Читать книгу Вороньи сказы - - Страница 3

Бабушка моя, Мила, человеком обычным была, но любила мне сказки сказывать, и знала их уйму. Ты уж думаешь, что она сто сказок рассказала, а у неё сто первая на уме. Я по малости своей не всё разумела. Про то как дед Храбр кикимор с болота выводил, или как сама бабка с кошкой домового ловила – это мне понятно было и смешно. А другие всякие сказы, навроде про Светла с Тёмном – как мир они творили, как ссора между ними легла, это мне непонятно было, малой-то. Теперь разумею, что в сказах тех мудрости было, как у иных колдунов в голове не бывает. Такие вещи мне рассказывала, что диву сейчас даюсь – откуда знала. Думаю, бабка моя Мила с кем-нибудь из былинных князей зналась, оттуда и знания эти. Ну да уж теперь не проверишь, бабка моя померла, от того я и в путь-дорогу отправилась, никого у меня не было, кроме неё да деда Храбра. И те не родной крови – рувы, оба голубоглазые, а под сединой видно – медовые волосы у бабки были, а у деда – рыжие. Меня, такого воронёнка, в лесу нашли, когда мне годика четыре было. С виду во мне рийнская кровушка, но маленькая уже лапотала по-рувски, говорят. Сама ничего не помню, не то, где жила, не то, как в лес попала, будто лес меня и родил. Ну да не про то сказываю.

А сказываю занятную историю, что мне бабка Мила про Тёмна и Светла баяла. Сядет, бывало, у печи, травки перебирает да и начнёт ни с того ни с сего рассказывать:

– Мудрые люди сказывают, что миру нашему три раза по тысячи лет, три тысячи, стало быть. А до того не было ни солнца, ни луны, ни гор, ни рек. И людей не было. Не видел никто, как мир-то создавался, кроме самого Светла с Тёмном, а всё же знаем про это. Понятно откуда – сами боги и рассказали людям. Ни раз такие истории бывали – зайдёт в деревню какой старичок, или, наоборот, паренёк, попросит на порог присесть да ковшичек водицы. Местные видят – не свой, ну и давай, понятно, с расспросами приставать, откуда идёт, что видал. Выпьет холодной водицы, выдохнет, да начинает сказ, складный такой. И из которой деревни родом расскажет, и от чего в путь пустился, ну и невзначай рассказ свой поведёт к колдовскому всякому, начнёт рассказывать, сколько в мире всего чу́дного, и как боги это всё делали. Да так сказывает, будто сам рядом стоял. Это, значит, Светл или Тёмн явился посмотреть, послушать, что у людей делается.

– Баб, а как узнать, кто пришёл-то? – спрашивала тогда, даже ежели по десятому разу слыхала историю эту. За окном темно, дождик бьёт, а у печи хорошо, травки, кошка, самое то – истории рассказывать.

– А то легче простого, милая: Светл всё себя нахваливает – каких-то он ладных людей сделал, каких животных, а вот если бы Тёмн, позавидовав, что сам ничего живого создать не может, не подпортил его работу семечками лунными – и не было бы ни злобы в людских сердцах, ни нечисти всякой. Тёмн, понятно, Светла поносит, мол, сам он ничего бы без Тёмна не выдумал.

– А чья правда, баб?

– Уж не знаю, но я такое слыхала… Явились, дескать, Светл с Тёмном сюда, когда ничегошеньки не было, а всё было сухо да мертво. Грустно им стало, Светл сердца коснулся да его огнём зажёг солнышко, чтобы грело. Дыхнул он – зазеленела трава да деревья, да побежали реки и ручьи. Тёмн поглядел на брата, и тоже творить взялся. Коснулся сердца – а оно еле тлеет, пепел один, а в нём угольки голубые. Сгрёб этот пепел да слепил луну и угольки раскидал – это звёзды стали. Ну и сели они в пустом-то мире. Скучно, разве друг на дружку глядеть. Тогда Тёмн предложил: давай тварей сделаем всяких, чтобы траву ели, воду пили. Глины набрали, замешали её на солнечном да лунном свете – и за дело. Что Светл не слепит – красота, звери ладные, к рукам льнут. А у Тёмна одни гады выходят, жуки да пауки. Тёмн старается, а брат над ним подшучивает, мол, а чего тут лапы прилепить забыл, а там вон все восемь налепил. Ну и тогда ещё Тёмн разобиделся на Светла-то. Налепили животных, а всё равно не то что-то. Говорит Тёмн: надо хозяев сделать наподобие нас, чтобы за всем тут следили, а то вдруг мы отлучимся куда. Слепили из глины людей, Светл посадил в них солнечные зёрнышки – и ожили они. Тёмн лунные зёрнышки взял, сажает, а у него только мертвецы выходят. А Светл так людей своих полюбил, красивых да ладных, что и говорит Тёмну: ты, братец, лучше отдохни, слаб ты такую жизнь творить ещё, зёрнышки свои убери, не надо, чтобы они в мою глину попали. Тёмн, конечно, осерчал очень. В пику брату стал зёрнышки свои лунные и в людей сажать и в зверей. И злоба его в них поселилась. Люди стали друг с дружкой спорить да биться, звери многие стали дикими, на людей кидались. И умирать все начали. С лунными зёрнышками Тёмн в нас и смерть посадил. Вот тогда-то братья и рассорились. Что Светл не выдумает хорошего да пригожего – Тёмн ему в ответ что-нибудь дурное слепит. Зёрнышки лунные в людях мёртвых прорастали – и рождалась нечисть. Тёмн нечисть всю детьми своими назвал, и защищал не хуже, чем Светл своих детей. Так и творилось не пойми что, Светл нечисть огнём выжигает, а Тёмн болезни да смерть на людей насылает, солнце с луною на небе толкаются, не понятно, когда день, а когда ночь, нечисть кровь человечью распробовала, да и люди сами брат на брата пошли…

Я смотрю в печь на угольки, а мне в них всё это и вырисовывается, будто красные – то люди, а чёрные – нечисть, и перемешались они в битве. А бабушка дальше сказывает:

– Светл сделал Каменную птицу, вложил в неё яйцо золотое – из самого солнца, и отнесла птица его людям, чтобы сделали себе оружие против нечисти. Тогда Тёмн Трёхглава-змея создал, и накинулся тот на птицу. Уж так они дрались, что земля трещала, добра ни людям, ни нечисти не было. Уже и Светл с Тёмном поняли, что в прах сейчас все дела свои обратят. Отозвали зверей своих, поглядели друг на друга хмуро – и давай договариваться, как дальше соседствовать…

– …И правила установили, – как бабушка передохнуть останавливалась да воды выпить, я тут-то и лезла, вроде как разумница, помню всё.

– Так всё, милая. Договорились братья, что доброго и злого, живого и мёртвого в мире пополам будет, что день будет сменять ночь, что нечисть будет кровь человечью пить, но людям золото и огонь защитой будут. Что на каждую беду должно быть спасение. Так и стали жить. С тех пор-то, что Тёмн не придумает нового, какую нечисть сильную да хитрую не родит – тут же должен против неё спасение назвать.

– А Тёмн хитрит?

– Ой как хитрит! Ну вот, к примеру тебе: кощей не может закона гостеприимства нарушить, коль пригласил его или попросился к нему – не тронет. Ну так тот кощей подождёт, покуда ты выйдешь из дому-то и схарчит тебя. Или ещё дорожница, можно её отвадить, если песню для неё сложить – а многие ли сходу песни складывать могут?

– А если золянка появится, то надо ей кувшин воды поднести! А если леший налетит, то надо покричать птицей! – я завсегда припоминать начинала всякие правила божие. – А если мокрец, то надо в колодец золото кинуть!

– Ну это не правило, это тебе любой присоветует. Золото всегда защитит. А правила эти – ну навроде для знающих. Вишь, милая, давно это всё было-то, большинство правил уж позабылось. Раньше-то их уйму знали, да не по одному на нечисть. Теперь только колдуны и ведают.

– Баб, ты ж не колдунья! Откуда ты знаешь?

– А я ведающих спрашивала, – скажет так, и замолкнет, в огонь глядит, и кончились сказки на сегодня.

Я потому и думаю, что уговор у неё с кем-то был, со знающим и ведающим. Травы знала, правила знала, про нечисть могла не хуже цехового лютого рассказать… А, может, и с Тёмном самим зналась… Может, он ей истории свои про сотворение мира сказывал. Потому как я другие истории слышала – так в них Тёмн от самого начала Светлу зла желал, а Светл ему всё прощал. Жаль, не спрошу уж. Бабка моя хорошая женщина была, точно в светла-навь, в небесные сады отправилась душенька её. Мне-то другая дорога. Ну, может, у Тёмна и спрошу, не шептал ли он что моей бабке.