Читать книгу Похождения Фауста. Торжествующая преисподняя - - Страница 4

(Россия. 1800 г. Ф.М.Клингер и А.Н.Радищев случайно встречаются по дороге в министерство, куда их пригласили для участия в создании реформ государственного устройства и народного образования по инициативе Александра Первого)

Клингер

Вы – Радищев? Бунтарь, оправданный и возвращённый! Снова в деле?

Радищев

Ужели это Клингер, зачинатель штюрмерства? Весь при чинах и в теле.

Клингер

Я, как и Вы, благоприветствую дней Александровых прекрасные начала.

Радищев

Нас вызвал император не напрасно – реформы сдвинулась, но замолчали.

Клингер

Созданье новых министерств ускорит реорганизацию и управление…

Радищев

Ах, знать бы нам! У нас в России власти много, мало исполнения…

(после короткой заминки)

Как поживает Вольфганг Гёте, Ваш друг, мой Лейпцигский знакомый?

Клингер

Друг юности моей бунтарской, Вольфганг Гёте, другими планами ведóмый.

Недолго в штюрмерах ходил. Он поменял дух противления очень быстро

на дух из задницы, вдруг сделавшись при веймарском дворе министром.

Мы были в ссоре с ним довольно долго. Сейчас возобновили дружбу.

Cравнялись с ним тогда, когда мы музу прѐдали, пойдя на службу.

Радищев

Дух творчества не покидает гениев. По творчеству вы равные в литературе.

Клингер

Он любит итальянцев. В театре ближе к классике, а я к карикатуре.

Радищев

Прошу прощения. Есть одна разница – он всем известен, Вас не знают.

Есть у меня вопрос: Зачем под стол Вы пишете? Иль Вам писать мешают?

Клингер

Я не желаю «путешествовать» в Сибирь! – Вы вызвали меня на откровение.

Радищев

Наш император Вам благоволѝт. И каторга Вам не грозит. Грозит забвение.

К тому же пишете Вы только на немецком. Цензура думает – для иноземцев.

Клингер

Да, не в опале я пока. Не потому, что не для русских я пишу, – для немцев.

Печатаюсь я не в России – вот мой козырь. В Лейпциге выходят мои книги.

Пусть неизвестность бьёт меня по самолюбию, а за спиной плетут интриги.

За то не жертвую собой, своей семьёй. Нет боязни, что установят автора.

Радищев

Усердствовать не станут. Не будут же копаться в родословной императора.

Известно обществу. Это не тайна. Супруга Ваша знатного происхождения.

В ней кровь течёт Екатерины и Орлова. Отсюда – цензорские послабления.

Клингер

Возможно. Но память будоражит цесаревич Павел и его внезапная кончина…

Радищев

История рассудит. И потомки разберутся, где следствие, а где его причина…

(Оба замолчали, почувствовав, что перешагнули рубикон светского общения)

Наслышан я о Вашей русофобии, в которую мне верить очень неприятно.

Вы скáзывали – русских надо не учить, а палкой бить. Мне это не понятно.

И – чтобы жить в России, надобно «иметь желудок, голова не пригодится».

И – что Вы разделяете всех на «людей» и «русских». Как тут не стыдиться!

Клингер

Я самое плохое относил к верхам, а не к народу. Не доходил я до глумления.

Критиковал я чаще своих немцев, а не русских. Всё остальное измышления!

Радищев

Я разделяю Ваши представления о народе в том, что нету в нём единства.

Есть подневольные, есть их владельцы. Там ненависть, а здесь бесчинства.

(после некоторого молчания)

Узнал случайно, что написан Вами роман о Фаусте, его мирских деяниях.

Клингер

Всё больше о грехах людских и об отсутствии порядка и страданиях.

Радищев

На стенах знаменитого пивного заведения в Лейпцигском подвале

я наблюдал изображенье Фауста. Алхимик там ретóртами завален.

Готовит колдовское зелье, чтобы продлить своё земное пребывание.

Клингер

Он там изобретатель эликсира жизни. Так гласит народное сказание.

В моём романе он – первопечатник. Ищет правду в мире и находит.

Но не ту, которую искал. И за деяния свои он в преисподню» сходит.

Я попросил издателя. Он экземпляр романа Гёте переправит.

Мне кажется, что Вольфганг эту книгу без внимания не оставит.

Хотя писал я «Фауста», не для его похвал. А если они будут, то не грóмки.

Радищев

Ах, Фридрих! Хочется, чтоб нас читали! Как современники, так и потомки!

(входят в здание министерства)