Читать книгу Синдром раздражённого кишечника - - Страница 3

Викторию положили в машину скорой помощи. Рядом с отчаянно замершим телом сидела её мать судорожно гладя дочку по руке, всё надеясь увидеть, как больные веки откроются. Но Виктория, борясь с болью в животе и рвотными позывами, потеряла все силы и уже не могла показать Антонине свои глаза.

Вдали от степи в самом центре города листья уже меняли цвет. Врач дал матери полиэтиленовый пакет и стал заполнять какие-то бумаги, задавая вопросы о Виктории. А когда его взгляд упал на лицо хоть и красивое, но чем-то омрачённое, уставшее, сереющее врач перевёл взгляд на листья. Красные и жёлтые они мелькали в маленьком окошке, светились и переливались на солнце, и цвет их становился насыщеннее на фоне высоких коричневых зданий и чистого голубого неба. И небо в то утро было свежим и тёплым, совсем без облаков, и совсем лёгкий ветер не собирался их приносить.

Грязноватая, слегка побитая в нескольких авариях белая машина остановилась у такой же грязноватой и побитой больницы. Викторию вынесли к её дверям, но в скором времени вновь вернули в машину из-за ошибки врача. Антонина несколько раз назвала дату рождения дочери, однако врач не обратил внимания на то, что девушке исполнилось только семнадцать лет – наверно, даже не мог поверить, что она ещё так молода. Уже в отделении разглядели две тысячи первый год и повезли в детскую больницу.

Там на каждом осмотре и при сдаче каждого анализа разные люди намекали на её возможное положение. Виктория, сжатая болью, не могла услышать этих людей, а Антонина прятала глаза. В итоге ничего странного или опасного не обнаружилось, но из-за таких резких болей Викторию оставили в больнице с диагнозом сильное отравление.

Чистая палата с кафельным полом, голые закрытые на ключ пластиковые окна, пустой матрац, железная кровать, тумбочка с двумя отделениями и две соседки четырнадцати и пятнадцати лет – вот и всё окружение Виктории на ближайшие две недели. Она выходила из палаты только на осмотры и процедуры, никогда не играла с другими детьми в карты, ни с кем не заговаривала первой и долго не вела диалог. Виктория отключила телефон и никому не говорила о своём состоянии, поэтому к ней никто не приезжал кроме родителей. На её тумбочке всегда стояла бутылка воды и стопка книг. Владимир, отец Виктории, считал хорошим писателем только Николая Васильевича Гоголя и через мать привозил его произведения.

Ночи в больнице были холодными – отопление ещё долго не собирались включать. По вечерам дети собирались в мальчишеской палате и играли в карты на конфеты или желания. За стеной сидела Виктория, слышала смешки и визги и смотрела в закрытое окно. Отражение её почему-то размазывалось в гниющем свете оранжевой лампочки. Страшно было тем, кто, проходя мимо палаты, видел её такой. Никто не спрашивал у неё чего-либо, сторонились её как приведения. А она сидела молча, и потом засыпала.

И ночи были мертвецки холодными.

Однажды Викторию разбудил какой-то скрежет из коридора. Он мучил её несколько часов, не давал заснуть, и в итоге она встала и пошла на звук. Казалось, шумит труба или ветка дерева бьётся об окно, но приближаясь к ванной комнате, Виктория смогла узнать звук. Кто-то царапал ногтями стену и кашлял.

Подойдя ближе, Виктория, не проявив нерешимости и страха, зашла в ванную и стала искать того, кто старается привлечь её внимание своим неправдоподобным кашлем. Но две маленькие ванные и три раковины вместе с вёдрами и тряпками были одиноки. Звук не стихал и шёл точно из этого места. Виктория осмотрелась. Только когда она встретилась с отражением в маленьком зеркальце, висевшем над одной из раковин, всё прекратилось.

Утром Виктория приняла происходящее за сон.

Взяв зубную щётку и пасту, она пошла в ванную. Только раковина с одним-единственным зеркалом была свободна – не хотели дети видеть себя больных в грязном отражении. Ночью в темноте оно казалось чистым, Виктория отчётливо видела своё лицо, но не запомнила его. Утром она обнаружила его в разводах, забрызганным чем-то серым и зелёным, и не смогла себя разглядеть.

Мальчик лет семи, стоявший рядом с ней, покосился на неё и, дочистив зубы, побежал в свою палату. Он испуганный начал всем рассказывать о том, как ночью видел Викторию выходящей из ванной с руками и волосами в крови. Младшие поверили ему, а старшие насторожились. Всем её образ казался странным и злым. Одна из её соседок даже переместилась на самую дальнюю от неё кровать. А Виктория по-прежнему никого не замечала, только понимала, что происходящее с ней по ночам не сон.

Каждую ночь слышался скрип её ног, шедших то к ванной, то к окнам в коридоре, и дети наблюдали за попытками Виктории увидеть своё лицо, и найти того, кто притворно кашлял, подзывая девушку к себе. Но в момент, когда лицо Виктории должно было отразиться в стекле, она просыпалась в своей кровати рано утром и долго неподвижно лежала не в силах подняться. Никто и не подозревал, какие боли она испытывает в этот момент. Ей чудилось, будто чьи-то руки прорывают пустой матрац и, резко хватая её кожу, тащат Викторию к себе. Пока её глаза закрыты, кто-то пронзает ножом её грудь, выливает кипяток ей на голову и царапает её отмершие руки. И когда она находила силы открыть глаза, все боли прекращались, но чувство облысевшей головы и искалеченного тела её не покидали. Каждое утро Виктория шла к зеркалу и, видя очертания своих волос и лица, успокаивалась.

Однажды ночью она проснулась и увидела свою соседку напротив неё съёжившуюся от холода. Детям выдали дополнительные одеяла, но ей всё ещё было холодно.

– Почему ты просыпаешься каждую ночь? – спросила девочка. – Ты будешь меня каждый раз. Дети тебя боятся.

– Возьми, – сказала Виктория, встала и отдала девочке своё одеяло. – Я не знаю, почему просыпаюсь. Я слышу, как кто-то шумит в коридоре.

– Но я ничего не слышу. Может тебе просто кажется?

– Скорее всего. – Она подошла к выходу из палаты.

– Снова пойдёшь на звук?

– Да.

– Не ходи. Ты всегда возвращаешься напуганная, как будто увидела там что-то очень страшное. Не ходи. Всё равно пойдёшь?

– Да.

– А может ты лунатик? И сейчас ходишь во сне?

– Скорее всего.

– Вика я слышала, как врачи говорят о тебе. Им не нравится, что ты ничего не ешь и ни с кем не общаешься. Почему ты ничего не ешь и не разговариваешь с остальными?

– Мне этого не хочется. А как я выгляжу?

– Сейчас ночь, я ничего не вижу.

– А по утрам какая я?

– Замученная, как будто очень хочешь спать. Не ходи к нему. Ложись спать.

– К кому к нему? Ты знаешь, к кому я хожу?

– Нет. Но ведь ты к кому-то ходишь. Он же кашляет для тебя, ждёт, чтобы ты проснулась и пошла к нему. Не ходи к нему. Ложись спать.

– Откуда ты знаешь, что он кашляет?

– Не ходи. – Шёпот девочки закончился, и она заснула.

Виктория побежала по коридору, шлёпая босыми ногами, словно по воде. Холод раньше не трогал её, но сейчас ей стало невыносимо из-за открытых окон. Град размером с косточки абрикосов разбивался об её плечи. Виктория поскользнулась и упала на жидкий пол. Подняв руки, она увидела, что все они покрыты вязким нечто, проливающимся по дороге её двора. Вонь проникла в её уши, вся жижа разносилась волнами от всплесков града и падала на Викторию. В окна стали влетать мошки, целыми стаями нападая на неё. Они ползали по её телу, залетали в рот и нос и застревали в глазах. Все её пустые глаза полностью залепили насекомые, ерзавшие своими крылышками и лапками по зрачкам, белкам и радужке. Виктория полностью ослепла и, задыхаясь от залепившей ей горло жижи, пыталась руками найти своё отражение. Но ничего не нашла, утонув в своих кошмарах.

На этот раз она проснулась, не испытав кошмарных мучений, и сразу побежала к зеркалу, опустила руку в ледяную слегка коричневатую воду из крана и смыла всю грязь с зеркала ладонью. Лицо Виктории изменилось. Она по-прежнему была красива и выглядела старше своих лет: точёный нос стоял на своём месте, глаза всё ещё блестели безразличием и еле отдавались болезненной голубизной, но цвет кожи стал абсолютно белым, скулы несильно впали и подбородок заострился. От резкого недоедания на вид она сбросила не меньше десяти килограммов. Особенно это отразилось на ногах и руках. В своём отражении Виктория ожидала увидеть нечто пугающее, но только поняла, что стала она ещё красивее.

На следующий день Викторию выписали. За ней приехала мать и долго везла её по неожиданно пожелтевшему городу. Машину трясло из-за дыр на дороге, от этого Антонина нервничала – за руль она села спустя много времени – и нервничала, так что закричала бы на дочь, если бы та сказала хоть слово. Но Виктория ничего не говорила. Было понятно: мало ест, мало пьёт, мало спит – это читалось в каждой тяжёлой попытке поднять веки. Однако Антонина на это внимания не обратила, а думала только о Настеньке, которая с температурой пошла в университет.

Никогда Антонина не переживала за Викторию. Болеет – легко выздоровеет. Больница – полежит и всё пройдёт. Экзамены, выпускной класс – никаких проблем не будет. Никто не переживал за неё, так как переживать за такую красивую и умную дочь – расточительство родительских страхов, когда есть кто-то вроде Настеньки.

Антонина высадила Викторию у продуктового магазина, попросила что-то купить и поехала на работу. Виктория безмолвно пошла, искать хлеб и молоко. Прилавки с едой. Ни колбаса, ни фрукты, ничто не могло возбудить аппетит. Ей почему-то совсем не хотелось есть, а не ела она со вчерашнего скудного обеда в виде двух ложек бульона. Виктория на это не обратила внимания и купила вместе с молоком и хлебом бутылку воды.

В горле пересохло, будто обложили его в несколько слоев бумагой. Виктория едва поднесла бутылку к губам, как сразу вылила всё содержимое на яркие листья, которые затягивали её ноги в пучину небытия. Клянусь вам, осенние листья говорили с ней о смерти.

Дома она ничего не стала делать, только вышла на балкон и смотрела в поле. Открыв окно, Виктория увидела прошлое лето. Город с шепелявым названием в летнее время создавал вокруг себя полупрозрачный пар из-за раскалённости воздуха и дырявого асфальта. Две эти проблемы преследовали всю южную полосу России, но здесь злость солнца чувствовалась гораздо ярче, чем где-либо.

То были последние дни сухого и жаркого лета. С девятого этажа одной из квартир открывался самый плачевный пейзаж во всём городе – горящие бескрайние поля. Чаще всего дым от пожаров появлялся около часу дня и не сходил до шести вечера. Клубящаяся безнадёжность возникала раз в недели из ниоткуда. Никто в шепелявом городе не заходил так далеко. Пустая равнина, уходящая далеко за горизонт, в один момент просто загоралась и, кажется, её даже никто не тушил. Серый дым смешивался с голубым чистым небом, и в такие моменты равнина превращалась в большую волнистую местность – она будто бы извивалась под палящим солнцем.

И всегда после таких пожаров на уродливо-жёлтом поле оставалось чёрное пятно. Полностью сгоревшая трава и обугленная земля сливались в чёрную дыру в пространстве, и затягивали в себя любого, кто мог приблизиться к ней, но никто в шепелявом городе не заходил так далеко. Кроме одного очень печального человека, которого никакая чернота не могла поглотить.

Виктория попыталась вспомнить, кто был этот человек и зачем он ходил в поле так далеко, что он там искал. Она вспомнила пожары, сгоревшую маршрутку, поезда, закрывающие горизонт, а того человека – нет. А, может, это была она сама. Не она ли тот человек, который заходил так далеко, поджигал поле, ведь Виктория точно вспомнила, как однажды вдалеке коснулась тех самых заброшенных вагонов, когда-то перевозивших уголь, а, может, они и сейчас перевозят уголь, просто движутся тогда, когда их никто не может видеть.

Подул ветер необычайно холодный для середины октября, и Виктория закрыла окно, потеряв свои мысли. Она ещё раз прошлась по квартире: зелёный зал, фиолетовая детская, белая спальня, красная кухня, коричневый коридор – всё обставлено дёшево и безвкусно. А затем села на своё кресло и застыла на весь день, пока не пришла печальная Настенька.

Ночью Виктория не спала, только притворялась ради кого-то или чего-то, лежала на кровати, вслушивалась в редкие ночные реплики Настеньки и смотрела в потолок. Она не думала о том, почему не спит, она ни о чём не думала.

Утром в семь двадцать утра она вышла из дома. Александр рисовал, не собираясь идти на нулевой урок к Ирине Васильевной, и, пытаясь предать красным листьям маленького деревца дождливости, увидел её карминово-красное пальто. Одной секунды было достаточно, чтобы влюбиться в это лицо. Он бросил кисть, взял свою серую куртку и побежал за ней. Виктория на фоне чернеющей дороги и золотых листьев затмевала любую картину Моне. Её силуэт совсем не живопись не импрессионизм, а что-то другое более дерзкое, совсем не положительное как другие молодые девушки.

– Подожди! – крикнул он не в силах приблизиться к ней.

Но она не остановилась, не обернулась; слышала, как кто-то позвал ее, но не обратила на это никакого внимания. Виктория свернула перед двадцать седьмой школой и слилась с полем. И Александр дивился подобному поведению. Вот так просто кто-то не обратил внимания на его мечтательно-музыкальный голос, не обернулся, чтобы узнать, кому может принадлежать что-то столь звонкое, чистое, жизнерадостное. Александр подумал, что она студентка и решил дождаться её возвращения после школы, найти её и непременно влюбится в неё ещё раз. Однако узнав, что она учится с ним в одном классе, не решился к ней приблизиться, заговорить с ней, узнать имя. Он смотрел на неё издалека и рисовал, и все заметили его интерес к ней.

Александр увидел в ней всё прекрасное, понял – в ней только прекрасное и есть. Даже холодность взгляда, пустота глаз, безразличие ко всем и всему казались ему невообразимо прекрасными. Он понял, что она ни на кого не похожа, не ведёт себя как прочие молодые девушки: не улыбается одноклассникам весело и мило, не опускает подбородок к слегка приподнятым плечам. И её плечи! Виктория надела длинную чёрную юбку и кофточку, открывающую ключицы и плечи, ещё не упустившие своей полноты. Александр не был уверен, что что-то подобное можно носить в школу и можно надевать не для привлечения к себе внимания, но она явно носила эту кофту и это пальто не для парней, не для чужих взглядов, а для чего-то своего.

А саму Викторию все испугались. Никто не заговорил с ней кроме Татьяны, которая не знала, как себя вести с подругой ни живой, ни мертвой, но ещё более похорошевшей. Бледность Виктории страшила больше всех Антона, он вдруг увидел, как она восполняет свои силы, отнимая их у Татьяны, и после этого смотрит на него взглядом надменным и самолюбивым. Антона как никогда стала злить Виктория.

Был урок литературы. К доске вышла Марина Ибрагимова. Она в толстых очках и мешковатой одежде невысокая, худая и холодная как спица с короткими жидкими платиновыми волосами и болотно-зелёными глазами начала читать наизусть стихотворение Тургенева в прозе “Порог”. И, несмотря на свою незначительную внешность, читала так, что даже Виктория стала прислушиваться к её словам.

“– О ты, что желаешь переступить этот порог, – знаешь ли ты, что тебя ожидает?

– Знаю, – отвечает девушка.

– Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?

– Знаю.”

Голос её летел в глаза каждого, и чёткая картина вставала перед ними. Русская девушка, окруженная холодом, стоит у высокого порога громадного здания и решает свою судьбу. Никто её не отговаривает, но ей рассказывают обо всём скверном на выбранном ей пути к своей вере.

“– Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.”

Вся она рассказывала историю человеческого выбора, порога, перед которым стоит эта русская девушка, следующая тому, во что она верит. В классе стояла такая тишина, какая может быть только в присутствии всех трёх завучей. Маленькая Марина говорила так громко и чётко сильно и поэтично, будто сама испытала это. И все поверили её словам.

“– На безымянную жертву? Ты погибнешь – и никто… никто не будет даже знать, чью память почтить!

– Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.

– Готова ли ты на преступление?

Девушка потупила голову…

– И на преступление готова.

Голос не тотчас возобновил свои вопросы.

– Знаешь ли ты, – заговорил он наконец, – что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?”

“Знаю”, – мысленно произнесла Виктория, и мелкая слеза протекла по её лицу. Она не знала, от чего так тронуло её это произведение, почему она вдруг запылала внутри и позволила чувствам увидеть этот мир, и этот класс, и эту маленькую Марину. Она и не знала, от чего вдруг увидела одноклассницу такой большой и важной, счастливой и сильной и почему стала ей завидовать.

“– Знаю и это. И все-таки я хочу войти.

– Войди!

Девушка перешагнула порог – и тяжелая завеса упала за нею.

– Дура! – проскрежетал кто-то сзади.

– Святая! – принеслось откуда-то в ответ.”

Никто не заметил Виктории, даже Александр, полностью увлечённый Ибрагимовой, на мгновение забыл её образ и красоту. Даже сама Виктория себя не заметила после выступления одноклассницы – настолько живой была она. Анжелика Валерьевна только и могла, что похвалить Марину и бросить кроткий взгляд на класс. Поражённая молодой маленькой девушкой, она тоже ей верила. Анжелика Валерьевна видела слезу Виктории, и ей бы хотелось заострить на этом внимание класса, но та посмотрела на неё с такой злобой в глазах, что учительница затихла.

Долго ходила Виктория под впечатлением от выступления одноклассницы, которую она раньше не замечала. И чего вдруг ей Марина показалась такой большой и значительной в сравнении с собой? В ней что-то важное, сильное из-за чего жить так хочется, а Виктория, сама не зная, жить совсем не хотела.

А Александр быстро позабыл о девушке, похожей на спицу, и снова устремился к Виктории. На математике он сел позади Татьяны и Антона и спросил у одноклассницы о том, кто эта девушка с длинными пышными волосами. Антона разозлили расспросы о ней, а Татьяна этому неосознанно обрадовалась. И узнав её имя, Александр поразился – красота ей была дана с рождения. Виктория Ларина уже родилась самой красивой молодой девушкой на свете, ведь с таким именем нельзя быть некрасивой.

И узнав её имя, он почему-то осмелел. Возможно, увидел равную себе, ведь и его имя было так же красиво, и он сам был также красив. А возможно просто вспомнил, что Виктория Ларина с ним в паре по проекту по астрономии, так как она отсутствовала, и Александра поставили с ней.

Она сидела рядом с Татьяной, решающей задачи по физике, и притворялась, что читает. Александр сел за свободную парту перед ними и резко и громко обратился к Виктории:

– Мы с тобой в паре, – сказал он, улыбаясь ровными белыми зубами. Одну рыжую одноклассницу, уже влюблённую в Александра, дико разозлило то, что его улыбка и эти слова адресованы не ей. – Будем вместе делать проект по астрономии.

– Хорошо, – сказала Виктория, не поднимая глаз.

Опущенные к книге ресницы, слегка приподнятая верхняя губа, ровные пышные брови – всё в этом ярком и мощном лице извергало безразличие. Но ничто так его не взбудоражило в ней, как её тонкое сильное и в тоже время женственное “Хорошо”. Так волшебно она его незаметно для себя и всех остальных протянула. Александра зачаровала вся магия этого короткого слова, ему захотелось услышать его ещё раз, и эха в голове ему было недостаточно.

– Мы же в одном доме живём, – продолжал он, – можем встретиться сегодня после уроков и всё обсудить. Я на первом этаже живу. А ты?

– Не нужно. Я сама сделаю проект. Можешь просто дождаться декабря.

– А если мы не доживём до декабря.

И пусть он говорил мечтательно и музыкально, но для класса его слова показались страшными. Татьяна чуть ближе придвинулась к Виктории, а та обратила внимание на одноклассника. Его глаза блестели. Чёрные и красивые они начали раздражать Викторию своей жизнерадостностью, резко контрастирующей с его словами.

– Хотя бы выберем тему, – протянул он, словно слов о смерти Александр никогда не произносил.

– Хорошо, – сказала она, и собеседник её снова дрогнул. – Тема – Большой взрыв.

– Я о нём ничего не знаю.

– Зато знаю я. Ты можешь просто дождаться декабря.

– Если знаешь, то расскажи мне о нём. Я хочу узнать о космосе. Пойдём ко мне после уроков.

– Нет.

– Пошли.

За их разговором наблюдал весь класс не только от того, что голоса их были звонкими и приятными, но и от того, что так необычно было их столкновение. Девушка, всегда со всеми ровная, оставалась непоколебимой перед странного поведением и внешне красивым парнем, явно подходившим ей во всём. Они казались людьми чуть высшего света и мозга – она строгая и умная, а он талантливый и весёлый, и оба они очень красивы и необычны на фоне всех остальных. Наблюдать за ними – удовольствие и для ушей и для глаз замученных учёбой.

– А я тебе говорю: пошли. Ну, пошли.

Она уже отвечать перестала, ожидая звонка, но и когда он прозвенел, Александр не сдвинулся с места и продолжал упрашивать Викторию. Девушка встала, когда в класс вошёл учитель, потом села, и в полной тишине все слышали, как он упрашивает её. Лидия Михайловна, учитель астрономии, подошла к ним. Виктория смотрела в учебник.

– Что у вас здесь происходит, молодые люди? – спросила она.

Викторию раздражала эта совершенно некомпетентная в вопросах астрономии женщина с волосами похожими на вермишель. В прошлом году во втором полугодии у них астрономию вела Ирина Борисовна – женщина, прекрасно владеющая физикой и понимающая астрономию. Но так как она завуч, и у неё не так много свободного времени ей пришлось остаться только учителем физики, и на её место пришла Лидия Михайловна, которая болтала не по теме и на все вопросы учеников говорила, чтобы разбирались с этим сами, а то никогда ничему не научатся.

– Мы с ней в паре по проекту по астрономии, но она не хочет со мной работать. Говорит – всё сделает одна, а мне только декабря ждать нужно. А я прошу её мне помочь, а не всё сделать за меня.

– Девушка, так что же вы помогите ему, если он просит, – говорила Лидия Михайловна так, будто спит с едва приоткрытыми глазами. – Сегодня же встретьтесь и поговорите о проекте, иначе мне придётся поставить вам незачёт, а тогда у вас будет не аттестация. Вам оно надо? Просто обсудите всё. Тем более астрономия такая романтичная наука, она же для молодых людей и создана. Вместе посмотрите на звёзды.

– Спасибо вам большое! Я так люблю астрономию!

Виктория всё ещё не смотрела ни на кого из них. Учитель ушёл, Александр развернулся, а весь класс сидел под впечатлением. Татьяна погладила подругу по плечу успокаивая, но внешне не было ни одной причины для этого. Виктория ровно и спокойно дышала всё также медленно и безразлично моргала. Однако Татьяна не могла по-другому, она, смотря на бледнеющую с каждой секундой кожу подруги, хотела её как-то утешить.

В гардеробной Виктория надела красное пальто и, перевязав его бархатным поясом и попрощавшись с Татьяной, вышла из школы. Александр выбежал за ней и начал следить за плавными, спокойными шагами.

– Почему утром ты шла другим путём? – спросил он, когда они проходили через двадцать седьмую школу.

– Утром здесь много ворон, – сказала она равнодушно.

– Ну и что. Ты их боишься?

– Да.

– Из-за этого ты идёшь в школу дольше.

– Да.

Её немногословность нисколько не смутила Александра, даже не натолкнула на мысль, что он ей не интересен.

– Так расскажешь мне про Большой взрыв?

– Да.

– Правда? Я рад. Тогда пошли скорее. Я покажу тебе все мои картины. Знаешь же, что я художник. Я очень хорошо рисую. Ты просто не можешь себе представить. Сейчас я пишу прямо на стене. Так красиво выходит! Моя бабушка смотрит на неё каждое утро и вечер, когда я заканчиваю работать. О, я и тебя нарисую! Много рисунков сделаю.

Он всё ждал, когда её взгляд начнёт разглядывать его картины или хотя бы удивится их количеству если не красоте, но Виктория довольно быстро прошла в его комнату и спокойно села на матрац, уткнувшись взглядом в недописанную “Звёздную ночь”. Александр понял сразу, что ей искусство совсем не интересно, но и она сама дама непростая раз так легко, ничего не говоря и не спрашивая, вошла в полупустую комнату и села на матрац.

– Ну, рассказывай, – начал он, стоя напротив неё, опершись о не закрашенную стенку. – Я хочу знать всё.

– Всё? – спросила она и неслышно рассмеялась. – Расскажи о красном смещении.

– Я же год в школу не ходил.

– Прежде чем… – Виктория вдруг остановилась и через мгновение продолжила, – Я расскажу самое интересное. Что ты вообще знаешь о Большом взрыве?

– Из-за большого взрыва зародилась Вселенная. – Он посмотрел в потолок. – Ну и всё. Я больше ничего не знаю.

– Я даже не знаю с чего начать.

– Большой взрыв же самое начало.

– Верно. – Её пухлые губы приподнялись, а взгляд, уткнувшийся в “Звёздную ночь”, будто бы начал мечтать. – Нашей Вселенной примерно тринадцать миллиардов семьсот миллионов лет и всё это время она расширялась из точки меньше атома до примерно девяноста семи миллиардов световых лет. Сложно представить, но когда-то весь мир был сжат так сильно, что его плотность и температура были бесконечно высоки, и абсолютно ничего в ней не было. Вселенная находилась в сингулярном состоянии.

Вся стена была синей с редкими бело-жёлтыми пятнами. Виктория не знала, что рисует Александр, возможно, даже никогда не видела эту картину, а только слышала имя Ван Гога. Но она и не думала о том, почему Александр рисует на стене синими красками. Охваченная мыслями о Вселенной, она вглядывалась в цвет, и глаза её блестели.

– Что значит “сингулярном состоянии”? – вывел её из раздумий Александр.

– Состояние Вселенной в самом начале, когда плотность энергии или материи и температура были бесконечно велики. – Она нашла очертания кипариса, тянущегося к небу. – Я ненавижу космологическую сингулярность. Когда-то мой любимый учёный доказал возможность её существования и обрёк всё человечество на вечные мучения.

– На поиски ответов?

– На жизнь в вечном ограничении.

– Ты говоришь загадками.

– Вселенная самая большая загадка человечества. Сейчас я попробую объяснить. Проблема сингулярности в том, что она не подчиняется нашей математической модели мира. Просто не могут быть одновременно бесконечно большими плотность и температура. И никакие сведения о нашем мире не могут сказать ничего о том, что было до сингулярности. Мы только знаем о происходившем и происходящем после. И всё самое интересное произошло в первую секунду. Вместе с охлаждением и расширением возникли фундаментальные силы физики: гравитация, ядерные взаимодействия и электромагнетизм. Затем частицы и античастицы, двигаясь с околосветовой скоростью, начали сталкиваться и разрушаться. Мы всё ещё не знаем, почему материя выиграла у антиматерии. Температура падала, Вселенная расширялась, и так всё зародилось.

– Но откуда мы можем знать, что Вселенная расширяется?

– В 1914-ом году американский учёный Слайфер заметил, что Туманность Андромеды движется относительно Солнечной системы, что означало, что она находится за пределами нашей галактики и удаляется от нас. А дальше Хаббл и красное смещение. Исходя из него, мы знаем, что Вселенная расширяется. Хаббл установил, что чем дальше от нас галактика, тем больше её смещение. Сейчас мы знаем, что Вселенная расширяется с ускорением.

– Почему? Я не могу понять: как и куда? До какого момента она будет расширяться?

– Теорий много, но мне нравится тёмная энергия. Что-то вроде антигравитации с отрицательным давлением. Невидимая жидкость заполняет всё пространство, растягивает себя, но не позволяет веществу растягиваться. Когда-нибудь тёмная энергия разорвёт все физические силы и уничтожит Вселенную. Расширяющаяся сила выиграет, и произойдёт Большой Разрыв. Или тёмная энергия со временем рассеется или начнёт сжиматься, и тогда вся наша Вселенная будет заполнена гравитацией, из-за чего произойдёт Большое Сжатие. А может и ничего и не произойдёт, и Вселенная расширится до того момента, пока пространство, заполненное тёмной энергией, станет столь большим, что никакой свет звезды не сможет нас достигнуть.