Читать книгу Небеса Небополитики. Товарищество Вещего Олега Разумных от Народа - - Страница 4

У каждого Времени есть свои глаза. Порой они затуманены, порой проницательны. После распада Советского Союза, во времена кардинальных перемен, эти глаза словно остекленели, отражая хаос, неясность и стихийное смешение старого и нового. Вспоминаю этот период как сквозь дымку: многие привычные связи были разорваны, давно устоявшиеся цепочки «исследования—изобретения—производство—общественное благо» рассыпались в пыль. Вместо чёткого контура фабрик, НИИ, институтов, конструкторских бюро возникала аморфная мозаика, в которой элементы не стремились к свитию, а напоминали обломки великого корабля, выброшенные на берег шторма истории.

Сам – исследователь и изобретатель. Тогда, в юношеские постсоветские годы, было трудно назвать себя этими именами с гордостью. Ещё недавно в СССР существовала чёткая и ясная схема: фундаментальная наука генерировала знания, изобретатели на их основе создавали новые технические решения, затем эти решения проходили экспериментальные стадии и воплощались в реальное серийное производство. Так рождались новые продукты – от сложнейших станков до простейших изделий бытового назначения. Государство управляло всем этим процессом, выплачивало авторские вознаграждения, выдавало свидетельства и патенты, владело лицензиями и роялти. Промышленность имела потенциал к прогрессу, к свитию смысла в крепкую ткань единого хозяйственно-экономического порядка. Нельзя сказать, что тогда не было проблем, но существовал баланс, система имела логику и относительную целостность.

Однако всё изменилось в одночасье. Правительство Гайдара и другие идеологи новых реформ открыто заявили, что новая демократическая Россия не нуждается в фундаментальной науке. Представьте себе этот поворот: то, что десятилетиями считалось основой интеллектуального роста, вдруг объявили избыточным, мешающим «рыночным реформам». Звенья, что соединяли исследования, изобретения, производство, торговлю, попросту вырезали. Вместо того чтобы укреплять собственный технологический суверенитет, страну начали превращать в рынок сырья и потребительских товаров иностранного происхождения. Вся сфера товарооборота – пространство, где соседствовали объекты общественного достояния (результаты уже утративших исключительные права изобретений) и объекты исключительного права (сами изобретения, патенты, ноу-хау) – была упрощена до одного слова: «Рынок».

Эта подмена была умышленной. Исключительные права и монополии – основа новаторской мощи, планирование и перспектива – были выведены из поля зрения. Новый дискурс стремился скрыть, что настоящие изобретения формируют второй источник образования потребительских рынков и экономической стабильности. Понятию «монополии», связанного с интеллектуальной деятельностью, придали негативный оттенок, приравняв к чему-то порочному. Манипуляция была настолько искусной, что многие просто перестали замечать наличие этой сферы.

Одновременно, на протяжении всех 90-х годов и далее, наблюдался феномен, который поверхностно называли «развитием» рынка в России. Но это «развитие» сводилось к разрушению заводов, сокращению академических институтов, разбору самолётов, кораблей и комплексной промышленной инфраструктуры на металлолом. Это не было ростом или прогрессом, это было направленной деградацией, диверсией против экономического суверенитета страны. Образование и медицина фактически разрушились. Количественные показатели вроде «диверсификации» экономики, о которых говорили с высоких трибун, на деле оказывались скрытым инструментом внешнего управления. Появились спекулянты и ростовщики, возведённые в ранг новой элиты, богатой и циничной. На фоне таких изменений настоящие учёные, конструкторы, учителя, воспитатели и врачи оказывались в нищете, брошенными на произвол судьбы.

Сам, как изобретатель, пытался внедрить новые решения, предлагал идеи, стремился внести вклад в национальное хозяйство. Но вместо интереса сталкивался с тотальным общественным игнором. Предприниматели, привыкшие к быстрой наживе на спекуляциях, не понимали ценности интеллектуальных решений. Государственные чиновники, подчинённые идеологии «свободного рынка» без учёта интеллекта, не видели смысла в поддержке изобретательского дела. Создавалось впечатление, что все существенные изменения происходят под влиянием внешних сил, заинтересованных в маргинализации отечественной науки и техники.

Трудно было понять, почему простые и ясные вещи – например, различие между «частно-государственным» и «государственно-частным» партнёрством – вдруг превратились в кашу. Но стоит лишь проникнуть чуть глубже в семантику. В русском языке порядок слов имеет значение. «Частно-государственное» партнёрство подразумевало инициативу снизу, от творцов и частных лиц, поддерживаемую государством. «Государственно-частное» ставило государство сверху, а частную инициативу приравнивало к вспомогательному элементу. Эта подмена имён ломала логику социально-экономического взаимодействия. И таких примеров было бесчисленное множество.

Общество оказалось под прицелом мощного нейролингвистического воздействия. Термины имён, пришедшие с Запада, как «диверсификация», «инновации», «интеллектуальная собственность», наполнялись новым, выгодным внешним кукловодам смыслом. За яркими лозунгами о необходимости «диверсификации» скрывалась диверсия против целостных систем. Туда, где ожидали структурного свития научных и производственных сил, внезапно внедряли токсичные управленческие решения. Народ загоняли в состояние, когда уровень критического мышления падал. Системы образования и здравоохранения, когда-то работавшие на благо общества, теперь дробились на узкие сегменты с разрозненной специализацией, где пациенты превращались в клиентов, а студенты – в потребителей образовательных услуг.

Пресловутое слово «развитие» всё чаще использовалось в контексте деградации. Его повторяли с экрана телевизора, внедряя в массовое сознание установку, что эти изменения неизбежны и даже желательны. Но если посмотреть внимательнее, это была подмена понятий: то, что называют «развитием» в этой ситуации, только ухудшало жизнь и подрывало её основы. Словно подталкивая население к тому, чтобы оно само одобрило демонтаж своей промышленности и научных центров.

Нейролингвистическое программирование происходило буквально везде. Оно использовалось в образовательных программах, изменяющих имена, в медиаконтенте, подкреплённом аппаратными средствами воздействия на психику (инфразвук, электромагнитные поля), в международных фондах, финансирующих «инновации», под которыми скрывали сбор технологий и идей в пользу иностранных государств. Формировался феномен ложной реальности, где люди безропотно принимали подмену имен и смыслов. Множество талантливых изобретателей покидало страну, утечка мозгов становилась нормой. Те же, кто оставался, жили в режиме выживания, зачастую теряя веру в прогресс.

Помню своих коллег, изобретателей, пытавшихся предлагать интересные технические решения на форумах и конкурсах. Они, наивно полагая, что встретят государственную поддержку, обнаруживали лишь механизмы сбора идей в интересах иностранных держав. Инвесторов, способных вложиться в отечественные новации, почти не было, а призывы к «рационализаторству» часто оказывались заманухой для дешёвого слива результатов интеллектуальной деятельности за рубеж.

Что за психическое состояние общества позволяло этому происходить? Возможно, массовые сеансы гипноза, наподобие тех, что практиковались во времена перестройки (сеансы Кашпировского, Чумака), оставили след в коллективном подсознательном. Может быть, массовое внедрение зарубежных программ обучения и западных экономических школ сделало своё дело. Пока высшие школы экономики и институты управления твердили о необходимости интеграции в глобальный рынок, реальный сектор экономики лишался корней, способность к самостоятельному мышлению выветривалась.

Если оценить ситуацию комплексно, заметна чёткая закономерность: подмена определений всегда вела к замещению реальности её симулякром. Где прежде были ЧГП – частно-государственные партнёрства (инициативы), рождавшие прогресс, теперь стали ГЧП – государственно-частные манипуляции, обслуживающие спекулятивные интересы. Где прежде ключевым моментом была защита интеллектуальных прав изобретателей, теперь царил миф о «рыночной» интеллектуальной собственности, не несущей сути собственности в полном смысле. Распылённый термин «интеллектуальная собственность» – это временные исключительные права, истекающие с течением Времени, переходящие в общественное достояние. Но подача до сих пор такова, что общество принимает этот обман за истину, считая патенты вечной собственностью. Подобные подмены расшатывали экономическую и правовую основу страны.

Приходилось признать: враг действует тонко, не лобовой силой, а манипуляцией смыслов. Это война нового гибридного типа, где лезвиями служат слова, а пулями – искажённые понятия. Победить в такой войне оружием невозможно. Надо очистить Язык, вернуть словам их исконный смысл. И тогда, возможно, люди проснутся от чары нейролингвистического программирования, увидят подмену и начнут действовать осмысленно.

Понимание острой необходимости «исправить имена» пришло ко мне постепенно. Сначала это было смутное ощущение: почему люди пишут о ЧГП, а на деле описывают ГЧП? Почему все говорят о рынке интеллектуальной собственности, но никто не осознаёт, что понятия рынка и интеллектуальных прав несовместимы, если речь идёт о свободном обмене? Чем больше углублялся в проблемы внедрения своих изобретений, тем отчётливее понимал: система заблокирована. Изобретатель, стремящийся к прогрессу, оказывается изолирован в мире симулянтов, где его труд никому не нужен, а продукты его ума либо никем не внедряются, либо похищаются для чужих целей.

Видел, как вокруг множатся конференции, форумы, гранты, обещающие поддержку инноваций. Но на практике они превращались в механизмы сбора научно-технической информации. Это не было свитием потенциалов; напротив, это был перехват интеллектуальных потоков. Внедрение случалось только в редких и декоративных случаях, чтобы создать иллюзию активности. Реальная же суть – обезоружить и лишить противника (то есть наше общество) возможности к адаптации и ответу на вызовы.

Опять это слово – «развитие» – звучит в отчётах чиновников. Только смотрим мы на факты: университеты голодают, промышленные НИИ закрываются, инженеры уходят в таксисты, учёные стареют и уходят в мир иной без преемников. Где здесь рост или прогресс? Это именно то, о чём предупреждали философы: если «развитие» становится фетишем, но не имеет в себе улучшения, то это лишь нательный крест деградации, насаженный народу. Нужно сказать правду: прогресса нет, есть лишь разрушение. И тогда проясняется картина.

Сам вспоминаю один эпизод из своей жизни: попытку наладить связь с крупной промышленной группой, которая, как говорили, заинтересована в новых технологиях. Предложил им внедрить патентоспособное решение для повышения эффективности машиностроительного комплекса. Простой, по сути, проект, основанный на аналогах времён СССР. Вместо конструктивного диалога столкнулся с потоком бюрократического словоблудия. Представители этой группы уверяли меня, что нужны «концепты диверсификации» и «адаптация к мировым трендам». Переводя на человеческий язык, они требовали безвозмездно отдать им суть изобретения, чтобы впоследствии использовать, как угодно. Про внедрение и поддержку речи не было. «Вам нужна компенсация?» – спрашивали они с удивлением, будто само слово «автор» или «изобретатель» не подразумевает справедливой оценки труда.

Когда отказался идти на эти условия, они просто исчезли, перестали отвечать на письма и звонки. Позже узнал, что данная группа сотрудничают с зарубежными структурами, выкупают технологии и собирают их под предлогом экспертиз. Это типичный случай мародёрства в научно-технической сфере.

Погружаясь в размышления, ощущал, как несистемность мышления общества тормозит любые попытки прорыва. Люди утратили понимание значимости слов. Когда-то слова «рынок», «монополия», «общественное достояние» чётко различались. Теперь всё смешалось. Монополия стала грязным словом, хотя изобретениям свойственно иметь временные исключительные права, дающие возможность планирования и защиты автора. Этот монопольный период нужен, чтобы изобретатель мог получить отдачу от своего труда, стимул продолжать творить. Лишившись этого понимания, мы теряем фундамент для прогресса.

И именно здесь рождается потребность исправить имена. Как целитель, пытающийся вернуть кости на место, прежде чем срастается патологический перелом, необходимо вернуть словам их исконный смысл. Если мы не исправим эти имена, мы останемся в тумане. Исправить имена – значит сказать: рынок – это часть оборота общественного достояния, без исключительных прав. Монополия объекта интеллектуальной деятельности – особая форма, связанная с планированием. Интеллектуальная деятельность рождает объекты, временно защищённые правом, это не рынок, а форма хозяйственно-экономической модели, связанной с прогнозированием. Тогда станет ясно, что называемое сейчас рынком интеллектуальной собственности – абсурд, билеберда, игра слов, скрывающая реальность.

Когда мы признаем подмену, мы делаем первый шаг к прозрению. Это прозрение не произойдёт мгновенно, потребуются воля и стремление читателя, готового убрать шелуху со слов. Но сам акт осознания – уже большая победа. Здесь подключаются НЛП-техники: повтор ключевых идей («исправить имена», «прозрение»), ритм повествования, вызывающий у читателя ощущение, что он не просто читает текст, а участвует в важном действе. Наш читатель – не пассивный потребитель страницы, а соучастник обновления сознания.

Представим, что читатель вглядывается в текст, как в зеркало, где отражаются образы прошлого и настоящего. В этом зеркале виднеется путь автора, изобретателя, пытающегося понять, почему система отказала ему. Ответ в подмене имён: пока мы не исправим их, мы не поймём смысла реальности. Стоит ли удивляться, что без исправления имён общество не может ни свить потенциал своего интеллекта во что-то целостное, ни достичь гармоничного прогресса?

Настоящая глава лишь старт, начало пути к пониманию. Далее мы углубимся в природу ритуала исправления имен, в смысл обнародования результатов исследований. Мы познакомимся с символьным устройством «Сфираль», способное наглядно показать иной взгляд на Время, Язык и Сознание. Но, прежде чем идти дальше, остановимся на этом рубеже и осознаем: исправление имён – это не формальность, это хирургическая операция на теле языка и мышления. Без неё нет возможности двигаться дальше.

Вспомним ещё раз о тех, кто пытался оправдать своё существование ссылками на «развитие», когда происходил очевидный упадок. Ложь и подмена понятий, внедрённая через Язык, отравляет будущее. Однако признание проблемы – уже половина решения. Мы поняли, где порок: в словах, в их фальшивом употреблении. Исправив имена, мы сможем вернуть прозрачность смыслов. А там, глядишь, и Прозрение настигнет нас.

Обратим внимание: мы закладываем в Сознание читателя мысль о необходимости сосредоточиться, чувствовать, наблюдать. Подобно тому как изобретатель внимательно следит за работой механизма, читатель пусть наблюдает за словами, их связями, подтекстами. В процессе чтения книги он будет не просто получать информацию, но и укреплять иммунитет к подменам, учиться слышать подлинный смысл, отделять зёрна правды от плевел ложных формулировок.

Итак, первая глава – это пространство, где автор выложил карты на стол: постсоветская реальность, гибридная война смыслов, крушение изобретательского института, подмена одних слов другими, общее погружение в лингвистический морок. Но в конце главы звучит мотив надежды: если мы начнём с того, чтобы исправить имена, стоит ожидать перемен. Читатель уже ощутил важность корректности слов. Возможно, в глубине его сознания рождается готовность к ритуалу очищения языка, к пониманию того, что честный, прозрачный Язык – это ключ к грядущим свершениям.

В конце концов, слова – это инструменты. Если инструменты затуплены, а названия их перепутаны, никакую машину не собрать. Исправляя имена, мы точим эти инструменты, даём им точное назначение. И только тогда, вооружившись исправленными именами, мы сможем шагнуть к следующему этапу – к обнародованию результатов исследования, к постижению глубинных кодов цивилизации и культуры, к пониманию Сфирали Времени.