Читать книгу Калейдоскоп рассказов Таши Муляр. Три книги в одной обложке - - Страница 2

Перед глазами мелькали тёмные скользкие стены туннеля, пролетающие за окнами вагона. Непривычно было ощущать себя среди такого количества людей, в самом эпицентре дневной давки – на Кольцевой даже в обеденное время много пассажиров. За последние годы Виктор отвык от метро, которым пользовался в студенческие годы, – купив машину, позволял себе шиковать. Сейчас с деньгами было туго, заказчик находился на другом конце города, и в целях экономии Виктор воспользовался подземкой.

Он ехал в метро с очередной провальной встречи. Покупатель не только отказался внести вторую часть оплаты за товар, но и затребовал назад ранее перечисленные деньги.

В метро можно ездить по-разному. Одни торопятся, ничего не видят вокруг, несутся сломя голову, расталкивая своих сотоварищей по утреннему метро-спринту всеми частями тела. Это особое искусство – умудриться прокатиться в московском метро в час пик. Спасайся кто может! Момент, когда всем резко понадобилось в одно и то же место в одно и то же время, причём каждому туда нужно больше других. Приоритетов нет, забыты все правила приличия, главное – ловко пропихнуться. Особенно тяжело девушкам на шпильках. Как они вообще умудряются выжить в этих экстремальных условиях да ещё сохранить в целости причёску, колготки и сумочку? А потом, вынырнув из пасти подземного перехода, отряхнуться, чуть поправить волосы, протереть туфли от следов мастодонтов и поплыть по улицам Москвы в сторону ближайшей кофейни эдакой павой-лебедью, будто бы вышедшей из шикарного авто. Мастерицы, одним словом!

Другие же, как наш Виктор, например, едут неторопливо, будто без цели, хотя и вправду его цели на сегодня закончились. Ещё утро, а ехать уже никуда не нужно. Хотя нет, нужно – да некуда. Вот и накатывает круги по кольцевой, почём зря протирая вагонное кресло, обтянутое пессимистичным дерматином.

* * *

Витя родился в семье самых простых москвичей. Тут меня кто-то захочет поправить: мол, ага, «простых москвичей»! А Витя никак не влиял на место своего рождения, он родился сразу москвичом, и то, о чём некоторые мечтают и к чему стремятся, досталось ему изначально.

Почему москвичи так кичатся своим происхождением? А вот и не кичатся. Быть рождённым в Москве не хуже и не лучше, чем где-либо ещё. Тебе ничего с неба само по себе не падает, хотя многие так ошибочно думают.

Отец и мать Вити работали в одном НИИ: туда они пришли ещё совсем молодыми, после института, в котором и познакомились. Поженились, создали крепкую социальную ячейку, пусть не сразу, но родили сына. Про такую семью принято говорить «среднестатистическая». Ровненько так жили, работали, отдыхали, весь год копили по чуть-чуть. То мебель прикупят, то сыночка на море свозят. Всё как у всех – средненько и серенько, без фейерверков и шампанского. Жили по строго заведённому графику. Утром – на работу, вечером – домой, ужин под новости по телеку, потом спать. В выходные – на рынок, продукты – по полочкам, уборка, променад вдоль достопримечательностей района, уроки, отбой.

Были у них и тёплые семейные вечера, выкраиваемые из всей рутины бытия. Особенным событием было квашение капусты. В первую субботу октября, когда уже продают позднеспелую капусту, шли на рынок. Отец брал тележку – сумку на колёсах. Витя терпеть её не мог – какой-то позор с ней ходить, хотя везти назад пятнадцать килограммов капусты в ней было удобно, не поспоришь. Осенний рынок выглядел притихшим. Нет такого буйства красок и ароматов, как летом или весной. На всех рядах – морковь, лук, картошка, румяная свёкла, и, словно сбежавшие снеговики, высятся крупные, почти белые капустные шары. Отец долго ходит, с чувством и толком похлопывает кочанчики – те радостно отзываются гулким уханьем из нутра, словно прося взять их с собой, – переговаривается с продавцами:

– Это «Слава» у вас?

– «Слава», «Слава», бери, хозяин, крепкая, отличная капустка получится.

– Да поди врёшь, что «Слава»! Откуда ты её привёз-то?

– Мы из Тамбова приехали, своё хозяйство у нас, вот, хочешь – попробуй, жена сама квасит и квашеную тоже продаёт!

К слову сказать, «Слава» была у всех – этот факт удивлял Витю, ставя под сомнение подлинность слов продавцов. Устав выбирать и напробовавшись, отец наконец определяется, и их заветные кочанчики укладываются в тележку. Потом брали толстенькую короткую морковь, обязательно с круглым кончиком. «Такая – самая сочная и сладкая!» – приговаривал отец, размещая морковь рядом с капустой. На самом верху гордо лежала пара килограммов «антоновки», самых ароматных яблок на свете!

Далее они гордо везли своё богатство домой, где под звук телевизора все вместе резали, мяли и укладывали в десятилитровые эмалированные вёдра пушистые белые перья, оживлённые всполохами натёртой моркови. На дно помещали яблоки – их очень любила мама: они за пару месяцев пропитаются рыжеватым капустным соком, станут восхитительно хрустящими и чуть газированными. Капусту плотно набивали в вёдра, сверху мама выкладывала белое холщовое полотенце, накрывала тарелкой, вокруг которой через пару дней образовывалась рыжая морковная пена. Когда она усмирялась и появлялся прозрачный терпкий сок, можно было пробовать. Вёдра с капустой ставили зреть на балкон, там они и оставались даже в мороз. Здорово было вынырнуть в холод на балкон, впуская в комнату облако морозного воздуха, и набрать себе миску хрустящих витаминов.

Средний Витя средне учился в средней школе, самой обычной, районной. По правде сказать, это был старый район Москвы, застроенный и перестроенный в начале шестидесятых годов. В округе стояли блочные девяти – и двенадцатиэтажки, многие из них были кооперативными. Кухня пять метров и две комнаты, девять и пятнадцать – предел мечтаний родителей, вступивших в кооператив и долгие годы гасивших взносы с каждой зарплаты.

Было ли некомфортно маленькому Витеньке в его мире? Нет. Он просто не знал другого. Как и все мальчишки, учился, гонял в футбол, прогуливал уроки, мечтал о велике, перепробовал массу кружков и, в отличие от остальных, нашёл один, который пришёлся по душе. Примерно в шестом классе мальчик не на шутку увлёкся резьбой по дереву – с учителем повезло.

* * *

После пятого круга воспоминаний под шум подземки Витя решил наконец покинуть Кольцевую ветку метро и следовать в сторону дома. Они привезли партию кофе для крупной сети кофеен. Но после дефолта в кофейнях упали продажи, товар завис, и заказчики решили расплачиваться по факту реализации. Вместо того чтобы доплатить за партию привезённого специально для них кофе, милостиво разрешили оставить её у себя на хранение, затребовав предоплату назад.

Очередная Лена ждала его только к ужину и только с хорошими вестями, которых опять не было.

Ему почему-то хронически попадались девушки с этим именем. Знакомясь с новой претенденткой на звание жены, он уже знал, как её зовут, – Лена. Была даже мысль не начинать отношения, если имя сбудется. Да, с Ленами-Еленами не везло.

Ему было уже почти двадцать восемь лет; постоянной работы нет, семьи нет, и света в конце этого бесконечного жизненного туннеля тоже нет. На дворе стоял 1998 год, в городе и мире после очередного дефолта было, с точки зрения многих, тревожно и бесперспективно. Рублёвые накопления его родителей и многих друзей попросту обесценились. В течение нескольких месяцев курс рубля к доллару обвалился в три раза, инфляция взлетела до небес. А время «чёрного августа» запомнится на всю жизнь тем, кто всю эту самую жизнь копил и откладывал на чёрный день – который, собственно, и настал.

* * *

Перейдя в старшую школу, Витя начал кое-что понимать. В их девятый класс пришли новенькие. Они переехали в только что построенный современный дом из другого района Москвы. Их было несколько человек, и все отличались от обычных Витиных одноклассников. Какой-то особый лоск в них был. Родители новичков не вылезали из заграничных командировок, привозили им какие-то непривычные вещи, а сами ребята ходили на дополнительные курсы, занимались с репетиторами, хорошо знали английский, легко пропускали уроки и дерзили учителям. Они сразу сбились в кучку и к себе никого не принимали – получилась эдакая местная школьная элита. Все девчонки сразу захотели с ними дружить, а ребята стали друг перед другом красоваться и выпендриваться, борясь за внимание элитной группы. У них водились деньги, они постоянно чем-то менялись, что-то доставали, перепродавали импортные сигареты, модные пластинки. Витю они к себе не принимали – он, по мнению лидера этой самой группы, был слишком сер и никчёмен.

В этот тяжёлый период он спасался своим увлечением, хотя в классе никто этого не понимал и многие смеялись. После уроков он шёл не домой, а к Павлу Петровичу в школьный полуподвал. Там находилась столярная мастерская, где проходили уроки труда у средней школы. Здание было старым, построенным в пятидесятом году – красный кирпичный фасад и белые колонны. Спускаешься по трём стёртым ступенькам, а под ногами нет-нет да и попадётся весёлый хрустящий завиток стружки. Влетаешь в класс, а там словно папа Карло трудится над своим Буратино.

Когда Витя в первый раз взял в руки перочинный ножик и под руководством Павла Петровича дотронулся до дерева, произошла магия – он так увлёкся процессом, что не заметил, как пролетел урок. В его руках обычный кусок дерева постепенно, от урока к уроку, превращался в игривого котёнка. Каждый из ребят вырезал своего персонажа. Витя всегда хотел котёнка, а родители не разрешали. С помощью учителя он буквально за несколько уроков вырезал своими руками настолько натурального котёнка, что все в классе восхитились, просили посмотреть, спрашивали, как у него это получилось, какие инструменты он использовал. Впервые он понял, какое это счастье, когда у тебя что-то получается хорошо, сколько радости и удовлетворения от работы ты испытываешь, как это – из ничего сделать что-то, нужное другим.

– Молодец, Витя! Да у тебя способности к нашему делу. Вот будешь приходить регулярно – руку поставим, технику отработаем, и ты сможешь сам придумывать модели и создавать свои авторские вещи, – похвалил Павел Петрович.

Так он начиная с четвёртого класса и пропадал в столярной мастерской, ставшей его отдушиной. Буквально через год его работы стали отправлять на конкурсы, он начал занимать первые места на выставках декоративно-прикладного искусства среди ребят своего возраста.

К седьмому классу он уже достиг такого мастерства, что сам стал придумывать не только модели, но и сложные сборные конструкции. Делал механические игрушки и головоломки. Летом на каникулах ему случайно попалась в домашней библиотеке толстенная книга Виктора Гюго «Человек, который смеётся». Начал читать от скуки – вначале показалось, что очень занудно и затянуто, но потом увлёкся невероятной по нашим временам историей. Про мальчика с изуродованным лицом, Гуинплена, и его светлую любовь к маленькой, хрупкой и слепой Дее, которая не могла увидеть своего возлюбленного, узнать о его уродстве, поэтому считала его самым красивым на свете. Удивительно, как они могли быть счастливы, живя в таком ужасном и полном несправедливостей мире. Витю поразила история перевёрнутой жизни Гуинплена: он оказался сыном титулованных родителей, вернувшим свой титул, но потерявшим при этом свою любовь и ту жизнь, которая читателю казалась невыносимой, а для главного героя была подлинно счастливой.

Находясь под впечатлением от книги, он придумал и вырезал новую игрушку – Перевёртыша. На двух параллельных деревянных палочках двигалась вверх и вниз маленькая фигурка человечка. У него было два лица: одно – с леденящей гримасой вырезанной на лице улыбки, как у Гуинплена, второе – с улыбкой, наполненной счастьем и смыслом, с радостными глазами.

Чтобы привести в движение фигурку, нужно было легонько свести палочки вместе, приближая их друг к другу, – тогда человечек начинал выполнять акробатическое сальто на руках, переворачиваясь и поднимаясь по палочкам снизу вверх. Начинал он свой путь с гримасой ужаса, а заканчивал всегда с лицом, озарённым улыбкой и обращённым на того, кто им управляет. Сможет ли человечек подняться и улыбнуться, полностью зависело от ловкости и сосредоточенности кукловода. Нужно было приноровиться, выбрать точную степень нажатия и сближения палочек, иначе фигурка, не успев дойти до вершины своего пути, резко падала вниз. Эта игрушка заняла призовое место на региональном конкурсе декоративно-прикладного искусства среди школьников средних классов.

– Ты огромный молодец, Витя, – похвалил его Павел Петрович после конкурса. – У тебя большое будущее в этой профессии, ты чувствуешь дерево и имеешь пространственное мышление, думаешь как конструктор, обладаешь добрым сердцем. Не бросай резьбу, ты сделаешь многих людей счастливыми.

– Но это же не профессия! Куда ты пойдёшь и кому нужны твои фигурки?! Будешь поступать в технический вуз и станешь инженером! – Отец был категоричен.

Петрович же, как его между собой звали ребята, за эти годы успел стать для Вити очень близким и авторитетным человеком. Но к окончанию школы Витя всё реже приходил к нему в мастерскую.

– Простите меня, Павел Петрович, но мне в институт нужно поступать, готовиться, отец ругает очень, говорит, что мы тут ерундой занимаемся.

И он поступил в МЭИ – вуз с историей и традициями. Тут тоже было разделение студентов на «крутых» и попроще – даже более жёсткое, чем в школе. В их группе были ребята и девчонки, которые почти не учились: всё время проводили за общественной работой, подготовкой студенческих мероприятий, занимались организацией смен и работ в летнем лагере МЭИ в Алуште. Оценки им ставили зачастую автоматом, с учётом заслуг перед вузом. Среди них было много тех, кто поступил по блату и изначально не собирался учиться, их карьера была распланирована родителями.

Были и такие, как Витя. Поступил сам, с трудом, едва набрав проходной балл – не технический склад ума у него был. Родители никак не могли влиять на учебный процесс – добивайся всего сам.

* * *

Он почти дошёл до дома очередной своей Лены. Да, он ещё и жил у девушки. Это было совсем неправильно, но с его вложениями в бизнес снимать квартиру он не мог. Она предложила съехаться, а он, тряпка, согласился. Теперь как бы зависел от неё. Отношения были более чем неровные, и каждый раз, когда у него опять не было денег – не расплатился клиент или сорвалась сделка, – она упрекала его не просто рублём, а ещё жильём и едой. Нужно было уходить, но к родителям он возвращаться не хотел, а самому снимать… В общем, понимаете.

Витя из-за дефолта пострадал по-крупному. Они с партнёром только в июне заказали новую партию товара из Германии, расплатились валютой, которую заняли на полгода. После «чёрного августа» их долг вырос в разы. Это была не просто тупиковая ситуация – это была катастрофа. Зарабатывали они в рублях, покупательский спрос упал, товар завис, а долг нужно было возвращать.

* * *

К окончанию института Витя научился понемногу крутиться. Нужно было зарабатывать. Мать и отец в условиях перестройки практически перестали получать зарплату в своём НИИ. Точнее сказать, на то, во что превратилась их зарплата, можно было жить не месяц, а от силы три дня. Денег в семье не хватало катастрофически. Как-то раз он застал родителей за выгребанием мелочи из копилки, чтобы купить хлеба и дотянуть до следующей зарплаты. При этом на сберкнижке были накопления, но отец категорически не разрешал к ним притрагиваться.

Многие однокурсники уже работали. Были те, кто организовывал небольшой бизнес или устроился на работу к своим успешным родителям. Отрыв таких ребят от других был колоссальным. У них были шмотки, машины, девушки, вечера в клубах, которые множились в Москве, как грибы. Если в школе социального разделения Витя почти не ощущал, то сейчас оно было налицо. И он был внизу этой общественной пирамиды.

Тогда-то он и познакомился с первой Леной. Учились вместе на одном факультете – он уже почти заканчивал, а она только поступила. Скромная девушка, разговорились в столовой. Мест не было, и она присела за его столик. Слово за слово, он сам себе удивился – не оробел, а заговорил, и как-то хорошо разговор сложился. Он потом её проводил. Через месяц встреч переехал к ней. У неё была своя комната в бабушкиной квартире. Бабушка Лены жила на даче почти круглый год, и они, по сути, были в этой квартире одни.

В совместной жизни мужчина должен быть добытчиком. Особенно тяжело парням в конфетно-букетный период. Витя подрабатывал где мог: ездил курьером для факультета, помогал разгружать товар в соседнем магазине, устроился сторожем в поликлинику. Но большие усилия приносили маленькие деньги.

При всей скромности, Лена хотела подарков не хуже, чем у её подруг, походов в рестораны, ночные клубы и казино. Витя понял, что не тянет. Прожили вместе четыре месяца, и он вернулся к родителям. Точнее, она его выгнала. Эта история наложила отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Он очень хорошо помнил тот её обвинительно-обличительный тон, когда она кричала, что он ничтожество, ничего из себя не представляет, что он неудачник и им останется… Помнил и своё возвращение к родителям, которым тоже было не на что жить, и своё обещание окончить институт.

Без девушки с материальной стороны Вите стало легче, а вот с моральной…

Иногда, в редкие выходные, Витя выбирался в центр родного города. В девяностые только в центре Москва была более-менее ухоженной. На окраинах ужасно работали коммунальные службы, царил хаос во всех сферах градоустройства, не до уборки и красоты было властям. В центре же гремели рестораны, сияли вывесками казино, к ним подъезжали шикарные автомобили, оттуда выпархивали волшебные девушки и падали в объятия крутых мужиков.

«Кто эти люди? – думал Витя. – Как заработать? Что нужно делать, чтобы подняться до их уровня?» Витин мозг буквально кипел от неразрешимости этой задачи.

Вечерами он сидел в своей девятиметровой комнате, вырезал из дерева очередную птичку или мышку, размышлял и не видел выхода. С его инженерным образованием по специальности идти было совершенно некуда. Вокруг требовались курьеры и продавцы. Зарплаты мизерные. Тут бы концы с концами свести, а хотелось большего.

В начале девяностых рынок был абсолютно не насыщен. Кругом царствовал тотальный дефицит и зарождалось предпринимательство – так это теперь называлось, хоть всю жизнь это было не более чем спекуляцией и преследовалось по закону. Появилась масса «челноков», как правило, ими становились женщины – мужики в это непростое время пребывали в состоянии некоторой рассеянности. Однако семьи нужно было кормить, и женщины, подставив плечо, найдя друг друга на бесчисленных, ставших стихийными рынках, объединились. Ездили, летали, привозили, продавали – и уезжали за новой партией. На товар накручивали 200–300 процентов и перепродавали его по всей стране. Это был прибыльный, но очень тяжёлый и рискованный бизнес. До сих пор преклоняюсь перед женщинами, которые им занимались.

В 1992 году отменили ценообразование на продукты, что породило новую волну посредников. Они пошли другим путём. Посредник находил выход на руководство магазина, выяснял, какого товара там не хватает, связывался с поставщиком за границей, находил ещё магазины с такой же потребностью, брал с них предоплату, размещал заказ у поставщика, используя полученные средства для аванса. Потом получал товар, отгружал магазину и забирал вторую часть оплаты. Таким образом, удавалось зарабатывать, не имея начального капитала.

* * *

Виктор зашёл в магазин рядом с домом Лены. Это был новый модный супермаркет с никому не ясным названием – «ЛМ-сервис». Может быть, это были инициалы владельцев? История умалчивала. Хозяевами были два предприимчивых парня, они выкупили часть бывшего ателье и разместили там продовольственный магазин. Завезли большой ассортимент импортных баночек и упаковок. Все полки были уставлены консервированными сосисками, анчоусами, маслинами, экзотическими маслами, сырами и многими другими товарами, названия которых ни о чём не говорили местным жителям. Весь район ходил туда как на экскурсию, покупая по чуть-чуть чего-нибудь на пробу. Лена любила захаживать в этот магазин, ощущая там принадлежность к чему-то более высокому, чем окружающая действительность. Виктор хотел купить ей что-то к чаю, выбрал испанский апельсиновый джем в маленькой, почти игрушечной баночке, которая стоила как килограмм хорошей говяжьей вырезки. Купил, надо сказать, на последние деньги. Он так рассчитывал на доход от этой сделки, уже всё было обговорено. А тут опять такой облом…

Как правило, знаковые встречи и изменения в нашей жизни происходят тогда, когда ты ждёшь этого меньше всего.

Редко бывает так, что ты такой весь готовый, напомаженный, в костюме идёшь и знаешь: вот оно, сейчас случится! Мы ждём, ищем, надеемся, набиваем шишки, приобретаем опыт и хорошо ещё, если делаем выводы.

* * *

На последнем курсе и после института Витя хватался за любую возможность заработать, но всё было не то. С места он не сдвигался, капиталами не обрастал. Его копейки добавлялись к родительским, и их еле хватало на продукты.

Как-то утром он выскочил из подъезда, уже опаздывал на очередную подработку. Была зима, дворы почти не чистили. Возле дома стояла машина, вокруг неё бегал новый сосед с их лестничной площадки – он буквально пару недель назад снял квартиру и недавно заходил узнать телефон ЖЭКа. Машина плотно застряла в сугробе и буксовала, извергая из-под колёс фонтаны снега почище снегоуборщика.

– Брат, подсоби, толкани машину, не справлюсь никак! – крикнул сосед проходившему мимо Вите.

Вечером того же дня Виктор зашёл к Роме – так звали соседа – домой. Посидели за чашечкой чего покрепче, пообщались – так и началась их дружба, а потом и совместный бизнес.

Роман был старше на десять лет. Приехал в Москву из Вильнюса, где у его родителей ещё в советские времена были налажены связи по поставкам продуктов в местные лавочки. Оттуда и опыт. Рома быстро встроился в новую систему рыночных отношений и уже успешно привозил и реализовывал партии кофе и бакалеи из Германии. Хотел расширяться. Поскольку сам в Москве недавно, мало кого знал, а помощник нужен, предложил Вите попробовать работать вместе.

– Только давай сразу договоримся: никаких «нет» я слышать не хочу. Работаем вместе, делаем каждый всё, что нужно для общего дела.

* * *

Виктор открыл квартиру своими ключами, не хотел звонить – вдруг Лена занята, а он помешает. Она уже несколько месяцев не работала. Сидела дома, преимущественно болтала с подругами или проходила очередную часть «Принца Персии» на компьютере. В такие моменты её лучше было вообще не трогать – она была там, в виртуальном мире. Убираться в маленькой квартирке хозяйке тоже было недосуг, поэтому везде лежали какие-то коробки, висели вещи прошлого сезона, дожидавшиеся смены времени года, чтобы снова стать актуальными.

Витя разделся и тихо прошёл на крошечную кухню. Из второй комнаты, гордо именуемой «залом», слышался голос Лены, она громко говорила с кем-то по телефону и не слышала, как Витя вошёл.

– Да, опять с утра уехал. Обещал сегодня денег привезти, так что завтра сможем поехать. Да, и не говори, надоел мне уже. Толку никакого от него нет. Вот у других мужики как мужики, а этот только деревяшки свои никому не нужные строгать может, недоделанный.

Витя не слышал, что отвечал Лене невидимый собеседник, а она продолжала:

– Сколько раз говорила ему: пойди устройся на нормальную работу, а он вцепился в этого Ромку бесполезного, такого же неудачника, и держится за него, оба на дно идут. Думаю, что хватит с меня, нужно завязывать с этим идиотом.

Лена с увлечением объясняла кому-то всю его, Витину, никчёмность и ненужность в её жизни и в этом доме.

Он аккуратно достал из кармана баночку с апельсиновым джемом, поставил её на кухонный стол, освободив место среди грязных чашек с засохшим чаем и немытых тарелок, зашёл в соседнюю комнату, служившую им спальней и его мастерской, где иногда вечерами он отдавался своей страсти – резьбе по дереву, сложил в чемоданчик свои нехитрые стамески и ножички, пару новых заготовок, книгу по резьбе, подаренную ему ещё в школе Павлом Петровичем. Пока собирал свои немногочисленные вещи, попалась под руку игрушка со школьного конкурса – «Перевёртыш». Он сблизил палочки, и фигурка человечка послушно заскользила вверх, сменялись эмоции на его маленьком сморщенном личике. Достигнув вершины, он задорно глянул на Витю вырезанной им же когда-то давно улыбкой, словно подмигивая и говоря: «Держись, всё будет!» Вот бы и в жизни так было: перекувыркнулся – и всё по-другому, всё так, как ты хотел.

Витя шагнул в прихожую, надел пальто и тихонько вышел, притворив за собой дверь. Точка. Опять придётся возвращаться к родителям.

* * *

Виктор удачно влился в новый бизнес Романа. Они хорошо поладили, словно нашли друг друга на дороге судьбы. Витя был ведомым, а Рома – неплохим руководителем. Первые полгода прилаживались, один выполнял поручения другого, целыми днями оба носились по всей Москве, договаривались, доставляли товар, получали деньги, заключали новые сделки.

В конце первого месяца Роман рассчитался со своим новым сотрудником. Это были невероятные для Вити деньги! Он сразу закрыл все долги родителей за коммуналку и перед друзьями, у которых те занимали, и ещё осталось на вполне себе приличное существование в текущем месяце. Родители, кстати, не столько обрадовались, сколько перепугались: это откуда же сын столько денег принёс? Успокоились, когда про соседа рассказал и про новую работу – снабжение магазинов. Отец одобрил. Очень уж они переживали, что в это непонятное время он свяжется с теми, с кем не нужно, и окажется там, где не следует.

Ближайшие годы, наверное, где-то до начала двухтысячных, всё у них с Романом складывалось удачно. Нет, конечно, как и в любом бизнесе, были взлёты, а были и падения, но в общем друзья выдохнули. Витя даже купил себе машину – пусть не новый, но «мерседес». Снял квартиру на Чистых прудах в Архангельском переулке, съехав, наконец, от родителей, начал одеваться в престижных магазинах – хорошая обувь, костюм. Вот только резьбу свою забросил. Не было ни вдохновения, ни желания, да и времени не хватало на баловство это несерьёзное. Инструменты так и лежали в квартире родителей, ждали своего часа.

У ребят появился офис, ассортимент рос, количество клиентов увеличивалось. Не подумайте, что всё было так гладко. Выживали сильнейшие и те, кто мог наступать на свою совесть. Иногда нужно было где-то и силу применить, и хитрость, и даже обман. Вот тут-то они и расходились во мнении. Роман, как правило, принимал решения самостоятельно, не советуясь со своим тогда уже партнёром. Витя же, напротив, когда задним числом узнавал, как достался им тот или иной заказ, почему уволили очередного менеджера или сменили поставщика, понимал, что рано или поздно за это придётся платить – иначе быть не может.

В какой-то момент у них «снесло крышу» от успеха и денег. Виктор получал удовольствие от того, что можно было за всё платить, не заботясь о средствах. Наконец-то он приблизился к тем крутым парням, которыми восхищался в юности. Уже стал подумывать, что ещё пару лет – и сможет купить собственную квартиру.

Женщины… А что с женщинами? Вокруг него стали роиться девушки. Он вдруг стал востребован и интересен. Получив до этого отрицательный опыт с Ленами, Витя был насторожен. Не верил. Знакомился скорее для редких и красивых встреч – такую формулировку отношений использовали в газетных объявлениях тех времён, – но жить ни с кем не начинал. Отшучивался, что занят очень, не до серьёзных отношений. Даже позволял себе встречаться одновременно с несколькими дамами.

Город манил к себе. Дорогие машины, рестораны на каждом углу, шикарные женщины. Светящиеся казино, в которые друзья по новой традиции ходили каждую пятницу. Это было как на лифте прокатиться и попасть в другой мир – туда, где тебя как бы ещё не знают и куда ты не вхож, но возникает полное ощущение, что ты причастен. Как наркотик принадлежности к высшему обществу – и неважно, какой ценой это достаётся.

Блеск и нищета столицы в полной мере воплотились в самых известных казино. Туда приходили поиграть с фортуной, блеснуть друг перед другом улыбкой удачи и попытать счастья люди с разным достатком. Казино «Голден Палас» действительно выглядело как дворец: здание всё светилось и переливалось огнями, словно в голливудских фильмах. Вы знаете, что в казино не бывает окон? Это сделано для того, чтобы игроки не ощущали ход времени. В этом заведении всё было устроено для максимального комфорта играющих. Шикарный интерьер, залитые светом залы устланы богатыми коврами. На входе тебя встречает швейцар, покупаешь фишки, проходишь через охрану и попадаешь в другое измерение, словно выпадаешь из времени и реальности.

Вначале тебя поджидает ряд «одноруких бандитов» – игровые автоматы. Они для особых игроков – тех, кто хочет размяться либо примеряется к игре, пришёл в первый раз и не знает, с чего начать. Хотя есть и те, кто именно из-за автоматов приходит. На каждом автомате висит инструкция, всё просто. Клади деньги и крути барабан, нажимай на кнопку, пилик-пилик – и опа, выигрыш! Получите и распишитесь!

Дальше – огромный зал со столами для покера и штук восемь рулеток. Рулетки, как правило, оккупируют плотно, сидят вокруг стола, общаются, наблюдают, лениво делают ставки, перекидываясь словцом и потягивая горячительные напитки. Что касается напитков и еды – это всё бесплатно для игроков. Подзываешь официанта – они стоят наготове, только моргни – и заказываешь всё, что хочешь. Начиная от блинов и заканчивая чёрной икрой. Не выиграешь – так хоть поешь. Любые спиртные напитки, чай, кофе, сладости. А можно самим пройти к накрытым столам и выбрать себе закуски.

Официанты вместе с крупье начеку: когда видят, что человек входит в азарт, один начинает активнее спиртное и сигареты носить, второй – внимательнее следить за гостем, охрана за спинами играющих тоже наготове. Бывает, что кто-то крупно выигрывает и сразу уходит – это казино не нравится, таких проверяет служба безопасности. А если кто проигрывается, то, бывает, срывы у людей случаются, в обмороки падают, напиваются и дебоширят – глаз да глаз нужен. Персонал не расслабляется: обстановка такая, знаете, вроде праздник у всех, а на этом празднике все работают. На втором этаже тише. Там ресторан и сцена. Круглосуточно артисты популярные выступают. Казино анонсы даёт, привлекает зрителей на концерт, а там – и за игру.

Роман играл так, что не мог остановиться. Это было опасно в первую очередь для их бизнеса. Витя понимал ситуацию и старался ходить с ним не столько играть, сколько контролировать компаньона. Он сам не пил практически: не то чтобы не хотел, но ему повезло – организм не дружил со спиртным, поэтому удавалось сохранять трезвый ум. Пока Роман играл, Витя знакомился с девушками. Чаще всего они тоже оказывались там на работе, но были и те, что пришли отдохнуть, поиграть и познакомиться. Вот только явно не то место он выбрал для поиска своей второй половины.

Они были все какие-то искусственные, не имеющие индивидуальности, что ли, похожие друг на друга. Виктор не интересовал их как человек, отношения выстраивались однобокие – как игра в одни ворота, когда один старается, а другой только потребляет.

Теперь, с высоты приобретённого жизненного опыта, он по-другому воспринимал отношения отца и матери. То, что раньше ему казалось обыденным, привычным и скучным, на деле было очень редким и ценным – родители действительно любили, ценили и уважали друг друга. Он хотел такие же отношения, но понимал, что найти их дано не каждому. Ему с этим не везло.

В конце 90-х в Москве расплодилось огромное количество продовольственных палаток, рынков, стихийных торговых точек у метро, открылось множество мелких частных супермаркетов. Роман с Виктором бойко снабжали эту систему товарами первой необходимости, зарабатывая свой нелёгкий и не всегда честный хлеб. Продукты портились, поставки срывались, кредиты уходили в просрочку, сотрудникам задерживали зарплату. Балансируя на грани рентабельности и влезая во всё большие долги, Роман ощущал себя крупным бизнесменом, сорил деньгами направо и налево, а Виктор, доверяя партнёру и занимаясь логистикой, а не финансами, верил, что всё у них хорошо.

В это же время крупные челночные рынки стали отходить на второй план. «Лужники» и «Черкизон» стали сдавать позиции более удобным и комфортным для покупателей многофункциональным торговым комплексам. В 1997 году открылся первый «Рамстор» на Ярцевской, торговый комплекс «Охотный ряд» на Манежной площади, а в 2002-м появился «Крокус Сити Молл» – это было начало конца бизнеса тысяч мелких предпринимателей и наших героев.

Как-то незаметно большинство их клиентов стали работать с крупными сетевыми поставщиками, которые могли обеспечить оперативную доставку, товарооборот и ассортимент. Роман с Виктором не успели вовремя перестроиться. Параллельно пришло несколько проверок, был досрочно расторгнут договор на аренду офиса из-за перепрофилирования здания.

С каждым днём работать становилось всё труднее, сети и монополии напирали. Роман, живущий на широкую ногу, не менял своих привычек, финансовое положение в их фирме было плачевным. Начались суды с поставщиками, обязательства перед которыми они не выполнили, с сотрудниками, зарплаты которым не выплачивались, с налоговой – за долги по налогам. Одновременно склады разрывали договоры аренды места, нужно было куда-то вывозить товар, когда его не брали заказчики, продукты портились и утилизировались, а кредиты, взятые под поставки, нужно было погашать.

Вите пришлось опять вернуться в родительскую квартиру. Отец к тому времени умер, мама была совсем одна. Она стала какая-то маленькая и худенькая, как девочка. Она родила его поздно, почти в сорок. Сейчас их разница в возрасте очень ощущалась. Всегда подтянутая и собранная, теперь она сильно сдала и в свои семьдесят с небольшим выглядела намного старше. Горе от потери мужа иссушило её. Витя старался оградить её от своих проблем, хорохорился, держался и не показывал уныния, что давалось ему нелегко. Депрессия накрыла их дом.

Оставаясь вечерами наедине с собой, Витя размышлял о ситуации, в которую попал. Вот говорят, что Москва – для москвичей. А что, они, эти самые москвичи, чем-то отличаются от других людей? Сам по себе город стремительный, он влечёт своими пульсирующими артериями проспектов, манит сиянием витрин бутиков, обещая сказку, показывает тебе красивую картинку жизни, где всё просто и легко. Утренний капучино, дорогой костюм, жена – шикарная блондинка с ногами от ушей, милые детишки в частной школе, отдых на Мальдивах, огромная квартира, друзья с яхтами. Как этого достичь, и у кого из окружающих реально есть такая жизнь?

Когда в обеденное время, именуемое теперь модным словом «ланч», ты идёшь по центру города, кажется, что все вокруг тебя именно так и живут. Рестораны и кафе переполнены, в них сидят люди, упакованные с ног до головы в бренды, они приветливо улыбаются друг другу, выделяют себе двадцать три минуты на порцию фузилли с лососем, чашечку эспрессо, непременно с водой, чмокают друг друга в щёчку и разлетаются. Куда улетают эти люди, чем они занимаются, о чём думают и мечтают, счастливы ли они? На эти вопросы не просто нет ответов – их никто не ищет. Просто нет времени остановиться и хотя бы задуматься: гонка по вертикали затягивает – беги, а то упадёшь, а встать не то что не помогут – не дадут…

Ему уже было под сорок, и он несколько раз был у самой своей цели, но потом опять оказывался в начальной точке. Всё заработанное куда-то исчезало, ничего не накапливалось и не прирастало, разве что тот старенький «мерседес» всё ещё оставался при нём.

Ситуация с судами и кредитами достигла своего апогея. На Романа завели уголовное дело как на генерального директора их организации. Нужно было как-то выкручиваться и спасать товарища. Рома же был не местный, он так и снимал квартиру, своей купить не смог, всё проигрывал или вкладывал в товар. После переговоров с адвокатом о перспективах дела стало ясно, что нужно искать деньги, тогда срок мог стать условным.

Виктор заложил родительскую квартиру и взял очередной кредит, на себя лично, как физическое лицо, так как на их фирму кредиты уже не давали.

– Спасибо, друг! Мы обязательно перекрутимся и отдадим, – уверял Роман. – Я уже договорился о новой поставке для той сети универсамов, нужно немного подождать, пока нам производитель отгрузит товар.

Витя просто похлопал товарища по плечу, мол, всё хорошо. Сказать тут было нечего. Оставалось только верить и работать ещё больше. Хотя на душе было ужасно противно, даже представить страшно было, что случится, если они не перекрутятся и квартиру родителей придётся отдать банку за долги.

Пытаясь встроиться в новую реальность, они стали выпускать линейку круп под собственным брендом, планируя раскручивать его и предлагать через тендеры крупным сетям. На это тоже нужны были деньги. Разработка фирменного стиля, упаковка, реклама и продвижение. Обратились в брендинговое агентство. Им придумали марку – «ВиРо». Фирменные персонажи – два хомяка с мешками зерна стоят, обнявшись, на фоне колосящегося поля. Работа над этим проектом была интересной, ребята попались молодые и креативные. Заключили договор с оптовым поставщиком, с фасовочным производством. Первая партия упаковки была готова.

На этот проект они оба и рассчитывали, когда брали очередной кредит под залог Витиной квартиры. Мать он в известность не поставил. Она всегда была далека от финансовой стороны жизни, всё решал отец. После его смерти она написала дарственную на сына, так что квартира стала принадлежать ему.

* * *

Сегодня Витя ехал в типографию, утверждать сигнальный образец упаковки для новой партии. Роман в этот день встречался с адвокатом, его вызвали к следователю. Все вопросы по производству новой партии товара и запуску бренда Витя разруливал сам.

Днём в Москве всегда пробки. Когда кредиты на автомобили стали раздавать как горячие пирожки, предлагая всем подряд оформление прямо в автосалонах, количество машин на улицах увеличивалось буквально ежедневно. Витя стал иногда «бомбить» на своём «мерседесе», поскольку денег катастрофически не хватало. Сейчас они были в состоянии жесточайшей экономии: суды и выплаты зарплат сотрудникам, своевременное погашение платежей по многочисленным кредитам съедали весь ежемесячный доход, которого сейчас толком и не было, денег на собственную зарплату практически не оставалось. Да и как платить себе, когда не можешь с людьми рассчитаться?

Вот и сегодня по дороге в типографию он стоял в пробке на Таганской площади, когда увидел голосующую на остановке девушку, видимо отчаявшуюся попасть на автобус. Решил, что если она дождётся, когда он вырвется из намертво стоящего потока и доедет до неё, то предложит подвезти. Правда сказать, частенько он делал это бесплатно, стеснялся просить денег за свою услугу. Девушки воспринимали парня на крутой, по их мнению, тачке не как таксиста, а как доброго самаритянина.

Вы когда-нибудь видели Таганскую площадь пустой? Мне удалось её такой застать. В моём детстве и молодости, когда я, приехав в гости к двоюродной сестре мамы, гуляла там вечером, можно было поймать момент, когда вечерний трафик закончился, все разъехались отдыхать, а утренний ещё не начался. В это время Таганская площадь погружалась в редкую тишину – она отдыхала. Особенно хорошо это чувствовалось в конце мая, когда над Москвой царят белые ночи, почти как в Питере, только более прозрачные и насыщенные красками затянувшихся закатов. Стремительно охлаждающийся воздух накрывал площадь, от асфальта шло еле заметное испарение. Площадь круглая, в её центре раньше был сквер, точно маленький заблудившийся лес посреди шума машин. В сквере встречались парочки, все со своими интересами. Двухэтажные особнячки, взявшие площадь в кольцо, тихо засыпали, улучив момент тишины между вечерним и утренним потоком автомобилей. На универмаге «Звёздочка» задорно мерцала вывеска, напоминая всем участникам вечеринки: «Скоро, скоро будет утро».

Время и тут внесло свои коррективы: площадь расширили, транспортные потоки оптимизировали, сквер ликвидировали. Витя уже подобрался к съезду на Большие Каменщики, на пересечении с которым и заприметил девушку. Там была автобусная остановка, а вот автобуса не было и явно не предвиделось – он, как и все, заснул где-то в пробке.

– Девушка, вам куда ехать? Может быть, нам по пути? Готов подвезти. – Он наконец-то преодолел пробку и вырвался на Большие Каменщики, там, как правило, уже не было препятствий. До типографии, которая находилась в районе Павелецкого вокзала, можно было домчаться достаточно быстро. Витя специально выбрал такой маршрут, чтобы и в пробке дальше не стоять, и девушку подвезти.

– Спасибо за предложение, не стоит, я дождусь автобуса. – Она как-то испуганно сделала пару шагов назад, когда он остановился и опустил стекло.

– У вас нет шансов на автобус, вам меня прислали, – улыбаясь, сказал он. – Садитесь, не бойтесь, я, может, и страшный, но точно не кусаюсь… Еду на Летниковскую, если вам по пути, могу захватить.

– Ой, надо же, и мне туда же! Точно, вас прислали, – улыбнулась она в ответ.

– Я же говорю вам, что за вами и приехал. – Витя вышел из машины и, как галантный джентльмен из фильма – ему почему-то живо представилась такая сцена, – открыл пассажирскую дверь, приглашая девушку сесть.

В машину-то она села, но сразу как-то притихла, ехала почти всю дорогу молча. Хотя он пытался шутить, но разговорить её не смог. Она только молча кивала, рассматривая дорогу, и была напряжена. Поставила маленькую чёрную сумочку на колени, придерживала её рукой, зажав снятую перчатку. Полы лилового пальто разошлись, из-под них виднелись аккуратные коленки, обтянутые прозрачными и тонкими не по сезону колготками. Девушка коленок явно стеснялась, смешно ёрзала на сиденье, стараясь прикрыть их той самой сумочкой. Витя видел её только в профиль, она сосредоточенно смотрела на дорогу, специально не оборачивалась на водителя.

– Так вам куда точно на Летниковской? Улица-то длинная.

– Мне семнадцатый дом, там типография.

– Вот это совпадение! Мне туда же!

Девушка Вите начинала нравиться. Что-то такое неуловимо трогательное было в её естественной стеснительности, в нежелании специально понравиться или познакомиться. Она отстранялась от него и этим привлекала ещё больше. Профиль был очень милым – тонкие черты лица, выразительные карие глаза и густая чёлка, выглядывающая из-под шапки с помпоном, словно детской, но смешно сдвинутой набок и так подходящей к этому лиловому пальтишку с меховой оторочкой. Маленького роста, худенькая, незнакомка казалась очень хрупкой.

– А вы зачем к нам едете? – всё так же, не поворачиваясь к нему, спросила девушка. «Профиль осмелился заговорить», – отметил про себя Витя.

– Мы у вас тираж разместили. Этикетки и упаковку для нового бренда продуктов заказали, там ещё хомяки нарисованы. Может быть, видели?

– «ВиРо»? – уточнила она.

– Да, именно так. Вот я и есть «Ви» от этого самого «ВиРо», меня Виктор зовут. – Он притормозил на светофоре и, пока пешеходы, несмело двигаясь по обледеневшей улице, перемещались с одной стороны дороги на другую, протянул девушке руку.

Справа от них был Новоспасский мужской монастырь, а за ним – Москва-река. Выглянуло солнце, и над колокольней монастыря показалась двойная радуга, одна над другой. Они оба её заметили, удивлённо переглянулись.

– Радуга – на счастье, – сказала она.

И, улыбнувшись, сняла вторую перчатку и вложила свою озябшую ладошку в его руку.

– А… Так вы – наш заказчик! Надо же, какое совпадение! Меня Еляна зовут, я дизайнер.

Еляна. Да, да, да – опять Лена, почти Лена. Её звали Еляна. Он даже сразу не понял, переспрашивал два или три раза – такое непривычное имя.

Она заняла своё место в сердце и душе Вити сразу, как-то незатейливо, совсем не стараясь ему понравиться, и поселилась там прочно и навсегда. Ему хотелось, чтобы навсегда. Когда приехали на место, расстегнула сумочку и попыталась заплатить за проезд. Он отказывался, отшучиваясь, что всё оплачено, его ведь за ней прислали. Она сначала не поняла шутки и начала выяснять, кто заплатил, потом поняла, что он смеётся, и, покраснев, улыбнулась в ответ – третий раз за их маленькую поездку озарила его необыкновенной искренней улыбкой.

Знаете, бывают такие люди, такие встречи, когда у тебя мурашки по всему телу, когда ты понимаешь, что ждал этого человека, знал его всегда, потерял когда-то давно и ждал.

Даже более того, ты просто был уверен, что он обязательно найдётся, а когда это происходит – осознаёшь, что жизнь твоя теперь изменится, ведь ты больше не один. Не всем даны эти встречи. Но у каждого есть такой человек, только бывает так, что путь к нему – это вся твоя жизнь.

Прошло около года. Романа осудили. Дали десять месяцев условно. Теперь раз в месяц он ходил отмечаться в отделение службы исполнения наказаний. Виктор стал больше внимания уделять финансам их компании. Если раньше он вообще ничего не контролировал и не вникал, то сейчас убедил Рому взять нового бухгалтера и еженедельно выяснял у того, как обстоят дела. А дела шли с трудом – крупные сети монополизировали весь рынок. Мелкие магазины предпочитали работать с большими оптовыми поставщиками, которые обеспечивали огромный ассортимент, сервис, предоставляли свой склад, забирали просрочку, отслеживали документооборот.

Ребят штормило. Для того чтобы стать крупным сервисным поставщиком, у них не хватало ресурсов и оборотного капитала. Пробовали выпускать продукцию под собственным брендом, дизайн которого заказывали ранее, хотели участвовать в ставших популярными тендерах как производители, но и здесь столкнулись с трудностями. Рынок был излишне монополизирован и коррумпирован. Тендеры выигрывали одни и те же компании, там всё было проплачено заранее, и прорваться «с улицы» не представлялось возможным. Но если ты вдруг и выигрывал, то условия были зверскими. Нужно было поставить товар, обеспечив логистику и упаковку, а оплата – после реализации товара продавцом через 60 дней. То есть средства замораживались в товаре, на закупку нового опять не хватало, а они были по уши в кредитах и долгах.

Иногда Виктору казалось, что он сходит с ума. Это был какой-то замкнутый круг, из которого как будто нет выхода. Он постоянно был кому-то должен. Арендодателям, сотрудникам, поставщикам, заказчикам, госорганам. Все ежедневно от него чего-то требовали. Когда ты учредитель, а не один из наёмных сотрудников, у тебя нет шансов проснуться свободным от всего этого. Ты – в тисках обстоятельств, причём с осознанием, что в эти тиски ты сам же себя и поместил в погоне за призрачным счастьем быть не хуже других.

Единственное, что спасало его сейчас, – их отношения с Еляной. Буквально через три месяца после знакомства – а в этот период он часто стал ездить в типографию, придумывая всё новые задачи для своего хрупкого дизайнера, – они съехались. Он предложил ей переехать к нему – пусть в малюсенькую, но свою комнату. Она некоторое время раздумывала. Еляна жила вместе с отцом и матерью на западе Москвы, в районе Филёвского парка, привыкла и не хотела переезжать, да и родителей оставлять тоже не хотела – а он думал, что она в нём сомневается. Сам себя считал нестабильным каким-то. Что ценно было в их отношениях – и этого, кстати, никогда не было у него с предыдущими Ленами, – они в самом начале договорились друг другу не врать, доверять и проговаривать проблемы. Это сразу, как только они начали встречаться, предложила Еляна. Так было заведено в её семье, и она хотела привнести это в их отношения.

Виктор сказал ей, как ему важно быть рядом с ней, знать, что она ждёт его дома, каждый день к ней возвращаться. Вариант отношений для редких и красивых встреч его совсем не устраивал. Он на физическом уровне ощущал, что она ему необходима. Чувствовал, что он может и хочет о ней заботиться. Она казалась такой хрупкой и ранимой, тонкой творческой натурой. Постоянно чем-то увлекалась, чему-то училась, при встрече увлечённо рассказывала, что узнала сегодня интересного, как прошёл день, интересовалась его жизнью. Именно это – интерес к его делам, к его жизни – было новым для Виктора. До этого в отношениях с женщинами его как бы и не было. То есть он был в позиции «должен». Тут было всё по-другому.

В первый же совместный вечер в его квартире Еляна подружилась с Витиной мамой, как-то легко и почти с порога, обаяв её буквально двумя-тремя фразами, измерив ей давление и обсудив мамин любимый сериал. А затем, повязав фартук, отправилась на кухню готовить любимый Витин борщ. Причём всё это было сделано настолько естественным образом, будто бы она всегда знала Витю, его маму и вообще жила в этой квартире. Дальше был борщ, довольная, словно очнувшаяся от своего горя-небытия мама, счастливый Витя и буквально порхающая среди всего этого благоденствия Еляна.

Витя подумывал сделать ей предложение. Но что он мог ей дать? Квартира в залоге, бизнес в упадке, и ещё неизвестно, смогут ли они с Романом его поднять. По найму он почти никогда не работал, не считая подработок в молодости, куда идти – не представлял, денег толком нет. Ну что из него за муж для молодой – а она была моложе его на шесть лет, – красивой женщины? Поэтому он уже несколько раз почти решался сделать предложение, но всё откладывал, ждал, что ситуация с бизнесом изменится.

Что до их бизнеса, казалось, что хуже быть не может, что они уже прошли через всё, но с каждым новым витком неприятностей выяснялось, что раньше было очень даже неплохо, а вот теперь… Этого он боялся больше всего на свете. Банк, в котором он брал кредит под залог квартиры родителей, обанкротился, и права на кредиты передали другому финансовому учреждению, которое потребовало погасить кредит досрочно.

Еляна шла с работы и планировала вечер: сегодня она будет готовить домашние котлеты по рецепту бабушки.

* * *

Бабуля жила под Рязанью в деревне Головачёво. Три века назад её основали потомки рыцарей Ливонского ордена, как они сами себя называли, осевшие в этих местах после кровопролитных сражений отнюдь не по своей воле. По сохранившемуся поверью, в конце XVIII века в эту местность сослали людей в потрёпанном европейском платье, в самый центр Мещерского леса, бежать откуда было делом бесполезным – либо сам в болотах утонешь, либо зверь разорвёт. Еляна так и представляла себе этих вельмож в потрёпанной, прежде богатой одежде, когда бабушка рассказывала очередную историю, дошедшую до неё от родителей или односельчан. Будучи людьми образованными, дальние предки, оказавшись в глухом лесу, проявили смекалку и приложили все свои знания на создание человеческих условий для выживания – своего и своих потомков. Не хотели пришлые люди делиться навыками по строительству и обработке полезных металлов с местными. Зато деревню знатную заложили. Дома крепкие по науке построили. В итоге соединились родственными узами с местным населением – куда же без этого? Нарожали детишек и прочно слились с землёй русской.

В 1913 году к деревне была проложена узкоколейная железная дорога, она обслуживала предприятие по заготовке леса и торфа. Родители бабули приехали работать на это предприятие совсем молодыми, обустроились, поставили дом, в нём и остались. На лесозаготовке трудилось всё местное население. Коров доили, детей кормили, оставляли на стариков, когда взрослые уходили валить и обрабатывать лес. Из леса брёвна тащили хлыстами, а потом грузили в вагоны. Село разрослось, насчитывало около 800 человек. Там и родилась Марфа Семёновна, бабушка Еляны, и её сёстры, там прошло всё их детство и молодость. Там же бабушка пережила войну, помогая эвакуированным из Ленинграда. В их доме жило несколько семей. Все вместе переносили тяготы судьбы, вместе работали и готовили. Этим рецептом с бабулей поделилась пожилая женщина, которая жила в их доме в то тяжёлое время. Котлеты получались невероятно сочными и воздушными.

«Мой дед служил у одного генерала, его жена частенько устраивала богатые застолья. Дед был поваром, – рассказывала эвакуированная ленинградка. – Тогда уже модно стало подавать блюда по очереди. Такая подача, во-первых, давала возможность гостям отведать пищу горячей, а во-вторых, грамотно чередовать вкусы. Во Франции в это же время всё приготовленное выставляли на стол одновременно, это было свидетельством богатства приёма. Несмотря на спиртовки, горелки и поддоны с горячей водой, еда быстро остывала, заветривалась и становилась невкусной. Французы долго сопротивлялись русской подаче, якобы так пустым выглядит стол… На самом деле у них просто не хватало персонала, а точнее, средств на его содержание. На банкетах у генерала, по рассказам деда, стояло аж по три лакея за каждым гостем, пировали с размахом и изысканным меню, соревнуясь между собой. Оттуда в их семью и пришёл рецепт скобелевских битков, а по-простому – котлет по-скобелевски».

Далее коренная жительница Ленинграда, оказавшаяся в глухом рязанском селе, так живописно и с таким смаком описывала приготовление этих волшебных битков, что все, слушавшие в избе, словно отведали их сами и побывали на том генеральском приёме, – уж очень артистичная была женщина. Готовить их во время войны всё равно было не из чего, про них только говорили, вспоминая как что-то хорошее из той, обычной жизни. Словно на спектакль сходили. Рецепт записали и убрали в дальний ящик, но потом, в более сытые времена, котлеты стали особенным праздничным блюдом на столе в доме бабушки. Марфе Семёновне уже почти девяносто, а рецепт она помнила и передала внучке, с наказом хранить и детишек своих баловать. Каждый раз, когда они приезжали к бабуле, на горячее были эти самые любимые битки по-скобелевски.

* * *

Еляна специально съездила после работы на Баррикадную, в знаменитую высотку, там был такой богатый гастроном. Цены, по правде сказать, тоже космические, но и выбор огромный, не как везде. Долго рассматривала витрину, примеряясь, что же лучше взять, а потом решила: гулять так гулять!

– Взвесьте мне, пожалуйста, вон тот кусочек телятины и пару куриных филе из грудки. Да, и сметану дайте, вон ту, жирную.

Вошла в квартиру, открыв дверь уже своим ключом. Витиной обуви в прихожей не было, значит, опять задерживается.

– Добрый вечер, я вернулась. Сейчас котлеты будем делать, те самые! – поздоровалась она с матерью Виктора, заглянув в её комнату.

Прошла на кухню – какая всё-таки тут маленькая кухня, никак она не привыкнет. У её родителей кухня была двенадцать метров, квартира просторная, новой планировки, да и у бабули дом был хоть и старый, но большой. Его несколько раз расширяли, ремонтировали, сохраняя центральную часть, сложенную крепко и на века родителями бабули из заготавливаемого леса.

Еляна выложила на стол свои покупки, надела фартук и принялась готовить. Знала точно, что сейчас и Раиса Николаевна подойдёт, попрощается с подругой по телефону – и скорее к Еляне. Ей самой нравилась мама Вити. Она была очень спокойной, хозяйственной и щедро делилась тем, что знала. Витя рассказывал, что мама тяжело перенесла смерть мужа, замкнулась, а с Еляной стала потихоньку оживать. Всё-таки одной дома целыми днями тяжело. Сын возвращается поздно и уставший, не поговоришь особо. А тут такое солнышко в доме! Да, именно так Раиса Николаевна и звала Еляну – «наше солнышко».

Пока продукты подготавливала, картошку чистила, тут и Раиса Николаевна пришла из своей комнаты.

– Чем помочь тебе, солнышко?

– Вы сидите, я сама справлюсь, лучше расскажите мне что-нибудь про Витю.

А что ещё матери нужно, как не о сыне поговорить? Потёк ручейком женский разговор.

Виктор сидел возле дома в машине и не мог найти в себе силы подняться в квартиру. Днём он съездил в банк, кредит ведь был на нём, и официально Роман никакого отношения к нему не имел, как, собственно, и компания, ради спасения которой эти деньги добывались в своё время.

Виктор частенько не успевал в срок погасить ежемесячный платёж, денег в компании просто не было, а у него отсутствовали другие источники дохода. В банке разговор был короткий: девушка-операционист по работе с должниками абсолютно бесцветным голосом сообщила, что ему следует в трёхдневный срок вернуть кредит либо банк выставит на торги квартиру, находящуюся в залоге.

Сильно встревоженный, хотя нет – просто в ужасе, он поехал в офис, к Роману.

– Рома, всё плохо. Банк требует срочно выплатить весь кредит, расторгает кредитный договор либо будет продавать мамину квартиру. Нужно что-то срочно решать, ты же понимаешь, что будет с матерью, если я ей об этом скажу? Она лишится квартиры, да и я тоже.

– Вить, ты прости, но я тут никак не могу тебе помочь. Ты же знаешь, что денег на счетах компании нет, заложить мне нечего, когда мы раскрутимся с новым брендом – неизвестно. Даже не знаю, что тебе сказать. Да плюнь ты на них! Симку смени, будут в квартиру приходить – милицию вызывай, мол, неправомерно требуют выселиться. Пока разберутся, там как-то всё и образуется.

– Как же так? Мы же с тобой договаривались, я же для нас эти деньги брал, мы их в общее дело вложили, за суды твои платили. Я не могу так поступать ни с матерью, ни с банком, ты же знаешь.

– Не можешь? А нечего было лезть в бизнес, раз ты такой порядочный, тут таким не место! – Роман резко встал, поднял портфель, забросил туда документы, лежавшие на столе, и вышел из кабинета, хлопнув дверью.

«Вот и приехали…» – подумал Витя.

Еляна ловко разделала телятину, нарубила её острым ножом. Витя ещё в школе научился отменно точить ножи, сказал, что его преподаватель по труду обучил, что это было очень важно для работы с деревом – острый нож. «Не порежься только, он как бритва», – предупредил, передавая ей только что заточенный нож. Это, кстати, редкость – острые ножи в доме. В ту же миску порубила куриное филе, добавила соли и перца, стала отбивать фарш.

– Как у тебя хорошо получается. Это бабушка научила? – спросила Раиса Николаевна.

– Да, я всё детство эти котлеты делала, когда в гости к бабуле приезжала. И мама моя их тоже готовит, отец любит. У бабушки раньше вся деревня собиралась, когда сын к ней приезжал. Такие все весёлые были, песни пели, соленья ели. Грибы, помидорки там разные. А мы, дети, вокруг крутимся, пирожки таскаем. Соседи всё больше пельмени лепили, когда гостей много, а у нас эти скобелевские битки прижились… Очень тепло бабуля о той женщине из Питера рассказывала, так много они вместе пережили в войну.

Еляна закончила отбивать фарш, обваляла каждую котлету в заранее нарезанных мелких кусочках хлеба и выложила на сковороду с разогретым топлёным маслом.

– Солнышко, а тебе Виктор мой предложение-то не сделал ещё?

Еляна вытерла руки о фартук, перевернула котлеты и присела на табуретку за их маленький складной стол, покрытый новенькой клеёнкой с ромашками.

– Да вот не решится никак, Раиса Николаевна, я сама очень переживаю. Вижу, что хочет, но не осмеливается, думает, наверное, что нечего ему мне предложить, вот и тянет.

Послышался звук открываемой двери.

– Ой, Витя пришёл! – Еляна выключила газ под котлетами и поспешила в прихожую.

– Ну, как вы тут, девчонки? – Виктор старался выглядеть насколько возможно весёлым.

– У нас всё отлично! Мы вот тут котлеты жарим. Еляночка молодец, уже почти всё приготовила. – Раиса Николаевна тоже стояла в прихожей и смотрела то на сына, то на будущую, как она надеялась, невестку, думая: «Как же они подходят друг другу. Какое счастье, что Господь свёл их!»

– Еля, – так ласково он называл Еляну, специально не хотел сокращать её имя до Лены – ну, вы понимаете почему. – Я вот тут хлеба принёс, через сколько будем ужинать? – Ему казалось, что голос предательски дрожит и он не сможет справиться с тем ураганом, который сейчас происходил в его мыслях.

Он смотрел на своих самых дорогих и любимых на свете женщин, которые удивительным образом так поладили друг с другом, словно мать и дочь, смотрел и не понимал, что ему делать, как он вообще может озвучить ту страшную новость, которую принёс.

* * *

Витя всю жизнь – от рождения и до своих почти сорока лет – прожил в одном и том же городе, районе и квартире. И ничего ему, как москвичу, с неба так и не упало, не приросло, легко не далось. Вся его жизнь была сосредоточена вокруг этой родительской квартиры. Школа, рынок, спортивная площадка, школьные друзья, соседи и даже старушки на лавочке – всё было родным и стабильным. Он мало путешествовал в своей жизни, разве что с родителями на море в Крым ездил да с Романом пару раз в Таиланд летал. Да, он жил несколько раз у женщин, однажды снимал квартиру на Чистых прудах, недолго и затратно, но это другая история. Самое главное – он не представлял, как можно объяснить матери переезд, это же может вообще убить её! Вспомнить только, сколько лет она оплакивает отца.

* * *

– Ладно, ты раздевайся, мой руки и приходи на кухню, мы с мамой пока стол накроем, а я соус доделаю.

Скобелевские битки положено было подавать с картофельным пюре и поливать соусом. Соус вроде простой совсем, но со своим секретом и особенностью. Когда квадратики хлеба обжаривались, биточки вынимались из сковородки, середина котлет за это время прожариться не успевала, иначе сгорит хлеб, поэтому их помещали в духовку доходить, а в масло с ароматным мясным соком после обжарки добавляли сметану и муку, чуть водички, соли и мускатного ореха. Соус получался в меру густым, сливочным и по вкусу за счёт ореха похожим на грибной жульен. В деревне с мускатным орехом было туго, бабуля частенько клала растёртые в порошок сушёные белые грибы, которые они вместе в конце августа собирали среди сосен в лесу, окружавшем деревню.

Еляна вытащила кругленькие, как на подбор, хрустящие биточки из духовки, разложила на тарелки с пюре, полила соусом, выставила на стол квашеную капусту, предварительно принеся её с балкона. Раньше Витин папа квасил её по своему рецепту, а в этом году они вместе ходили на рынок, а потом Раиса Николаевна рассказала, как всё нужно сделать, и у них получилось! Восхитительно получилось! Их первая совместная капустка!

– Все за стол! – весело возвестила Еляна. – Ужин готов!

Витя стоял в ванной над маленькой раковиной и смотрел на убегающую сквозь пальцы воду. Так и время его убежало, ускользнули мысли и мечты… Только вроде всё начинало складываться, как тут же разваливалось, утекало куда-то, словно не его это всё было, а чужое, которое он себе взять собирался. А тут раз – и будто по рукам его бьют, да не один раз, а снова и снова. Что-то не то он делает, а что – не поймёт. Вроде все так живут, только у него ну совсем не выходит. Он присел на край ванны, чуть не оборвав занавеску. Оглядел стены, кафель, который ещё отец выкладывал, сам он ремонт так и не собрался сделать, хоть мать и просила сколько раз. Всё куда-то бежал, бежал на одном месте. Теперь и это заберут. Не нужен больше тут ремонт. Он вытер руки, закрыл воду и пошёл на голос Еляны – девушки, без которой больше не представлял своей жизни.

Утром он отвёз её на работу. Прощался долго. Держал за руку в машине, прижимался к её тонкой, невесомой, такой родной ручке губами и не мог отпустить, еле сдерживаясь от слёз. Она, не понимая, отчего он так растрогался, пыталась его развеселить, говорила о планах на вечер, предлагала встретиться в центре и пойти на каток… Таким восхитительным ручейком журчала её речь, когда Еляна рассказывала про подругу, которая не умела кататься и научилась, про каток возле сада «Эрмитаж». Он никак не мог наслушаться…

Вернулся домой и начал смотреть в интернете варианты съёма. Для себя он уже принял решение, что будет закрывать кредит квартирой. Другого варианта не было.

Ближе к шести вечера написал Еляне сообщение в мессенджере: «Прости, нам нужно расстаться. Я всё решил. Соберу твои вещи и привезу тебе в выходные. Не пиши мне больше. Конец».

Долго смотрел на свой текст и не решался отправить, понимая, что убивает всех – её, себя и маму, которая привязалась к Еляне, как к родной дочери. Немного помедлил и отправил, в этот момент словно оборвалось что-то внутри. Пару часов сидел у окна и смотрел в одну точку, в сторону своей школы, которая была оттуда видна. Сколько надежд было в то время, и к чему он пришёл? Бизнесмен недоделанный, даже любимую женщину не смог сохранить! Но он не мог с ней так поступить. Еляна жила всю жизнь с родителями, они – обеспеченные люди, вырастили её в любви и достатке, разве может он её в съёмную квартиру тащить, без работы, перспектив, с пожилой матерью на шее. Эгоизм высшей степени. «Ей так будет лучше», – решил он для себя, засунул поглубже свою боль и начал жить сначала.

Около трёх месяцев длился процесс передачи квартиры банку, подписание документов, переселение в другое жильё, обустройство. Виктор боялся и переживал перед предстоящим разговором с матерью: как она перенесёт новость о потере квартиры, на которую они с отцом зарабатывали долгие годы, выплачивая значительную часть зарплаты и во всём себе отказывая. Но всё прошло достаточно спокойно. Он решил сказать ей всю правду. Рассказал про свой бизнес, суды, как пытался спасти друга и компанию, про предательство Романа. Разговор получился длинным и откровенным. Наверное, они ни разу в жизни так не разговаривали. Из него бесконечным потоком лились слова: вначале он пытался себя сдерживать, оберегая её, боясь, что она не поймёт многих ситуаций, фраз и терминов, а потом его словно прорвало. Он и плакал, и смеялся, а она жалела его и понимающе кивала.

– Да, сынок, я понимаю. Я всё понимаю. Как же тебе тяжело в этом мире с твоей честностью, отец тоже поэтому простым инженером так и остался, не мог против совести идти. Ну, ничего, сыночек, мы справимся. Что нужно делать? Я с тобой. Хорошо, что ты всё рассказал, так легче будет.

– Мам, я хочу нам квартиру снять. Временно туда переедем. А там я что-нибудь придумаю, работу найду другую, две работы, ты только не волнуйся. Я много всего вынес из этой истории и уже повзрослел.

– Витенька, можно я задам один вопрос?

– С Еляной всё закончено. Я сам так решил, не хочу её в это впутывать. Ей детей нужно рожать, а какие со мной сейчас дети? Так ей будет лучше.

Мать прижала к себе его голову и, покачивая, как маленького, приговаривала: «Всё образуется, всё обязательно образуется, мы справимся, я тебя не подведу».

И действительно, она как-то вся собралась, по-деловому подошла к сбору вещей, он даже удивился. Витя искал варианты съёмных квартир. Учитывая, что дохода у него не было, как и на что снимать, он толком не понимал. Мать активно подключилась к решению этого вопроса. Стала обзванивать многочисленных подруг, двоюродной сестре позвонила, с которой редко общалась. О том, что у них забирают квартиру, не рассказывала, спрашивала совета, мол, Витеньке с девушкой снять хотим, может быть, что посоветуете? Многие обещали помочь, но вариант не находился. В этот период они много всего выбросили.

Оказывается, за годы жизни в квартире такое количество ненужного собирается! Просто освобождение какое-то произошло. Виктор разбирал свою комнату и антресоли – такие закуточки под потолком были, наверное, во всех советских квартирах, где пространства катастрофически не хватало, и хваткие граждане проявляли инженерную смекалку. Антресоли были у всех разные, чаще над коридором. У кого-то просто полка, кто-то дверцы мастерил, а кто-то по всей квартире их делал, даже в микроскопическом санузле – зачем такой потолок высокий? Раз – и туда антресоль! Витин папа не отставал от других в этом антресольном поветрии. У них в квартире эти хранилища имелись, и не в одном месте. Вообще, антресоли – это удивительное место, как чёрная дыра. Туда складываешь что-то очень ценное и нужное со словами «обязательно пригодится», а вытаскиваешь совершенно бесполезное и совсем ненужное. Удивительное рядом!

Виктор на антресоли в своей комнате обнаружил давно забытые инструменты для резьбы по дереву. Вытащил старый дипломат – отец ему отдал своё сокровище, когда оно поизносилось и стало неактуальным, – так в нём всё и хранилось, путешествовало с хозяином по городу. Когда у девушек жил и квартиру снимал, всегда с собой брал – думал повырезать на досуге, а досуга-то и не было. Сохраняя спокойствие, Виктор отщёлкнул замки, ощутив холодный металл окантовки дипломата. Изнутри пахнуло деревом. Это непередаваемый запах – кто работает с деревом, тот знает. Всё лежало на своих местах. Со дна чемоданчика на него грустно смотрел Перевёртыш.

– Да, давненько мы с тобой не виделись, дружок! – Витя взял игрушку в руку и аккуратно свёл концы палочек вместе, загадав, что Перевёртыш успеет от его усилия доползти до верха и обернуться к нему лицом с улыбкой, а не печальной гримасой.

Раз переворот, два, три, и… не хватило чуть-чуть. Человечек рухнул вниз, взирая на Витю глазами, полными вселенской печали.

– Понимаю тебя, дружок, не до радостей нам с тобой сейчас. Но ничего, всё наладится.

Он заметил лежащую в дипломате недорезанную им когда-то птичку. Отложил в сторону вещи, которые спустил с антресолей и собирался разобрать, сел поудобнее, поточил свой ножик и стал работать, доделывая то, что отложил когда-то. Не заметил, как увлёкся. Наступила глубокая ночь, на столе стояла законченная птичка с резным хвостиком и филигранно прорисованными пёрышками крыльев.

«Помнят руки, – с удивлением подумал Виктор. – Надо будет в школу зайти, посмотреть, как они там… Столько лет прошло, наверное, всё изменилось».

На следующий день, возвращаясь после очередного посещения банка, и правда, зашёл в школу – благо по пути. Входил с дрожью в коленях и холодком в области сердца. Школа, конечно, изменилась, хотя в чём-то осталась прежней. Хороший современный ремонт, новая мебель.

На первом этаже, при входе, на стене висели большие стеклянные витрины с достижениями учеников школы – и там, среди кубков и конкурсных работ, он увидел своих птичек и копию Перевёртыша рядом со своим фото. Вот это да! Неожиданно. Он думал, что в школе его никто не помнит, ведь он был совсем обычным сереньким Витей. А тут такое! Здорово!

С замиранием сердца спустился в полуподвал – всё те же три стёртые ступеньки – там по-прежнему располагалась столярная мастерская. В ней почти ничего не изменилось – та же дверь, обитая дерматином, и запах свежеструганного дерева. Он потянул дверь на себя, увидев, что там горит свет, зашёл внутрь и заметил знакомый силуэт – к нему спиной сидел Павел Петрович и что-то привычно вырезал из дерева. Витя замер на пороге, совсем не ожидая увидеть учителя. Когда он был школьником, ему казалось, что Павел Петрович старый совсем, а сейчас, с высоты собственного возраста, он понял, что тогда учитель был примерно ровесником его сегодняшнего.

Павел Петрович обернулся. Всё те же серые добрые глаза, изрядно поседевшие виски, морщин прибавилось, а вот голос почти не изменился:

– Витя? Глазам своим не верю! Как я рад тебя видеть! Проходи, проходи.

– Здравствуйте, Павел Петрович! Да я и сам не ожидал, не представлял даже, что встречу вас, столько лет прошло!

– Ты же вроде рядом жил… Или переехал? Чего не заходил-то совсем? Я тебя часто вспоминаю, ребятам в пример ставлю. Показываю твои работы и приёмчики. Как ты? Чем занимаешься?

Они проговорили до поздней ночи. Виктор рассказал всю свою историю. С Павлом Петровичем, как и в детстве, было легко и интересно, он действительно слушал, а не делал вид, сопереживал, советовал. Витя разоткровенничался, даже про ситуацию с квартирой рассказал, хотя старался таким, по его мнению, позором ни с кем не делиться.

– Слушай, Витя, мой младший брат эмигрировал в другую страну, а квартиру пока решили оставить, не продавать. Сдавать он её тоже не хочет, переживает, вдруг вернуться придётся, а жильцы её испортят. Я за ней присматриваю, хожу туда, цветы поливаю, жена моя прибирается раз в месяц. Давай я с ним поговорю, и вы с матерью там поживёте, думаю, что пару лет точно можно будет.

– Неудобно, как же мы там жить будем? Она, наверное, большая, а я платить столько не смогу. Нет. Спасибо, не нужно.

– Ты не понял, мы не хотим её сдавать, чужих пускать не хотим, сейчас кого только нет, времена такие. А вашу семью я знаю. Нам с женой тяжело присматривать – ходить туда нужно всё время, а так вы бы с матерью цветы содержали в порядке, уборку делали, коммуналку платили. Квартире тоже плохо стоять без присмотра, мало ли что, а так – люди живут. Давай завтра созвонимся, и я тебе всё расскажу и покажу.

Эта встреча стала поворотной в жизни Вити. Они с матерью переехали в квартиру брата Павла Петровича. Находилась она буквально в соседнем квартале. Мама была очень довольна, что в привычном районе, недалеко от всех знакомых ей магазинов и подруг.

В школе была вакансия второго учителя труда, и с протекцией Павла Петровича Витя устроился на работу. Вечерами долго задерживался в школе, брал дополнительные часы, занимался с мальчишками и сам оттачивал мастерство.

Как-то поехал на вернисаж в Измайлово, увидел, что подобные работы из дерева там можно продавать на ярмарке выходного дня. Набрался смелости – как-то поделки свои продавать стыдно было, арендовал место и попробовал. В первые же выходные почти все его игрушки раскупили туристы: их привозили на ярмарку автобусами, и они, как стрекозы, налетали на продавцов антиквариата, шапок-ушанок, картин и различных товаров ручной работы. Витины птички и перевёртыши стали пользоваться спросом.

Так у него оказалась вторая работа, да ещё и с приличным заработком. Вначале он стеснялся продавать дорого, а потом, перезнакомившись с другими мастерами, сравнив стоимость и уровень исполнения игрушек, рискнул и поднял цену. Не прогадал. Его стали приглашать и на другие подобные ярмарки. Пару своих учеников, уже окончивших школу, он привлёк к работе в качестве резчиков. Один из них учился на программиста, предложил сделать сайт и разместиться на «Ярмарке мастеров». Это такой портал в Интернете, где мастера выкладывают фото своих работ, создавая виртуальные магазинчики.

Постепенно расширился ассортимент. Теперь были не только птички, но и различная кухонная утварь из дерева, предметы интерьера. Пару раз изделия Виктора вошли в обзоры журналов по дизайну. В общем, он вернулся к тому делу, которое ему действительно нравилось, где у него получалось, а самое главное – куда он вкладывал душу и чувствовал, что это приносит радость людям.

Вроде бы жизнь стала налаживаться. Удивительным образом всё складывалось само по себе. Как звенья одной цепочки, события последовательно выстраивались друг за другом по нарастающей. Это был такой успех и прогресс, которого никогда не было в его жизни. Только одна мысль тревожила, свербела и не давала покоя – как он поступил со своей Еляной.

Каждую свободную минуту его сердце и совесть напоминали о ней. Мысленно он разговаривал с Елей, советовался, жил с ощущением её присутствия.

Почему же не звонил? Было стыдно за своё решение, оправдывался, что так для неё лучше, а сам знал, насколько больно ей сделал. И ждал, когда она придёт к нему сама. Имея, в общем-то, неоднократный отрицательный опыт отношений с женщинами, которые его использовали, он хотел подтверждения своей нужности. Первый месяц после расставания был уверен в правильности своего решения. Она тогда звонила несколько раз, настойчиво писала, предлагая встретиться, а он считал, что поступает правильно и так будет всем лучше, поэтому не брал трубку и не отвечал на сообщения. Ещё через некоторое время стал сомневаться, болезненно ощущая её отсутствие. Вечером, сидя за письменным столом, вырезая очередную игрушку и посматривая в окно, мечтал, что Еляна сейчас приедет.

Следил за ней в соцсетях, видел, чем она делится с друзьями. Вот фото, как в деревню поехала, смешная такая, с корзиной грибов и в панаме, а вот в парк Горького пошла с подругами, на колесе обозрения встала в кабинке, волосы развеваются, за ней облака – будто летит. С экрана улыбается, а глаза грустные, бездонная печаль в них, от него не скроешь. Витя надеялся, что время вылечит и её, и его. Всё-таки почти год прошёл. Но ничего подобного, становилось только хуже. На самом деле время не лечит, оно разводит ещё дальше и тушит то, что только разгоралось.

Виктор успокаивал себя тем, что она моложе его, натура творческая, увлечённая, переключится на что-нибудь, а там, глядишь, и встретит кого-нибудь стоящего, достойного её, не то что он.

Избегал ходить в гости туда, где парами собираются. Почти все друзья-приятели были уже женаты и с детьми. Конечно, когда тебе за сорок, быть одиноким на таких вечеринках – хуже некуда. Все пытаются тебя сосватать, подбирают тебе подходящие, на их взгляд, варианты, чересчур заботятся. Возникает ощущение собственной неполноценности. Хотя почему ощущение? Он и был неполным, не целым, он был отрубленным куском – без неё. Страдал без неё и привык без неё – тупик.

Казалось бы, они живут в одном городе, час на метро – и всё. Вместе. Но, как правило, в подобных ситуациях люди загоняют себя в какие-то рамки, следуют правилам приличия, берегут гордость. Зачастую ошибочно думают, что им ещё раз выпадет шанс встретить своего человека, а шанс этот вообще не всем выпадает.

Сколько же людей осталось одинокими, руководствуясь условностями, создавая себе собственные тупики в голове, додумывая за других и не решаясь услышать своё собственное сердце, не сделав, может, и безумный, но шаг навстречу другому!

* * *

Еляна вышла из дома. Небо потемнело, собирался дождь, нужно было срочно пойти накрыть клубнику. Ягода в этом году крупная, сочная и тяжёлая, жалко будет, если намокнет. Часть она с утра собрала, потом звонок по работе её отвлёк, и пришлось сидеть, выполнять срочный заказ. Во второй половине дня должен плотник зайти, наконец-то дверь входную поправить, ещё весной повело косяк, и плотно закрыть было невозможно, а жить одной с открытой дверью было как-то не по себе.

Уже полгода, как она окончательно переехала в деревню, в бабушкин дом. Сначала была наездами. Когда Виктор её бросил – да, именно бросил, нужно иметь мужество называть вещи своими именами, – некоторое время она не могла в это поверить. Им было настолько хорошо вместе, как могло всё так закончиться? Первые дни после того самого послания в WhatsApp она почти не могла дышать, ведь он её не просто оставил – он расстался с ней, всего лишь написав сообщение, не поговорив, ничего не объяснив. Она не понимала, что случилось, что она сделала не так. Перебирала в уме каждый день, проведённый вместе, искала ошибки в своём поведении. Может, словом обидела, может, на работе задержалась, а он подумал невесть что, может, перефантазировала, планируя совместное будущее, дом, детей, внуков? Детей испугался?

Она пыталась ему звонить и писать. Не отвечал. На работе у неё всё стало валиться из рук. Работа-то творческая, для неё вдохновение требуется. Больнее всего было оттого, что она ему доверилась. В очередной раз в своей жизни так сильно доверилась мужчине – и опять с таким финалом.

* * *

Несколько лет назад у неё был бурный роман с мужчиной старше её на пятнадцать лет. Она тогда влюбилась без памяти. Первая любовь – она не видела берегов и границ. Ей казалось, что он – лучший мужчина на свете. Родителям рассказала – те, хотя всегда во всём её поддерживали, были против и слышать о нём ничего не хотели. Отец сразу, как только познакомился с ним, сказал, что это проходимец и чтобы она думать о нём забыла. Мужчина был очень обеспеченный, возил её всюду – рестораны, отели, курорты, одевал и баловал. По молодости просто голова кругом шла. А потом, как в дешёвой мелодраме, выяснилось, что отец был прав – женатым её избранник оказался, просто, пока жены в стране не было, с Еляной встречался, врал, что одинокий. Потом выяснилось, что его устраивала такая ситуация, планировал так и дальше жить – на два фронта. В общем, вляпалась она тогда, долго в себя прийти не могла.

* * *

Когда с Витей познакомилась, пару месяцев была настороже, не пускала к себе в душу. Но Витя – он совсем другой. Честный, порядочный, добрый… А как он про свою семью рассказывал, про отца и мать! Когда она познакомилась с его мамой, сразу стало понятно, что семья хорошая.

Еляна после расставания работать не могла, всё время слёзы текли. Родители не на шутку перепугались, что с ней как в прошлый раз будет, когда едва до суицида не дошло. Мать настояла, так что Еляна взяла отпуск и уехала к бабуле в деревню.

Стоял солнечный август. Благоухали цветы в саду, в лесу начались грибы, в теплице наливались круглые ароматные помидоры, пахло сеном и разогретыми на солнце соснами. Днём в деревне полно работы. Она вставала рано утром вместе с бабулей: той хоть уже и за девяносто, но она такая же шустрая, как и в Елянином детстве, – не поспеть за ней. С утра – тесто, пирожки, молоко от соседки, потом быстро в лес за грибами и ягодами. Пока грибы переработаешь, уже обед, потом огород поливать и полоть, ужин готовить, дом прибирать. В общем, к вечеру падали без ног. Тут-то и наступало время тоски. Еляна ложилась в постель и уносилась в вихре воспоминаний. Она, кстати, ещё потому в Москве оставаться не могла, что все улицы и маршруты напоминали, как они гуляли с Витей, о чём тут говорили, куда шли.

Садилась за компьютер, специально с собой ноутбук привезла, начинала рисовать. Нравилось ей рисовать диковинных птиц. У неё даже совместный проект был с писателем-сказочником, который к Еляниным птицам писал сказки. Именно так: не она сказки иллюстрировала, а писатель, видя птицу, писал про неё сказку. Очень красивое издание получилось. А теперь даже птицы не удавались, получались грустными и тусклыми – Елянина боль сквозила в их глазах.

Она понимала: чтобы в этот раз тоже выжить, нужно понять, простить и забыть. Ну не могла она поверить, что он вот так просто её бросил! Не похож он на такого человека. Она точно знала, что он любил её. Значит, что-то случилось такое, чего он не мог ей сказать, а потом принял решение за них обоих. Теперь, может быть, и жалеет, а отступиться не может. И она опять пыталась звонить…

Через месяц, когда отпуск Еляны подходил к концу, бабуля умерла. Просто заснула вечером, попрощавшись, поцеловав её перед сном, сказала про счастье, Еляна тогда не поняла, к чему это.

– Внученька, человеку несчастье нужно так же, как и счастье, через него душа учится любить.

Утром она просто не проснулась.

После похорон Еляна совсем застыла, словно заморозилась. Несколько дней лежала ничком на кровати и тихо скулила. Внутри неё соединились две огромные боли, образовав чёрную пустоту. О чём бы ни начинала думать, все мысли возвращались то к Вите, то к бабулечке – обоих не увидишь никогда. Как с этим жить?

Ходила по дому, на автомате прибиралась, работала в саду, потом потихоньку затеяла красить бабушкину печь. Наступила осень, но Еляна не захотела возвращаться в Москву. Несколько раз приезжали родители, пытались её увезти, а она не могла бросить бабушкин дом. Ей было тут хорошо.

* * *

В послевоенное время бабушкина деревня процветала. Многие отстроились заново, приехала молодёжь, лесокомбинат работал, снабжая необходимым для восстановления страны пиломатериалом окрестные сёла и города, узкоколейка шумела почти круглосуточно. Так было до девяностых годов, когда деревообрабатывающее предприятие прекратило работу в связи с убыточностью. Пару раз его пытались выкупить и реанимировать частники, но толку не вышло. От лесозаготовки остались только старые доски. Узкоколейка ещё функционировала и использовалась теперь для пассажирских перевозок. Вплоть до 2008 года местные жители пользовались ею для поездок в райцентр и ближайший городок. А потом и её разобрали, якобы для ремонта. Обещали построить хорошую дорогу к деревне и пустить автобус, но так ничего и не сделали.

* * *

Сейчас доехать в Головачёво можно только на внедорожнике, и то в сухую погоду. Поэтому родители так и переживали, как Еляна там останется одна зимовать. Отец настаивал, чтобы она вернулась, а дочь всё откладывала и откладывала; потом наступила зима, и она вовсе отказалась уезжать.

– За домом нужно смотреть. Печь у бабули хорошая осталась, дом тёплый, если бабушка в девяносто лет могла тут зимовать, что же я, взрослая и здоровая, не смогу?

И осталась. Работала удалённо, благо профессия позволяла.

А потом была зима. Долгие зимние вечера, ворох нарисованных птиц и написанных стихов. Она изливалась в творчестве, лечилась им и постепенно выздоравливала. Так ей казалось.

* * *

«Мерседес» хоть и старенький, а на трассе чувствует себя уверенно. Скорость хорошо держит, сто сорок совсем не чувствуется – наверное, потому, что гружёный. Зима в этом году выдалась холодная как никогда. В машине тепло, ехать долго, остановки на кофе-чай редкие. Когда едешь один в машине на приличное расстояние, нужно хорошо рассчитывать свои силы, можно ненароком уснуть за рулём. У Виктора не было опыта поездок на большие дистанции. Дальше трёхсот километров от Москвы как-то не приходилось отъезжать одному за рулём. Это был первый такой опыт.

На Рождественскую ярмарку в Таллин его позвали неожиданно. Ещё осенью он посылал свои работы на очередной конкурс декоративно-прикладного искусства, которые стали проводиться повсеместно. Участие в конкурсах было необходимо для продвижения его имени как мастера и преподавателя. После очередной победы с ним связались из оргкомитета ярмарки и предложили участвовать на льготных условиях.

Согласовав своё отсутствие на работе и поручив присмотр за матерью соседке по лестничной площадке, Людмиле Михайловне, работавшей медсестрой в районной поликлинике, решил поехать.

Почти месяц готовился, продумывал, что повезёт, ещё осенью разработал новые модели игрушек – «птиц счастья». Маленьких таких пичужек с красным клювиком и разноцветными перьями. Они были все разные, ни одна не повторялась. Вырезал их сам, а раскрашивали ребята, его ученики. Специальные краски подобрал для дерева, чтобы они не впитывались, не выцветали и оставались яркими, потом сверху матовым лаком покрывали в несколько слоёв. Птички получались – любо-дорого посмотреть.

Ближе к Новому году ещё Деда Мороза вырезал в стиле советской новогодней игрушки. Дед Мороз пользовался огромным спросом у него на сайте и в виртуальном магазинчике на «Ярмарке мастеров». Словом, было что в Таллин отвезти.

* * *

Ранней весной в Головачёво приезжали искусствоведы из краеведческого музея Рязани, ходили по домам, искали старую утварь, картины и прочие ценности, сохранившиеся на чердаках и в подвалах домов – безмолвных хранителей истории и свидетелей жизни не одного поколения деревенских. К Еляне тоже заглянули. На улице было сыро, моросил дождь, её дом – крайний к лесу, а гости уже устали.

Она пригласила их на чай с вареньем. В доме было тепло и уютно, топилась русская печь, Еляна затеяла хлеб выпекать, закваску тоже сама делала. Караваи получались с хрустящей корочкой, ароматные, румяные. Пекла обычно сразу двенадцать штук, благо печь позволяла, семья-то раньше тут большая жила. Она испечёт – и с соседями поделится, и себе оставит, на пару недель хватало.

Домашний хлеб на закваске лёжкий, долго не черствеет и со временем только вкуснее становится.

Приезжие как по музею по её дому ходили: она всё показала, рассказала историю – ту, что бабуля ей передавала. Как родители Марфы Семёновны приехали в Головачёво, про лесокомбинат, узкоколейку, пожаловалась, что власти её разобрали, а дорогу нормальную к ним так и не сделали… Вон автолавка раз в неделю еле доезжает, а зимой – так, бывает, и месяц не приезжает, как отшельники живут. Благо Интернет есть, повезло хотя бы с этим, вышку недалеко поставили. Упомянула и про потомков рыцарей, которые в детстве владели её фантазиями, хотя история эта настолько быльём поросла, что уже совсем не походила на правду.

Сотрудники музея больше всего впечатлились не старой утварью, которой было полно в доме, – бабушкина прялка, протёртое почти до дыр корыто, в котором бабуля капусту шинковала, три самовара, оставшиеся от разных поколений, безупречно начищенные Еляной и сиявшие с высокой деревянной полки в кухне пузатыми боками, гордо выпячивая их вперёд, – мол, вот, какие мы красавцы. Нет, гостей впечатлило не это. Больше всего они заинтересовались её птицами, которые были развешаны по всему дому на прищепках. Она начинала рисовать их на компьютере, делала эскиз, подбирала цвета, а потом перешла на бумагу.

Акварельные птахи были все разные, с огромными крыльями, с переливающимися, словно настоящие, перьями и выразительными глазами. Каждая была со своим характером, который явственно читался, – у них были женские головы, невероятные шляпы и расписные сапожки. Засидевшиеся гости долго рассматривали птиц, уговаривали Еляну передать несколько рисунков в музей, на выставку народных талантов области. Она сопротивлялась: «Никакой я не талант!» Но потом сдалась, заулыбалась и отобрала несколько самых фантастических.

* * *

Мне кажется, что все дальнобойщики – очень уравновешенные люди; в отличие от многих из нас, особенно от жителей больших городов, они имеют возможность размышлять. У них время раздваивается. С одной стороны, ты должен быть сосредоточен и следить за дорожной обстановкой, с другой – с опытом это происходит на автомате… Километры сменяются километрами, за окном пролетают облака, дома, ели и птицы, в то время как твоя голова занята размышлениями, ведь ты имеешь возможность обдумывать многое и подолгу. Представляете, какие мыслители рождаются за рулём?

Дорога – хороший психотерапевт, особенно когда на длинные расстояния едешь.

Через 100–150 километров обычно входишь в ритм, дорога увлекает, ты сливаешься с ней, трасса ещё и успокаивает. Витя ехал и мысленно разговаривал сам с собой. Один Витя задавал вопрос, другой – отвечал. Какой-то из них был прав, какой-то – нет. Один из них назывался совестью, кем был другой – судить сложно.

«Если бы ты не написал ей то сообщение, вы бы сейчас вместе ехали в Таллин, душа бы у тебя так не болела, семья бы уже была», – говорила совесть.

«Ничего ты не понимаешь. Так всем лучше», – второй голос отстаивал Витин выбор.

«Чем же это лучше? Врёшь ты сам себе, Витенька. Сначала ты не подумал, а потом струсил, сам себе признаться не можешь. Ждёт он её, видите ли! Действовать нужно, если забыть не можешь».

«Да у неё уже точно кто-то есть, может, она уже замуж собирается».

«Может. А ты возьми и спроси – позвони, поезжай к ней, в конце концов».

«Ничего ты не понимаешь! Не нужен я ей, раз до сих пор сама не приехала…»

* * *

Каждый год на Ратушной площади в центре старого Таллина проводится грандиозная Рождественская ярмарка. Она считается одной из самых красивых в Европе. А как хороши улочки старого города! Каждый дом, двор, дерево – всё украшено светящимися гирляндами. Нарядные витрины сияют, словно соревнуются между собой, приглашая заглянуть в волшебный мир магазинчика, купить подарки и унести домой кусочек Рождества.

Везде продаются ароматные пряничные домики – все разные, каждый украшен по-своему: так и кажется, что сейчас в окошках загорится свет, дверь распахнётся, и маленькие человечки высыпят в заснеженный двор и закружатся в праздничном хороводе.

Рождество в Таллине начинают отмечать в середине ноября, и до конца января город остаётся нарядным, пахнущим корицей и имбирным печеньем. По улицам разъезжает важный Санта, машет прохожим рукой и фотографируется с малышнёй на коленях, к их пищащему удовольствию.

Витя расположился со своими игрушками в одном из ярмарочных домиков. Внутри всё было организовано для удобства мастеров – полки, ящики, обогреватели. На ночь закрывались ставни и выставлялась охрана – организация мероприятия была на высшем уровне.

В одном домике размещались два мастера. Соседом Вити был таллинский художник по дереву Кристьян. Организаторы очень грамотно подошли к подбору пар мастеров.

Виктор с Кристьяном отлично поладили. Они были почти ровесниками, оба увлечены резьбой с самого детства, много учились, знали разные техники, прекрасно дополняли друг друга и находили общие темы для разговора в те моменты, когда наплыв покупателей уменьшался. По очереди бегали в соседние ряды, где торговали рождественскими угощениями. Приносили друг другу горячий глёг – традиционный пряный напиток на основе вина – с имбирными пряниками, а вечером, после закрытия, Кристьян провожал Витю до отеля, по пути заводя его то в один, то в другой ресторанчик.

Когда работаешь рядом с человеком часами бок об бок, да и ещё и совпадаешь с ним характерами – а они оба были открытыми, разговорчивыми и трудолюбивыми, – узнаёшь о нём много, а рассказываешь о себе ещё больше. За почти полтора месяца совместной работы мужчины подружились: Виктор звал Кристьяна к себе в гости, рассказывал, какие у них в городе и окрестностях проходят выставки и ярмарки, поделился опытом торговли в Интернете.

– Спасибо тебе за приглашение, Витя, я давно хочу приехать, Москву посмотреть. Был там один раз в детстве с родителями, на летних каникулах. Конечно, уже ничего не помню, только Кремль в памяти остался – и то, наверное, потому, что на фото и видео его часто вижу.

– Отлично! Договорились! Буду тебя ждать. Приезжай в июне – моё любимое время в Москве, у нас почти белые ночи.

После таллинской Рождественской ярмарки потекли обычные школьные будни. Зима закончилась, а за ней почти пролетела и весна. В том году май выдался неожиданно тёплым. Учебный год подходил к концу. Витя всерьёз подумывал уйти из школы в свободное плавание.

Игрушки его работы хорошо продавались, ярмарки отнимали много сил и времени, но приносили неплохой доход. Нужно было принимать решение и двигаться дальше, но ему жалко было бросать ребят, к которым он прикипел душой. Раздумывал, как же лучше поступить.

Как раз в конце мая позвонил Кристьян. Договорились, что он приедет в середине июня и приятели проведут вместе пару недель, посмотрят Москву, поездят по окрестным достопримечательностям, а может, и в Самару махнут. Виктор там никогда не был, один ехать не решался, всё-таки долго за рулём в одиночестве сложно, а тут – компания.

* * *

Живя в деревне, Еляна полюбила огородничать. Тем летом клубника у неё особенно удалась – ещё только близилась середина июня, а уже был такой отличный урожай! Наморозила, варенья наварила, пироги с ягодами каждый день пекла и соседских детишек угощала. Они вообще от неё не вылезали. Задумала с ними занятия по рисованию проводить, краски и кисточки на всех купила. Места в Головачёве живописные, путь отдохнут приезжие детки от своих гаджетов. И им хорошо, и ей: так не хватает общения с детьми, своих нет, а уже очень хочется – природа даёт о себе знать, годы-то идут.

Во время летних каникул из далёкой Москвы и близкой Рязани в Головачёво всегда съезжаются горожане: одни снимают дома, пустующие зимой, другие приезжают в свои, но только летом, вывозя детвору на чистый воздух.

В июне всё в деревне преображается. Сосны купаются в лучах полуденного солнца, подставляя рыжие бока стволов тёплому ветру, мечтая о недоступных им корабельных странствиях. Расцветают поля и луга, напоённые талой водой ушедшей снежной зимы, бегут ручьи, весело играя камушками и с шумом вливаясь в местную речку Горяву, где ребятишки, весело взвизгивая, плещутся с утра до вечера…

Картины, которые она в начале весны передала в рязанский краеведческий музей, очень понравились посетителям. О художнице заговорили и настоятельно звали её приехать, чтобы обсудить сотрудничество с городом по оформлению местного театра. Звонили уже несколько раз, настаивали, говорили, что очень ждут. Ну, она и решилась. Договорились, что приедет на День России, 12 июня. Как раз праздник будет в городе. Концерт в центре, около кремля, а потом культурная программа, экскурсия по реке Трубеж на водном трамвайчике.

* * *

За неделю Витя показал гостю почти все достопримечательности Москвы, которые знал и любил сам. Не туристическую столицу, а город глазами местного жителя. Когда ездили на машине по ночной Москве, пару раз брали с собой маму: она прекрасно ориентировалась и провела им обоим маленькую экскурсию. Вечерами ходили по барам, один раз даже на концерт попали – в клубе «16 Тонн» выступал Сергей Мазаев. Нельзя сказать, что кто-то из них был его поклонником, но посмотрели с интересом.

Двое молодых одиноких мужчин в клубах вызывали интерес у женщин. На дворе начало лета – время открытых платьев, загорелых тел и бурлящей крови.

– Вить, ты извини, я тебя не спрашивал, неудобно как-то было… А что за девушка у тебя на фото в комнате? Жена или сестра? Случилось что-то? Я к тому, что, может, познакомимся с кем-нибудь? Вон, смотри, девчонки какие симпатичные за соседним столом.

– Это моя девушка, только история у нас вышла тяжёлая для меня. Не могу понять до сих пор, как быть. Знакомиться пробовал несколько раз, но не могу. Не готов ещё, видно, всё время её вспоминаю.

– Так она в Москве?

– В том-то и дело, что не знаю, а позвонить не могу. Давай не будем об этом.

Нагулявшись по Москве, решили ехать в Самару. Проложили маршрут. Решили, что будут ехать не торопясь, с остановками, по принципу «куда глаза глядят». Собирая вещи, Витя взял с собой несколько резных игрушек – вдруг попадутся магазины, где ремесленные товары берут на реализацию, сможет предложить, совмещая приятное с полезным. Собирая сумку, достал и Перевёртыша. Привычно сомкнул концы палочек, ожидая, что деревянный человечек доберётся быстро до верха и улыбнётся ему наконец-то. Жизнь-то его перевернулась и стала совсем другой. Раз, два, три оборота, опа… Не хватило чуть-чуть, человечек обиженно рухнул вниз и печально смотрел на Витю исподлобья.

– Ага, и ты туда же, – вздохнул Витя и убрал игрушку обратно в дипломат.

Выехали засветло, летом на выезде из Москвы всегда пробки. Дачники спешат покинуть родной город, и начиная с четверга выехать беспрепятственно невозможно. Тем более что предстояли длинные выходные. Двенадцатое июня, День России, выпал на воскресенье, поэтому у многих было три выходных, о чём Виктор с Кристьяном заранее не подумали.

Первые пятьдесят километров не ехали, а буквально тащились. Зато хорошо разглядели достопримечательность Новорязанского шоссе – дом-слон. Это невероятное сооружение стоит прямо возле дороги примерно на четырнадцатом километре от Москвы, в городе Островцы. Если трафик хороший, то мимо него пролетают, не заметив, а когда плетёшься в пробке, а тебе навстречу вдруг вырастает огромный, высотой с пятиэтажный дом, слон в расписной цирковой попоне – настолько величественный и красивый, насколько и неуместный в окружающем пейзаже, – впечатление создаётся сильное.

Витя сидел за рулём, ожидая, когда же сможет тронуться дальше, смотрел на слона и думал, что есть в нём самом что-то от этого слона – то же одиночество и неуместность, какая-то бессмысленность существования… Трус он всё-таки редкостный!

Тем не менее к девяти часам они доехали до Рязани, о чём свидетельствовал указатель на дороге.

– Слушай, а давай в Рязань? – неожиданно предложил Кристьян. – Мне, кстати, мама рассказывала, что наши далёкие предки были из-под Рязани. Там село какое-то есть, куда в далёкие исторические времена сослали потомков рыцарей Ливонского ордена. Давай в краеведческий музей заедем, разузнаем? Вряд ли я ещё когда-нибудь тут окажусь, а так матери расскажу, ей будет приятно.

* * *

Еляна встала пораньше. У деревни не было никакого сообщения с Рязанью, кроме личного транспорта. Машиной она не обзавелась: живя в Москве, так и не сдала на права, хотя отец уговаривал, а тут и негде было сдавать, хотя машина была очень нужна. Подумала, что со временем решит этот вопрос.

Позавтракала, навела красоту, сделала лёгкий макияж, надела любимое платье. Его Витя подарил ей на годовщину их знакомства в той самой пробке на Таганке, с которой и началось её счастье и одновременно несчастье. У него денег тогда не было совсем. Откуда он это платье взял, так и осталось загадкой. Шло оно ей необыкновенно! Кремовый крепдешин с мелкими полевыми цветочками, вырез обрамлён тройными рюшами разной ширины, по фигуре сидело как влитое.

«Ты словно статуэтка в нём», – говорил Витя, прижимая её к себе.

Она глянула в зеркало и еле сдержала слёзы. Глубоко вздохнула, погрозила себе пальцем, накрасила губы и пошла звонить диспетчеру такси.

До Рязани было около семидесяти километров. Таксисты из большого соседнего села Аляново, что в тридцати километрах от них, зарабатывали доставкой жителей, продуктов, стройматериалов из Головачёва и обратно. В Аляново можно было уже пересесть на автобус и добраться до города, но Еляна собиралась поехать на такси сразу в Рязань. Пусть дороже, но комфортнее, не так уж и часто она ездит.

Таксисты в Аляново объединились и создали частную компанию по перевозкам. Звонишь диспетчеру, заказываешь – и к определённому времени тебя ждёт машина. Она уже знала многих водителей в лицо, ездила с ними за продуктами и хозяйственными товарами. Диспетчером была Ира, жена идейного организатора таких упорядоченных перевозок.

Вся эта система бесперебойно работала с весны до глубокой осени, обеспечивая доход семьям водителей и сообщение между деревней, ближайшими СНТ и селом. Зимой почти никто не ездил, в дождь тоже было невозможно выехать, дороги отвратительные.

– Ира, мне бы машину сегодня часов на двенадцать, до Рязани.

– Хорошо, конечно. Ты надолго туда? Тебя там ждать?

– Если можно, то пусть подождёт. Я часа на четыре и обратно.

– Договорились. Я к тебе Сергея пришлю. У него машина повыше и помощнее. Второй день ливень собирается, а то застрянете ещё на ваших-то дорогах.

– Ладно. Жду тогда к двенадцати. Он пусть к дому подъезжает, а то у меня вещи.

Еляна уже не раз ездила с Сергеем. Он был примерно её ровесником, тоже недавно вернулся в своё село, только из Рязани. По молодости уехал, а теперь решил, что в своём доме лучше жить, чем в городской квартире, а тут и заработок есть, и дом хороший у родителей. Ей казалось, что он с ней заигрывает. Очень уж пах одеколоном и балагурил, когда её вёз. А что, может, и так… Почему бы и нет?

Еляна ходила по дому в поисках сумочки, которую куда-то задевала, а она идеально подходила к этому платью и коралловым босоножкам. Боже, какой же всё-таки большой дом у бабули – заблудишься. Как тяжело ей было отапливать его зимой. А вот если бы Витя и Раиса Николаевна были с ней – всем бы места хватило, да ещё и ребятишкам…

«Опять ты начинаешь?! – одёрнула она себя. – Какой Витя? Вон, иди на Серёгу засматривайся, дурында! Выбрось уже его из головы, сколько можно!» – мысленно отчитала сама себя Еляна. Сумочку нашла, работы в тубус уложила, вышла во двор ждать Серёгу на его большом чёрном джипе.

* * *

Виктор с Кристьяном погуляли по Рязанскому кремлю, зашли в музей, как планировали. Там оказалось закрыто. Был выходной накануне Дня России, все сотрудники вместе с руководством занимались организацией празднования и концерта. Но им повезло встретить разговорчивого вахтёра Михаила Семёновича, который впустил их в музей, несмотря на выходной, и с удовольствием поведал историю края, рассказал про деревню Головачёво, которая очень подходила под описание родового гнезда матери Кристьяна. Тот, в свою очередь, подробно расспрашивал, что и как, а Михаил Семёнович, обретя благодарного слушателя, вспоминал всё больше подробностей.

– А далеко до этой деревни?

– Да нет, километров семьдесят. Сейчас дороги сухие, можно быстро доехать.

– Ну что, Витя, поедем? Я фотографии сделаю, матери покажу.

Пока они разговаривали, Виктор ходил по музею. В одном из залов была выставка работ местных художников. Ему на глаза попались очень знакомые картины – невероятной красоты птицы, нарисованные в особой авторской манере, с женскими лицами и загадочными шляпами. Птички будто отталкивались лапками в узорчатых сапожках от земли перед полётом и взирали на него своими бездонными глазами. Это же были Елянины картины! Он сразу узнал! Как они могли тут оказаться?

– Михаил Семёнович, а чьи это у вас тут рисунки висят?

– О, это у нас, знаете ли, художница из Москвы поселилась. И зачем только молодая женщина в нашу глушь забралась – ума не приложу. Зато картины её теперь радуют всех. Мне самому если грустно, настроения нет, иду в тот зал и рассматриваю. Вам тоже понравились птицы?

– Да, птицы удивительные! А зовут её как? – Виктор никак не мог поверить, что может быть такое совпадение.

– И имя-то у неё чудное, такое же, как и птицы, – Еляна, никогда такого не слышал.

Витя стоял в изумлении. Он дотронулся рукой до картины, и во взгляде птицы ему почудился удивлённый взгляд Еляны. Виктор увидел искорки, которые прятались и разгорались в её глазах, когда она вдруг вспыхивала своей невероятной улыбкой, раскрывающейся, как волшебный цветок. Вспомнил, как она смотрела на него. Ему нравилось то, что она видела – его, каким его не знал и не видел никто, кроме неё.

– А где она живёт?

– Так в Головачёво и живёт, я же вам сейчас рассказывал. Вы только аккуратно езжайте, там дорога отвратительная, одни ямы, одна даже с человеческий рост есть.

Дорога действительно оказалась хуже некуда. А Витя хотел не ехать, а лететь. Всё встало на свои места, как-то сразу сложилось, как будто для собираемого им пазла своей жизни не хватало именно этого вахтёра, Рязани и её, Еляниных, невероятных птиц с живыми глазами, в которых отражался он и её любовь к нему. Эта неровная дорога была последним препятствием перед встречей с ней. В этот момент он не думал о том, что, может быть, её там нет, что она уехала в Москву, что она уже не одна. Ничего не могло помешать, даже Перевёртыш со своими пророческими грустными глазами не мог его остановить – Виктор ехал к ней.

* * *

Деятельная натура проявляется во всём. Вот зачем она в светлом крепдешиновом платье полезла прореживать редиску? Кто её заставлял? Теперь пятно от зелени останется. Вот несклепистая!

Услышав сигнал подъехавшей машины, она пошла к летнему рукомойнику, сполоснула руки, чтобы всей не перемазаться. Подхватила сумочку и тубус, заперла калитку и шагнула в сторону припарковавшегося джипа. Серёга вышел из машины, зашёл с пассажирской стороны и галантно открыл перед ней дверцу – её обдало запахом его парфюма, что, учитывая полуденную жару, выглядело смешно. «Точно кадрится!» – подумала она.

– Привет, Серёжа!

В этот момент на шею Серёги сел приличного размера овод, которого он не замечал, будучи увлечённым Еляной, созерцанием своей неотразимости и важности момента. Она же среагировала быстро. Сергей был гораздо выше её, ей пришлось потянуться, встать на цыпочки и легонько шлёпнуть его по шее, отгоняя злостное насекомое. Потеряв равновесие, она практически упала к нему в объятия.

* * *

Приятели добрались до деревни достаточно быстро, несмотря на плохую дорогу. Витя гнал как сумасшедший, Кристьян даже предлагал сменить его за рулём, видя, как тот взволнован. В деревню въехали, а куда дальше – неизвестно. По дороге попался старик, спросили, где живёт Еляна, художница.

– Художницу не знаю, а вот внучка Марфы Семёновны, покойницы, та, что из Москвы приехала и зимовала с нами, вон там живёт, на краю деревни.

Витя остановился за два дома до указанного стариком. Вышел из машины, чуть прошёл вперёд, в сторону леса. Дом Еляны стоял чуть в низине, с пригорка было хорошо видно чёрный джип, мужчину и женщину в очень знакомом бежевом крепдешиновом платье, обнимающихся около калитки. Женщина смеялась. Мужчина взял у неё сумочку, галантно открыл пассажирскую дверь, дождался, когда она сядет, обошёл машину с другой стороны, сел за руль и поехал, свернув на соседнюю улицу и объехав дом со стороны леса – там дорога была получше.

* * *

На обратном пути за руль сел Кристьян. Виктор был просто не в состоянии ехать. Перед глазами стояла эта картина – как он её нашёл, преодолел свою трусость, примчался к ней и… увидел её в объятиях другого. Почему он, идиот, был уверен, что она одна и ждёт его после всего того, что он сделал с их отношениями? В Самару уже, конечно, не поехали, он извинился перед приятелем, попросил его понять.

Раиса Николаевна не узнавала сына. Друг Вити сказал, что дальше они решили не ехать и вернулись. Так что же там такое случилось, в этой Рязани, что сын вернулся совершенно убитый морально? Мать знала своего Витю. Сразу допытываться нельзя. Когда отойдёт, сам расскажет.

Через пару дней, вечером, оставшись с матерью наедине и измеряя ей давление, он аккуратно завёл разговор, будто бы его не волнует эта тема.

– Мама, знаешь, что мы видели в Рязани в музее? Еляниных птиц, представляешь?

– Так ты из-за этого вернулся сам не свой? Из-за картин?

– Она живёт там рядом. Я, как дурак, возомнил себе невесть что, помчался к ней, а она не одна.

– Ты уверен? Этого не может быть. Я хорошо знаю Еляну. Ты ошибся.

– Я видел своими глазами, как она обнимается с мужчиной около дома.

– Ну и что? Это мог быть брат, родственник, может, ты чего-то не понял. Слушай, сынок, ты тогда своим поступком, решив всё за неё, за себя и за меня, столько дел наворотил… Езжай к ней, поговори. Одна она, не одна – ты должен с ней объясниться.

– Мама, я не могу…

– А ты через «не могу» езжай, говорю тебе.

Утром он достал Перевёртыша из дипломата, повертел его в руках, не решаясь соединить палочки. Вспомнил её глаза, в которых отражался он и их счастье, нажал пальцами на упругое дерево, сближая палочки и наблюдая за кувыркающимся человечком: раз оборот, два оборот, три, четыре – и фигурка достигла вершины, перевернулась в последний раз и застыла, взирая на ошеломлённого Виктора счастливыми глазами, улыбаясь во весь рот.

Опустившись на диван, Виктор выглянул в окно – над Москвой стояли две радуги, одна чуть выше другой.

– Радуга – это на счастье, – сказал он Перевёртышу, положил его в дипломат, подбросил в воздух и поймал ключи от машины и вышел из квартиры.

\ 01.03.2023 \