Читать книгу Последний поворот домой - - Страница 2

Майкл

Иногда достаточно одного мгновения, чтобы всё изменилось.

И это было моё…

Утро началось, как обычно, – душно, жарко, невыносимо. Мы поздно вернулись с операции. Один раненый – американец.

Когда ты находишься в этом аду, тебе приходится совершать безумные поступки. Потому что на кону – твоя жизнь и жизни твоих товарищей. Я боевой медик армии США. По крайней мере, раньше был.

Вот ты играешь в мяч под палящим солнцем пустыни, смеясь от души.

Вот ты подшучиваешь над другом, сбиваешь его с толку, пока он неловко пытается поговорить с девушкой по телефону.

А через мгновение… ты засовываешь руки в зияющую рану своего лучшего друга, отчаянно пытаясь удержать его вываливающиеся кишки внутри изуродованного тела.

Когда мы вернулись в лагерь, я долго не мог уснуть. Впрочем, как и всегда за всё время, что я здесь. Часами лежал на койке, наблюдая, как тени на потолке постепенно исчезают, уступая место рассветному свету.

Было тихо. Чертовски тихо.

А потом… в одно мгновение всё изменилось.

Я вздрогнул от внезапного оглушительного взрыва, прогремевшего так близко, что стало ясно – безопасным это место уже не назвать. Сон ли это был или я просто лежал, уставившись в потолок, – теперь не имело значения.

Мгновенно схватив оружие, я выбежал из палатки, даже не успев натянуть штаны. Кричащий голос командира прорезал хаос, доносясь с восточной стороны:

– Ложись! Всем вниз!

Я бросился к земле, скатываясь вниз по склону. Дым застилал глаза, резкий запах горящей плоти и пороха проникал в ноздри, а падающие обломки скал мешали бежать.

– Он наступил на мину! – услышал я надрывный голос молодого солдата, которому едва исполнилось девятнадцать, когда спустился ближе. Это был Алекс.

Мой взгляд упал на тело раненого, лежащего на земле. Лицо мужчины, испещрённое кровью и ожогами, едва было узнаваемо. Правая его сторона полностью обгорела, обнажив обугленную плоть и грубые ожоги.

– Чёрт! – вырвалось у меня, когда я узнал его. Мик.

Рука непроизвольно потянулась к рюкзаку, инстинкты боевого медика взяли верх над замешательством. Времени на сожаления не было.

– Блядь! – снова выругался я, осознав, насколько тяжёлые у него ранения. В голове мелькали медицинские протоколы и остатки надежды.

Алекс, словно парализованный страхом, стоял в нескольких шагах, не в силах даже двинуться.

– Алекс! – рявкнул я, выхватывая перевязочный материал и протягивая его парню. – Мне нужна твоя помощь! Держи это!

Мои слова, казалось, разбудили его. Руки задрожали, но он всё-таки взял бинты. Вокруг грохотала война – крики, новые взрывы и треск автоматных очередей мешались в единую адскую симфонию. Я старался сосредоточиться только на одном – спасти Мика.

Осколок разорвал Мику икру, лишив его нижней части правой ноги. Кровь хлестала из обрубка, а в груди зияли осколочные ранения.

– Давай, Мик, давай, чёрт возьми! Останься со мной! – закричал я, склонившись над ним, пока мои руки инстинктивно выполняли необходимые манипуляции.

Шприц с морфином вошёл в его мышцу, а затем я быстро подключил капельницу с физиологическим раствором, пытаясь компенсировать катастрофическую потерю жидкости. Мои движения были отточенными и уверенными, как всегда, независимо от того, как бешено билось сердце в моей груди.

– Ты не умрёшь, приятель! Не сегодня! – продолжал я, словно уговаривая его остаться.

Кто-то мог бы подумать, что после девяти лет службы боевым медиком – сначала в Ираке, а теперь в Афганистане – такие ситуации станут обыденностью. Но это было далеко не так.

Не для меня. И уж точно не для моих товарищей.

Каждый раз это удар. Ты снова видишь ад: ощущаешь запах копоти и горящей плоти, слышишь крики о помощи, льющихся сквозь невыносимую боль. Склонившись над кем-то, с кем ты ещё несколько часов назад шутил, чувствуешь, как его кровь просачивается сквозь твою униформу.

Это больно. Это тяжело. Это никогда не станет нормой.

Но я был чёртовски хорош в своём деле. Да, то, что я делал, граничило с безумием, но именно в этом заключалась моя задача. И её нужно было выполнить – здесь и сейчас, где каждая секунда имела значение.

У тебя есть одно мгновение, чтобы всё изменить.

И в тот момент, когда я работал с Миком, всё моё внимание было сосредоточено на задаче. Полный решимости, я раздавал приказы своим товарищам, стараясь не допустить паники.

– Держись, чувак! Будет больно, – пробормотал я, прежде чем быстрым движением удалить один из металлических осколков, который пробил его бедро чуть выше ампутации.

Мик закричал в агонии, и этот звук пронзил меня до самого сердца.

Я не мог позволить себе терять ни секунды и занялся обработкой его травм. Порывшись в аптечке, я нашёл жгут и накинул его на культю, туго затянув. Это было единственное решение, доступное в суровых условиях афганской пустыни. Затем я начал работать с ожогами, стараясь облегчить его боль.

Когда я разрезал его одежду, под тканью обнаружились ужасные раны. Большая часть материала расплавилась и въелась в обожжённую плоть.

– Чёрт… – прошептал я сквозь стиснутые зубы, стараясь не поддаваться охватившему меня ужасу.

Ожоги были худшими из всех ран, с которыми мне приходилось иметь дело. Вонь горелой плоти впивалась в память, как и боль в глазах Мика.

Его лицо исказилось от боли, но он собрал последние силы, чтобы прошептать:

– Скажи моей маме… и Сэди… Скажи им, что я люблю… их… Береги себя…

Я едва различал его слова. Они тонули в шуме битвы, сливаясь с хаосом. И пока я пытался осознать их смысл, произошел очередной взрыв. Ударная волна отбросила меня назад.

А потом… ничего. Только красный цвет вокруг.

Одно мгновение.

Я слышал хаос, гремящий повсюду, как далёкий гул. Горячее, влажное вещество стекало по моим волосам и лицу. Боль обжигала каждую клетку моего тела, будто я горел изнутри.

Я чувствовал запах горящей плоти, и этот запах впивался в меня, словно когти. И я слышал свой собственный крик. Он был таким далёким, будто исходил не из моего горла, а откуда-то извне.

Не знаю, услышал ли кто-то мои крики. Но за миг до того, как всё погрузилось во тьму, я мог поклясться, что слышал её голос.

Она звала меня.

Звала меня по имени.

Этот голос был невообразимо реальным, словно пробивался сквозь шум и боль.

Я не видел её девять лет.

– Кэндис? – хриплый, еле слышный вопрос сорвался с моих губ.

И затем всё почернело.

Я очнулся в госпитале через два дня. Мой разум блуждал на грани сознания, и все эти дни сливались в одно сплошное пятно боли и морфина. Этот наркотик был единственным, что удерживало меня от безумия. Но даже он не мог заглушить кошмары, которые оживали каждый раз, когда я закрывал глаза.

Иногда я просыпался с криком, как будто снова был на поле боя. Руки рвались сорвать капельницу и избавиться от бинтов, которые туго обматывали моё туловище и левую руку.

Ад. Это было адом.

Медсестра, всегда с тихой улыбкой и тёплыми руками, приходила ко мне, чтобы проверить капельницу, подправить бинты и попытаться успокоить меня. Но даже её забота не могла прогнать агонию. Она просто на несколько мгновений уводила меня в беспокойный сон, где кошмары становились ещё реальнее благодаря морфину.

Мне сказали, что я должен быть благодарен за то, что остался жив. Мик и Алекс не выжили. Эта новость впилась в меня сильнее любого осколка. Я лежал на больничной койке, сжав зубы от боли, и хотел одного – присоединиться к ним.

Прошла неделя, но боль не утихала. Она была здесь, со мной, в каждом вздохе. Морфин стал моим спасением и проклятием.

Через три недели меня выписали. Они назначили повторный приём через два месяца, сунули мне в руку пакет с лекарствами и пожелали удачи.

У меня были деньги. Немного. И никакого плана. Никакого места, куда я мог бы пойти.

Кроме одного.

Я думал, что прошло слишком много времени. Девять лет. Они, наверное, забыли обо мне. Забыли о том мальчишке, который когда-то работал на их ранчо.

Но, несмотря на это, это было единственное место, где я когда-либо чувствовал себя дома.

Так что я поехал.