Читать книгу Обреченные на сражение. Не принимай покорно - - Страница 4

Дождь барабанил по куполу Кремля, создавая причудливую симфонию. Москва раскинулась за окном – величественная и пугающая, где древние башни соседствовали с исполинскими небоскрёбами. Воздух переливался всеми оттенками серого, а свинцовые облака, пронзаемые вершинами зданий, отбрасывали на город причудливые тени.

В одном из старинных кабинетов Кремля, где история причудливо переплеталась с технологиями будущего, двое военных вели разговор, от которого могла зависеть судьба целого континента. Старинные китайские вазы безмолвно наблюдали за происходящим, храня память о прошедших веках.

Полковник Сергей Михайлович Разумов стоял посреди комнаты, держа в руках тонкий графеновый планшет. Его парадный мундир армии, бережно сохранённый для особых случаев. Свет от многочисленных мониторов отражался в начищенных знаков отличия, создавая причудливую игру теней на его лице.

– Товарищ генерал, – начал он, его голос звучал глухо в акустически настроенном помещении. – Сообщение из Дублина. От Буны.

Генерал-лейтенант Николай Петрович Востоков, сидевший за массивным дубовым столом с встроенным интерактивным экраном, поднял глаза. Его крупные, словно высеченные из камня черты лица, выражали сосредоточенность человека, привыкшего принимать судьбоносные решения.

– Читай, – коротко бросил он, его пальцы легко скользнули по сенсорной поверхности стола, вызывая новые информационные окна.

– Руководящие круги считают, что война с Россией начнётся ещё в этом году, – Разумов говорил медленно, словно взвешивая каждое слово. Он сделал паузу, наблюдая за реакцией генерала. – Предполагаемые сроки: пятнадцатое мая – пятнадцатое июня.

Востоков откинулся в кресле, его глаза сузились. Умное освещение кабинета автоматически приглушилось, реагируя на изменение его позы.

– Источник надёжен? – спросил он, хотя уже знал ответ.

– Более чем, – кивнул Разумов, проводя рукой над планшетом. – Грек указывает, что о предстоящем нападении на Россию он узнал от тех же лиц, которые ранее правильно сообщили о вступлении зэбовских войск в Голландию и Бельгию. – Он сделал шаг вперёд, его тень, искажённая проекциями данных на стенах, стала похожа на фигуру древнего воина. – «Держите глаза открытыми и не обманывайте себя». Подпись: Буна.

Востоков медленно поднялся из-за стола. Его высокая фигура отбрасывала длинную тень на стену, где проецировались архивные фотографии Москвы. Он подошёл к окну, глядя на город, раскинувшийся за окном.

– Есть что-то ещё? – спросил он, не оборачиваясь.

Разумов провёл пальцем по экрану планшета, вызывая следующее сообщение:

– Да. Шифровка: «Икс получил назначение в зэбовское посольство. Должен прибыть десятого марта», – он сделал паузу, давая генералу возможность осмыслить информацию. – Пароли и номер нейросвязи ему переданы. На встречу придёт в тёмно-сером пальто, с планшетом в руках. В планшете будет гравировка дракона. Подпись: Буна.

Востоков резко развернулся, его движение активировало несколько экранов на стенах:

– Этот Икс… – начал он задумчиво, – с помощью Буны через Грека получил назначение – Его губы тронула едва заметная улыбка. – Зэбовское посольство… Это очень хорошо.

– Вот-вот, – Разумов позволил себе лёгкий кивок. – Это уже кое-что реальное. Конкретное.

Генерал медленно прошёлся по кабинету. Его шаги заглушал ковролин, регулирующий акустические параметры помещения. Старинные механические часы на стене мерно отсчитывали секунды, их тиканье казалось особенно громким в наступившей тишине.

Внезапно Востоков остановился перед Разумовым:

– Пойдёшь на встречу лично, – это прозвучало не как приказ, а как констатация факта.

Их взгляды встретились. В глазах обоих читалось понимание важности момента. За окном усилился дождь, его капли создавали на куполе причудливые узоры, напоминающие древние руны.

– Будь предельно осторожен, – добавил генерал после паузы, его голос стал чуть мягче. – Если информация верна… – он не закончил фразу, но Разумов понял всё без слов.

– Я понимаю, товарищ генерал, – ответил он, выпрямляясь. – Всё будет сделано.

Востоков вернулся к своему столу, его пальцы забегали по сенсорной поверхности, вызывая новые данные:

– Подготовь детальный план встречи. Хочу видеть каждую мелочь, каждую деталь. Нам нельзя ошибиться. – Он поднял взгляд на Разумова. – История не прощает ошибок, особенно таких.

Полковник коротко кивнул и направился к выходу. Двери бесшумно раздвинулись перед ним, выпуская в прохладный коридор. Позади остался генерал, склонившийся над столом, где виртуальные карты показывали возможные направления ударов и перемещения войск.

За окном Москва продолжала жить своей жизнью. Дождь усилился, превращая панораму города в размытое пятно неоновых огней и титановых конструкций. Но даже сквозь этот пейзаж проступали очертания древнего города, помнящего множество войн и победы. Город, готовый снова встать на защиту своей страны, как это было уже не раз в его долгой истории.

Декабрьская Москва дышала пронзительным холодом, словно древний зверь, затаившийся в бетонных джунглях мегаполиса. Улицы, затянутые тончайшей коркой льда, мерцали подобно расколотому зеркалу, в котором дробились и множились неоновые всполохи рекламных щитов. Переливающиеся цифровые панели на фасадах зданий отбрасывали причудливые тени на заиндевевший асфальт, создавая картину, достойную кисти футуристического импрессиониста.

Старая Тверская, пережившая множество технологических революций, упрямо хранила свой исторический облик, словно древняя книга в окружении цифровых планшетов. Величественные здания эпохи, с их монументальной архитектурой и тяжёлыми барельефами, теперь соседствовали с биотехническими фасадами из самоочищающегося углепластика. Умные окна зданий автоматически регулировали прозрачность, реагируя на изменение освещения, а живые стены, покрытые плющом, создавали причудливый контраст между прошлым и будущим.

Под ногами прохожих едва заметно пульсировала почва – это глубоко внизу, в лабиринтах подземной Москвы, бесшумно проносились поезда на магнитной подвеске, словно кровь по венам исполинского организма. Вибрация была настолько привычной для москвичей, что они давно перестали её замечать, как перестают замечать биение собственного сердца.

Редкие прохожие, закутанные в пальто, спешили по своим делам, лавируя между автономными такси, которые скользили по специальным полосам, словно призрачные существа из металла и пластика. Большинство горожан были одеты по погоде – умные ткани их одежды адаптировались к температуре, создавая идеальный микроклимат. Лишь изредка встречались беспечные модники в лёгких куртках, но их дрожащие фигуры только подчёркивали суровость московской зимы.

Среди этой привычной городской симфонии двое мужчин неторопливо шли вдоль улицы, выделяясь своей целеустремлённостью и каким-то особым, едва уловимым напряжением. Старший из них, высокий и статный, с благородной сединой на висках, держал в руках планшет, на корпусе которого был выгравирован ярко-красный дракон – древний символ мудрости и силы, казавшийся здесь, среди ультрасовременных технологий, словно осколком далёкого прошлого.

– Александр Николаевич, – тихо произнёс Разумов, косясь на планшет, – насколько мы можем быть уверены в точности этих сведений? Ведь прямых доказательств у нас нет…

Его собеседник, известный в определённых кругах просто как Икс, остановился возле старинного фонарного столба, модернизированного светодиодной системой освещения. Его лицо на мгновение осветилось мягким светом, подчеркнувшим глубокие морщины вокруг глаз – следы десятилетий постоянного напряжения и тревоги.

– Видите ли, Михаил, – начал он, активируя защищённый режим планшета, – в нашей работе редко бывают абсолютные истины. Мы имеем дело с нюансами, полутонами, едва уловимыми изменениями в поведении людей. – Его пальцы легко скользили по сенсорному экрану. – Работая в посольстве, я научился читать между строк, улавливать то, что не говорится вслух.

Холодный ветер пронёсся по улице, заставляя прохожих плотнее запахивать одежду. Где-то вдалеке завыла сирена экстренной службы, её модулированный звук, разработанный специально для минимизации городского шумового загрязнения, отражался от стен зданий, создавая странную, почти музыкальную какофонию.

– И что именно вы почувствовали во время этой встречи? – в голосе Разумова сквозило не только напряжение, но и искреннее любопытство.

Икс снова огляделся по сторонам. Мимо бесшумно проплыло такси, его электродвигатель издавал лишь едва различимое гудение. Над головой пролетел полицейский дрон, его сканирующие сенсоры равнодушно скользнули по улице, не найдя ничего подозрительного.

– Когда Шуленбург начал говорить о сложностях потенциальной войны с Российской Федерацией, я находился в соседнем кабинете, разбирая документацию, – голос Икса стал ещё тише. – В его голосе чувствовалась искренняя озабоченность. Но реакция Канцлер-Прайма… – он сделал паузу, словно подбирая слова. – Понимаете, дело не в самих словах «Я не собираюсь воевать с Россией». Дело в том, как они были произнесены. В интонации, в резкости, с которой он оборвал посла.

– Вы думаете… – начал Разумов, но Икс поднял руку, останавливая его.

– Я не думаю, Михаил. Я чувствую. А это разные вещи. Моя интуиция, основанная на годах наблюдений, подсказывает мне, что Канцлер-Прайм не доверяет Шуленбургу. Эта фраза была не обещанием мира, а попыткой скрыть истинные намерения. Но, – он вздохнул, – это всего лишь моё личное ощущение. У меня нет доказательств, только годы опыта и интуиция разведчика.

Они продолжили путь по заледеневшей улице, их шаги приглушались умным покрытием тротуара, разработанным для снижения уровня городского шума. Вдалеке возвышалась громада старого здания МГУ, его величественный шпиль терялся в низких зимних облаках, подсвеченных городскими огнями. По фасаду университета бежали строки информационных дисплеев, отображающих последние научные достижения, но даже они не могли нарушить классического величия высотки.

Москва жила своей обычной жизнью – люди спешили по делам, автономные машины развозили пассажиров, дроны доставки скользили между зданиями. Возможно, именно в этой обыденности и крылась главная сила разведки – способность видеть экстраординарное в повседневном, улавливать сигналы грядущей бури в малейших изменениях привычного порядка вещей.

В морозном воздухе Москвы витало предчувствие перемен, незаметное для обычных прохожих, но очевидное для тех, кто научился читать невидимые знаки времени. История, как и прежде, творилась в тишине кабинетов и на заледенелых улицах, в шёпоте секретных разговоров и в едва уловимых интонациях политиков.

Токио, 21 мая того же года. Дневное солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небоскрёбы в оттенки расплавленного золота. Трёхэтажный особняк в районе Роппонги, построенный по проекту легендарного архитектора Хидео Танака, являл собой безупречный синтез традиционной японской эстетики и технологий. Здание словно вырастало из земли подобно древнему кристаллу, огранённому временем и человеческим гением.

Изогнутые линии крыши, выполненные из нанокомпозита, отражали последние солнечные лучи, создавая впечатление, будто само здание соткано из застывшего света. Традиционные карнизы, украшенные резьбой по металлу, скрывали в себе сложную систему климат-контроля, поддерживающую идеальный микроклимат внутри помещений. Живые стены из бамбука, результат десятилетий работы токийских биоинженерии, колыхались на вечернем ветру, их листья плавно меняли оттенок от нежно-изумрудного до глубокого малахитового, реагируя на малейшие изменения в составе воздуха.

Вдоль извилистой дорожки, ведущей к главному входу, росли карликовые сакуры, чьи цветы, благодаря последним достижениям генной инженерии, излучали слабое свечение в сумерках. Их нежное сияние создавало магическую атмосферу, словно сотни крошечных звёзд спустились с небес, чтобы украсить путь гостей.

Внутри особняка царила атмосфера изысканного великосветского раута, где каждая деталь была продумана до мельчайших подробностей. Просторные залы, где традиционные татами из рисовой соломы гармонично сочетались с интерактивным паркетом из искусственного дерева, наполнялись негромким гулом разговоров и звуками музыки. Умное напольное покрытие чутко реагировало на каждый шаг, создавая под ногами гостей едва заметное свечение, словно по воде расходились круги от брошенных камешков.

Десятки гостей, представлявших политическую и военную элиту разных стран, неспешно перемещались по залам, ведя неторопливые беседы. Европейские военные в идеально отутюженных мундирах, чьи знаки различия были выполнены с использованием электролюминесцентных нитей, создававших мягкое сияние в полумраке, контрастировали с японскими официальными лицами в традиционных, но не менее высокотехнологичных одеяниях.

Женщины блистали в платьях, сотканных из тканей последнего поколения. Материал чутко реагировал на малейшие изменения температуры тела и окружающей среды, создавая завораживающую игру цвета и текстуры. Одна из присутствующих дам была облачена в платье, напоминающее водопад жидкого металла – ткань переливалась и струилась при каждом движении, отражая свет множеством граней, словно живой бриллиант.

Живые официанты, специально отобранные для этого вечера из лучших ресторанов Токио, скользили между гостями с поистине кошачьей грацией. Их присутствие – редкость в эпоху повсеместной автоматизации – подчёркивало особый статус мероприятия. Каждый из них был облачён в традиционное кимоно, дополненное едва заметными элементами управления климат-костюмом, поддерживающим идеальную температуру тела в течение всего вечера.

В воздухе плыли чарующие звуки джаз-синтвейва – новейшего музыкального направления, где классические джазовые композиции органично переплетались с электронными битами и звуками квантовых синтезаторов. Музыка словно обволакивала гостей, создавая идеальный акустический кокон для негромких бесед и тайных переговоров. Звуковые волны умело направлялись специальной системой, позволяя каждому гостю слышать музыку с идеальной громкостью, не мешающей разговору.

В одном из уголков зала, возле панорамного окна с видом на светящийся сад, Китано, облачённый в безупречно скроенный костюм из материала, способного адаптироваться к температуре тела, вёл неспешную беседу с высокопоставленным военным. Его пальцы легко держали бокал с коньяком, чьё происхождение терялось в глубине французских погребов прошлого века. Стекло бокала поддерживало идеальную температуру напитка, позволяя янтарной жидкости раскрыть весь букет ароматов.

– Как долго вы планируете задержаться в нашем прекрасном городе, господин полковник? – спросил Китано, его глаза, казалось, впитывали каждую деталь окружающей обстановки.

Полковник, чей мундир был украшен едва заметными индикаторами состояния организма и знаками отличия, поднёс свой бокал к носу, вдыхая богатый аромат коньяка. Кристалл бокала мягко пульсировал, указывая на оптимальную температуру напитка.

– От вас у меня нет секретов, дорогой Китано, – ответил он, слегка понизив голос до едва слышного шёпота, который умная акустическая система зала тщательно маскировала от посторонних ушей. – Мы прибыли для инспекции японской корпоративной армии. Как только начнутся события на восточном фронте, мы немедленно вернёмся в Европу.

Китано сделал глоток коньяка, позволяя благородному напитку раскрыть свой вкус на языке. Его взгляд на мгновение задержался на группе японских офицеров, обсуждающих что-то у дальней стены.

– Неужели война с Россией случится так скоро? – произнёс он с едва заметной ноткой беспокойства в голосе.

– Да, я полагаю, в конце мая, – ответил полковник, рассеянно наблюдая за игрой света в своём бокале. – Это время окончания сева в России. И начала Время Карпа в Японии. Время любви и девушек.

– Вы предпочитаете войну любви? – улыбнулся Китано. – Тогда знакомство с японскими девушками отложим до следующего раза.

Он вышел на террасу, где в креслах расположилась группа гостей. Неоновые огни города создавали призрачный ореол вокруг их силуэтов. Заметив знакомого полковника, Китано присоединился к компании.

– Как вы думаете, господин полковник, хватит ли сил сразу сломить сопротивление России? – спросил он, устраиваясь в кресле.

Полковник, раскрасневшийся от выпитого, наклонился к Китано:

– Канцлер-Прайм полон решимости разгромить русских одним ударом. Это будет блицкриг, – он понизил голос до шепота. – Пятьдесят дивизий, девять армий. Никто не устоит.

– Да-да, вы меня успокоили, – рассмеялся Китано, чокаясь с собеседником.

Через час Китано ехал в каре по улицам Токио. По улицам, покрытым пластиком, двигался нескончаемый поток электрокаров и маглев-такси. Пешеходы в защитных масках от смога спешили по своим делам, лавируя между уличными торговцами синтетической едой и рекламными щитами.

Токио плавился под солнцем. Неоновые вывески торговых автоматов тускло мерцали в ярком дневном свете, отбрасывая радужные блики на хромированные поверхности проезжающих мимо автомобилей. Тадэо Китано, сидя на заднем сидении раритетного «Тойота Центурион», наблюдал за тем, как мегаполис медленно погружался в техногенное безумие последних предвоенных дней.

Машина скользила по узким улочкам района Синдзюку, где между древними храмами теперь высились многоэтажные здания из пластика. Дождь предыдущей ночи оставил на их поверхностях причудливые разводы, похожие на письмена давно исчезнувших цивилизаций. Воздух был густым от влажности, создавая вокруг неоновых вывесок размытые ореолы.

Водитель, пожилой японец с морщинистым лицом, покрытым шрамами от тяжёлой уличной жизни, осторожно притормозил возле неприметного здания.

– Господин приехал, – произнёс он с почтительным поклоном, его голос был тихим и хриплым, словно годы молчания въелись в его связки. – Будьте осторожны, сегодня патрули СБ особенно активны.

Китано медленно вышел из машины, его движения были отточены годами конспирации. Каждый шаг, каждый жест были выверены до миллиметра – ни одного лишнего движения, которое могло бы привлечь внимание.

Из темноты мастерской навстречу ему выступил коренастый японец. Его комбинезон, некогда синий, теперь был покрыт радужными разводами машинного масла, словно картина абстракциониста. Руки, черные от въевшейся смазки, нервно теребили промасленную ветошь. В глазе механика светились красные точки кибернетических линз – старая модель диагностического оборудования, запрещённого для гражданских лиц.

– Машина может пропустить сегодняшнюю смену, – проговорил механик, старательно избегая прямого взгляда. Его голос дрожал от едва сдерживаемого напряжения. – Возможно, стоит отложить… плановое обслуживание.

Китано сделал два стремительных шага вперёд. Его лицо, обычно непроницаемое, на мгновение исказилось от едва сдерживаемой ярости. Глаза, холодные как лёд, впились в собеседника.

– Ты солдат сторожевой заставы, – процедил он сквозь зубы, каждое слово падало как удар молота. – Не забывай об этом… никогда. – Он сделал паузу, давая словам впитаться в сознание собеседника. – Иди к рации. Промедление может стоить тысяч жизней.

Механик вздрогнул, словно от удара электрическим током. Его плечи поникли под тяжестью ответственности, а в глазах мелькнул отблеск страха и понимания.

– Да, господин, – прошептал он, склонив голову. – Следуйте за мной.

В тесной комнате, пропитанной запахом озона, Китано остановился у окна. Его высокая фигура отбрасывала длинную тень на противоположную стену. Пальцы, слегка подрагивающие от внутреннего напряжения, коснулись микрофона.

– Шифрую по старому коду, – его голос, обычно твёрдый и уверенный, теперь звучал глуше, словно каждое слово давалось с трудом. – Информация критической важности.

Он сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. За окном проплывали рекламные дирижабли, их неоновые отблески играли на его напряжённом лице.

– Прибывшие в Токио европейские военные представители, – продолжал он, чеканя каждое слово, – заявляют, что война между ЗЭБ и Россию может начаться в конце мая. – Его пальцы впились в поверхность стола. – ЗЭБ имеет против Россия девять армий, состоящих из ста пятидесяти дивизий. Хироши.

Комната погрузилась в гнетущую тишину, нарушаемую только тихим гудением электроники. В этой тишине каждое произнесённое слово казалось раскатом грома, предвещающим надвигающуюся бурю войны.

Белоруссия, район Бреста, 27 мая 2181 года. Дневное солнце, пробиваясь сквозь защитные атмосферные фильтры в окнах, окрашивало небо в зловещие оттенки багрового и фиолетового. Лучи преломлялись в специальном антикоррозийном покрытии построек, создавая причудливую игру света, похожую на северное сияние. Командующий войсками Западного особого военного округа генерал армии Павлов сидел в своём просторном кабинете, где центральное место занимало массивное радио из натурального дерева – невероятная редкость в эпоху синтетических материалов.

Полированная поверхность радиоприёмника хранила тепло прикосновений нескольких поколений. Из его динамиков лилась старинная мелодия о любви, странно контрастируя с суровой военной обстановкой. Белые стены, покрытые интеллектуальной самоочищающейся краской, едва заметно пульсировали в такт музыке, создавая эффект живого, дышащего пространства. Световые панели, вмонтированные в потолок, излучали мягкое, рассеянное сияние, напоминающее лунный свет.

Павлов, высокий и подтянутый, с характерной военной выправкой и гладко выбритой головой, задумчиво водил пальцем по сенсорной панели рабочего стола. Его лицо, испещрённое морщинами опыта и ответственности, отражало внутреннее напряжение. Каждый нерв, каждая мышца выдавали тревогу, которую он тщетно пытался подавить.

Внезапно бесшумно работающая дверь отъехала в сторону, выпуская струю прохладного воздуха из системы климат-контроля. На пороге появились офицеры.

– Товарищ командующий! – голос старшего офицера дрожал от едва сдерживаемого волнения. – Наши лётчики принудительно посадили зэбовский разведчик. У пилота… – он на мгновение запнулся, – обнаружена секретная инструкция.

Старший из вошедших протянул ультратонкий планшет из гибкого графена. Павлов поднялся, его тяжёлые шаги гулко отдавались по термореактивному полу. Взяв планшет, он вчитался в светящиеся буквы на поверхности экрана.

– Что это? – его голос звучал глухо, словно сквозь толщу воды. – Инструкция по сигнализации? Как опознавать зэбовский самолёты во время операций с войсками и флотом в Англии?

Павлов начал мерить шагами кабинет. Каждый его шаг отзывался гулким эхом, усиленным акустической системой помещения.

– После империалистической войны, – его голос грохотал как гром, – европейцы никогда на два фронта воевать не будут! Не случайно же они договор о ненападении подписали. Им сейчас Англия нужна… Англия!

Планшет с глухим стуком упал на стол. Павлов остановился у окна, вглядываясь в лица офицеров. Их глаза, отражающие тусклый свет информационных панелей, выдавали плохо скрываемое беспокойство.

В Москве, в святая святых – Кремле, 30 мая 2181 года атмосфера была не менее напряжённой. Просторный кабинет, где классическая мебель из натурального дерева соседствовала с информационными панелями, был наполнен почти осязаемым электричеством тревоги. Ермолов, склонившись над картой западных границ, зачитывал отчёт.

Генералы, расположившиеся вокруг массивного стола, нервно теребили свои планшеты, изучая схемы расположения войск. Их пальцы оставляли светящиеся следы на сенсорных экранах, словно прочерчивая невидимые линии будущих фронтов. В центре этого водоворота информации и тревоги, словно неподвижная ось вращающегося мира, сидел Кузнецов.

– Зэбовские самолёты, – голос Ермолова разрезал густой воздух кабинета, – в последнее время неоднократно нарушали государственную границу России. – Проекция карты под его руками вспыхнула красными точками нарушений, каждая сопровождалась датой и временем инцидента. – Зарегистрировано более сорока восьми нарушений.

Кузнецов неторопливо поднялся из-за стола. Его шаги по ковру были неслышны, но каждое движение отзывалось едва заметным напряжением в позах присутствующих генералов. Подойдя к окну, он остановился, глядя на вечернюю Москву. Город внизу пульсировал огнями, антикоррозийные покрытия зданий отражали лучи солнца, создавая впечатление моря расплавленного металла.

– Позвоните Олссону, – произнёс Кузнецов, не оборачиваясь, его голос был спокоен, но в нём чувствовалась сталь. – Пошлите вербальную ноту. – Он помолчал, словно взвешивая каждое следующее слово. – Что нового у товарища Лисовского?

Лисовский активировал свой планшет – схемы передвижения зэбовских войск. Световые линии переплетались в сложный узор военной логистики.

– По последним агентурным данным, – начал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – зэбовские войска должны совершить нападение на Россию пятнадцатого июня. – Его пальцы пробежали по сенсорной панели, вызывая новые схемы. – Ранее этот срок варьировался от пятнадцатого мая до конца мая. Агентура сообщает, что воздушная армия Нильссона, совершавшая налёты на Англию, переводит свой штаб в Познань…

Кузнецов медленно расхаживал по кабинету. Каждый его шаг был размеренным, словно маятник огромных часов, отсчитывающих последние мирные дни. Свет из окна падал на его лицо, подчёркивая глубокие морщины и заострившиеся черты. В глазах вождя читалась тяжёлая задумчивость человека, несущего на своих плечах судьбу огромной страны.

– А что скажет начальник Генерального штаба? – наконец произнёс он, остановившись у массивного стола красного дерева, где мерцали проекции карт.

Ермолов выпрямился, его форма с знаками отличия едва заметно блестели в полумраке кабинета:

– Я уже докладывал вам, товарищ Кузнецов, о тревожных настроениях в приграничных округах. – Его голос звучал твёрдо, каждое слово было выверено годами военного опыта. – Считаю необходимым привести войска в полную боевую готовность и развернуть первые эшелоны.

Температура в комнате словно упала на несколько градусов. Кузнецов медленно повернулся, его взгляд, острый как лезвие, впился в лицо Ермолова:

– Вы предлагаете провести в стране мобилизацию? – В его голосе появились нотки металла. – Поднять войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете это или нет? – Он сделал паузу, тяжело опираясь на край стола. – Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах?

– К первому июня будет сто сорок девять дивизий, – чётко отрапортовал Ермолов, его пальцы непроизвольно сжались на краю планшета.

– Вот, разве этого мало? – Кузнецов махнул рукой, отметая все возражения. – Не всему можно верить, что пишут разведки.

Когда офицеры покинули кабинет, тревога, словно густой туман, поползла за ними по тихим коридорам Кремля. В полумраке коридора, где тускло мерцали энергосберегающие панели освещения, один из офицеров догнал другого:

– Филипп Иванович, – его голос был едва слышен, – шифровка от Китано.

Планшет перешёл из рук в руки. В приглушённом свете коридорных ламп проступили светящиеся строки: «Девять армий из ста пятидесяти зэбовских дивизий совершат нападение на русскую границу двадцать второго июня. Хироши».

Буквы словно пульсировали в темноте, каждая несла в себе отблеск грядущей катастрофы. Различные сроки начала предполагаемого вторжения зэбовских войск, о которых сообщали секретные агенты, расхолаживали, вызывали сомнения, путали выводы разведуправления Красной Армии. Но время, безжалостное и неумолимое, продолжало свой отсчёт, приближая страну к роковому часу…

В воздухе висело предчувствие надвигающейся бури. Каждый из присутствовавших в тот вечер в кремлёвском кабинете чувствовал это на каком-то подсознательном уровне. Но никто не мог или не хотел поверить, что гроза уже совсем близко, что её раскаты уже слышны у самых границ, что тучи войны вот-вот закроют небо над огромной страной…

Брест, 20 июня 2181 года. Тяжёлый, неестественно душный воздух висел над городом подобно траурному покрывалу. Титановые стены военной части тускло поблёскивали в лучах солнца, пробивающегося сквозь плотную завесу токсичного смога. Казармы, сохранённые как памятник архитектуры XX века, органично вписывались в футуристический пейзаж благодаря умелой реставрации. Вековые кирпичные стены были укреплены углепластиковыми лентами, а окна затянуты пленками, защищающими от агрессивной внешней среды.

Капитан Куликов шёл по длинному коридору штаба, и каждый его шаг гулко отдавался в гнетущей тишине. Старый паркет – настоящее дерево, невероятная роскошь в этом синтетическом мире – поскрипывал под его тяжёлыми ботинками. Стены, облицованные композитными панелями, были увешаны старинными фотографиями в рамках из полированного металла. Лица героев прошлых войн словно наблюдали за происходящим из глубины веков, безмолвно храня память о былых сражениях.

Капитан остановился перед массивной дверью кабинета комиссара. Его рука, потянувшаяся к сенсорной панели, заметно дрожала. Биометрический сканер считал его данные, и дверь бесшумно отъехала в сторону.

– Разрешите войти, товарищ комиссар? – голос Куликова звучал хрипло от внутреннего напряжения.

Кабинет комиссара представлял собой поразительное сочетание прошлого и будущего. Массивный стол из натурального дуба – музейная редкость – контрастировал с ультрасовременными дисплеями. На стенах мерцали информационные панели, отображающие состояние периметра обороны и данные с пограничных постов. В углу тихо гудел климатический модуль, поддерживающий оптимальную температуру и влажность.

За столом восседал комиссар Степанов – грузный мужчина с тяжёлым взглядом. Его лицо, изборождённое морщинами, освещалось холодным светом мониторов, придававшим чертам нечто зловещее. На левом виске поблёскивал старомодный индикатор связи – дань традиции, от которой военные никак не могли отказаться.

– Входите, капитан Куликов, – произнёс комиссар, поднимаясь для приветствия. – Рад видеть вас.

Они обменялись крепким рукопожатием. Куликов почувствовал, как холодные пальцы комиссара сжимают его ладонь. В этом рукопожатии чувствовалась какая-то недосказанность, словно за формальным приветствием скрывалось что-то большее.

– Присаживайтесь, Пётр Михайлович, – комиссар указал на кресло перед столом. – Рассказывайте, как продвигается строительство укрепрайона?

Куликов опустился в кресло. Его лицо, обычно спокойное и уверенное, сейчас выражало глубокую тревогу. Мышца на левой щеке нервно подёргивалась, выдавая внутреннее напряжение.

– Товарищ комиссар, – начал он, стараясь говорить ровно, – положение крайне серьёзное. Два батальона моего полка ежедневно работают на строительстве укрепрайона, но… – он на мгновение запнулся, собираясь с мыслями, – результаты неутешительные. Ни в одном доте до сих пор не установлено ни единого орудия. Даже системы наведения не откалиброваны.

Степанов слушал, постукивая пальцами по столу. Древесина глухо отзывалась на каждый удар.

– А что вас так беспокоит, капитан? – спросил он с едва уловимой иронией в голосе. – Командование округа не торопится со строительством укрепрайонов, потому что они фактически нам не нужны.

Куликов резко выпрямился в кресле. Его глаза, в которых отражались огоньки информационных панелей, расширились от удивления и возмущения.

– Как не нужны?! – воскликнул он, подавшись вперёд. – Товарищ комиссар, с заставы сообщили тревожные новости. Сегодня зэбовцы проводили промеры Буга прямо напротив крепости. Всю ночь в приграничной полосе слышался гул моторов. Их техника… – он понизил голос до шёпота, – их техника движется к границе!

– Послушайте, Куликов, – прервал его комиссар, поднимая руку в успокаивающем жесте. – Наша военная концепция – не оборона, а наступление. Если враг навяжет нам войну, наша армия будет самой нападающей из всех армий. Мы сумеем нанести противнику сокрушительный ответный удар и добить его там, откуда он пришёл. Удар на удар, малой кровью!

Куликов побледнел. Его руки, лежащие на коленях, заметно дрожали.

– Вы что же, серьёзно считаете, что зэбовцы будут форсировать Буг здесь? – продолжал комиссар с усмешкой. – На такой глубине? Они что, по дну пойдут?

– Может быть, и по дну, – тихо, но твёрдо ответил Куликов. В его голосе звучала горькая уверенность человека, предвидящего неизбежное.

Степанов внезапно стал серьёзным. Он поднялся из-за стола и подошёл к окну. За толстым стеклом, затянутым защитной плёнкой, догорал багровый закат, окрашивая небо в цвет запёкшейся крови.

– Вот что, товарищ Куликов, – произнёс он, не оборачиваясь. – Я официально пригласил вас, чтобы сообщить: на вас получен материал. Вас обвиняют в паникёрстве, в распространении слухов о неизбежности войны с Европой.

Куликов медленно поднялся. Его лицо, освещённое красными лучами заходящего солнца, казалось высеченным из камня.

– Да, я так считаю, – произнёс он с неожиданной твёрдостью. – В самое ближайшее время мы будем воевать с европейским блоком. И факты, к сожалению, это подтверждают.

Комиссар резко развернулся:

– Бдительность – дело хорошее, Пётр Михайлович, но этим занимаются люди повыше нас с вами. Что же касается вашего персонального дела… – он сделал паузу, – извините, но мы вынуждены поставить его на дивизионную комиссию. Двадцать седьмого июня.

Куликов стоял неподвижно. Его руки, безвольно опущенные вдоль тела, заметно дрожали. На лице застыло выражение человека, увидевшего край пропасти и понимающего, что никто не верит его предупреждениям о грозящей опасности.

За окном окончательно стемнело. Небо затянули тяжёлые тучи, пронизанные редкими всполохами далёких молний. В воздухе повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только мерным гудением систем жизнеобеспечения.