязно заявляет парень с белобрысой выкрашенной челкой, которая закрывает ему один глаз. Да, Филарету Иннокентьевичу очень не идет его имя…

– А где же она была? – удивляюсь я.

– Я была на тренировке – подает голос высокая остроносая девица, копия мать.

– А каким видом спорта вы занимаетесь?

– Толкаю ядро! – гордо заявляет она, а у меня глаза на лоб лезут. Никогда бы не подумала, что такая худосочная девица может толкать ядро.

– Еще кое-кого могло дома не быть – ироничный голос за столом принадлежит младшей сестре Аполлинарии и Гурия. Она улыбается, стреляя глазами в жену брата.

– Ты, Лампа, если имеешь, что сказать, так говори! – Гурий прижимает к себе жену, которая вытирает огромным платком красные от слез глаза – а понапрасну не трепи!

– А чего я буду говорить, что все и так знают – твоя женушка таскается по мужикам, пока ты вкалываешь, как папа Карло!

– Чего?! – слезы на глазах изящной Златы тут же высыхают. Она поправляет свою кудрявую шевелюру и говорит – ты че сказала, коза драная?!

Вот уж не ожидала, что эти леди будут так красноречивы в своих высказываниях!

– Я сказала то, что всем и так ясно: жена моего брата все никак не может вернуться туда, где он ее подобрал!

Она смеется, показывая два золотых зуба спереди, видимо, они у нее считаются особой фишкой. Но Злата Сергеевна не дает ей спуску – она подходит и выплескивает на нее содержимое своего стакана с успокоительным. Евлампия Александровна ахает от неожиданности и довольно быстро вцепляется в шикарную шевелюру обидчицы. Остальные домочадцы, пока они шипят, хрипят и поносят друг друга разными некрасивыми словами, так и застывают в оцепенении.

– Так, хватит! – ору я. Эта их перепалка крайне меня разозлила – устроили тут балаган! Произошло убийство, и это очень серьезно! И не надо меня убеждать в том, что ваша семья дружнее всех на этом свете – я только что в этом убедилась! Что вы тут цирк развели?!

– Она всегда ненавидела маму – шипит Евлампия – потому что мама не давала Гурию разгуляться! На все денежки корпорации.

– Лампа – спокойно говорит Гурий – я тебя сейчас под лестницей запру.

– Так, тихо! – опять говорю я – вы мне настолько надоели за эти несколько минут, что у меня возникла мысль забрать всех вас в комитет и посадить потом в ИВС на пару суток!

– Это по какой же такой статье? – интересуется муж Аполлинарии.

– До выяснения обстоятельств – иронично заявляю я – давайте развяжемся с этим скорее, и разойдемся по домам! А потом вы все будете приходить ко мне по одному, и это будет лучшим вариантом нашего с вами общения. Итак, вопрос первый – кто сегодня открывал створки лоджии в комнате Генриетты Аверьяновны?

– Кажется, я – пищит Руфина Дмитриевна – я приходила пожелать ей доброго утра, и она попросила меня открыть их.

– Вы помните, во сколько это было?

– Нет, откуда? Я не смотрела на часы.

У этой самой Руфины Дмитриевны какие-то странные, коровьей преданности, глаза, а я, глядя на нее, думаю, что эта сорокалетняя женщина делает в доме своей тетки вместе со своей матерью. А вообще, интересная ситуация – все члены семьи грызутся, как волки, но живут почему-то вместе. Почему? Все это кажется мне странным. Ну да – клановость, огромная двухуровневая квартира, но разве в их возрасте не важна прежде всего самостоятельность? Хотя бы потому, что разве им не надоела лютая грызня одной из сестер с женой брата? А может быть, Генриетту все это забавляло? Ну, чем может развлечься женщина в ее положении? Только сталкивая друг с другом своих родственников.

– Аполлинария Александровна – обращаюсь я к средней сестре, она кажется мне наиболее адекватной из всех – скажите, ваша мама вообще не выходила из дома?

– Нет – отвечает та – после смерти папы мама очень сильно замкнулась в себе, а потом пришла эта болезнь… Все, кто надо, приходили к ней сами – личный врач, нотариус… Иногда навещали друзья – те, что остались живы… И друзья отца тоже…

– Она не лечилась?

– Нет. Предпочла, по ее словам, естественный ход событий…

– Вы обмолвились, когда ездили с нами, что у вас всех была традиция – приходить к ней утром и вечером и желать доброго утра и спокойной ночи, верно? А это было как-то упорядочено или каждый мог прийти, когда захочет?

– Мама была прагматиком и не терпела бардака. Мы ходили по графику, по старшинству… Последним, конечно, шел мой сын Филарет, в семь тридцать утра. После чего уходил в школу.

– А в этот день было также?

– Да – подал голос Филарет – но мне надо было к третьему уроку, а в связи с этими событиями я вообще отпросился. Бабушка все-таки.

Да ладно! Так бывает?! Ничего себе, бабуля порядки установила на своей территории! То есть свита приходила вызвать свое восхищение и уважение королеве-матери! Вот я не сомневаюсь, что старуха была противнее некуда. Хотя… О покойных либо хорошо, либо никак…

– То есть я правильно понимаю, что вы, Филарет, видели бабушку последним сегодня?

– Да ну вас – говорит он, с подозрением глядя на меня – откуда я знаю? Может, к ней кто еще приходил поговорить после меня? У нее вечно кто-нибудь толкался, особенно Луша и тетя Лампа, все секретничали о чем-то.

– И ниче мы не секретничали! – подает голос его сестра – бабуля прикольная была!

– Ага, прикольная! – кивает Филарет – еще скажи, что все это не из-за той броши, которую ты так мечтала выпросить у бабки! Потому и терлась около нее!

– Филя! – возмущенно тянет его отец, Иннокентий Савельевич – как так можно! Лушенька – чистая девочка, а ты про какую-то брошь!

– Так, хватит! – кажется, мое терпение кончается – потом разберемся, кто тут чист, как первая мартовская капель, а кто нет! Аполлинария Александровна, скажите пожалуйста, ваша мать принимала снотворное?

– Очень редко. На ночь, когда не могла уснуть. Прописал ей его лечащий врач.

– А она таблетки принимала под чьим-то контролем или сама?

– Обычно она пила лекарства в то время, когда я приходила пожелать ей доброго утра – подала голос невзрачная невысокая женщина, полная противоположность статной Генриетте, ее сестра Манефа.

– Вы видели, что она принимала? Сможете показать нам эти лекарства в ее аптечке?

– Да, смогу.

– Хорошо. Вот завтра первая и придете ко мне вместе со своей дочерью. Постановление я выпишу.

Нет, все… Оставаться здесь больше нельзя. Надо ехать в комитет, ждать результатов исследований и принимать эту чудную семейку по одному или по двое. Находиться с ними со всеми одновременно просто невозможно!

Я спускаюсь вниз вместе с Климом, он любезно предлагает мне отвезти меня до дома, тем более время уже семь вечера. Опера соберут все улики, а основные заключения экспертов наверняка будут готовы только завтра. Звоню Дане.

– Дань, слушай, мне нужна к завтрашнему дню вся информация по родной сестре погибшей – Манефе Аверьяновне Грачевской и по ее дочери Руфине Дмитриевне Грачевской. И еще мне нужна вся информация по самой погибшей. Конечно, кроме того, что она до пятидесяти пяти лет занималась балетом – это я и сама знаю. До сорока она танцевала, а потом занималась педагогической деятельностью. Кстати, ее ценили. И еще – выясни, пожалуйста, не было ли в ее карьере роли Офелии.

– Достану все, что смогу! – обещает он.

Дома меня встречает Рус, который готовит что-то на плите, попутно наслаждаясь бутылкой безалкогольного пива. Достаю тоже самое из холодильника, плюхаюсь на кухонный диванчик и мрачно спрашиваю:

– И что? Во сколько вылез ремонт машины?

– Да не так и дорого. Удивляет меня все же другое – я не думал, что женюсь на женщине, на которую даже с неба падают трупы, извини за такие неправильные, может быть, слова.

– Рус, ты всерьез думаешь, что я предполагала подобный исход?

– Конечно нет, дорогая, но в следующий раз если увидишь что-то подобное, пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы это рухнуло не на капот твоей машины – смеется он.

– Скажи спасибо, что она вообще мне не на голову упала, а то лишился бы жены!

Я рассказываю Руслану о том, что наша жертва – бывшая легендарная знаменитость, артистка балета. Он свистит от удивления.

– Так может у нее того, замкнуло, и она решила, что и дальше может скакать, аки лань… Ну и.. Вышла с лоджии… Офелию сплясать!

– Да ну тебя! – смеюсь я – Рус, как можно? Это же мертвый человек!

– Марго, с нашей деятельностью мы становимся злыми и ироничными по вопросам, касающимися смерти.

На следующее утро я первым делом иду к Дане. Он уже на работе, но только-только надел свой белый халат и устроился за компьютером.

– Даня, есть что-нибудь для меня?

– Да, но не слишком что-то особенное. По Манефе информация будет позже… Кстати, ты не выяснила, чего у них у всех имена, как у фиг знает кого?

– Даня, ты вовсе дурачок? Я так и должна была у них спросить – почему вас звать не Таня-Маня-Ваня, а Генриетта, да Аполлинария?!

– Ну, не так конечно – пожимает он плечом – ладно, смотри. На одежде старухи нет никаких следов ДНК и потожировых. Кто-то работал в перчатках, вопрос в том, куда потом эти перчатки дел.

– Погоди… Ты хочешь сказать…

– Да, перчатки остались где-то в доме – он делает протестующий жест – не волнуйся, я уже отправил оперов изъять все, что в доме может быть похожим на перчатки – на них должны остаться ворсинки с одежды жертвы, ну и, соответственно, потожировые преступника.

– Блин, как я сама не подумала об этом. Он сто раз мог их уже выкинуть.

– Вряд ли. Только если в окно, но оперативники и там все осмотрят. Соответственно, сама понимаешь, на инвалидной коляске тоже нет никаких следов. Скорее всего, это перчатки из какой-то гладкой ткани… Но вот что меня удивляет – зачем преступник выкинул коляску? Ты не задумывалась?

– Нет, а что в этом такого?

– Ну, Марго! Посмотри чуть дальше своего носа! Ну, выкинул он Генриетту, но коляску-то зачем? Если бы оставил ее – мог еще надеяться на то, что мы решим, что это самоубийство – перелезла через бортик, у балерин сильные руки, и сиганула. Но коляска говорит уже о другом. Тот, кто ее убил, был очень на нее зол, понимаешь? Он словно стирал из жизни ее и ее инвалидность. С этим своим недугом она кому-то надоела настолько, что человек решил от нее избавиться. Инвалиды, Марго, капризны по большей части, а я совсем не сомневаюсь, что такая, как Генриетта, могла довести до белого каления самого спокойного человека. Дальше… показания Руфины о том, что она последняя открывала створки лоджии, подтверждаются – ее отпечатки пальцев находятся на ручках в том месте, где обычно все касаются, когда открывают, поверх остальных. То есть она пришла, открыла створки…

– И скинула родную тетку вниз? – говорю я – не, Дань, она точно не сможет. Не так физически развита… А вот внучка, дочь Аполлинарии – вполне. Она занимается тяжелым видом спорта – толкает ядро.

– Что? – удивляется Даня – да уж, не женщина, мечта… Всю жизнь мечтал посмотреть такую не по телеку, а в натуре…

– Ты что, интересуешься соревнованиями по толканию ядра?

Нашу беседу прерывает Роб. Он входит в лабораторию с таким видом, что мы понимаем – он пришел не просто так. Следом, такие же решительные и напряженные, входят шеф и Клим.

– Ребята! – торжественно заявляет Роб, поправляя надетые почему-то на лоб очки – у меня для вас такая сенсация, что вы сейчас сами захотите откуда-нибудь вывалиться!