Читать книгу Крымские рассказы - - Страница 2

Сколько я ни пытался, но так и не полюбил, а вернее говоря, не осилил оперу. И само оперное действо, и голоса, на сцене звучащие, меня так и не увлекли, и не очаровали. И после многих потуг я должен был себе сознаться, что не люблю я оперные голоса, особенно мужские. (Порой мне думается, что при огранке оперного голоса из него выхолащиваются обертоны, несущие эмоциональную окраску, которые в любом пении волнуют нас в первую очередь, а остается только сочный и сладкий мармелад, с восторгом «вкушаемый» лишь знатоками и страстными любителями). Исключение для меня составляют басы, но и они, правда, лишь в романсах и народных песнях. Песни о любви в исполнении Федора Ивановича Шаляпина меня восхитили. Это были не просто песни о любви как таковой, это пел человек о своей всепроникающей трагической любви. Я никогда подобного исполнения не слышал. В Москве я как-то посетил Дом-музей Федора Ивановича на Садовом кольце, и вот гуляя по внутреннему садику, я вспомнил, что в моей жизни была ночь, осененная памятью об этом щедро одаренном Господом человеке.

В урочище Новый Свет в Крыму, там, где когда-то князь Лев Сергеевич Голицын основал первый отечественный завод шампанских вин, возносится почти из самого моря высокая куполообразная гора Коба-Кая, и в основании ее, прямо у кромки моря, природа создала грот, впечатляющий своими размерами и мрачноватой живописностью. В этом гроте, до постройки винных подвалов, Голицын хранил виноматериалы и принимал порой гостей, предоставляя им на дегустацию вина из своей коллекции. И предание гласит, что однажды в числе его гостей был сам Федор Иванович Шаляпин, и он по просьбе князя дал концерт, наполняя подсводное пространство раскатами своего удивительного голоса. Грот обладал прекрасной акустикой, и голос первого российского певца той эпохи приобрел необыкновенно волнующую тембровую окраску. Да и Федор Иванович в тот вечер был в ударе, и его пение произвело и на слушателей, и на самого князя впечатление незабываемое. После того концерта и закрепилось за гротом название – Шаляпинский. Не могу ручаться, так ли все было на самом деле, но когда в 69 году я впервые попал в Новый Свет, грот назывался именно так. Мы тогда из под Планерского махнули в Новый Свет на воскресение на попутках небольшой студенческой компанией. Не помню, на чем ехали наши девчонки, но нас с Бобом подобрал молоковоз, направляющийся в Судак. Новый Свет поразил нас тогда своей красотой. Мы добрались туда лишь под вечер, и провели ночь на мысу, разделяющем море на две бухты. Слева была бухта Синяя, а справа Голубая. Не помню, как и на чем мы спали, но помню, что одна из наших подружек до утра не сомкнула глаз. Так взволновала ее эта необычная красота. Так что я еще не крайний рубеж в романтическом восприятии мира, встречаются души более утонченные и впечатлительные.

Через несколько лет я пришел в Новый Свет пешком из Алушты. Правда, в то утро меня нечаянно подвезли. Я брел по пустынному шоссе вдоль моря, как вдруг около меня остановилась парадно сияющая «Волга». Из нее выглянул моложавый мужчина благообразной наружности и любезно предложил меня подвезти. Я подумал и сел в машину. Этот радушный незнакомец оказался секретарем одного из райкомов Крыма. Он со своим шофером ехал куда-то по служебным делам. Я, вероятно, был ему любопытен. Он живо начал меня расспрашивать, – куда это я и зачем иду? Как это ни покажется странным, но мой краткий рассказ о себе его восхитил и привел в мажорное настроение. Он даже как бы позавидовал мне: есть же люди, свободные как птицы! Я запомнил этот этюд, вероятно, потому, что от секретаря излучалась искренняя благожелательность, он был бескорыстно рад за меня и рад был мне помочь, посоучаствовать в моей влекомой романтическими грезами жизни. Там, где дорога, уткнувшись в крутые хребты Новосветского амфитеатра, делает крутой разворот и, огибая его, скрывается в лощинах гор, мы с ним расстались. Я вышел на пустынный берег. Вокруг не было ни души. Бледно-голубая гладь моря набегала на бесконечный галечный пляж шелестящей волной. Воздух был упоительно свеж и прозрачен. Прямо передо мной возвышались причудливые скалы мыса Караул-Оба. За ним лежал Новый Свет. Меня буквально распирало от беспричинной радости, мне хотелось петь и плясать. – Да, я свободен, я могу лететь вслед своей мечте. Сладостнее этих дней в моей жизни ничего не будет.

Через седловину, прорезающую хребет, я начал спуск в Новосветское урочище. И вот тут не обошлось без приключений. Торопясь к морю, следуя по ложной тропе, я сбегал по крутому склону все ниже, пока не попал как бы в западню. Я оказался на краю обрыва, нависающего над заливом. С боков – горлышком сужающиеся щебенистые скаты, а вверху, откуда я так беспечно скатился, – крутизна и, словно шарики скользящая, мелкая сыпуха. Я даже было на мгновение отчаялся, но – деваться некуда, на карачках, впиваясь в землю всеми конечностями, пополз наверх.

Новый Свет в те годы не был так наводнен туристами, как сейчас. То был действительно – Парадиз, где можно было в уединении насладиться этим поистине райским местом. Воздух, настоянный на можжевельнике и сосне, смешанный с глубинными озоновыми пластами морских просторов, пьянил и наполнял счастьем. Причудливость скал и морских заливов навевала воображению грезы самого романтического характера. Душа раскрепощалась и погружалась в созерцательное успокоение. Вода бухт и заливов восхищала своей прозрачностью.

И я беспечно наслаждался всем этим, пока не понял, что пришла пора позаботиться о ночлеге. Сейчас в Новом Свете понастроено разного жилья, а тогда стояла лишь пятиэтажка, где жили сотрудники винзавода. Вот около нее я и стал проситься у хозяек на ночлег. Но мне все отказали. Я сначала приуныл, а потом вдруг осенило: «А пойду-ка я ночевать в грот Шаляпина, – я даже обрадовался, – помереть не помру, а зато память какая!». И вот когда стало смеркаться, я по тропе, вьющейся поверх Зеленой бухты, пошел к моему неожиданному пристанищу. Надо сказать, что если у вас нет ни коврика, ни спальника, ни палатки, то грот не самое лучшее место для сна. У меня не было ничего, и я улегся просто на землю. Просыпаясь, я поднимал голову, в ожидании рассвета смотрел из грота на небо, и все светила мне в глаза яркая, словно на парашюте висящая, звезда. Позднее я узнал, что то был Арктур в созвездии Волопаса. Должен с горечью признаться, что ни приведений, ни пугающих своей таинственностью шорохов в гроте той ночью не наблюдалось, и хотя новосветские старожилы утверждают, что летними ночами из грота по-прежнему доносятся октавы чудного баса, я ничего не слышал. Пробираемый утренней свежестью, я проснулся рано. Поднял голову, глянул в сторону моря и увидал двух пограничников. Они шли к Синей бухте. Я поднялся, осмотрел еще раз поразительных размеров зал, представил себе, как вот там справа, в глубине грота, стоял когда-то сам Федор Иванович, постарался услышать наполняющий грот густой бас… и, попрощавшись с приютившей меня пещерой, направился к остановке автобуса. Меня звал к себе Кара-Даг.