Читать книгу Сыновья земли русской - - Страница 4

Большое доброе сердце Павла Григорьевича останавливалось восемь раз. «У меня, как у кота, девять жизней», – шутил он. В пожилом возрасте Павел Григорьевич, действительно, напоминал тёплого мягкого кота. Сходство подчёркивали мягкие, как кошачий пух, густые белоснежные волосы. Есть такое выражение «убелённый сединами» – это о нём. Довершала сходство с котом ложбинка между носом и верхней губой. Существует легенда, что ангел прикладывает туда свой пальчик, чтобы человек забыл свои прошлые воплощения. Лица Павла Григорьевича ангел коснулся шаловливо, потому, видимо, прошлое воплощение кота сохранилось в его облике. Портрет дополнял бархатистый негромкий голос, мягкие неспешные движения и фланелевая уютная рубашка в клеточку. Не удивительно, что большой пушистый белый кот, уютно устроившийся на коленях хозяина, имел с ним несомненное сходство. Павел Григорьевич обожал своего питомца и много шутил на эту тему. А ещё он интересно умел рассказывать, с прибаутками да присказками, словно кот учёный сказку. Но не только сказки были среди историй Павла Григорьевича, потому большое доброе сердце его останавливалось восемь раз…

Начало войны застало Павлушу четырнадцатилетним пареньком в городе Ирбит, Свердловской области. Чем была война для мальчишек, не нюхавших пороху? Конечно, жаждой подвига, мечтой о героизме.

«Валенки, валенки! Не подшиты, стареньки!» – напевал худенький уральский паренёк Павлуша. Он наладился в артель обувщиком, куда с фронта приходили на починку валенки. Выправлял да латал справно, но, бывало, сунет руку в валенок, а там – портянка в запёкшейся солдатской кровушке, и зайдётся трепетом сердечко, рвётся душа на фронт. Далеко Урал от линии фронта. Это надёжный тыл, где трудом помогали Родине. А ещё это гостеприимный дом для эвакуированных. Каждому старался помочь Павел – где дров нарубить, где воды натаскать, а кому-то и просто доброе слово сказать. Большое сердце у паренька!

Время шло. Помогал Павел письма и повестки разносить. С превеликой гордостью нёс он в ноябре 1944 года повестку на своё имя!

– Куда тебя, глупого, тянет! – запричитала матушка.

– Мама, я должен! – мягко, но уверенно отвечал Павел.

– Тебя медкомиссия не пропустит! Кто себе хребет чуть не поломал, полгода ноженьки нехожалые были! И сердце у тебя слабенькое! – не сдавалась матушка.

– А я не скажу на комиссии. Мама, надо добить фашистскую гадину!

И прошёл ведь Павлуша медицинскую комиссию, годным признали – знай наших! Направили его под Свердловск, на Гореловский кордон в отдельный запасной полк связи на обучение.

Война подходила к концу, но Павел чувствовал, что и на его век подвигов хватит…

Поезд нёсся сквозь величественную тайгу, родимые сосны и кедры махали вслед. Вскоре показались степи Забайкалья. Советские войска перебрасывали с Запада на Восток, поскольку Японский военный флот, оставив лишь узкий проход в проливе Лаперуза, безнаказанно громил и грабил там советские корабли. И ещё территория дружественной Монголии была до сих пор оккупирована японцами.

Павел после училища был направлен во второй Забайкальский фронт под командованием маршала Малиновского! Поезд нёсся, оставляя позади Томск, Омск, Красноярск, Иркутск, всё дальше и дальше до монгольских степей. В июле 1945 года жара стояла невыносимая. Вагоны, набитые битком. Ох, тяжко! Но любопытна Павлу необыкновенная природа. Раз выглянул из вагона, а по обочинам желтоватые столбики стоят и как будто шевелятся. А как стал поезд притормаживать, так увидел, что это зверьки – сурки кто-то подсказал. Стояли навытяжку, словно маленькие солдатики, по обочинам насыпи эти сурки, провожая состав дальше на Восток. Ночью Павлу в душном вагоне всё сурки да суслики мерещились, будто наклоняются к нему и ласковым материнским голосом говорят: «Вот беда – расхудился, родимый!» Жар начался. Так в горячке доехал, а ночью пешком восемнадцать километров, потому что днём по жаре вовсе идти невозможно было бы. На привалах падал и смотрел в высокое чёрное монгольское небо. Большие яркие звёзды шептали: «Держись, Павел! Держись!»