Читать книгу Могилы Богов: он просто хотел выжить - - Страница 7

После разговора с врачом я нашла в больничной библиотеке философский трактат о стоицизме, и теперь я готова. Пусть делают, что хотят, но им больше не под силу вывести меня из равновесия. Внутри я скала, я кремень, я металл. Плевать, что меня кусают эти противные муравьи, им не сломить мою волю.

В первый день после выписки Крыса, проходя мимо, толкнул меня плечом и процедил:

– С дороги, Вонючка!

Ха! А мне даже и не больно. И совсем почти не обидно. Это всего лишь набор звуков, я не позволю ему испортить мне настроение. Прошлая я думала бы об этом еще неизвестно сколько, до тех пор, пока сюжет очередной книги не увлек бы меня в дальние края. Но теперь мне это не нужно. Я могу просто посмотреть на свою парту и заняться сбором учебников в портфель. Крыса уже в прошлом, он ушел и его больше нет здесь и сейчас. И мне совсем плевать, что меня толкают и обзывают. Так, что-то я опять об этом вспоминаю… Ручку, карандаш, линейку, ластик в пенал. Пенал в рюкзак. Тетрадку закрываем, кладем на учебники, и все это в портфель. Застегиваем молнию, закидываем на плечо, и идем в столовую! А чтобы не думать о лишнем, можно считать шаги.

С переменным успехом, но мне все же удавалось отвлечься на настоящее. Так, действительно, было гораздо проще. Но главное испытание ждало меня на следующий день, ведь наступала пятница.

***

Строгая кладовщица отсчитала нужное количество монет, и я, зажав их в руке, направилась к лестнице. Вдруг стало страшно, но я тут же попыталась отогнать дурные мысли. Теперь я новый человек, я философ с несгибаемой волей. Я не могу изменить хулиганов, но я не позволю им сломать меня. Да и чего мне бояться? Ведь я же не буду сопротивляться, не сделаю им ничего, чтобы спровоцировать. Меня уже сотню раз грабили, это не так уж и страшно.

Бледный шагнул мне навстречу.

– Не надо. Я сама все отдам, – я протянула руку. Собирать учебники, ползая на коленях, не хотелось.

Дик взял деньги, но отпускать меня не спешил:

– Закрысила что-то?

– Да сто процентов закрысила! – поддакнул Гном.

– А ну показывай портфель, Вонючка! – приказал Крыса.

– Да нет же, тут все, просто посчитайте! – и тут же я понимаю, что обыска не избежать.

Они же не учатся. Наверное, и считать не умеют. И чем больше я пытаюсь избежать своей участи, тем сильнее их подозрения. Я почувствовала укол обиды, но тут же вспомнила о философии и покорно протянула своим мучителям рюкзак:

– Делайте, что хотите.

Пока хулиганы варварски потрошили мой портфель, я смотрела на облака за высоким окном. Белые, кучевые, они величественно плыли по лазурному небу. День был солнечный, начиналась весна. Надо бы спуститься во двор, хоть немного подышать свежим воздухом. Как давно я там не была… Пять месяцев? Шесть? В конце концов, деньги они забрали, поводов меня бить я не давала. Пора прекращать ограничивать себя в прогулках. Да и врач сказал, что для иммунитета полезно.

***

Порывы холодного ветра пробирали до костей, спутывая локоны парика. Морозный воздух бесцеремонно врывался в легкие, вызывая одышку. Солнце, отражаясь от посеревшего, но еще не до конца растаявшего снежного покрова, слепило глаза. Под ногами неприятно хлюпали лужи. Очки запотели. Я укутала шарфом лицо и развернулась. Пожалуй, хватит на сегодня.

***

По дороге в библиотеку меня снова одолели невеселые мысли. Значит, так теперь все и будет. Я трачу драгоценное время чтения на уроки, чтобы мне не выбили зубы. Поэтому мне приходится, да, именно приходится, нарушать рекомендации врача, ведь без книг я не могу. Остается только надеяться, что до полной слепоты я не доживу. Но как бы хорошо я ни училась, шоколада мне все равно не видать. В душ мне нельзя, хотя очень хочется. Еще меня обзывают, толкают, грабят. И, конечно же, моей мечте о поцелуе не суждено сбыться. Но теперь мне на все наплевать. Я больше не нервничаю и не переживаю. Мне все равно, что со мной происходит. Жизнь прекрасна. Да, именно так.

Я остановилась на лестничной клетке. Весеннее солнце заглядывало в высокое длинное окно, раскрашивая холодные однотонные стены. Тенью промелькнула ласточка. Все же так хорошо, просто живи и радуйся… Взгляд затуманился от слез. Я сняла очки, опустилась на корточки и разрыдалась.

– Что случилось? Ты в порядке, девочка?

Я обернулась. Рядом стояла фелисфем в голубом брючном костюме с совершенно белыми волосами. Она сочувственно пригнула кошачьи ушки.

– Извините, я Вам мешаю? – я смущенно вытерла слезы.

– Нет, что ты… – фелисфем присела рядом, глядя мне в глаза. – Меня зовут профессор Олоника. Я учитель первого «Е», и тут совсем недавно. А как тебя зовут?

– Миоланта-29, – привычно отозвалась я.

– У тебя очень красивое имя! Миоланта, почему ты плачешь? Кто тебя обидел?

Не сдерживая слез, я рассказала ей все. Плевать, даже если хулиганы узнают. Такая жизнь мне все равно не нужна. Может, она как-то сможет мне помочь?!

– Вот оно что… – протянула фелисфем, опустив ушки, когда я закончила рассказ.

– Да, – я судорожно вздохнула. – И никто ничего не хочет делать. А сама я ничего не могу. Так что мне остается только смириться и терпеть, как учат Боги.

Взгляд профессора Олоники стал серьезным.

– Почему же? Ну-ка пойдем, Миоланта.

Она взяла меня за руку и потянула за собой. Я смущенно отстранилась, боясь, что она почувствует, как от меня пахнет. Я ведь с утра не была в душе…

– Что такое? – спросила фелисфем.

– Можете называть меня просто – Мио?

– Хорошо, – она улыбнулась.

– А куда мы?..

– К кладовщице!

По указанию профессора я достала дневник и смущенно прижала его к груди. Строгая женщина в окошке внимательно пересчитывала что-то в магической книге, и была явно недовольна, что мы ее отвлекли. Аккуратные губы, накрашенные алой помадой, недовольно скривились.

– Понимаете, тут такая ситуация получилась, – профессор Олоника дружелюбно улыбнулась. – У этой девочки, ее зовут Миоланта-29, отобрали деньги. Вы не могли бы выдать ей их еще раз?

Кладовщица посмотрела на меня сверху вниз и постучала по корешку магической книге красными наманикюренными ноготочками:

– Не положено. У меня все подотчетное.

– Я понимаю, вещи. Но деньги! Они же зависят от оценок!

– Не положено. Им дай волю – каждый по два, по три раза ходить начнет. Монетами они в буфете расплачиваются за вещи, разницы нет.

– Но как же… У нее же все отняли!

– А Вы это видели? – кладовщица смерила нас подозрительным взглядом. – Или на слово верите?

Мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда. Вот, опять на меня смотрят, как на преступницу!

– Послушайте, я же вижу, какая Мио, – убеждала фелисфем. – Она не стала бы врать.

– Конечно. Охотно верю, но сделать ничего не могу. Не положено.

– Ах, так?! Ну, знаете!

Профессор Олоника явно не ожидала такого отпора. Но сдаваться она не собиралась. Недовольно махнув кошачьим хвостом, фелисфем выхватила у меня дневник, достала ручку и проставила пятерки на каждой свободной строчке.

– Вот, теперь Вы ей дали меньше, чем положено. Видите, сколько у нее оценок? Выдайте недостающее, пожалуйста.

– Так нельзя! Вы это только что поставили! – опешила кладовщица.

Профессор Олоника торжествующе усмехнулась.

– Я не учу Вас, как вести учет. А Вы не учите меня, когда и за что ставить оценки! Не заставляйте меня жаловаться директору, просто делайте свою работу, пожалуйста!

Смерив нас недовольным взглядом, кладовщица нехотя отсчитала монеты и протянула их мне.

– Только сегодня, в виде исключения. Надо лучше следить за своими деньгами, девочка, – нравоучительно сказала женщина напоследок.

Меня охватил восторг. Неужели снова, спустя столько месяцев, я смогу поесть шоколада?! От одной мысли об этом у меня потекли слюнки.

– Ты рада? – спросила фелисфем, провожая меня к буфету.

– Да, конечно! Спасибо огромное! Это было невероятно! – восхищенно поблагодарила я, но вдруг замерла. – А что насчет Дика? Его накажут?

Не знаю, чего я хотела больше – чтобы он получил хоть какое-то возмездие, или чтобы никогда не узнал о том, что сейчас произошло.

– Зачем? – недовольно спросила профессор Олоника. – Ведь ты уже получила свое, и даже больше, чем у тебя было. Разве он не имеет права тоже себе что-нибудь купить?

Я оторопело уставилась на нее.

– Но ведь он же не заработал, он украл, он преступник…

Фелисфем мягко меня перебила:

– Мио, прежде всего, он такой же умирающий ребенок, как и ты. Он тоже хочет жить. Нельзя быть такой эгоисткой!

Я густо покраснела. Разве это неправильно – хотеть, чтобы твоего обидчика наказали?! Неужели желание справедливого возмездия считается эгоистичным? Неужели то, что он тоже хочет жить, его как-то оправдывает?!

– Нет, я… Я просто… Он же продолжит, он не у меня одной деньги отнимает…

– Мио, если он снова это сделает, подойди ко мне, мы разберемся, – с мягким безразличием сказала фелисфем.

Но я уже знала, что больше никогда к ней не обращусь. Снова краснеть перед кладовщицей, снова доказывать, что я не вру, снова чувствовать на себе осуждающие взгляды, как будто я преступница, жадина, хулиганов не жалею… Я больше этого не вынесу. Да и врач сказал избегать стрессов. Пусть знают, что никакая я не эгоистка, и деньги мне не нужны. Я просто хочу справедливости! Разве нельзя этого хотеть?!

***

Шоколад отчего-то показался мне приторным. Видимо, отвыкла. Больше машинально, чем с удовольствием, я прожевала две полоски, и меня затошнило.

Бледный никак не хотел уходить из моих мыслей. Разве то, что он хочет жить, дает ему право издеваться надо мной?! Почему я должна думать о его интересах, чтобы быть хорошим человеком?!

«Он – такой же умирающий ребенок, как и ты…» – эта фраза не давала мне покоя. Сама мысль о нашем сходстве казалась мне дикой. Я впервые попыталась поставить себя на место Бледного. Нет, на место Дика, ведь так его зовут. Он же не сразу стал злым. Когда-то и он был маленьким. Может быть, Дика обижали старшие, и он решил, что это нормально. Может, раньше Дик пытался учиться, но у него не получалось, а так хотелось конфет! В конце концов, близость смерти каждый переживает по-своему. Впервые я испытала к своему мучителю что-то кроме страха и отвращения. Впервые из абстрактного монстра в моей голове он превратился в человека, который тоже что-то чувствует. Да, он вымещает свою боль на окружающих, но это и его делает несчастным. Уверена, в глубине души Дик тоже хочет тепла, но сам себя запер в замкнутом круге насилия. Мне вдруг стало его жалко.

Но скоро все эти мысли перестали иметь значение, потому что я влюбилась.