Читать книгу Период полураспада. Том 1: Общество - - Страница 7

«Приведи меня к краю бездны,

Дай мне смотреть в глаза её,

Отпусти к ней в объятья ветром чистым,

На облаках, мягких и сонных,

Я доплыву к самым высоким звёздам,

Там далеко, там далеко, слышишь,

Там высоко

Облаком стану, вернусь дождём

На твои травы.»

Инна Желанная, «Сестра моя ночь»

В части было необычно оживлённо и даже человечно. С утра начали приезжать родственники на принесение присяги. Подвоз организовали хорошо: все, кто хотел или не мог приехать сам, приезжал с местного автовокзала до части на служебном небольшом автобусе с красными домашними шторками.

В два «захода» автобусы привезли толпу близких с их огромными пакетами, сумками и непонятными вещами. Внутри части сборище родственников начало собираться на плацу, где их дети, племянники и племянницы, женихи и невесты, внуки и внучки, и всякие другие родные, скоро должны будут сделать ответственный шаг в своей жизни: принести присягу Родине. Присяга была обязательной и пожелания не учитывались – понимаемый официоз нисколько не мешал торжественности момента. Люди смотрели на своих родных в красивых подтянутых военных нарядах – фотографировали и дышали гордостью. В это время офицеры, выполняя полугодовую рутину, бегали туда-сюда и готовили представление.

Волнительным днём жили начинающие солдаты и солдатки. Три дня назад «молодых» свезли со всей страны из учебных частей в механизированную военную часть «№230». Всё прошедшее время они тренировали строевую, учили слова, правильную хватку оружия, твёрдость речи. Всё должно быть торжественно и твёрдо, чтобы ни у кого не вызывал сомнений порядок армии. Пусть лишь на день, а завтра они продолжат заниматься рутинными «глупыми» делами, сегодня это воины и воительницы, неожиданно возмужавшие для своих матерей и отцов, защитники и защитницы Родины. Им выдадут настоящее боевое оружие, формально к ним не прикреплённое из-за отсутствия звания – что сущая мелочь для образа – и посвятят в солдаты фотографией.

Вместе с Кириллом, сюда же попал и Гриша – к общей радости распределения в одну часть. Несмотря на разность жизни, Кирилл ощущал детское ощущение рядом с Гришей – приятное и тёплое. Гриша просто был рад компании, потому что, несмотря на простоту – а может и из-за неё – он не очень сошёлся с другими сослуживцами. Кирилл же мог подсказать ему что-нибудь, выслушать – это было приятно, как чуть старший и разумный брат.

Через день после перевода увидели Марину. Они несколько раз замечали её, во время тренировок строевой у женского отряда. К сожалению Кирилла, девушка избегала внимания, как и раньше.

К одиннадцати часам все приготовления завершились. Обступив молодое пополнение полумесяцем, близкие стояли шумной кучкой и пытались выискать конкретных людей в нескольких смешанных рядах по центру. Если парней от девушек было легко отличить, то отдельных людей в своей половой группе – не всегда. Откликаться на зов нельзя, офицер ходил рядом и постоянно учительски повторял:

– Так, родители и другие! Не шумите, не отвлекайте! Стойте спокойно! Что ж вы озорничаете-то, взрослые люди! Отставить!

Почти все солдаты стояли стройной линией, аккуратно придерживая висящее через плечо оружие. Перед ними, в нескольких шагах, стоял простенький старенький стол, за которым стояло двое офицеров: в летах крепких полковник и его тощий заместитель по воспитательной работе.

Полковник поочерёдно вызывал рядовых для дачи присяги. Время тянулось однообразной клятвой и прохладным днём. Наконец, очередь дошла до Кирилла:

– Рядовой Кравченко, ко мне! – прозвучал торжественный громкий бас.

Кирилл аккуратно и точно промаршировал к столу.

– Рядовой Кравченко к принятию присяги готов! – громко и чётко выдал Кирилл.

– Приступай, – усталым формализмом скомандовал полковник.

Взяв небольшую книжку со стола, Кирилл повернулся к сослуживцам, развернул бумаги и начал свою обязательно речь полной формой:

– Я, гражданин Синей Федерации, Кравченко Кирилл Алексеевич, торжественно клянусь быть преданным своему народу, свято соблюдать Конституцию Синей Федерации, выполнять требования воинских уставов и приказы командиров и начальников. Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно и самоотверженно защищать независимость, территориальную целостность и конституционный строй Синей Федерации, – за всё время он лишь несколько раз опустил глаза, чтобы подсмотреть текст – на гордость хорошо выучил его за последние три дня и сейчас очень волновался.

После декларации клятвы положил книгу на стол, расписался в журнале и пожал руки офицерам.

– Поздравляю, рядовой Кравченко. Возвращайся в строй, – сказал полковник, пожимая руку, и Кирилл отмаршировал обратно.

Через следующих полчаса последний новобранец дал присягу. Странным выглядели женщины, приносящие ту же присягу, что и мужчины: чувство равенства полов смущало внутреннюю традицию. Женские голоса, в среднем, звучали не так грозно – в них тоже чувствовалась сила. В некоторых даже решимость. Из всех для Кирилла Марина звучала менее уверенной, будто думала сомнением на ходу и текст лишь зачитывала. В ней совсем не было жара, что горел у неё во время занятий. Даже Гриша звучал увереннее, хоть запинался и два раза терял место чтения, и начинал с начала предложения, смешно водя пальцем.

После присяги убрали стол, а полковник со своим «замом» отошли к небольшой трибуне и поднялись для возвышенности. Вместе с ними, там стояла невысокая коротковолосая полная женщина в летах, полноватый мужчина в костюме и очках, пухлый чернобородый и с высоким неказистым цилиндром на голове священник здешнего храма при части и незнакомый Кириллу худенький, среднего роста, рыжеволосый рядовой.

Полковник начал выступление:

– Дорогие новобранцы! – громким басом объявил полковник. – Сегодня вы перешагнули важный рубеж в вашей жизни. Осталась позади пора беззаботной юности. Дав присягу на верность Родине, вы стали синими солдатами. Вы часто слышите, что защита Отечества – «священный» долг солдата. Это не просто красивые слова. За ними стоит история нашей великой державы. За ними стоит и суровая реальность наших дней. И каждый из вас в этой реальности – солдат Синих, на которого сегодня с надеждой взирают тысячи и миллионы глаз. И если ещё совсем недавно среди молодых людей были те, кто чуть ли не жизненным позором считали возможность пойти на контракт в армию, то сейчас всё изменилось. Страшные картины возможной войны, полыхающей в каждой области – разрушенные бомбами города и села, трупы женщин, стариков и детей – любого желающего «закосить» от армии способны убедить, что случись подобное, от чего упаси нас Бог, ему не удастся спокойно отсидеться под юбкой у матери, за спинами своих товарищей. Пришла пора стряхнуть с себя беспечность персонажей известной притчи, которые при виде загоревшейся по соседству с их селением деревни, успокаивали себя словами «до нас еще далеко, авось пронесёт». Нет, уже слишком близко. Прямо здесь. И, глядя на толпы беженцев из Рензи, а их число будет расти, мы особенно отчетливо осознаем сегодня виртуальность границ, разделяющих нас, и как никогда ощущаем наше кровное и духовное родство. Вот почему всё, что происходит сегодня там, мы воспринимаем как свою собственную беду. Вы пришли в армию в тревожное для нашей страны, но исторически интересное время. Ведь вдумайтесь только: на синих героях-ополченцах совсем скоро в буквальной точности сбудутся слова великого полководца Святого Царства Александра Победоносного, обращенные к героям Витиной битвы: «Братья, нас немного, а враг силен. Но не в силе Бог, а в правде. Не побоимся множества врагов, потому что с нами Бог. На том стояли, стоим и будем стоять, и так победим». Каждый из вас – синих воинов – должен усвоить эту мудрость, идущую к нам из глубины веков. Вооруженные ею мы обречены на победу. Не нужно, наверное, объяснять, почему моя речь сегодня о Рензе. Там ещё бьется пульс синей жизни. Но он может оборваться. Как говорит один известный современный синий мыслитель: «Рензя – это наша вера, это наша идеология, это наше мировоззрение сейчас … Её герои и наши синие добровольцы на наших глазах каждый день будут творить подвиги, каждый день творить историю. И мы не можем оторваться от них». И кому как не вам, и в какой другой день и час, как не в этот торжественный для вас день и час присяги подумать об этом? Это ваше возможное будущее: подлинные, живые герои – не из книжек, легенд и фильмов. И при одной мысли о вас, как досадное наваждение, рассеивается весь этот унылый криминально-сексуальный ряд псевдокумиров и антигероев – рисковых прожигателей жизни без Родины и флага – которыми вот уже на протяжении двух десятков лет кормят вас наши либеральные СМИ. Завтра герои-ополченцы Рензи – своими спинами вы будете заслонять других новобранцев, своих матерей, стариков и детей, чтобы пламя войны не разожглось в Федерации. Ваши дела лучше всяких слов научат будущее поколение любить и защищать свою Отчизну, с легкостью перенося все тяготы и невзгоды солдатской службы, как это было в нашей истории не раз. С Богом и памятью о синих героях-ополченцах, об отрядах внутренних войск, что погибли в долгой борьбе с террористами! Не оскорбите их память, когда придёт час «взяться за меч»!

Затем слово взял его заместитель:

– Да… как уже сказал Виктор Петрович, вы живёте в историческое время, – заместитель говорил заметно тише и в его голосе не чувствовалась какая-нибудь торжественность. Наоборот, сухим спокойствием читал заготовленный текст – и очень неумело. – Именно от вас зависит как в будущем будут вспоминать это время следующие поколения синих людей. Бог на нашей стороне. Но не стоит забывать и о наших личных качествах. Прийти сослуживцу на помощь – это важный долг любого солдата. Но ещё важнее: прийти на помощь Родине. Ведь если не будет Родины, не станет и вашего товарища, и вас, и ваших родных. Мы можем быть в каких-то вопросах несогласны, но у нас, как у одного народа, не может быть разных коренных интересов: все мы хотим стабильности, сохранения границ и мирного неба. Не давайте попирать свою Родину – стойте на своём. А мы уж вам поможем.

После заместителя слово взял батюшка:

– Братья-синие! – начал он со скорбными нотками в голосе. Несколько солдаток недовольно скрестили брови, ведь про них забыли, и ожидали что батюшка добавит про сестёр. Священник ничего не добавил и продолжал дальше, как задумано: – Сегодня вы взяли на себя священный долг, обязали себя святыми узами клятвы присяги. Вы присягали не только стране, флагу и Конституции – Бог тоже следил за нами внимательно. Вот какую даже он нам хорошую погоду послал. Когда вы будете нести святую службу помните, что вы не одни, что вокруг вас есть множество товарищей, братьев. И вы всегда под взором Его. Он поможет и накажет. Он суровый, но милостивый. Может быть, вам покажутся мои слова несколько наивными и смешными, но я тоже когда-то стоял вот так, как вы сейчас – ещё в рабочее время с обязательным призывом. И тоже много с чего смеялся – тогда у нас с детства убивали родную веру, прививали смеяться с важных нашему синему сердцу вещей. Однажды, когда ничего другого у вас не останется, вы поймёте, что всегда с вами Он. И Он услышит, Он защитит, Он успокоит. Бог с нашей Родиной, с Синими. В добрый путь! Стойте на защите Родины и Веры крепко! – священник левой рукой перекрестил новобранцев перед собой.

После этого священник вышел из-за трибуны, подхватил небольшое ведёрко с маленькой кисточкой и прошёл перед рядом солдат, разбрызгивая ведёрную воду. Марина скорчила неудовлетворённое лицо и чуть отвернулась брезгливостью. Кирилл почувствовал, что вода пахла спёртостью и ощущалась неприятно.

Бородатый священник поднялся обратно и слово взяла невысокая женщина:

– Здравствуйте. Какие вы тут все молоденькие, крепкие! А ведь когда-то были маленькими, – с улыбкой сказала женщина. – Я никогда раньше не выступала. Поэтому вы извините меня, если что, если говорю как-то не так. Я представляю матерей военнослужащих, меня попросили выступить. И что хочется вам сказать, пожелать-то? Здоровья, конечно же. И воли. Как здесь говорили, время непростое, да. Как бы мне материнским сердцем не хотелось, для всех вас, вы уже не маленькие дети. Взрослые мужчины и женщины, защищающие нашу страну, как защищали её мы в своё время. Во время службы вы пересмотрите многое в жизни – не пугайтесь. У вас случится множество интересных событий, о которых вы потом будете рассказывать своим детям. Не бойтесь быть сильными – важно давать сдачу, научиться защищать. Ну и, собственно, не забывайте нас, ваших матерей. Мы всегда ждём от вас хоть строчку. Всегда переживаем за вас. Вы навсегда останетесь для нас детьми, хоть мы и понимаем, что вы уже не дети. Удачи вам! – к концу речи у женщины выступили слёзы, и она неловким движением пухленькой руки постаралась их быстро вытереть.

Полковник, заместитель и куча родственников начали хлопать.

Слово взял пухлый мужчина в очках с тонкой оправой.

– Сегодня я рад быть на этой торжественной церемонии. И как мэр, и как мужчина, который так же стоял на плацу когда-то. Очень признателен, что меня попросили выступить с речью перед молодым пополнением защитников и защитниц нашей Родины! Вспоминаю себя, ещё совсем молодого и с разными наивными идеями – было страшно, но ощущалось единение с товарищами, особенность момента. Надеюсь, вы тоже это чувствуете, потому что это не просто ощущение – так и есть: со своими товарищами вы будете служить весь следующий год – у вас случится множество моментов, которые запомнятся на всю жизнь. Но не стоит обольщаться: солдатская жизнь – не простая. Придётся привыкать к новым порядкам, но это даст вам важные жизненные уроки и светлую память моментов. Как бы лучше закончить: служите добросовестно и твёрдо стойте на защите нашей общей страны. Также, пользуясь случаем, приглашаю всех прогуляться по нашему красивому городу Славному. У нас есть и кафе, и отели, и красивый большой парк с площадью. Всех ждём!

Остальные выступающие похлопали. Последним слово взял один из новобранцев:

– Всем привет, – сказал он без всякий украшений, по-простому. – Меня зовут Влад. Я один из ваших сослуживцев, да. Я тут представляю молодых военнослужащих, то есть вас… нас. Тоже никогда не выступал до этого, да. Даже не знаю, что сказать. Удачи нам, терпения, здоровья. Надеюсь, служба пройдёт быстро, мирно и без проблем. Конечно, в свете последних событий появляются сомнения, но давайте надеяться на лучшее – тем более, когда наших матерей представляет такая красивая и замечательная женщина. Как-то так!

Представительница матерей засмущалась и улыбнулась, а толпа вокруг новобранцев снова разразилась аплодисментами.

Полковник снова заговорил звучным басом:

– Прошу простить. В этом году выступления с техникой не будет. Но наши солдаты заготовили другое выступление, чтобы показать, чему они уже научились!

После его слов выступающие сошли с трибуны. Кончилась официальная часть присяги, началось представление. Солдаты строем ушли в казарму, чтобы оставить оружие, затем вышли обратно и правильно построились в несколько рядов.

– На месте, стой! – дал команду рослый крепкий капитан, отдавая честь и другие формальности. Строй остановился. Капитан выкрикнул: – На ле-во!

Несколько рядов солдат почти синхронно развернулись. Некоторые родители удивлённо ахнули от неизвестных ранее навыков своих детей.

– Приветствую вас, новобранцы и новобранки! – сказал капитан. – Готовы показать, чему научились?

– Так точно! – хором ответили солдаты и солдатки.

– На пра-во! По плацу, шаго-ом м-арш! – выдал команду капитан. Два последних слова он выговорил слитно: «шаго-марш» – одним словом. Звучало непривычно и странно, с паузой в середине слова.

Строй резко повернулся и почти ровным синхронным шагом начал маршировать по плацу, стараясь держать серьёзное лицо, смотря прямо перед собой. Кое-кто улыбался, если ловил знакомый взгляд близкого из толпы на себе – ответным смущённым вниманием. Они ласкались лучами всевнимания и старались. Прямые ноги солдат вытаптывали давящий ритм тяжёлыми сапогами – своеобразную армейскую музыку порядка и правил.

– Новобранцы, песню запе-вай! – выдал ещё одну команду капитан.

Строй начал петь строевую песню. Кто-то пел во весь голос, кто-то стеснялся – единства не ощущалось, как кто умел. Это не помешало родителям снова умиляться «своим» родительским достижениям и просто торжеству. Кирилл видел своих родных и едва сопротивлялся поглощающему чувству.

«Стоим мы на посту, повзводно и поротно.

Бессмертны, как огонь. Спокойны, как гранит.

Мы – армия страны. Мы – армия народа.

Великий подвиг наш история хранит.

Не зря в судьбе алеет знамя.

Не зря на нас надеется страна.

Священные слова "Мирград за нами!"

Мы помним со времён Ивана.

Вручили нам отцы всесильное оружье.

Мы Родине своей присягу принесли.

И в жизни нам дана единственная служба:

От смерти защищать грядущее Земли.

Не зря в судьбе алеет знамя.

Не зря на нас надеется страна.

Священные слова "Мирград за нами!"

Мы помним со времён Ивана.

Не надо нас пугать, бахвалиться спесиво,

Не стоит нам грозить и вновь с огнём играть.

Ведь, если враг рискнёт проверить нашу силу,

Он больше ничего не сможет проверять.»

Как только песня кончилась, марш под командованием капитана начал выполнял строевое представление. Солдаты то сходились, то расходились. Один из них твёрдым шагом обходил остальных вокруг, повинуясь командирским приказам. По его же указке, строй разбивался на несколько колонн и начинал маршировать между собой.

Невыдающееся представление притягивало синхронностью действий людей под предводительством капитана – своеобразным дирижёром он впечатлял. Сплочённость и социальные возможности людей, при должной подготовке, большинство людей или не знает, или забыло – даже родители, многие из которых так же проходили службу, всё равно удивлялись послушности своего «чада». Возможно, это было то же чувство, как и внутренняя наполняющая гордость себе за послушность питомца.

Много кто из присутствующих, из семьи – и мужчины, и женщины –, помнили, как служили так же в ещё рабочей армии. Оно вспоминалось ими как совсем другое время. «Разве наши детски могут так же?» – иногда задавались они вопросом, вспоминая себя и молодость. «Это не наше время. Детки наши уже в другом, в современном». Им казалось, когда мысль проскакивала, что ответ очевиден: не могут. А сейчас невозможность свершилась: их дети слушают команды, маршируют, поют, клянутся отдать жизнь защищая Родину. Точно так же, как и они – их родители. Это рождало странное чувство печали и единения: за преемственность поколений и свою приходящую старость.

Только клятва уже была не такая, как и Родина. Эти детали незаметно стёрлись в сознании родителей и не вызывали вопросы. Казалось, что у них было всё так же. Даже у нескольких из них, кто участвовал во время Гражданской на стороне «союзников», годы спокойной жизни стёрли протест из сознания. Пыл молодости затух и взгляды пошли на соглашение с противным – как у всех, кто впал в зависимость от комфорта и уснул внутренним человеком.

После армейского представления дали команду «вольно». Солдаты поспешили сдавать оружие, чтобы освободиться от торжественности и пообщаться с родными. Пока что, оружие сдавали под роспись, потому что оно за ними не числилось.

Через несколько минут Кирилл прорвался сквозь сослуживцев, сходил в туалет и умыл выслуженный пот. После этого вышел на улицу. На выходе его догнал Гриша и они пошли вместе. Прохладный ветерок приятно обдумал ещё не высохшие капли.

Холодом началась зима. Кирилл читал когда-то, что такая, привычная его жизни зима, не единственная на Земле. Он знал только тёплую зиму, когда начинался сезон дождей, с тропическими ливнями и затоплениями на радость детворе улиц. Он находил фотографии Старого Мира из размайненных архивов и удивлялся неизвестной белизне, читал о чём-то далёком вроде «вьюги». Всё, что он мог представить – морозы, как что-то сильное и суровое из знакомого ему холодного порывистого ветра. Иногда он возвращался к этим фотографиям, статьям и думал «как же там жили люди?», не находя ответ. Казалось, что в подобной светлой безжизненности невозможно было жить. Может быть, архивы данных врали – он возвращался к ним и чувствовал странную притягательность, хотелось побывать в морозе и смотреть в даль.

На плацу родственными толпами стояли вперемешку солдаты и их близкие. То тут, то там ходили ищущие и зовущие.

Спустя несколько минут поиска, Кирилл услышал знакомый голос семьи:

– Сюда! Кирюша, мы здесь! Где ты?

Гриша потерялся по дороге в бесконечной суетливой толпе.

Вместе с невысокой женщиной из человеческих масс вышла девочка двенадцати лет, почти ростом с маму, и молодая девушка. Женская троица, в отличие от других родственников, не тащила за собой сумки и пакеты, куда старательно укладывали еду и предметы бытовой необходимости остальные. Семья Кирилла выглядела отличительно, будто на прогулке или случайно. Отличала их ещё и одежда: более качественная, новая, современная. У всех, кроме девушки Кирилла, Нади – девушка выглядела вполне обычно и хорошо могла бы стать «своей» бесконечной толпе.

Мать Кирилла, как всегда на памяти Кирилла, была красива и опрятна в светлом дорогом пальто. Несмотря на недавнее начало пятого десятка лет, выглядела на тридцать пять – иногда «давали» меньше. Бывало и такое, что её считали за старшую сестру, а не мать.

– Кирюша! – женщина бросилась на шею солдату. Несмотря на богатый вид, манеры в женщине жили простые и эмоциональные. Поведение соответствовало виду. – Ты так далеко забрался! Мы такси взяли из Миргорода и всё равно так долго ехали! Я совсем замёрзла! На, потрогай руку – ужас! Оно тебе надо было? Как вы здесь живёте-то вообще?

– Мам, надо было кофту надевать. Ты в одной блузке под пальто – конечно, замёрзла. Я же писал, что здесь холоднее. Посмотри на Соню – она хорошо оделась. Давайте чуть отойдём, а то стоим здесь на проходе, людям мешаем.

Подхватив компанию в сторону, краем глаза Кирилл заметил Марину. Неприятно наблюдая за ними, девушка не отводила глаз и, возможно, злилась. Чуть в стороне её уже не было видно, потерявшись в солдатско-родственном хаосе.

– Кирюша! Я тебя так давно не видела! – мать ещё раз схватила его объятиями.

– Тётя Катя, мы тоже хотим с Кириллом поздороваться! – недовольно сказала Надя. – Да, Соня? Скажи?

– Мама, дай нам брата! – подтвердила девочка.

Мать, улыбаясь, отошла. Кирилл обнялся со всеми. Особенно с Надей.

– Всего два месяца, а ты как будто больше стал. Куда тебе ещё расти-то? Краска ещё слезла. Теперь твою высокую белобрысую башку задолго видно, как маяк, – пошутила Надя, отходя после объятий.

– А я, наверное, не буду больше краситься, – сказал Кирилл.

– Почему? – удивилась Надя.

– Ай, ерунда это. Родился со светлыми волосами, пусть остаётся.

– А мне больше нравились твои тёмные волосы, – сказала мама.

– А мне всё равно! – заявила темноволосая Соня. – Пусть будет, как хочет.

Кирилл рассмеялся душой:

– Очередное доказательство, что из вас троих Соня самая прогрессивная. Надя, смотри, станешь со временем консервативной тётей и будешь Соне про аборты затирать.

– Это мы ещё посмотрим. Соня не личность – она становится, – Надя рассмеялась.

Соня ещё слабо понимала их юмор, а мама Кирилла совсем его не разделяла, слабым возмущением осуждая и что-то ещё говоря без злобы. Она улыбалась для вида. Для этой женщины взгляды сына и его мироощущение были далеки. Иногда они обсуждали что-то, даже спорили. Думая об этом, каждый раз ей вспоминалась тема работы. Мать Кирилла совсем не понимала «зачем» женщинам работать, если можно этого не делать. Для неё положение домохозяйки, занимающейся детьми и «отдыхом» годами, тратя деньги мужа, было естественным и правильным местом женщины в семье. Будто данным ей природой от рождения. Кирилл говорил, что маме повезло и с мужем в частности, и с положением в жизни вообще. Мать Кирилла не узнала обратную сторону экономической зависимости. Не узнала реальность множества женщин: насилие, угрозы, ревность, контроль. Не знала она и другую женскую долю: мать-одиночка. Про эту долю общество, которое навязывает девочкам с юных лет образ домохозяйки и матери, как что-то естественное, совсем забывает. Пытаясь понять слова сына, женщина сталкивалась с вложенной культурой и отступала. Она и не могла представить другие взгляды: они резко выбивались из традиционной картины мира, вложенными её верующей семьёй. Кирилл пытался призывать к историческим примерам, объясняя и приводя примеры, мать слушала это и хлопала печальным непониманием в глазах. В конечном итоге, Кирилл бросил это и пришёл к выводу:

«Как будто объяснять избирательное право крепостному крестьянину – за гранью», – и просто принял мать собой. Как она принимала его.

Через несколько минут разговора к ним присоединился Гриша. Он здорово всех потеснил собой, вклиниваясь в семейную группу. Рядом с ним тянулась среднего роста полноватая женщина с жиденькими тёмными недлинными волосами. Макияж отталкивал глянцевой яркостью и неестественностью. Женщина одела сегодня яркую красную блузку и кожаную, повидавшую жизнь, юбку. Кирилл отметил, что она старалась выглядеть нарядной своему времени, что ушло много лет назад. На этой женщине также безжалостно отпечатались годы тяжёлой работы – и не только они. На пожившем лице висело несколько опухлостей, а взгляд где-то отстранённо существовал.

– Наконец-то нашёл тебя! Мама, это Киря. Я тебе про него рассказывал, – здоровяк вытянул товарища поближе к своей матери. Гриша это сделал, совсем не обращая внимание на рядом стоящих людей. – Киря, это моя мама.

Для себя Кирилл её представлял не так. Он представлял её более опрятной, и так же невысокого роста. В такой же бедной одежде и более приближенной к женскому образу. Представленная же полноватая женщина совсем не вписывалась в его образ матери товарища. Кирилл заметил, что Гриша немного непривычно жмётся.

– Здравствуйте. Приятно познакомиться, – сказал Кирилл, улыбаясь вежливостью и чуть поклонился.

Женщина улыбнулась в ответ:

– Хороший мальчик – правду говорил. Мой Гришка не очень умел с детства друзей выбирать. С тобой повезло. Ты не обижай его. Он, может, какую глупость скажет – так это любой может. Он безобидный совсем, хоть и большой. Глуповатый и наивный.

Родные Кирилла стояли молча, наблюдая это приветствие. Кирилл предовратил неловкость и представил свою семью:

– Это мои родные: мама, Кейтлин, сестра Соня и любимая девушка Надя.

– Приятно с вами познакомиться, – сказала, улыбаясь, мама Кирилла. – А как вас, говорите, зовут?

– Таня, – просто ответила мать Гриши.

– Меня Кейтлин, – ещё раз зачем-то повторила мать Кирилла. – Можно просто «Кейт».

– Не наше имя. Ты из-за границы? Не синяя?

– Да, я не здесь родилась. Я до восемнадцати лет жила в Зелёном Королевстве. Ещё до нового времени, когда здесь рабочая диктатура была.

– И как это ты у нас оказалась?

– Вышла замуж за беженца отсюда и переехала. Вы должны были слышать о моём бывшем покойном муже, Алексее Кравченко, – мать Кирилла говорила так, будто это малоизвестное событие. – Синем национальном герое. Это он принёс свободу, из-за него рабочая диктатура рухнула.

– Да, знаем. Я тогда совсем девочка была, а помню. Стояла и думаю, что где-то твоё лицо видела! Как же: по телевизору и видела! Вот так бывает встретиться со звёздами! С женой синего героя! Девчонкам расскажу – не поверят. И мой обормот с сыном героя служит – ничего себе!

– Ну мам… – смутился Гриша.

Мать Гриши совсем не проявляла своего смущения перед более состоятельной и богатой женщиной. Долгий опыт матери-одиночки, как муж бросил их перед Гражданской, закрепил в ней наглость и собственное чувство. Годы тяжёлой жизни таких людей, как мать Гриши, вынуждали «крутиться», выходя из сложных ситуаций и используя других людей – это закрепляло внешне и хоронило человека внутри.

Обе разные женщины представляли собой два образа матери и выглядели совсем по-разному, имея разницу в пару лет.

Одна была домохозяйкой, живущей без работы и с кучей свободного времени для поддержки красоты. Мать Кирилла выглядела намного моложе своих лет, сохраняя подтянутость кожи и медленно старея. Её лицо почти не тронули переживания и жизнь лишь чуть-чуть оставила свой отпечаток опыта за многими уходами. Современная модная одежда только уменьшало ощущение возраста.

Другая выглядела заметно старше. Тяжёлая, грузная. Её полнота стала результатом не сладкой жизни: плохое питание и алкоголь делали дело очень хорошо. Работая на рынке, мать Гриши много носила тяжестей и ходила. После такой работы хотелось максимально расслабиться, чтобы тело восстановилось и на следующий день могло вынести ежедневную тяжесть. Оно физически истощилось за годы такой жизни. Переживания по самым разным причинам оставили глубокие морщины в уголках глаз и на лбу. Потёртая старая одежда подчёркивала образ бедности, где не было ни желания, ни денег вписаться в новый мир, вечно оставаясь на обочине истории.

Кейтлин добросовестно выполняла обязанности матери. Она не просто следила за детьми – искренне интересовалась их жизнью и, как могла, поддерживала. В отличие от Тани, которая давно не интересовалась жизнью своего сына и просто проживала день за днём, иногда обнаруживая, что её сын стал ещё старше, и часто рыдая по ночам от несчастного пьяного быта.

Обе матери были зеркальным отражением общества. Одна являлась образцом рекламы – именно так должна выглядеть и жить женщина в традиции. Домохозяйка, красавица – у неё всегда есть минутка для своих детей и мужа. Такую женщину рисует традиционное общество, особенно зелёное в поп-культуре. Другая была обратной стороной общества: её образу находится место только в скандальных телепередачах и социальных драмах. Общество с радостью забывало о таких женщинах, изредка вспоминая, чтобы ощутить для побега «хорошо, что у меня не так».

В реальности всё не так, как представляется: большинство людей оказывается в положении Тани, а женщин как Кейтлин – единицы. Не наоборот. Единицам везёт найти хорошего и обеспеченного мужа, чуткого и человека. Большинство женщин остаются одни с детьми и вынуждены работать, где получается и платят. На тяжёлой работе за маленькую зарплату. Быть Таней – не худшее. Некоторые женщины содержат тех, кто их же избивает: мужа или выросших детей. Все женщины, у которых не остаётся сил быть домохозяйкой и хорошей матерью, вместо понимания и помощи, клеймятся обществом и облегчённо забываются. Пока на витрине общества красуются единицы, миллионы голодных и бедных ждут своей злобы и умирают.

С десяток минут разговор разных классов пробовал наладиться и предсказуемо обрывался.

– Хорошо всё. Да-да. Рада была познакомиться. Кирилл, может пойдём? – спросила Кейтлин, отворачиваясь. Она не знала, да и не хотела пытаться наладить разговор – это были слишком разные люди. – Уже полдень – времени не так много. Не так часто можно увидеть, как ты из дома упорхнул.

– Вы не из Славного? – спросила мама Гриши.

– Мам! Я тебе рассказывал, что они из Миргорода, – ответил Гриша. Он тактично понял своё место и не давил обсуждением: – Пойдём, мам. Дома поговорим. Это у меня три дня отгул, а иногородним только до вечера.

– Я поняла всё, – с едва заметным огорчением сказала мама Гриши. –Пойдём, сынок. Покушаешь домашней еды, отдохнёшь. Давно тебя не видела, поговорим, – женщина повернулась к семье Кирилла. – До свидания, удачной вам дороги. Даст бог, свидимся ещё.

Гриша попрощался с товарищем и ушёл семьёй. Кирилл посмотрел на часы: час дня. До конца отгула было около семи часов.

– Куда пойдём? – спросила мама Кирилла. – Я бы сейчас в кафе какое-нибудь пошла, покушала. Вы все голодные, наверное. Сонька-то с утра вообще ни крошки – мы только по дороге кофе выпили. Тем более, Кирюша, никогда я в Славном не была – показывай город.

– А я тут причём? – улыбнулся Кирилл. – Я сам несколько дней назад приехал.

– Да? – спросила Кейтлин. – Я думала ты здесь с начала был. Вы разве как-то меняете эти ваши…

– Части, тётя Катя, – подсказала Надя. – Он был в учебной, на севере. Я же вам рассказывала.

– Может, – задорно рассмеялась Кейтлин. – Значит, глупость сказала! Ха-ха, опустим. Ох, время идёт. Крошка, ты как, голодна?

– Неужели мама заметила, что у неё и дочь есть! Может, и братик вспомнит? – начала Соня.

– Ну, Соня, не капризничай, – ответил Кирилл.

– Голодна! – ответила Соня и обняла брата за руку. – Поедем быстрее. Только пиццу хочу! Давайте туда, где пиццу можно!

Семья пошла в сторону КПП. Там набились семейные толпы и дело шло к медленному разрешению – семья не спешила временем.

– Интересно, что здесь есть, – задумалась Кейтлин. – Может, кухня какая-то особенная… А, Кирюша? Знаешь?

– Не знаю, – ответил Кирилл.

– Ты же здесь служишь.

– Мама, я три дня назад сюда перевёлся. Тебе же Надя напомнила сейчас.

– Ах да, точно. Не обижайся. Я так рада тебя видеть – так рада! Всё из головы вылетело! Вези тогда нас куда-нибудь, когда мы выйдем.

– Да-а, сейчас такси будет вызвать недёшево с такой-то толпой… – сказала Надя.

– Ничего, я заплачу, – сказала Кейтлин. – Главное, что мы с Кирюшей. Кстати, Кирюша, а где ты до этого был?

– Да не важно. Ты всё равно не знаешь где это.

– Ты маму глупой считаешь? Может и знаю!

– Под Васильковом мы были, – нехотя ответил Кирилл.

– Васильково… а где это?

– На севере Федерации. Я же говорил, что не знаешь. Ладно, пойдём. Поехали в город. Тут такая суета, а город я сам не видел.

– Вот и посмотрим! – сказала Соня.

На КПП больше всего места занимали женщины с огромными сумками, пакетами и всякими ёмкостями, из которых выпирали кастрюли с едой. Иногда рядом стояли мужчины с сумкой побольше. Кирилл улыбался «слабому» полу, что таскал огромные массы. Без вещей семья Кирилла выделялась недушевной нищетой.

Проталкиваясь в толпах по очереди, слушая и избегая новых скандалов нервной атмосферы, спустя десять минут ожиданий Кирилл с близкими вышли. Вереница людей тянулась линией одного направления.

– Куда это все идут? – спросила Соня.

– На остановку, – ответил Кирилл. – Насколько я понял, нам надо через деревню пройти минут пятнадцать до остановки. Там маршрутка пригородная ездит.

– А это не часть города? – спросила Надя.

– Нет. Это дачи какие-то, – ответил Кирилл, смотря по сторонам на медленно строящиеся кирпичные домики.

– А-а, ну да. Я в окно видела, мы заводы проезжали, потом возле полей, возле этих дач. Понятно.

– Да всё равно на маршрутку, – усталым нетерпением сказала Кейтлин. – Вызывайте такси. Поехали в город. Я устала, хочу посидеть. А тут не хочу. Верните меня в общество.

– Да я смотрю… – сказал Кирилл, глядя в телефон. Он аккуратно пронёс его на теле, чтобы оставить карманы пустыми. Приложение такси не показывало военную часть, давая вызвать машины только к остановке. – Кажется, нам тоже надо к остановке. Приложение глючит или вроде того – не даёт вызвать сюда.

– Наверное, это из-за военной части – карта скрыта. Я читала, что не всё показывают из-за военной безопасности, – сказала Надя.

– Ладно, – протянула Кейтлин. – А долго ждать такси будем?

– Как повезёт, мам. Пока что мы даже вызвать не можем, – ответил Кирилл.

Впереди шёл Кирилл с Надей, а за ними, сзади, мама и сестра. Мама шла не очень быстро, стараясь не поцарапать обувь лишний раз о высохшую жёсткую траву, гравий и всякий разный мусор. Здесь не было ухоженных красивых дорожек – только протоптанная и продавленная по терпеливой земле колея-тропинка. Соня чуть дулась, что не шла с Кириллом, и молчала.

– Странный сон приснился, – сказал Кирилл.

– Кирюша, ты что-то говорил? – спросила Кейтлин.

– Сон говорю был. Странный, – громче повторил Кирилл. Он немного задумался памятью, вызывал ускользающий образ. – Я шёл по улице. Была очень холодная зима, с небольшим снегом. Ветер дул, слякоть. Потом вышел за угол дома, оказался перед вокзальной площадью. Чем-то был похож на Рензенский вокзал у нас. На площади – никого. Дороги занесённые. Я… зашёл на вокзал. Там были кассы. Табло. Смотрю – один из них едет до города… не помню название. У меня сразу ощущение тёплое появилось, как будто лето. Радость какая-то. Я побежал к кассе, чтобы купить билет. Говорю, «дайте до лета плацкартный билет». А мне кассирша отвечает: «Билетов нет». И сразу снова грустно стало. Цвета померкли. Холодно. И я проснулся.

Вместе с этими словами почему-то вспомнилась Марина. Захотелось рассказать ей этот сон, пусть и без знакомства. Казалось, что она знает и могла пояснить.

– Странный сон, – сказала Надя. – Символический. Надо разбивать его на образы. Запиши его, и другие – потом сравни.

– Может он значит что-то? – спросила Кейтлин. – Ты смотрел значение по сонникам? Может быть, тебе инфополе посылает его.

Улыбаясь наивности, Кирилл всегда забавлялся архаичным чертам мамы.

– Нет, – ответил Кирилл улыбкой.

– Не смейся с мамы. Лучше посмотрим. Вдруг, это вещий? Такие сны просто так не снятся – это что-то значит! Соня, а ты чего смеёшься? Я серьёзно! Мне два месяца назад приснилось, что я в банк зашла, а там такая очередь. И что думаешь? Когда пришла в банк через несколько дней – там очередь была. И это в том, что возле нашего дома! Там никогда очереди не бывает! Не смейтесь, лучше проверьте.

– Бывает, – возразил Кирилл со всё той же улыбкой.

– Нет. Никогда не было же. У нас банке всегда пусто – это на проспекте рядом, в головном отделении, всегда очередь. А у нас во дворах не заходят.

– Мама, ты туда сама редко ходишь и когда все работают – конечно не будет очередей.

– Ладно-ладно, не будем спорить, – смягчила Кейтлин.

За небольшой дикой порослью виднелся скелет заводского убитого комплекса. Выглядывающие из-за забора стены цехов обветшали, торчали осыпающиеся уставшие красные кирпичи. Здание хотело умереть и исчезнуть миром, вместо чего напрасно ржавело собой и торчало тоской. Железные листы на крышах давно заржавели коррозией. Под бетонными однотипными плитами забора то тут, то там пробивалась поросль деревьев и другой жизни. Колючая проволока стосковалась по бытию и повисла так кусками. На отдельных помещениях с покрытой битумным материалом крыше, проглядывались маленькие, максимум в метр высотой, прутики замершей жизни. Вдоль железнодорожных путей, вдалеке, одиноко перекатывался полиэтиленовый чёрный пакет промышленного запустения.

– Так странно, – вдруг, сказал Кирилл. – Посмотрите туда, за деревья. Вон, завод стоит. Когда-то строили это. Теперь разрушается… Никому не нужно. Почему так? Раньше здесь работали тысячи людей, наверное, а сейчас? Неужели не нужно стало? Я помню, видел подборки таких заводов по всему пострабочему пространству – как-то неправильно это…

– Да ерундой занимались, – сказала Кейтлин. – Всегда можно было купить. Что захочешь и лучше. Этим нужны были красивые циферки, выполнение плана… Вот и строили. Мне ваш дедушка рассказывал, да и твой отец. Только ресурсы переводили. Как начали смотреть на эффективность, сделали нормальную систему, сразу вскрылось, что никому не нужны были ни синие холодильники, ни машины, ничего. Ни людям, ни стране. Это всё ерунда. Дорого, а качество плохое – когда рынок открыли, потребитель сам всё решил. Могли бы строить сразу нормально, с честной конкуренцией. Мне много про такие заводы рассказывали. Дали бы бизнесу, нашлось применение. Но это не с Дорогиным. С ним в этой стране ничего хорошего не будет. Так всё и будет ржаветь. Уезжать надо в Королевство, к дедушке с бабушкой, пока не поздно, да вы же не хотите…

– Мам, мы так давно не виделись, – сказала Соня. – Вы сейчас снова будете спорить. Пожалуйста, не надо.

– Хорошо-хорошо, слушаюсь, доченька. Давайте тогда поговорим как приедем, я устала, ещё в этом солдатском автобусе так качало… – сказала Кейтлин, аккуратно переступая неаккуратную дорогу. – О политике не будем, а то Соня меня потом заест, пока домой будем ехать. Ты же знаешь, Кирюша, какая у тебя сестра – вся в тебя и вашего отца.

– Знаю, – с улыбкой проговорил Кирилл.

Соня улыбнулась своей маленькой дипломатической победе.

Чем-то Кирилл действительно был похож на отчима. Может быть, такой патриотизм Кирилл и взял от него. И всё-таки отчим не всё мог дать Кириллу, чувствовалась неполнота картины – парень искал правды. Из-за этого они несколько раз спорили, а мать Кирилла, думая, что они ругаются, вмешивалась и оставляла всех незавершёнными. После этого отчим не хотел уже говорить, Кирилл и не настаивал – он читал информацию и надеялся на что-то.

Компания подходила к остановке. На прямоугольнике потрескавшегося асфальта стояла небольшая высокая кирпичная будка в форме буквы «Г». В глубине у стены стояла старая деревянная скамейка, где на облупившейся краске в несколько культурных слоёв были написаны разные народные надписи, появлявшиеся на протяжении поколений. Осмотревшись, Кирилл увидел надписи и на стенах. По ним, как по наскальным рисункам далёких предков, о которых Кирилл читал по архивам Старого Мира, можно было составлять картину общественной обывательской мысли в разные промежутки: что волновало людей, как именно они выражались. Несмотря на краткость и частую матерность основных текстов, встречались здесь и признания в любви, подшучивания и что-то непонятное. Преданные любители писали слова признательности популярным зарубежным исполнителям. В последних надписях уже были номера, ссылки на интернет-каналы и сайты, с надписями «Хочешь повеселиться?», «Найдётся всё» и подобными.

– Что там с такси? – спросила Надя.

– А-а, точно, – отвлёкся Кирилл, достал телефон. – Моё положение… да… комфорт… картой… Куда?.. Поедем в центр. Площадь Федерации. Проложить маршрут… Пишет, что через пять минут будет здесь.

Убрав телефон, Кирилл прошёл вглубь и сел на скамейку.

– Лёша и Валя – сердечко. «Оля и Мунпризм навсегда».

– Мунпризм? – переспросила Надя, подходя к нему. Соня с мамой остались стоять у дороги. – Кто-то здесь про него написал?

– Да, – улыбнулся Кирилл. – Видимо, фанатка какая-то написала. «Король и Шут – рулят». Неужели кто-то их слушает? Что-то про «Кино», Егора Летова… Плохо видно.

– Ты знаешь их всех?

– Да это из Старого Мира ещё. Слушал немного. Так… «Заработок» – и тут это говно. Везде эта «работочка в твоём городе» появляется. «Дорогин нахуй», а рядом… «дорогин заебись». С маленькой буквы – хм. А говорят, демократии нет – плюрализм мнений во всей красе! – Кирилл встал и подошёл к стенке. – Тут явно из старого: «Цюнен алкаш ебаный»… «Цюнен пошёл нахуй». Да, народной любовью он не пользовался. И как только он выборы выиграл?..

Приехало такси.

– Ребят, идёмте, – сказала Кейтлин. Кирилл с Надей пошли к такси.

Всю дорогу Соня рассказывала о безоблачных школьных успехах, как она с подругой взяла второе место на школьной олимпиаде по химии. Кирилл радовался сестре и вместе с Надей её поддерживали. В ощущения Кирилла закралось чувство, давно забытое или отвергнутое, уюта и простоты. Он насторожился и вспомнил себя, а для остальных притворился прежним, лёгким: «незачем».

Через пятнадцать минут семья вышла на центральной площади. Городок был небольшой, а дороги свободны, чтобы доехать быстро из-за города. На высоком пьедестале стояла тёмная фигура с характерной шапкой на голове – Волгин. Фигура указывала вперёд, когда-то символизируя дорогу к прогрессу, а сейчас в кафе. Кафе светилось огоньками и другим украшением. Рядом стояла ремонтируемая высокая стела с орлом на конце, которую поставили пару лет назад к празднованию 220-летия Синего государства. В далёких временах крохотные города синих народов дали отпор кочевникам с центрального юга и захватили их земли. После этого великий князь Миргорода объявил себя царём на новой большой земле.

Стела была закрыта лесами, производился ремонт. Часть фасада обвалилась от экономного труда и наглости подрядчика. Теперь выделили новые деньги на реставрацию.

Памятник Волгину поставили давно, в рабочие времена. Почти сто лет назад. По всей Федерации их, кажется, ещё много, а с каждым годом становится меньше. За почти столетнюю историю могучий бронзовый памятник ремонтировали лишь трижды. Несмотря на попытку поменять доминирующий объект площади, даже с меньшим размером памятник Волгину ощущался более выразительным, чем привлекал внимание. Эту историческую фигуру невозможно было упустить из виду и, казалось Кириллу, почему-то она вызывала всё больше обсуждений. Возможно, поэтому местная либеральная пресса не давала забыть и о себе, постоянно обновляя в общественном сознании различные сомнительные истории о Волгине, отворачивая массы от проблем современности в дела или выдумки прошлого.

Кейтлин перекрестилась, смотря на Волгина, Кирилл улыбнулся – так и пошли.

В кафе просидели около часа. Кейтлин не хотела уходить.

– Кажется, кто-то хотел погулять по городу? – шуткой спросил Кирилл.

– Да, хотела. Сейчас, ещё пять минуточек посидим. Соня с дороги устала…

– Мама, я не устала, не говори за меня, – недовольно ответила Соня.

– Ладно-ладно. Может быть, это Надя устала. Вот мы и посидим… – продолжала Кейтлин.

– Тётя Катя, я бы прогулялась, если честно.

– Трое на одного… одну… – ехидно сказал Кирилл. – Кажется, демократический итог решён: идём гулять.

– Предатели! – ответила Кейтлин, расплатилась за всё и они ушли.

Пройдя пятнадцать минут по центральному парку, Кейтлин села на лавку устало, как-то будто погрустнела или подумала, и смотрела в сторону.

– Кирюша, скажи: неужели снова что-то будет? – спросила она. – Я Мишу спрашивала – он отвечать не хочет. Может, хоть ты мне скажешь? Не скрывай от меня, я же за тебя волнуюсь.

– Ты о чём? – Кирилл стоял рядом.

Надя поняла к чему идёт и ловким словом повела Соню к деревьям и летягам. Своими хитрыми глазками они думали по сторонам о еде и хитром.

– Про Рензю, – сказала Кейтлин. – Дорогин сказал, что не допустит. От него я и ждала такого. Я вообще не хотела его слушать – девчонки в чат скинули. Неужели задавит людей? Отправит вас на бойню?

Кирилл посмотрел в сторону близких. Соня с Надей пытались привлечь древесных животных найденными орешками.

– Не знаю, мам. Надеюсь, что нет. Там не всё так однозначно. Это может и плохо, но дать ослабить Федерацию – это было бы глупейшим шагом, – ответил Кирилл твёрдо.

– И что, не дать людям жить как они хотят?

– Мам, не начинай, – нехотя ответил Кирилл, в попытке затушить в зародыше бесполезное обсуждение. – Мы с тобой это много раз проходили.

– Нет, ты вот мне ответь: неужели так важно контролировать всё и всех? Пусть бы жили. Пусть бы ты жил, другие ребята – не воевали. Хватит, навоевались. В рабочее время с Королевством воевали, потом гражданская – неужели мало?

– Ты считаешь, лучше, чтобы нас уничтожили? – ввернул Кирилл, не поворачиваясь. – Как Содружество?

– Кто уничтожил? – возбуждённо ответила Кейтлин. – Кому мы нужны? Зелёные никогда никого не трогали. Только помогаем всё время.

– Ага. И Рабочему Содружеству помог так, что тот развалился. И в Гражданку помогал оружием, причём ренцам больше. Не от добрых побуждений Королевство помогает. Мама, в мире вообще всякая помощь не из хороших побуждений – один расчёт. Где выгодно, там и «помощь», – Кирилл сделал акцент на последнем слове, придавая ему обратный смысл. – У них самих проблем куча. С Оранжевыми террористами никак не могут разобраться – пусть себе помогут, а не лезут к нам. Казалось бы, новое время, какие колонии? А вот так…

– Не надо, сынок, про Оранжевых. Они… – начала мама, но Кирилл её перебил.

– Что, мам? Почему Королевство им не даст свободу, не отпустит? Там что, народ не тот? Не самостоятельный? Или свобода нужна всем, кто против Синих?

– Да, не тот там народ! Им помощь нужна. Если бы не Зелёное правительство, то там бесконечно войны шли: у них менталитет такой. Ты не знаешь этих людей. Я общалась в детстве с парой оранжевых – это страшные люди.

– Как-то же они до прихода зелёных жили…

– Вот именно, что «как-то». Твой дед воевал с ними. Тяжело был ранен – ты знаешь сам. Мы ездили… Ах, сынок. Ты не жил там. Ты не знаешь их. Я была и у Оранжевых, и вообще прожила полжизни в Королевстве. Видела там всё своими глазами. Ты этого не видел. Это другие люди. Совсем другие. Не хотят Зелёные Оранжевым ничего плохого. Ты поживёшь с моё, поймёшь. Это всё синяя пропаганда.

– Мы с тобой, мама, об этом много раз говорили, – улыбнулся Кирилл лёгким отчаянием с примесью огорчения. Обсуждение кончилось ничем. Сам он прекрасно понимал «почему» его мама придерживается такого взгляда. Каждый раз неясное чувство толкало его на бесплотную попытку понимания.

Побродив по городу ещё несколько часов, семья ощущала подход усталого раздражения. Город оказался с малой историей, чем-то не привлекал, стало скучно и холодно. Не дожидаясь конца отгула, решили разойтись. Вызвав такси до Миргорода, Кейтлин обнимала сына как в последний раз. Ей самой было досадно от непонимания сына, и лишь материнское близкое чувство толкало её в объятия какого угодно своего ребёнка. Соня спрашивала, когда они в следующий раз встретятся и огорчилась. Надя на пару минут отвела Кирилла в сторону, расцеловала там за всё время, немного пожаловалась тяжёлым вздохом и, когда такси приехало, обняла на прощание.

– Подумай, сынок, – с тревожной надеждой сказала Кейтлин. – Я могу попросить, тебя отпустят раньше. Если захочешь.

– Спасибо. Удачной вам дороги, – ответил твёрдостью Кирилл. Надя приобняла мать Кирилла, с Соней они помахали на прощание и уехали.

Провожая взглядом такси, Кирилл решил вернуться назад пешком. Время позволяло. Он шёл и думал о будущих перспективах. О переменах, что история нещадно подкидывает всему человеческому обществу. Каждый раз, когда задумывался, пытаясь докопаться до сущности процессов, Кирилл отступал с ощущением, что ему чего-то не хватает. Как в общении с отчимом. Картинкам не складывалась. Он определённо что-то упускал в своём понимании

«Но что?»

* * *

Размеренный давящий человечность телевизионный поток нарушился звоном ключей. Приостанавливаемая и медленно выходящая здесь тусклая жизнь нарушилась внешними звуками, будто что-то могло спасти или сделать лучше. По тёмному пространству худенькой квартирки летели без цели пылинки, сор и всякие мысли, не находя покоя. Волновали телевизионные потоки, обсуждения, дешёвые драмы.

Открывая без особого желания дверь, Гриша проникался царившей атмосферой и поникал в себе. Уходить от встреченных друзей, любимой девушки совсем не хотелось. Приходя домой, ему казалось, хоть и не понимал этого головой, что дышать становилось тяжелее – и думать, и вообще жить. Снимая верхнюю одежду, он вешал её, не включая свет. Снял наушники, быстрыми движениями собрал их кучей и засунул в карман. Снял кроссовки, не расшнуровываясь: просто вытянул ноги. Пошёл на кухню.

Не говоря ни слова, Гриша начал накладывать еду. Поставил в микроволновку, а сам в это время ушёл в комнату переодеваться. На обратном пути из зала что-то сказали, Гриша громким голосом спросил из коридора:

– Чего?

– Воды, блять, говорю принеси маме!

– Сейчас… – привычным недовольством ответил Гриша.

Микроволновка пищала законченной работой, давила на нервы. Гриша открыл дверцу и сразу закрыл, чтобы писк не теребил нервные связи. Привычной глупостью он терпел это и, во многом, даже не замечал. Только что-то внутреннее, будто сердце, побуждало куда-то и отсюда. Набрав воды из крана, Гриша отнёс в зал стакан.

В зале на табуретке, под ней и рядом, привычным беспорядком стояли бутылки и стакан. За этот вечер мама «приголубила» полуторалитровую пластиковую бутылку пива и маленькую, меньше полулитра, стекляшку водки – оставались ещё несколько «стекляшек».

– Тебе же на работу завтра… – начал Гриша, ставя стакан с водой на табуретку. Здесь пахло неприятными ему воспоминаниями и деградацией личности.

– И что? – недовольно ответила мама Гриши, выпивая воду. Грязными пальцами она перебирала вяленую рыбу. – Моё дело. Дай отдохнуть спокойно. Сначала эти там пидорасы, а теперь и дома не дают покоя!

– Снова запила… Тебя уволят – как потом за квартиру платить? Ещё хорошо хоть хозяйка не приходит, не видит, что с квартирой стало. На улице хочешь остаться?

– А не пошёл бы ты нахуй, умник, блять? Я тебе мать или кто? Сама разберусь. Вертела я на хую всех этих хозяек, и остальных! Я плачу? Плачу – ну и пошли все нахуй! И ты не выёбывайся, понял? Не успел дома показаться, а уже мне на мозги стал капать.

Телевизор тянул что-то нервное.

«Президент Рензенской Республики Ахмадов приехал в федеральный центр с визитом к президенту Дорогину. Обсуждались предстоящие выборы в Республике, возможные договорённости по урегулированию процессов.

– Знаете, у нас состоялась очень продуктивная встреча. Думаю, тот юридический казус, который возник исторически, мы его решим. У нас есть все возможности и уверенность в этом. Нам лучше быть вместе – это показала история. Рензя часть Федерации – это бесспорно. То, что там некоторые недовольны – всякие люди существуют. Это их мнение. Мы не хотим никому ничего доказывать, а лишь взаимно и продуктивно существовать. Если бы люди хотели отделиться – мы же не удержим. Знаете, как раньше говорили: насильно мил не будешь. Мы никого не держим. Рензенцы сами хотят быть с Федерацией, им это выгодно – наши соцопросы это подтверждают, – прокомментировал эту встречу пресс-секретарь президента Струйкин.»

– Мутят что-то… Подай пульт, не хочу эту хуйню слушать. Людей в нищету загнали, всё это, блять… Ай! – Гриша встал и принёс пульт. Он сидел рядом и хотел сказать. Переключив несколько каналов, женщина остановилась на знакомой рабочей комедии. – Хорошо. Пидорасов этих слушать себе дороже только – одни нервы, житья никакого.

Открыв остатки из стекляшки, женщина налила это себе в стакан и с тяжёлым вздохом выпила:

– О-ох…

– Мам… – продолжал Гриша. Он терпел злость и жалость к женщине перед собой.

– Ты снова возникать хочешь? «Заебёшься» пишется с мягкой буквой или нет? Не знаешь? Ну и пиздуй, не мешай маме отдыхать. Приехал, блять. Нахуй ты мне тут нужен тогда? Большой лоб, блять – сам должен думать, отдельно жить. Меня учить не надо – училка не выросла.

Давящей тоской Гриша встал и ушёл на кухню. Снова включил микроволновку из-за остывшей еды, и уставился в тёмное зимнее окно: деревья стояли голыми и не стыдились. Только ему было стыдно за жизнь и жалко обывальщины, себя и умирающих чувств. Он хорошо ощущал «почему» хочет уехать, «зачем» пошёл на контракт. Гриша достал телефон и начал писать своей девушке:

«ска, заебала мамка снова бухает»

«:(»

«к те точна незя сёня?»

«не сори у меня мои дома»

«лан пойду в компе посижу завтра всё в силе?»

«да»

«ок»

Закрыв огорчение, Гриша спрятал телефон в карман, достал тарелку, положил сосиску из холодильника, залил майонезом, кетчупом, и ушёл в свою комнату для проживания. Переоделся в домашние шорты, надел наушники, ушёл в цифровой мир экрана. Включив в интернете видео со звонками-розыгрышами, он немного забылся, а еда подстегнула спокойствие. После этого зашёл в давно знакомую игру, и та высвободила недовольство до самой поздней ночи, когда он лёг уставший на кровать, посмотрел переписки и смешные видео с телефона, и забыл этот день как своё непонятное огорчение.