Читать книгу Чарующая Магнолия - - Страница 2

5 лет спустя, Франция, весна 182* года

Все друзья и близкие знакомые Эллиота утверждали, что он обладает исключительным талантом ввязываться во всевозможные неприятности, странные истории и сомнительные приключения.

Тому, в ком живёт дух авантюризма, подобные удивительные способности могут показаться даром свыше. Но Эллиот, сидя под тихо шелестевшим светло-зелёной листвой каштаном, устало размышлял, что в спокойной и размеренной жизни тоже есть своя прелесть. Неслучайно его брат предпочитал тихое и уединённое существование затворника, не появляясь в обществе без крайней необходимости.

Поняв, что мысли его невольно переключились на брата, Эллиот нахмурился и попытался найти другую тему для раздумий.

Например… Почему бы просто не полюбоваться открывавшимся ему удивительным видом? Мягкий золотистый свет вечернего солнца заставлял поверхность реки, петлявшей в отдалении и едва видимой за пышным переплетением крон деревьев, вспыхивать яркими бликами. Листва спускавшихся к воде длинными вереницами платанов, буков и ив, печально клонившихся к безмятежному зеркалу водной глади, представляла собой любопытное смешение всевозможных оттенков зелёного цвета: от серебристо-салатного до тёмно-оливкового. Дальше, на другом берегу реки, зеленели всходы возделанных полей и виднелись маленькие, будто игрушечные, домики. Весь пейзаж дышал миром и покоем. На миг Эллиот блаженно задумался о том, как лучше отразить прелесть тихой деревушки на альбомном листе, но, вспомнив о больной руке, с сожалением покачал головой.

Глубоко вздохнув, Эллиот собрался подняться на ноги, чтобы подозвать пасшегося поблизости коня и продолжить путь, но, услышав тихий подозрительный шорох, замер, насторожившись. Около минуты он напряжённо вслушивался в мирный хор вечерних голосов птиц, распевавших с прежней беззаботностью. Эллиот уже почти пришёл к выводу, что всему виной его проклятая послевоенная привычка видеть опасность там, где её в помине быть не может, как вдруг прямо над его головой отчётливо хрустнула ветка.

Задрав голову, Эллиот замер в немом изумлении. Метрах в двух от земли, тесно прильнув в весьма неудобной позе к толстому суку и уцепившись побелевшими пальцами за какую-то неровность коры, полусидел-полулежал белокурый мальчишка-подросток. Поняв, что обнаружен, он широко распахнул глаза, сверкнувшие испугом, и крепче прижался к дереву, будто надеясь слиться с ним.

Эллиот дружелюбно улыбнулся, поняв, что его новый знакомый охвачен паническим ужасом.

– Какая диковинная птица! – произнёс он по-французски, решив, что вряд ли юный озорник владеет каким-то ещё языком. – Спускайся вниз, я тебя не трону. Не очень-то удобно болтать с человеком, который сидит на дереве, если ты сам находишься на земле, как тебе кажется?

Эллиот поднялся на ноги и отошёл на несколько шагов от каштана, отряхивая мелкие травинки с одежды.

Подросток взирал на него настороженно, но, решив, что одинокий незнакомец с правой рукой на перевязи не представляет большой опасности, послушался совета Эллиота. Усевшись на ветке и свесив ноги, обутые в поношенные сапоги, вниз, он легко и грациозно спрыгнул в густую траву под деревом, с кошачьей элегантностью выпрямился и, отряхнув руки, оценивающе воззрился на молодого человека.

– Вы не местный, сэр, – промолвил он хрипловатым голосом.

– Каюсь, виноват: я здесь только проездом, – улыбнулся Эллиот. – Ты от кого прятался, приятель?

Юноша взглянул на него хмуро.

– Приехали из Англии, да? Выговор у вас, как у англичанина.

Наблюдательность нового знакомого удивила Эллиота. Прежде мало кто обращал внимание на его едва заметный акцент: или, быть может, люди просто не заостряли на этом внимания. Паренёк, однако, мгновенно распознал в нём иностранца, что, похоже, отнюдь не способствовало установлению между ними дружеских отношений.

– Я наполовину шотландец, если быть точным.

– Какая разница, всё равно вы из-за пролива, – буркнул юноша.

– Только не надо считать меня из-за этого своим смертельным врагом, ладно? Ты так глядишь на меня, будто собрался укусить! Знаешь ли, мне война ненавистна точно так же, как и всем здравомыслящим людям.

Юноша заметно смутился.

– Я… ничего против вас не имею, сэр, – пробормотал он.

– Вот и славно. Хочешь есть? Я как раз собирался перекусить, – на самом деле у Эллиота не было ничего такого в намерениях, но подросток выглядел очень уж худым и измождённым. При упоминании о еде глаза его предательски вспыхнули. – Вдвоём нам будет веселее, и ты расскажешь мне, что за неотложные дела привели тебя на этот каштан. Кстати, как тебя зовут?

Юноша слегка покраснел, мельком глянув на каштан, где только что безуспешно пытался укрыться.

– Мартин. Я… прятался от вас.

– От меня?! – изумился Эллиот.

– Не нужно, чтобы меня кто-то видел, – пояснил Мартин неохотно.

– Ты что же, что-то натворил? – Эллиот окинул мальчишку испытующим взглядом. На вид – лет четырнадцать или пятнадцать, для своего возраста подросток высокий, но, вместе с тем, худой и тонкокостный, что производит впечатление некоторой субтильности. Лицо тоже худое, с высокими скулами и огромными серыми глазами, но черты красивые и утончённые, скорее даже женственные. Очень светлые, неровно остриженные волосы торчат лохмами во все стороны из-под бесформенной старой шапки, которую с некоторой натяжкой можно назвать беретом. Парнишка совсем не выглядит преступником, но, как известно, даже самые отпетые негодяи порой имеют совершенно невинный вид.

Юноша потупился.

– Я убежал из дома, – с прежней неохотой сообщил он. – Но ничего худого я не делал! – добавил он с горячностью. – Со мной плохо обращались, и я убежал.

Эллиот кивнул. Возможно, Мартин и лгал, но с честной физиономией, и, к тому же, его прегрешения, если таковые имелись, никак не касались Эллиота.

– Ладно, – произнёс молодой человек и тихонько свистнул, подзывая коня. – Твой вид располагает к доверию. Я – Эллиот.

Тёмно-гнедой жеребец Эллиота, послушно подойдя на зов, остановился рядом с хозяином и с любопытством оглядел Мартина проницательными чёрными глазами. Юноша улыбнулся, в его взгляде сверкнули восторг и удивление.

– Это же чистокровная верховая³! Какой красавец! Вы участвуете с ним в скачках?

– Пару раз мы принимали участие в стипль-чезе⁴, – Эллиот рассеянно похлопал коня по длинной шее и принялся отвязывать сумку с припасами. – И даже выиграли однажды. Но он, скорее, просто мой домашний любимец.

– Отличный конь, сэр! И так вас слушается!

– На нашу с Везувием долю выпало немало приключений, – Эллиот улыбнулся. – Так что мы с ним – настоящие друзья. Но ты лучше держись от него подальше.

– Я вовсе не конокрад! – не на шутку оскорбился Мартин.

– Да нет же, я не то хотел сказать, не смотри на меня так возмущённо! Он с норовом и, кроме меня, никого к себе не подпускает. Может лягнуть или укусить.

– А-а, – Мартин успокоился, поняв, что Эллиот не пытается очернить его кристально чистую репутацию. – Ну, что ваш конь горячий, видно сразу, по его глазам! Лошади этой породы вообще часто бывают нервными и непредсказуемыми. Значит, его зовут Везувий? Удачное имя!

– О, да, имя ему подходит! Так ты разбираешься в лошадях? – неловко встряхивая плед одной рукой, спросил Эллиот.

– Давайте, я, – бойко выхватил у него плед Мартин и расстелил под каштаном. – Да, сэр, разбираюсь. Я работал на конюшне у одного знатного типа.

– Это он с тобой плохо обращался? – Эллиот бросил острый взгляд на хрупкого юношу. Очень изящный и миловидный: как раз во вкусе некоторых извращённых аристократов. Если дела обстоят именно таким образом, неудивительно, что парень сбежал.

– Он-то ещё ничего, – кратко ответствовал Мартин, помогая Эллиоту раскладывать еду. – Гораздо хуже мой дядюшка! Жить с ним под одной крышей – сущее мучение.

– Понятно, – отстранённо ответил Эллиот, сообразив по сухому тону юноши, что Мартин не расположен обсуждать свои неприятности с едва знакомым человеком. – Можешь не рассказывать мне о том, каким наказанием иногда бывают родственники.

Мартин едва заметно улыбнулся.

– Ну что ж, угощайся, приятного аппетита, – Эллиот присел на край пледа, взмахнул здоровой – левой – рукой, словно призывая Мартина не стесняться. Тот, едва дождавшись любезного приглашения, набросился на еду с такой жадностью, что Эллиот невольно задался вопросом, когда юноша ел последний раз.

– До чего же вкусно, – с удовлетворением вымолвил Мартин, доедая толстый ломоть холодного мяса и принимаясь облизывать пальцы. Поймав на себе задумчивый взгляд Эллиота, он смутился и опустил глаза. – Прошу прощения, сэр. Знаю, манеры у меня не очень-то блестящие.

– Не стесняйся, – Эллиот взял яблоко и надкусил. – Ты, похоже, уже давно голодаешь?

– Честно говоря, не очень давно, – с трудом вымолвил Мартин: рот у него был набит сыром и хлебом. – Вчера удалось хорошо пообедать. С ужином, правда, дела обстояли куда хуже. И с сегодняшним завтраком.

– И с обедом? – уточнил Эллиот, взглядывая на солнце, клонившееся к горизонту.

Мартин кивнул с чем-то, похожим на раскаяние, словно ему было совестно, что он уничтожил большую часть припасов Эллиота.

– Ты путешествуешь без денег?

– Я экономлю. В этих местах необязательно иметь деньги, чтобы перекусить, часто достаточно просто выполнить для крестьянина какую-нибудь работу – и он тебя накормит. Быть при деньгах, конечно, лучше, – Мартин едва заметно нахмурился. – Но я неприхотливый.

– И куда же ты направляешься?

– Вам это ни к чему знать, сэр. Я же не спрашиваю, куда направляетесь вы!

Эллиот выразительно взглянул на него, и Мартин невозмутимо ответил:

– Простите, сэр, но вам вправду незачем знать, куда я иду. Так, если кто спросит вас обо мне, вы с чистым сердцем не станете отвечать правду!

Эллиот хмыкнул.

– Интересный подход к делу.

Мартин с жадностью схватил ещё один ломтик сыра и отправил его в рот, потянулся к пирогу с персиками – прощальному подарку владелицы гостиницы, где Эллиот ночевал накануне, – и принялся отрезать себе внушительный кусок. Эллиот задумчиво следил за движениями его тонких грациозных пальцев. Не удивительно ли, что у мальчишки-конюха руки пианиста? Такие ухоженные и нежные…

Взгляд Эллиота стал жёстким. В самом деле, не удивительно ли? Он совершенно иным взглядом окинул тонкие и женственные черты лица юноши, его мешковатую одежду, неловко висевшую на худощавой фигуре и дававшую искажённое представление о её формах. Свою нелепую шапку Мартин так и не снял. Голос его вполне мог принадлежать юноше, только-только вступившему в период взросления, но что-то подсказывало Эллиоту: обзавестись низким мужским голосом Мартину не суждено никогда.

– Вкусный пирог? – спросил Эллиот, стараясь подавить свои чувства.

Мартин кивнул.

– Персики. Потрясающе вкусно!

– Жаль, что хозяйка постоялого двора тебя не слышит. Это она приготовила пирог, и ей похвала доставила бы истинное удовольствие. – Эллиот помолчал немного, а затем добавил с усмешкой: – И жаль, что ты не видел эту достойную даму. У неё есть на что взглянуть, поверь мне! Такие формы – большая, по-настоящему огромная редкость!

Как и ожидал Эллиот, «Мартин», вместо того, чтобы весело ухмыльнуться, как это наверняка бы случилось с юношей его возраста, ведущим беседу на столь животрепещущую тему, залился ярким румянцем и бросил на него негодующе-потрясённый взгляд.

– Наверное, ты ещё слишком мал, чтобы обсуждать такие вещи, скромник, – поддразнил собеседника Эллиот. – Сколько тебе лет? Двенадцать? Тринадцать?

– Мне шестнадцать! – огрызнулся «Мартин». – Просто у меня есть интересы поважнее, чем женские формы!

– Удивительное заявление от шестнадцатилетнего юнца, – Эллиот с улыбкой покачал головой. – Обычно в таком возрасте юношей мало что интересует, кроме соблазнительных девушек. Учти это на будущее, когда в следующий раз станешь выдавать себя за парня, Мартин.

На сей раз «юноша» резко побледнел, взирая на Эллиота с нескрываемым ужасом.

– Что… что вы говорите, сэр? – пробормотал он, запинаясь. – Я вас не понимаю!

– Тебе следовало бы придумать что-то более убедительное, – Эллиот проворно схватил девушку – у него уже не оставалось никаких сомнений относительно настоящего пола «Мартина» – за тонкое запястье, перевернул её руку ладонью вверх, разглядывая пальцы, нежные и тонкие, расчерченные изящным рисунком голубоватых вен. – Ты работала в конюшне? У тебя пальцы аристократки, не державшей в руках ничего более грубого, чем переводы Шекспира на французский язык!

Девушка судорожно попыталась выдернуть руку, но пальцы Эллиота крепко обхватили её запястье.

– Хотя, должен признать, я не сразу сообразил, в чём дело. Наверное, просто не ожидал встретить такую дикую амазонку и отъявленную лгунью.

– Я ничего вам не сделала! Если бы я не обломила случайно ветку, вы бы и не узнали о моём присутствии! – девушка снова предприняла отчаянную попытку вырваться, дрожа всем телом. – Отпустите меня!

– Тихо, девочка, успокойся! Я не причиню тебе вреда, – Эллиот, разжав пальцы, посмотрел в испуганные глаза отпрянувшей девушки, – хотя ты и нарываешься на неприятности, разгуливая по окрестностям в столь неподобающем одеянии.

– Поэтому я и переоделась юношей! – сердито ответила она, принимаясь яростно растирать запястье. – Безопаснее было бы разгуливать в платье? – она презрительно прищурилась. – И вам я представилась Мартином только затем, чтобы избежать приставаний с вашей стороны, ни к чему называть меня лгуньей!

– Ну, ну, остынь! С чего ты взяла, что я стану к тебе приставать? – удивился Эллиот.

– Откуда мне знать, что у вас на уме! И, кстати, раз уж вы выяснили, что я женщина и аристократка, – её лицо исказила гримаса неудовольствия, – то, будьте любезны, прекратите вести себя со мной так фамильярно!

Удивление сменилось на лице Эллиота холодной и циничной улыбкой.

– Простите, миледи. Нас с вами не представляли друг другу.

– Нам лучше распрощаться сейчас, – она порывисто вскочила на ноги, с беспокойством взглянула на солнце, повисшее над самым горизонтом. – И сделать вид, что мы никогда не встречались. Я очень благодарна вам за угощение, сэр, но мне пора идти дальше!

Эллиот тоже торопливо поднялся с травы.

– Ни к чему продолжать этот маскарад, моя дорогая.

Она застыла, взглянув на него изумлённо и гневно: Эллиот поразился глубине и силе чувств, плескавшихся в её огромных глазах.

– Не хотите же вы сказать, что действительно идёте куда-то пешком?

На этот раз её взгляд полыхнул настоящей яростью.

– А что, по-вашему, я делаю?

Он моргнул.

– Так вы… серьёзно? Вы путешествуете вот так: одна, пешком, без сопровождающего?!

– Я не путешествую, я спасаюсь от неприятного мне человека! А вы что подумали?

– Я подумал, что это какая-то удивительная забава, принятая у французской аристократии… Подождите, мадемуазель! – воскликнул он, заметив, как презрительно искривились губы девушки перед тем, как она отвернулась. – Вы не можете вот так бродить здесь!

Снова повернувшись к Эллиоту, она упёрла руки в бока.

– Почему это не могу? Я уже больше недели иду вот так, и ничего страшного со мной не случилось!

– Да, но это не значит, что ничего не случится и впредь, – мягко промолвил Эллиот. – Куда вы направляетесь, мадемуазель?

– Это не ваше дело!

– Хорошо, задам вопрос по-другому: долго ли вам ещё идти?

– Не знаю, – её лицо омрачилось, и Эллиот понял, что размышления подобного рода весьма беспокоят девушку, несмотря на её напускную браваду. – Должно быть, ещё около двух недель.

Эллиот помолчал, собираясь с мыслями.

– Либо вы – самая безрассудная молодая особа на свете, либо вы действительно попали в какую-то отчаянную ситуацию, раз не боитесь идти пешком одна, замаскировавшись столь ненадёжно, да ещё в такое время.

– В какое время? – воинственно осведомилась девушка.

– Война недавно закончилась. Повсюду рыскают разбойники и мародёры, которые умеют только сражаться – и ничего больше. Вас могут ограбить и убить, или… Вы ведь молодая девушка, притом весьма привлекательная.

Её щёки вновь подернулись румянцем, она бросила на Эллиота странный взор.

– Не думаю, что я кому-то нужна!

– Мадемуазель, прошу вас, будьте благоразумны… Мне кажется, вы не отдаёте себе отчёта, какой опасности подвергаетесь!

– Вы преувеличиваете. Всё вовсе не так драматично, как вы уверяете. Ах, да, совсем забыла: вы же англичанин! Все английские джентльмены свято убеждены, что, если предоставить девушку самой себе на пять минут, с ней неминуемо приключится ужасное несчастье! Не беспокойтесь обо мне. Как-нибудь я справлюсь.

– Я понял, что вы девушка: значит, и кто-нибудь ещё может догадаться!

– Я могу за себя постоять, – она задиристо вздернула подбородок. – У меня есть кинжал на крайний случай!

– Не смешите меня. Вы беспомощная, хрупкая девушка…

Она топнула ногой, а голос зазвенел нескрываемой яростью:

– Никакая я не беспомощная! Как мне надоели эти разговоры! Почему мужчины вечно ведут себя так, будто бы я – глупая фарфоровая кукла?! С меня достаточно, мсье. В конце концов, даже если меня изнасилуют или убьют, вас это не касается! До свидания!

Отвернувшись, она торопливо направилась прочь. Эллиот оторопело наблюдал, как девушка идёт, чуть прихрамывая на левую ногу, и опомнился, только когда она удалилась метров на двадцать. Спохватившись, молодой человек со всех ног бросился за ней вдогонку.

Она уставилась на него с бессильным гневом.

– Ну, что ещё?

– Подождите… Не уходите, мадемуазель! Возможно, вы вовсе не так беспомощны, как кажется на первый взгляд… – он поспешил продолжить, заметив, как зловеще сузились глаза девушки: – Но я не могу позволить себе отпустить вас одну. Боюсь, что я именно тот, кем вам кажусь: добродетельный английский джентльмен, полагающий, что юных девушек на каждом шагу подстерегает опасность. Если вы уйдёте сейчас, совесть не даст мне покоя.

– И что же вы предлагаете? – настороженно спросила она, складывая руки на груди.

– Я мог бы сопровождать вас. Хотя бы какое-то время.

Она задумалась, не сводя с него подозрительного взгляда.

– Но вы даже не знаете, куда я направляюсь. Вдруг нам с вами не по пути?

Эллиот счёл обнадёживающим тот факт, что девушка не отвергла его предложение немедленно и с яростью.

– Вряд ли это может стать проблемой: я никуда конкретно не еду. Просто путешествую.

– Один? Верхом, без слуги? – девушка недоверчиво вскинула тонкие брови. – Весьма необычно для знатного и обеспеченного молодого человека.

– Я не говорил, что знатен и богат.

– Это очевидно, – девушка пожала плечами. – Ваши манеры, одежда… А этот великолепный конь? – указала она на Везувия. – Заметно, что вы небедны, хотя удивительно, что предпочитаете путешествовать верхом и в полном одиночестве.

– Будем считать это моей маленькой странностью. Да и кто бы говорил, мадемуазель, – Эллиот улыбнулся. – По крайней мере, я не выдаю себя за лицо другого пола и социального статуса.

Она чуть покраснела.

– У меня есть на то причины.

– Почему бы нам не присесть и не обсудить всё серьёзно? – Эллиот приглашающе взмахнул рукой в сторону каштана, под которым всё ещё лежал расстеленный плед. Видя, что девушка сомневается, а в её взгляде по-прежнему сквозит недоверие, он улыбнулся. – Обещаю, что не буду навязывать вам своё общество против вашего желания. Но я постараюсь уговорить вас принять мою помощь.

Добравшись до каштана, они снова устроились под его раскидистыми ветвями. Девушка, усевшись, рассеянно смахнула с пледа бело-розовые цветки каштана, похожие на маленькие свечки.

– Может быть, вы представитесь для начала? – предложил Эллиот. – По-моему, называть вас Мартином отныне неуместно.

– Боюсь, вы опять мне не поверите, – девушка улыбнулась, – но меня зовут Магнолия.

– Очень красивое имя, – вежливо откликнулся Эллиот. – И необычное.

Магнолия пожала плечами. Самой ей казалось, что такое имя (как и многие другие «цветочные» имена) больше подходит почтенной особе немолодых лет: воображению её рисовалась некая убелённой сединами тётушка Магнолия, в компании тётушки Гортензии обсуждающая артрит и садоводство.

– Можете называть меня Мэг: так обращаются ко мне все, кроме моего дядюшки.

«Стало быть, дядюшка действительно существует», – подумал Эллиот.

– Не слишком ли это фамильярно? Возможно, разумнее мне обращаться к вам, используя вашу фамилию?

– Нет, – Магнолия поджала губы. – Чем меньше вы будете обо мне знать, тем лучше!

– Какая таинственность! Она… э-э… оправдана?

– Разумеется, – Магнолия бросила на него негодующий взор, несмотря на то, что Эллиот постарался задать вопрос как можно более мягко и деликатно.

– Вы не могли бы хотя бы в общих чертах обрисовать ситуацию?

– Я уже это сделала. Я сбежала из дома, потому как дольше оставаться там было невозможно. Я направляюсь к другим моим родственникам, которые мне помогут… я надеюсь на это, – на мгновение живое лицо девушки омрачилось.

– Где они живут? Вам следует сказать, если вы хотите, чтобы я помог вам добраться до ваших родных. Обещаю: этот разговор останется между нами.

Она снова заколебалась.

– Вам не следует идти на поводу у вашей порядочности. Будет гораздо лучше для вас, если вы позволите мне продолжить путь и сделаете вид, что никогда меня не встречали! – Магнолия покачала головой.

– Но для вас самой вряд ли это будет лучшим решением.

– И всё-таки, я не имею права подвергать вас риску. Это может быть очень опасно!

Последние слова девушка произнесла тревожным полушёпотом драматической актрисы, и Эллиот задался вопросом: не является ли опасность всего лишь плодом буйного воображения мадемуазель Магнолии?

– Опасно? – усомнился он. – Тем более, я не могу отпускать вас одну! Но вы уверены, что риск, в самом деле, настолько велик?

– Да. Вы думаете, я преувеличиваю? – её губы искривились, словно девушка прочла его мысли. – Вы просто плохо знаете моего дядю!

– Вы полагаете, он станет вас преследовать?

– Конечно. Он в ярости из-за того, что я сбежала, не сомневаюсь!

– Вы сказали, что ушли из дома больше недели назад. За это время замечали ли вы какие-то признаки преследования?

– Нет… Хотя… Нет, всё-таки, наверное, нет. Но, как вы уже заметили, я маскируюсь, – Магнолия с усмешкой коснулась своей старой шапки, из-под которой выбивались пряди светлых волос. Неужели она остригла волосы, чтобы больше походить на юношу, за которого себя выдавала? Если так, положение, действительно, представлялось Магнолии очень серьёзным. Насколько знал Эллиот, длинные локоны считаются у девушек одним из самых ценных сокровищ, пожертвовать которым решится далеко не каждая женщина. – Вряд ли дяде может прийти в голову, что я переоденусь мальчишкой и стану передвигаться пешком. Правда, он сообразит, куда именно я направилась.

– Он такой страшный человек?

– Ради своих целей он готов на всё.

– Итак: вы, спасаясь от дяди, направляетесь к каким-то другим родственникам, которые, как вы надеетесь, примут вас более благосклонно, хотя полной уверенности в этом у вас нет, – подвёл итог Эллиот. – Пока что, насколько вы можете судить, преследователи вас не обнаружили… если вообще есть преследование. Также вы утверждаете, что дорога к родственникам пешком займёт у вас ещё около двух недель. Не кажется ли вам, что проще и безопаснее будет проделать остаток пути верхом, вместе со мной? Я готов сопровождать вас по собственной доброй воле, понимая всю ответственность и опасность такого поступка. Если ваш любящий дядюшка пристрелит меня, обещаю, что не стану вас в этом упрекать, так как вы честно меня предупредили.

Его легкомысленный тон не нашёл отклика у Магнолии.

– Это не предмет для шуток! Вы полагаете, возможно, что я – впечатлительная девица, начитавшаяся романов и воображающая опасности там, где их нет, но я говорю правду: мой дядя непредсказуем и жесток! Если он поймает меня вместе с вами, то может заявить, что вы меня похитили, и выместить на вас свою злость!

– А если он поймает вас одну?

Магнолия побледнела.

– Лучше не думать об этом. Я предприняла меры для того, чтобы он меня не нашёл… Надеюсь, мы с ним никогда больше не встретимся!

Эллиот помолчал, собирая все услышанные факты воедино.

– Насколько я понимаю, дядя – ваш опекун.

– Да, к несчастью. Мои родители… погибли.

– Сочувствую вам, – в подобные моменты Эллиот всегда испытывал чудовищную неловкость. Хорошо, что его новая знакомая не относилась к особам, у которых глаза на мокром месте. Женские слёзы были одной из немногих вещей, способных привести Эллиота в замешательство и смущение. – Думаю, бессмысленно спрашивать, что же такое чудовищное совершил ваш дядя, что вы решили спасаться бегством?

– Он… ещё не совершил. Скорее, намерен совершить, а потому непременно станет меня разыскивать. Но я не собираюсь посвящать вас в подробности его гнусных планов.

И снова она говорит, как переигрывающая актриса, подумал Эллиот.

– Это ваше право, – кивнул он. – Что ж, мадемуазель Магнолия, я выслушал вас и пришёл к выводу, что помочь вам – мой долг. Я понимаю, что подвергаю риску свои жизнь и здоровье, и, всё-таки, решил вас сопровождать. В ваших же интересах принять моё предложение.

Девушка испытующе смотрела на него, сомневаясь, следует ли соглашаться, и взвешивая все доводы «за» и «против».

– Вы не обязаны мне помогать, – проговорила она, наконец.

– Нет, но… позвольте мне быть вашим странствующим рыцарем, – Эллиот шутливо ей поклонился.

– Вы напрасно воспринимаете это как захватывающее приключение или увеселительную прогулку, – промолвила Магнолия предостерегающе и с явным неодобрением. – К тому же, я не уверена, что путешествовать вместе будет для нас удобно.

– Если вы имеете в виду, что, путешествуя с незнакомым мужчиной, подвергаете риску свою репутацию…

Магнолия покачала головой.

– Репутация заботит меня в самую последнюю очередь! Откровенно говоря, погубленная репутация даже пошла бы мне на пользу. Нет, я думаю совсем о другом. К примеру, как мы с вами поедем, если у вас всего лишь одна лошадь? – она указала на пасшегося неподалеку Везувия.

– Так вот о чём вы беспокоитесь? Ну, это вас тревожить не должно: положитесь на меня. Кстати, мадемуазель, где вы планировали ночевать?

Девушка слегка покраснела.

– Скорее всего… в каком-нибудь сарае. Предыдущую ночь я провела в хлеву. Я не жалуюсь, – поспешила добавить она, заметив, как приподнялись брови молодого человека.

– После таких слов я просто вынужден взять вас под свою опеку! Мне кажется, Магнолия, становится слишком холодно, чтобы продолжать наш разговор на открытом воздухе. Почему бы нам с вами не отправиться в ближайшую гостиницу, где мы сможем обо всём договориться?

Она, помедлив, всё же нерешительно кивнула.

– В таком случае, давайте соберём остатки нашего пикника и продолжим путь. Вы можете довериться мне, мадемуазель… Я хочу вам помочь.

³Чистокровная верховая – порода лошади.

⁴Стипль-чез – гонка с препятствиями (по пересечённой местности).