Читать книгу Тайна золотой маски - - Страница 3

Лайла ступила в главный зал дворца, и её дыхание замерло. Пространство вокруг было огромным, словно пещера, вырезанная в сердце земли богом Птахом. Потолок, расписанный звёздами, напоминал ночное небо, где Нут, богиня небес, простирала свои руки над миром. Стены из полированного песчаника сверкали в свете факелов, отражая золотые блики, а вдоль них тянулись колонны, увенчанные капителями в форме лотосов – символов вечного возрождения. Пол под ногами был мозаикой из чёрного и белого камня, выложенной в узоры, что вели к трону в конце зала. Трон возвышался на ступенях из алебастра, чёрный, как ночь, с золотыми вставками в виде скарабеев и глаз Гора. За ним висел занавес из тончайшего льна, расшитый звёздами, а по бокам стояли статуи Анубиса и Бастет, их глаза из оникса блестели в полумраке.

Воздух был густым от аромата благовоний – сандала и лотоса, что курились в бронзовых чашах вдоль стен. Лайла чувствовала, как дым обволакивает её, словно дыхание богов, и это было одновременно благословением и тяжестью. Её простое льняное платье, запылённое от улиц Фив, казалось здесь чужим, а сандалии оставляли едва слышный скрип на гладком полу. Она сжала свёрток с эскизом, ощущая его вес, как якорь, что удерживал её в этом море роскоши и опасности.

Вестник остановился у подножия трона и ударил жезлом о пол. Звук эхом разнёсся по залу, заставив Лайлу вздрогнуть.

– Жди здесь, – бросил он, голос его был резким, как удар хлыста. – Фараон примет тебя, когда пожелает. Не смей поднимать глаз, пока не прикажут.

Он развернулся и исчез за занавесом, оставив её одну. Лайла стояла, чувствуя, как взгляды стражников у стен впиваются в неё, словно копья. Их бронзовые доспехи поблёскивали в свете факелов, а лица были неподвижны, как маски. Она опустила голову, но не из страха, а чтобы собраться с мыслями. Её пальцы теребили амулет скарабея, и она шептала про себя: «Исида, дай мне смелости. Тот, дай мне слов». Её сердце колотилось, но в глубине души росло любопытство. Каков он, фараон Амонхотеп? Говорили, что он молод, едва старше неё самой – двадцати трёх зим, – но уже правил с железной волей, унаследованной от предков, что воздвигли пирамиды.

Минуты тянулись, как часы. Тишина давила, прерываемая лишь треском факелов да далёким журчанием воды в садах за стенами. Лайла подняла взгляд – украдкой, почти невольно – и заметила движение у одной из колонн. Тень. Нет, не тень – тот самый воин, что встретил её в коридоре. Он стоял в стороне, прислонившись к столбу, скрестив руки на груди. Его плащ был всё тот же, простой и грубый, но теперь она разглядела больше: на запястье блестел тонкий браслет из золота, едва заметный, но слишком изящный для простого стража. Его глаза снова поймали её взгляд, и Лайла быстро отвернулась, чувствуя, как жар заливает шею. Кто он? И почему следит за ней?

Дверь за троном скрипнула, и в зал вошёл ещё один человек – придворный, судя по одежде. Его туника была цвета шафрана, перехваченная широким поясом с бирюзовыми вставками, а на голове красовался парик из чёрных косичек, усыпанный золотыми бусинами. Лицо его было гладким, как у юноши, но глаза – холодными и острыми, как у ящерицы. Он держал свиток и перо, явно готовясь записывать.

– Лайла, дочь Хапи? – голос его был высоким, почти насмешливым.

Она кивнула, шагнув вперёд, и выпрямилась, стараясь не показать волнения.

– Да, это я.

Придворный прищурился, оглядев её с ног до головы, и скривил губы.

– Ювелирша из квартала, – протянул он, будто пробуя слово на вкус. – Странный выбор для такой работы. Где твой отец? Или он решил спрятаться за твоей юбкой?

Лайла сжала кулаки, но голос её остался ровным.

– Мой отец – мастер, но эскиз мой. Я пришла, как велели. Если вам нужен он, пошлите за ним сами.

Придворный хмыкнул, явно не ожидая отпора, и сделал пометку на свитке.

– Смелая, – пробормотал он. – Посмотрим, надолго ли тебя хватит. Жди. Фараон скоро выйдет.

Он отступил к трону, а Лайла осталась стоять, чувствуя, как взгляды воина и придворного скрещиваются на ней, словно лезвия. Её мысли кружились: что ждёт её за этим занавесом? Слава? Смерть? Или что-то, чего она не могла предугадать? Она бросила ещё один взгляд на воина – он не шевельнулся, но его глаза, казалось, говорили: «Я вижу тебя».

Занавес за троном колыхнулся, но никто не вышел. Лайла замерла, её пальцы невольно сжали свёрток с эскизом, пока края папируса не захрустели. Тишина в зале стала почти осязаемой, прерываемой лишь шипением факелов да шорохом сандалий придворного, который нервно перебирал свиток. Она чувствовала, как взгляды стражников и того странного воина жгут её спину, словно лучи Ра в полдень. Её ноги затекли от долгого стояния, но она не смела шевельнуться – вестник ясно дал понять, что любое движение без приказа может стать последним.

Дворец дышал вокруг неё. Сквозь проёмы в стенах доносился ветерок, несущий аромат цветущих садов – гибискуса и жасмина, что росли вдоль каналов, вырытых в честь богини Хатор. Где-то вдали звенели систры, их тонкий звон вплетался в гул голосов, доносящихся из глубины покоев. Лайла представила, как жрицы в белых одеждах танцуют перед алтарём, вознося хвалу богам, пока она стоит здесь, чужая среди этого великолепия. Её платье, простое и запылённое, казалось ей теперь не просто скромным, а почти оскорбительным в этом мире золота и камня.

Она рискнула бросить ещё один взгляд на воина. Он не двигался, прислонившись к колонне, но его глаза следили за ней с той же странной смесью интереса и спокойствия. Свет факела упал на его лицо, высветив шрам на виске – тонкий, как нить, но глубокий, словно память о битве. Его плащ чуть распахнулся, и Лайла заметила край льняной туники под ним – слишком чистой для простого стража. Её сердце дрогнуло. Может, он не тот, за кого себя выдаёт? Но прежде чем она успела додумать, он шагнул к ней, тихо, как кошка Бастет, крадущаяся в ночи.

– Долго ждёшь? – спросил он, голос его был низким, но в нём мелькнула тень улыбки.

Лайла вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. Она бросила взгляд на придворного – тот был занят свитком и не заметил разговора.

– Как прикажут, так и жду, – ответила она, стараясь звучать ровно. – А ты что здесь делаешь? Стража не болтает с гостями.

Он усмехнулся, скрестив руки на груди. Браслет на его запястье блеснул – золотой, с выгравированным знаком солнца.

– Может, я не стража, – сказал он, прищурившись. – А может, мне просто любопытно. Ты не похожа на тех, кто обычно стоит перед троном.

Лайла нахмурилась, чувствуя, как в груди закипает раздражение. Её усталость и страх вдруг выплеснулись наружу.

– А на кого я похожа? На торговку с рынка? Или на шпионку, как подумал тот у ворот? – она кивнула в сторону входа. – Я здесь, потому что вызвали. Не по своей воле.

Он не обиделся, как она ожидала. Вместо этого его глаза вспыхнули, словно он нашёл в её словах что-то интересное.

– Ты злишься, – заметил он, наклонив голову. – Это хорошо. Злость лучше страха. Но скажи, Лайла, дочь Хапи, что ты знаешь о том, для кого рисуешь эту маску?

Вопрос застал её врасплох. Она замялась, вспоминая рассказы отца.

– Сенмут… военачальник, – начала она осторожно. – Победил нубийцев у южных врат. Говорят, он был храбр, как Гор, и верен фараону, как пёс Анубису. Его смерть оплакивали даже враги.

Воин кивнул, но в его взгляде мелькнуло что-то тёмное, почти печальное.

– Да, он был храбр, – сказал он тихо. – Но храбрость не спасла его от стрелы. А верность… она порой стоит дороже золота. Ты думала, почему фараон выбрал тебя для этой работы?

Лайла открыла рот, но слова застряли. Она не знала ответа. Её отец был известен в квартале, но не настолько, чтобы его дочь вызвали ко двору. Она пожала плечами, чувствуя себя глупо.

– Может, потому что мои руки не дрожат, когда я держу резец, – сказала она наконец, и тут же добавила: – Или это просто каприз богов.

Он улыбнулся шире, чем раньше, и в этот момент Лайла заметила, как его лицо смягчилось – словно маска, которую он носил, треснула на миг.

– Каприз богов, говоришь? – переспросил он. – Может быть. А может, кто-то увидел в твоих руках больше, чем ты сама. Расскажи мне о своей семье. Кто научил тебя рисовать такие линии?

Лайла замялась. Его вопросы были слишком личными для случайного разговора, но в его голосе не было угрозы – только искренний интерес, который сбивал её с толку.

– Мой отец, Хапи, – ответила она, глядя ему в глаза. – Он мастер, каких мало. С детства я сидела у его стола, смотрела, как он плавит золото, как режет камень. Он говорил, что руки ювелира – это дар Тота, и я должна беречь его. А мать… она умерла, когда я была ребёнком. Остались только мы с отцом.

Воин кивнул, словно её слова что-то значили для него. Он открыл было рот, чтобы сказать что-то ещё, но вдруг за троном раздался резкий шорох.. Лайла обернулась, сердце подпрыгнуло к горлу. Воин отступил назад, растворяясь в тенях колонны, но его взгляд остался с ней – тёплый и острый, как луч солнца сквозь бурю.

Фараон приближался.

Занавес отдёрнулся с шорохом, словно крылья огромной птицы, и зал наполнился движением. Стражники выпрямились, их копья ударили о пол в едином ритме, отдавая гулкое эхо, что отразилось от звёздного потолка. Придворный поспешно склонился, прижимая свиток к груди, а вестник шагнул вперёд, подняв жезл с лотосом в знак приветствия. Лайла застыла, её дыхание сбилось, а пальцы сжали свёрток так, что ногти впились в ладони. Она не смела поднять глаз, но чувствовала, как воздух в зале стал тяжелее, пропитанный присутствием того, кто был больше, чем человек – живым воплощением Хора на земле.

Фараон Амонхотеп вышел из-за занавеса. Его шаги были неспешными, но уверенными, каждый звук сандалий по алебастровым ступеням отдавался в её груди. Она рискнула взглянуть – украдкой, через опущенные ресницы – и увидела его, но не полностью. Он был высок, выше большинства мужчин, с широкими плечами, обтянутыми белой туникой из тончайшего льна, что струилась, как воды Нила. Поверх неё лежал широкий воротник из золота и лазурита, усыпанный бусинами в форме скарабеев, символов вечной жизни.

Он остановился у трона, но не сел. Вместо этого повернулся к Лайле, и она ощутила его взгляд, как удар. Её колени дрогнули, но она заставила себя выпрямиться, сжимая амулет отца, словно он мог дать ей сил.

– Лайла, дочь Хапи, – голос его был глубоким, резонирующим, как гром в пустыне. – Подойди.

Она шагнула вперёд, чувствуя, как пол под ногами дрожит – или это дрожала она сама? Её платье шуршало, выдавая её движение, а пыль с сандалий оставляла едва заметные следы на мозаике. Она остановилась у подножия ступеней, опустив голову, как велел вестник, но сердце её билось так громко, что, казалось, его слышно всему залу.

– Покажи, что принесла, – приказал Амонхотеп, и в его тоне не было ни мягкости, ни гнева – только холодная властность.

Лайла медленно развернула свёрток, стараясь не дрожать. Папирус раскрылся, и эскиз маски предстал перед ним: строгие линии, выгнутые, как крылья сокола, глаза из лазурита, золотые пластины, что должны были обнять лицо Сенмута в вечности. Она подняла его, держа обеими руками, и рискнула взглянуть на фараона. Их глаза встретились, и в этот момент её мир перевернулся.

Это был он. Тот самый воин из коридора, тот, кто спрашивал о её семье, о её руках. Его шрам на виске, едва заметный под венцом, его взгляд – всё совпадало. Только теперь маска простого стража исчезла, сменившись ликом бога-царя. Лайла ахнула, едва слышно, и её руки дрогнули, чуть не уронив эскиз. Он заметил это – его губы искривились в той же едва уловимой улыбке, что она видела раньше, но теперь она казалась острой, как лезвие кинжала.

– Ты удивлена, – сказал он, и в его голосе мелькнула тень насмешки. – Хорошо. Значит, ты не так проста, как кажешься.

Лайла сглотнула, пытаясь найти слова. Её мысли путались, как нити в старом ткацком станке.

– Я… не знала, господин, – выдохнула она наконец. – Я думала, ты… вы… просто воин.

Зал замер. Придворный поднял брови, вестник стиснул жезл, а стражники переглянулись. Назвать фараона «ты» было дерзостью, за которую могли отрубить язык. Но Амонхотеп не гневался. Он шагнул вниз по ступеням, ближе к ней, и Лайла почувствовала аромат сандала и смолы, исходящий от его одежд.

– А ты не ошиблась, – сказал он тихо, так, чтобы слышала только она. – Я воин. Но и больше, чем воин. А ты, Лайла, дочь Хапи, кто ты? Просто ювелирша? Или что-то ещё?

Она не знала, что ответить. Его слова были загадкой, испытанием, и она чувствовала, как они проникают в неё, словно стрелы. Она сжала эскиз сильнее и выпрямилась, глядя ему в глаза – дерзко, но неосознанно.

– Я та, кто делает то, что велят боги, – сказала она твёрдо. – И мои руки докажут это.

Амонхотеп смотрел на неё ещё мгновение, потом кивнул – едва заметно, но этот жест был как печать судьбы. Он повернулся к придворному.

– Пусть принесёт эскиз завтра. Я хочу видеть его при свете дня, – бросил он и вернулся к трону, садясь с грацией льва.

Лайла стояла, не веря своим ушам. Её отпустили. Она жива. Но взгляд фараона – тот самый, что она видела в коридоре, – остался с ней, как тень, что не исчезнет даже под солнцем Ра. Она повернулась, чтобы уйти, и заметила, как он смотрит ей вслед, а его улыбка – теперь уже явная – обещала, что это не конец.