Читать книгу Гермес в PR, или как я продавал мифы кинофестивалей - Александр Александрович Фоменко, Александр Александрович Костин - Страница 9

На следующий день я решил все-таки выяснить у Кристины, не врет ли Максим.

– Привет, слушай, правда ли, что Максима выгнали из кабинета Ирины Викторовны? – спросил я, заглядывая в наш кабинет.

– Кто тебе такое сказал? – удивилась Кристина.

– Максим сказал.

– Да? Не помню такого, – ответила она, хмуря брови.

Валера сказал то же самое, подумал я, но не стал заострять внимание.

– Да не обращай внимания на Максима, он всегда прикалывается. Не могла Ирина Викторовна его выгнать, да и меня тоже, кстати! Мы с ней часто спорим, меня не выгоняет! А Максима тем более!

Ольга, сидящая за столом, нахмурилась:

– А вот я думаю, что могла. Ты ей палец в рот не клади, она всегда такая. Постоянно себя так ведет.

Кристина даже усмехнулась.

– Да ты что? Она нас всех выгоняет?

Аня присоединилась к разговору:

– Да не, но вот как-то я ходила на проверку с релизами, а она сидит с кинопрокатом и их отчитывает.

Кристина задумалась, покачав головой:

– Ну, муштрует – это понятно! Это ее классика. Она всех учит, меня в том числе. Но чтобы выгнать… не было такого! Хотя, до слез, да, доводила. Но это по другим причинам! Особенно когда все не по ее!

– В смысле, до слез? – удивился я.

Кристина чуть наклонилась вперед, как будто собиралась открыть мне какой-то важный секрет:

– Когда ее выкрутасы начинают бесить, ну, просто хочется плакать. А ты, Саш, ей подыгрываешь! Еще и футболку с Гераклом надел! Она уже себе выдумала, что ты ей тайные знаки из Вселенной посылаешь. У нас ведь Ирина Викторовна – человек впечатлительный. Для нее кино – это не просто кино, это жизнь! Я, как твой начальник, прошу тебя больше с этим не связываться! А то вчера Спарта, завтра Великая французская революция, а послезавтра она нас заставит настоящие фильмы снимать! А ты будешь писать сценарий!

Я не смог удержаться от тихого смеха.

– Ага, Максим тоже хотел снять фильм, я слышал, – добавил я.

Кристина серьезно покачала головой.

– Нет, мы с Максимом работать не будем. Это не в наших обязанностях. Ты, Саш, к ней не ходи больше. Пусть она там свой сценарий конченгутский пишет. Или как его… не помню.

Аня, как будто внезапно вспомнив что-то важное, сказала:

– Кстати, она ко мне последнее время не лезет. Но все равно называет наш отдел "Тайным Орденом Филологов". А тем, кто из филологов работает, она прямо фартуки с Пушкиным раздает!

Я усмехнулся:

– Когда она мне звонит, я всегда второй раз здороваюсь и называю ее Ирина Викторовна, на всякий случай. А то если этого не делать, она дико обижается и дает еще больше правок в тексты. А у меня их и так полно. Говорит: "Пока стажируешься у меня, надо пройти обучение. Потом поймешь, для чего все это."

Я хотел рассказать ей, что недавно увлекся корейскими дорамами, но Ирина Викторовна не любит обсуждать сериалы.

Кристина заметила мое замешательство и быстро добавила:

– Она считает, что мы с сериалами не работаем и обсуждать их не стоит. Но сама при этом смотрит какие-то сериалы про маньяков и мафиози. И еще ей нравятся современные итальянские киношки – что-то про красоту, величие и эстетику. Я такие вообще не смотрю – скукота.

– И какие дорамы ты ей пытался обсудить? – продолжила Кристина, явно заинтересовавшись.

Я расслабленно сел на стул и вздохнул:

– Был такой случай. Захожу в кабинет, она мне выдает кучу новых заданий, шутит про что-то: "елки-палки, дед на свалке!"

Кристина не смогла удержаться от смеха:

– Чего? Чего?!

– Это она пародировала кого-то из коллег, не знаю даже кого, – сказал я, с улыбкой объяснив.

Кристина подняла брови, явно заинтригованная:

– Ладно, и что было дальше?

Я продолжил, чувствуя, что рассказ затягивается:

– Я ей говорю: "А вот эта тема власти и семьи, которую вы просили для заставок, это же сейчас популярный сюжет в корейских дорамах!" То есть, сериалах. Там всегда конфликты – богатые против бедных, семейные распри, захват власти, обманы, месть, давление общества…

Ирина Викторовна, не теряя хладнокровия, ответила:

– А, ты мне можешь не рассказывать, я смотрела «Пентхаус», «Винченцо», и когда-то давно «Олдбой», «Паразиты». Да, у них часто такие темы – месть, деньги, семейные узы… И постоянно комедия с драмой переплетается. Что-то в этом есть. Хотя вот «Олдбой» – это ведь переделка сюжета Дюма, «Граф Монте-Кристо». Я бы даже сказала, что это деконструкция! Главный герой пытается мстить, а в итоге мстят ему!

Я, слегка удивленный, ответил:

– О, а я не знал, спасибо.

Ирина Викторовна улыбнулась:

– Да, корейская кинематография многое заимствует из литературы. Например, эти истории о Золушках. Хотя у нас тоже такое есть. Мы постоянно экранизируем литературные сюжеты, вроде «Мастера и Маргариты» и книги про бандитов 90-х.

Я воскликнул:

– Это как «Дюна»!

Ирина Викторовна налила себе кофе и с ухмылкой сказала:

– Ой, опять ты это вспомнил. Я фантастику не люблю, это не мое. Но они вообще не похожи. Это тебе Максим научил? Вы надо мной издеваетесь, да?

– Нет, конечно, Ирина Викторовна! – быстро ответил я, чувствуя, что все это может плохо закончиться.

Кристина, не выдержав, перебила:

– Какой-то долгий рассказ получился. Я не поняла, к чему все это?

Я тоже не понимал, но это было просто воспоминание.

Кристина взглянула на всех с раздражением:

– Короче, не спорьте с Ириной Викторовной, нам еще фестиваль проводить! А то она мне уже жалуется на вас. И будет у нас тут киносемья, но неблагополучная.

Вдруг Ирина Викторовна дала мне новое задание – отправиться в город и встретиться с ее знакомым, Михаилом Михалычем, по важному поручению.

Она стоит в центре комнаты, сдержанно улыбается, но ее взгляд остался темным, будто в его глубине скрыта целая вселенная. Она медленно протягивает мне черную, таинственную коробку, обернутую в какой-то необычный матовый материал, словно это не подарок, а нечто более весомое, что не должно быть раскрыто.

– Это тебе, – говорит она, ее голос кажется вдруг немного более холодным, чем обычно. – Передашь Михалу Михалычу. Но помни, Саш… не открывай коробку. Ты понял? Ни в коем случае не открывай.

Я смотрю на коробку, чувствуя, как в груди начинает нарастать напряжение. Вопросы как будто все больше и больше скручиваются в узлы.

– Но что, если он будет спрашивать? Что если он захочет посмотреть, что внутри? – не удерживаюсь я от вопроса, не зная, что скрывается за этими странными требованиями.

Ирина Викторовна не сразу отвечает. Она словно задумалась, что-то обдумывая в голове, а потом, как будто из другого мира, произносит:

– Ты поймешь, как ответить, когда придет время. – ее слова тянутся, как дым, неясно и неуловимо. – Ты просто скажешь, что это от Ирины Викторовны, и она шлет вам презент. Все.

Я пытаюсь осмыслить ее слова, но, словно она не дает мне право что-то понять.

– А если он… откажется? Что мне делать? – спрашиваю я, совершенно запутанный в ее требованиях.

Ирина Викторовна не проявляет ни малейшего беспокойства, ее лицо остается неподвижным, как маска.

– Не уходи, пока не возьмет.– ее слова снова звучат твердо, как приказ. – Стоять. Молчать. Даже если он будет спрашивать, что в коробке, ты молчишь. Молчи минимум две минуты. Лучше пять. Прочувствуй этот момент, Саш. Это не просто передача подарка, это… настрой. Ты должен быть в нем. Включи легкую музыку на фортепиано, как саундтрек твоего пиар выхода с подарком. Легко, ненавязчиво. Время должно быть правильным. Ты почувствуешь, когда все станет на свои места.

Я смотрю на нее, не зная, что сказать. Все, что я могу – это кивнуть. Понимание приходит поздно, и мне становится ясно, что я, возможно, даже не пойму всего смысла до самого конца этой истории. Но выбора нет.

– Но если он не возьмет? – снова спрашиваю я, потому что что-то в этом все равно не дает мне покоя.

Ирина Викторовна делает паузу, ее глаза становятся холодными, как стекло.

– Не уходи, пока не возьмет. Ты не можешь уйти. Это часть твоей миссии. Ты стоишь и ждешь. Ты все поймешь, но только после фестиваля. – ее тон не оставляет места для сомнений. – Молчишь. Никаких слов. Просто стоишь.

Мое сознание слегка теряется в абсурде ее указаний. Как это вообще работает? Что за странное испытание, где есть только молчание и паузы, и где главное – это ожидание, которое ты сам не можешь понять, но должен пройти?

Я киваю. Что еще остается? Вопросы теряются в этом странном моменте, в котором я, наверное, и сам стал частью какого-то сюжета, полного тайных правил и невидимых сил.

– Ты понял, Саш? – Ирина Викторовна завершает разговор, но ее взгляд как будто все еще удерживает меня в ловушке. – Ты – ключ. И ты не можешь уйти, пока не раскроешь дверь.

Забираю коробку и отправляюсь в путь, все еще не понимая, как и зачем все это нужно.

Я подошел к зданию, под которым уже начали сгущаться странные тени, и увидел вывеску: Hades. Я даже на мгновение задумался, не привиделось ли мне. Это не ресторан, это, похоже, был вход в некое измерение, где реальность и вымысел могли переплестись в единое целое.

Здание выглядело как нечто, забытое временем – массивные черные колонны, будто затмение пеплом, срезы окон, будто вырезанные ножом. На окнах висели тяжелые бархатные занавеси, но они не просто затемняли свет, а словно поглощали его, и изнутри доносился приглушенный, хоровой звук, как откуда-то из глубины.

Когда я открыл дверь, запах был странным: сочетание свежести после дождя и какой-то древней древесной смолы. Проходя вглубь, я ощутил, что будто попал в иной мир. Повсюду витал полумрак, а свет, который проникал сквозь тяжелые окна, был мутным, как затмение.

В центре помещения стояли высокие колонны, охватывающие зал по кругу, а между ними – неоновые огоньки, которые перемещались, не касаясь поверхности, и мерцали, словно маленькие призраки.

На стенах были изображены фигурки, напоминающие древнегреческие мифы, но с неким жутким поворотом: ангелы, но с крыльями, что-то напоминающее змеевидные суеверия и существа, которых не хотелось бы встречать в темных уголках сна.

Среди этого всего, за одним из огромных столов сидел Михаил Михалыч. Его фигура была почти неразличима в полумраке, но по мере того как я приближался, он становился все более четким. Он сидел на огромном кресле из черного кожи с золотыми вставками, напоминающими старинную греческую броню, но что-то в его облике было странно современным.

В желтом костюме. Его очки отражали тусклый свет, и на его ногах… эйрмаксы? Странные кроссовки, такие легкие, как крылья, настолько идеально подходящие для того, чтобы перемещаться в пространстве с высочайшей скоростью.

Он поднял взгляд, и я понял, что он не просто сидит, а как бы поглощает пространство вокруг, словно его тело было одновременно и здесь, и в другом измерении.

– Саша, ты пришел, – сказал Михаил Михалыч, в его голосе было что-то туманное, как шепот древних ветров. – Садись. Мы тут по делу. Вижу, ты смущен. Не волнуйся, это нормально. Мы с тобой на правильном пути.

Он махнул рукой, и передо мной вдруг появился стол с чашей винного цвета, покрытого что-то типа таинственного фрукта, который выглядел так, будто уже был съеден, но при этом продолжал оставаться целым.

Я сел напротив, не зная, что сказать, и в этот момент, Михаил Михалыч, видя мое замешательство, добавил:

– Ты сейчас понимаешь, что твоя роль здесь – не просто передать коробку. Ты сам, как посланник между мирами, – посредник, – его голос стал немного серьезнее, и я почувствовал, как слова начинают проникать в меня с удивительной силой. – Ты должен понять, что этот фестиваль – это не просто забава. Это война, Саша. Война с невидимыми силами, которые могут разрушить все, если мы не будем действовать в унисон. Ты должен передать подарок, и только тогда, когда ты поймешь его суть, ты поймешь, что тебе делать дальше.

Его слова были как заклинание, но что-то в их интонации заставляло меня сомневаться, что все, что происходит здесь, имеет хоть малое отношение к обычной реальности.

Михаил Михалыч снова поднял взгляд. Его глаза сверкали, и я видел, как они отражают свет ламп и отголоски туманного пространства.

– Но, возможно, ты все поймешь только после фестиваля. И тогда, может быть, ты увидишь всю картину. Но сейчас… – он сделал паузу и улыбнулся, – Ты должен передать ее, но так, как тебе сказала Ирина Викторовна. И тогда ты увидишь. Все, что будет дальше – не твоя воля.

И я понял, что под этим странным слоем слов скрывается нечто гораздо большее, чем я мог представить. Вся эта ситуация – это не просто дипломатическая миссия, а загадка, запутанная в тайных знаках. Моя миссия – не просто выполнить роль посланника. Я был участником чего-то гораздо более великого и, возможно, опасного. Или это был какой-то пранк от Ирины Викторовны.

Я исполнил ритуал. Повторил лова и больше ничего. Михаил Михалыч не спешил брать подарок. Он сидел, скрестив ноги, и, казалось, изучал меня, как какой-то странный объект для эксперимента. Я не мог поверить, что на кинофестивалях практикуют такие сеансы черной магии! Ну, ладно, думаю, киношники – народ суеверный, как и многие профессиональные сообщества. Это нормально. Непонятно, но нормально.

Но время тянулось. Ирина Викторовна говорила о пяти минутах. Я выставил руки с ее подарком и ждал. Прошло десять. Руки начали затекать. Но Михаил Михалыч все сидел, как застывшая статуя, и смотрел на меня, будто я был его единственным зрелищем в этом зале. Его взгляд был глубокий и одновременно пугающий – как на шахматную партию, где не видно ни короля, ни матового положения, только бесконечная игра в тени.