Читать книгу Сцена вне времени - - Страница 3

Ночь укрыла офис Infinity Stage тишиной, густой и осязаемой, пропитанной холодом стеклянных стен и мягким ворсом ковра, что глушил шаги Мишель, пока она кралась по коридору. Свет спящих мониторов отбрасывал голубые отблески на её лицо, дрожавшие в полумраке, подобно теням, следившим за каждым её движением. Воздух студии был прохладным, наполненным слабым ароматом остывшего кофе и пластика, но под этим скрывался низкий гул – серверов, кондиционеров, неумолкающих даже в этот час. Сумка покачивалась на её плече, чуть раскачиваясь в такт осторожным шагам, а пальцы сжимали ключ, выхваченный у менеджера в дневной суматохе – маленький, холодный, с острым краем, впивавшимся в кожу, как напоминание о черте, которую она пересекла.

Коридор лежал пустынный, но каждый звук – шорох ковра под подошвами, жужжание лампы над головой – заставлял её сердце биться чаще, отдаваясь в ушах глухим ритмом. Камеры могли следить за ней, охрана могла ждать за углом, но мелодия, звучавшая в её голове с той первой ночи, вела её вперёд, натянутая, как нить, тянувшая к ответам. Мишель остановилась у серой двери архивной комнаты, простой, с криво висящей табличкой "Только для персонала", поблёкшей от времени. Пальцы стиснули ключ, металл нагрелся в её ладони, и она поднесла его к замку, но замерла: гул техники сменился тонким звуком, пробившимся сквозь шум, – мелодией, тоскливой и глубокой, звавшей её, как голос Чжихо из сна, обещавший тайну за этой преградой.

– Ты здесь, верно? – шепнула она в темноту, голос дрогнул, но в нём дрожала надежда, смешанная со страхом, будто она обращалась не к пустоте, а к тому, кто стал частью её души.

Тишина ответила молчанием, но мелодия окрепла, ноты её вплелись в гул офиса, и тепло пера в кармане сумки запульсировало, мягко, как живое сердце, откликаясь на этот зов. Она вставила ключ в замок, повернула, и металл скрипнул, отдавшись в её костях резким эхом. Дверь поддалась с протяжным стоном, и Мишель шагнула внутрь, прикрыв её за собой, чтобы свет коридора не выдал её присутствия. Тесное пространство встретило её запахом пыли и старой бумаги, копившейся здесь годами. Полки вдоль стен прогибались под тяжестью коробок, папок, свёртков, лежавших в беспорядке, как забытые стражи прошлого. Фонарик телефона вспыхнул в её руке, луч света задрожал, скользнул по этикеткам, и мелодия зазвучала яснее, будто пела перед ней, манила глубже в этот лабиринт теней.

– Я найду тебя, – прошептала она, голос её дрогнул, но в нём крепла решимость, выросшая из шагов, приведших её сюда. – Ты звал меня, я чувствую это.

Она двинулась вперёд, пальцы коснулись края полки, и мелодия стала её проводником в этой ночи, скрывавшей больше, чем глаза могли разглядеть. Сеул спал за стенами, но здесь, в архиве, пробуждалось прошлое, тянувшее её к себе, и она знала: обратного пути нет.

Тьма архива сомкнулась вокруг неё, плотная и тяжёлая, заглушая слабый гул из коридора Infinity Stage. Дверь закрылась с мягким щелчком, отрезав свет и звуки офиса, оставив её среди полок, гнувшихся под грузом коробок и папок, осыпавшихся мелкой пылью. Пальцы, дрожавшие от холода и предчувствия, нащупали телефон, и фонарик ожил, бросив тонкий луч в мрак. Свет задрожал в её руке, скользнул по пыльным поверхностям, выхватывая этикетки, выцветшие от времени, и коробки, стоявшие в хаотичном порядке, как стражи забытых историй. Воздух был сухим, пропитанным запахом бумаги и чего-то древнего, почти живого, смешивавшегося с её дыханием, вырывавшимся короткими облачками в холодной тишине.

Она шагнула вперёд, луч метнулся по полкам, и пальцы коснулись папки – шершавой, покрытой пылью, осевшей на кожу серым налётом. Бумага скрипнула под ладонью, но мелодия, тоскливая и глубокая, вела её дальше, шептала о тайне, скрытой в этом хаосе. Мишель двинулась вдоль полки, шаги её были осторожными, почти бесшумными, пока свет не упал на металлическую коробку в углу – с выцветшей надписью, едва различимой в полумраке. Мелодия окрепла, и она поняла: это оно. Пальцы скользнули по холодной поверхности, нашли замок, и шпилька, вынутая из волос, задрожала в её руке, пока она вскрывала механизм. Щелчок разорвал тишину, крышка откинулась, и в свете фонарика открылся дневник – старинный, с кожаной обложкой, тёплой и живой под её ладонью.

Она подняла его, страницы зашуршали, мягко, но настойчиво, сливаясь с мелодией, звучавшей не только в голове, но и в комнате, как эхо из глубины веков. Первая страница раскрылась, и луч выхватил имя – "Чжихо", выведенное чернилами, поблёкшими, но цепкими, как след давно умолкнувшего голоса. Глаза её расширились, дыхание замерло, и тепло пера в кармане стало обжигающим, пульсируя в такт её сердцу.

– Это ты, – шепнула она, голос сорвался в тишину, дрожащий от трепета и узнавания, будто она встретила того, кто звал её из сна.

Дневник лёг в её руки, кожа под пальцами дышала теплом, и мелодия стала её спутником в этой ночи.

– Ты ждал меня, верно? – прошептала она, обращаясь к имени на странице, к Чжихо, чей голос оживал перед ней – глаза цвета заката, мантия, колыхавшаяся в бурях её снов. – Что ты хочешь мне открыть?

Тишина молчала, но предвкушение сжало её грудь, тепло пера пробилось сквозь ткань, и она ощутила его – ключ, отворяющий прошлое, связывавший её с этим именем, с этой мелодией, не умолкавшей в ней. Она стояла среди пыли и теней, но не одна – голос Чжихо шептал о тайне в её руках, и этот дневник был её судьбой, манившей глубже в тьму страниц.

– Кто ты? – шепнула она, пальцы задрожали, листая страницу, где имя "Чжихо" сияло в свете фонарика, как маяк в ночи.

Текст под ладонью ожил, буквы шуршали, и мелодия стала её пульсом, наполняя комнату невидимым ветром. Она сжала дневник, тепло его охватило руки, и мир дрогнул – пол качнулся, стены закружились, растворяясь в сером мареве, поднявшемся из пустоты. Колени подогнулись, она осела на плитку, холод пробился сквозь джинсы, но она не чувствовала его – гул офиса сменился бесконечной тишиной, поглотившей всё, кроме мелодии, звучавшей в её груди.

– Что тебе нужно от меня? – выдохнула она, голос ослаб, почти растворился в вихре, но внутри он кричал, требуя ответа от того, кто звал её сюда.

Тишина ответила пустотой, но тепло дневника вспыхнуло огнём, охватив её руки, грудь, сознание, и свет фонарика угас, оставив её в темноте. Пальцы стиснули обложку, мелодия взорвалась, унося её туда, где голос Чжихо был живой силой. Мир исчез, тело падало, и она открыла глаза – в толпе, где песок скрипел под ногами, горячий и сухой, а воздух дрожал магией, густой и тяжёлой, как дым от костра. Сердце заколотилось в такт мелодии, звучавшей не в голове, а в этом мире, где Чжихо был близок, звал её вперёд.

Толпа шевелилась, голоса сливались в гул, поднимавшийся к небу, и песок стал её якорем, связью с этим местом, чужим её времени. Она подняла взгляд, ища его, и мелодия стала её путеводной звездой в прошлом, открывшемся перед ней, как дверь, которую она не могла не переступить.

– Я здесь, – шепнула она, голос окреп, несмотря на дрожь в груди, и в этом шёпоте была клятва – себе, Чжихо, судьбе, тянувшей её за собой.

Песок под ногами Мишель обжигал, сухой и хрустящий, впиваясь в подошвы кроссовок, чужих в этом месте, где воздух дрожал магией, плотной и осязаемой, как дым от невидимых костров. Она стояла в гуще толпы, сжатой у деревянной сцены, потемневшей от времени, с балками, скрипевшими под ветром. Зрители двигались, голоса их сливались в низкий рёв, поднимавшийся к закатному небу, и запах смолы, пота и грубой ткани окружал её, смешиваясь с её дыханием, вырывавшимся короткими рывками. Джинсы и куртка, привычные в Сеуле, казались здесь нелепыми, но толпа не замечала её, глаза всех были устремлены к сцене, где возник Чжихо – силуэт, выхваченный светом факелов, горевших по краям.

Мантия его, тёмно-синяя с золотыми нитями, струилась, как вода под порывами ветра, чёрные волосы падали на лоб, а глаза – золотисто-алые, как угли заката – сияли в полумраке. Он запел, голос его, низкий и мощный, прокатился по театру, подобно буре, сотрясая воздух, доски сцены, её грудь. Это была мелодия, звавшая её из сна, ведшая через ночи в Сеуле, и теперь она жила, обволакивала, заставляя толпу взрываться криками, гудевшими в её ушах:

– Чжихо! Чжихо!

Имя его отражалось от стен театра, деревянных и облупленных, и Мишель стояла, взгляд её приковался к его лицу, к глазам, пылавшим последними лучами солнца перед тьмой. Рука поднялась, пальцы задрожали в воздухе, стремясь дотянуться до него, до мелодии, ставшей её дыханием, её сердцем. Он шагнул к краю сцены, мантия колыхнулась, и глаза его нашли её в толпе, пронзили, как стрела, нашедшая цель. Дыхание замерло, грудь сжалась, и этот взгляд удержал её, будто он знал её имя, её суть.

Толпа кричала громче, но голос его смягчился, обволакивая её, как тёплый ветер в холодную ночь, и он шепнул, так тихо, что она не поняла, как услышала его в шуме:

– Ты здесь.

Слова упали на неё, как капли дождя на сухую землю, и сердце сжалось от узнавания, от боли, мелькнувшей в его глазах, от тоски, отозвавшейся в её душе. Она шагнула вперёд, песок хрустнул под ногами, рука потянулась к нему, пальцы дрожали, стремясь пробить разделявший их воздух.

– Ты звал меня? – шепнула она, голос ослаб, почти утонул в гуле толпы, но внутри он кричал, требуя ответа от того, чьё имя она нашла в дневнике.

Он не ответил, но взгляд его не отпускал, и в молчании она услышала мелодию, протекающую через него, через неё, связывавшую их через время. Толпа гудела его именем, буря голоса поднималась, но для Мишель был только он – Чжихо, стоявший перед ней, и его шёпот, дрожавший в её груди, как обещание, которое она приняла.

Театр гудел, толпа кричала имя Чжихо, голоса сливались в рёв, поднимавшийся к небу, где облака пылали багрянцем, отражая свет факелов. Песок обжигал под ногами, воздух дрожал магией, тяжёлой, как дым от смолы, пропитавшей балки. Она стояла у сцены, рука тянулась к нему, к Чжихо, чья фигура возвышалась, мантия колыхалась на ветру, а глаза – золотисто-алые – держали её взгляд. Голос его затих, и тишина обрушилась, давящая, пока он не шагнул к ней, сократив расстояние до одного вдоха.

Рука его рванулась вперёд, пальцы – холодные, ледяные – сомкнулись вокруг её запястья, сжали с силой, заставившей её вздрогнуть. Дыхание сбилось, глаза расширились, встретив его взгляд, и голос его, низкий и дрожащий, прорезал гул толпы:

– Ты не из этого времени. Кто ты? Откуда ты пришла?

Слова ударили, как камни в тихую воду, и холод его пальцев пробирал до костей, контрастируя с теплом её кожи, удерживая её в этом миге. Она открыла рот, но слова застряли, вырвался лишь слабый выдох, растворившийся в воздухе. Глаза его сузились, тень мелькнула в них – не гнев, а смятение, и он наклонился ближе, голос стал тише, резче:

– Говори! Ты не из наших. Твоя одежда, твой вид – это не здешнее. Зачем ты здесь?

Сердце заколотилось, слова били в неё, и она сглотнула, заставляя голос пробиться:

– Я… я не знаю, как я здесь очутилась, – начала она, голос дрожал, но она выпрямилась, встреча его взгляд. – Но я слышала тебя. Ты пел, и я пришла. Ты звал меня, ведь так?

Чжихо замер, пальцы дрогнули на её запястье, и удивление в его глазах сменилось тенью узнавания, мелькнувшей мимолётно.

– Звал? – переспросил он, голос смягчился, но тревога дрожала в нём. – Я никого не звал. Но ты знаешь моё имя. Откуда? Кто тебе сказал?

– Я нашла его, – выдохнула она, пальцы другой руки сжались в кулак, гася дрожь. – В книге, в моём времени. Там было написано – "Чжихо". И эта мелодия… она привела меня сюда. Я не понимаю, но я должна быть здесь.

Хватка ослабла, но он не отпустил, отступил на шаг, рука скользнула к поясу мантии, вытаскивая перо – чёрное, с вырезанной нотой, мерцавшей в свете факелов, как звезда. Он протянул его ей, голос стал тише, дрожа от боли, отозвавшейся в её груди:

– Это твоё. Возьми. Оно принадлежит тебе, я вижу это.

Мишель взяла перо, пальцы коснулись его, и тепло, знакомое, родное, пробежало по коже, заставив глаза расшириться. Это было то же тепло, что она знала в своей квартире, то же перо, лежавшее под подушкой, и теперь оно было здесь, в его руках, в этом прошлом.

– Как? – спросила она, голос дрожал, полный вопросов. – Я держала его дома. Как оно здесь? Что ты знаешь, Чжихо? Скажи мне!

Он не ответил сразу, взгляд опустился к перу, и боль в его глазах стала глубже, острее.

– Оно твоё, потому что ты здесь, – сказал он наконец. – Я не знаю, как ты меня нашла, но это перо связывает нас. Я чувствую это. Но тебе нельзя оставаться.

Сердце сжалось, его боль отозвалась в ней, и она шагнула ближе, но буря вернулась – ветер взвыл, песок поднялся, застилая свет факелов, толпа закричала громче, голоса смешались с гулом. Чжихо рванулся к ней, рука толкнула её назад, резко, и голос его, твёрдый, но ломкий, прорезал шум:

– Уходи! Ты не знаешь, что здесь творится! Это не твоё место! Уходи, пока можешь!

Она покачнулась, песок хрустнул, крик вырвался из груди, перекрывая бурю:

– Чжихо, нет! Подожди, я не уйду! Скажи, что это значит!

Но его фигура дрогнула, песок закружился, мир погас, свет факелов исчез, толпа растворилась в тьме. Рука сжимала перо, тепло его было последним, что она ощутила, пока буря не унесла её, оставив эхо его голоса в груди.

Тьма отступила медленно, оставляя холод и дрожь, пробиравшую до костей. Мишель очнулась на полу архива Infinity Stage, плитка вгрызалась в кожу сквозь джинсы, заставляя тело дрожать. Гул техники ворвался в уши, возвращая её в реальность, чужую после песка и голоса Чжихо. Дыхание рвалось, обжигая горло, ладонь прижалась к груди, где сердце колотилось, каждый удар отдавался в висках. Пальцы сжимали дневник, ногти впились в кожу, оставляя следы, и тепло его пульсировало под ладонью, как отголосок того мира.

Перо лежало в руке, чёрное, с вырезанной нотой, мерцавшей в свете упавшего фонарика, тепло его обжигало, пульсировало, как неумолкающий ритм. Она сжала его, и мелодия звучала в голове, мягко, настойчиво, не отпуская её.

– Что ты сделал со мной, Чжихо? – шепнула она, голос хрипел, дрожал, глаза смотрели на дневник, ища ответа. – Ты звал меня туда… зачем?

Тишина молчала, но тепло пера связывало её с его взглядом, дрожавшим в памяти. Шаги – тяжёлые, быстрые – разорвали тишину, приближаясь за дверью, и голос охранника, грубый и резкий, прогремел:

– Эй, кто там? Открывай дверь! Я слышал шум, ты чего там возишься?

Мишель вздрогнула, страх пробежал по спине, дыхание сбилось. Она сжала дневник, прижала к груди, шепча:

– Нет, я не отдам тебя. Ты мой.

Пальцы дрожали, засовывая дневник в сумку, пряча среди бумаг и телефона. Перо ушло в карман джинсов, тепло обожгло кожу, мелодия шепнула: "Держись". Дверь затряслась от удара, голос охранника стал громче:

– Открывай! Кто ты такая? Воровать вздумала?

Мишель вскочила, ноги дрожали, но она выпрямилась, сжимая ремешок сумки.

– Я стажёрка! – крикнула она, голос дрогнул, но она добавила силы. – Мишель! Проверяла бумаги для работы!

Охранник замолчал, шаги замерли, голос стал грубее:

– Стажёрка? В три часа ночи? Открывай, или я сам зайду и всё переверну!

– Бумаги для тура смотрела! – огрызнулась она, упрямство вспыхнуло в голосе. – Проверьте, но дверь открою сама!

Рука потянулась к ручке, пальцы сжали холодный металл, повернули его. Дверь скрипнула, открываясь, и Мишель шагнула вперёд, свет из коридора упал на её лицо, тени легли под глазами. Охранник стоял перед ней, фонарик в его руке слепил глаза, форма топорщилась на плечах, пропитанная запахом табака и сырости. Она выпрямилась, голос её стал ровнее, но дрожь осталась:

– Я стажёрка, пришла за материалами для подготовки. Всё на месте, ничего не брала.

Охранник нахмурился, луч фонарика скользнул по её лицу, остановился на сумке. Голос его прогремел, резкий и недовольный:

– Бейдж покажи! Докажи, кто ты такая, а то языком все горазды болтать.

Мишель кивнула, пальцы задрожали, роясь в кармане куртки, вытащили пластиковую карточку, протянули ему. Свет фонарика упал на бейдж, буквы её имени блеснули в полумраке. Охранник хмыкнул, глаза сузились, голос стал тише, но колючим:

– Мишель, значит. Стажёрка. Нечего по ночам тут шляться, поняла? В следующий раз докладную напишу, чтоб начальство разобралось. Правила для всех одни.

Она опустила голову, волосы упали на лицо, голос её смягчился, дрожь ушла:

– Простите. Я не хотела нарушать. Спасибо, что проверили.

Охранник кивнул, фонарик опустился, свет его скользнул по полу, оставляя тени на стенах. Мишель шагнула назад, сумка качнулась на плече, тепло пера грело карман, мелодия шептала о её тайне. Она развернулась, шаги её звучали тихо, уводя прочь по коридору, где свет ламп дрожал на стенах, а голос охранника затих за спиной, растворяясь в ночи. Дневник лежал в сумке, её путь к Чжихо оставался живым, скрытым, пульсирующим в её руках.