Читать книгу Русалка на Диете - - Страница 3

Весть о великом решении Ариэллы Степановны – худеть! – покатилась по подводному царству волнами, расходящимися от брошенного камня. И камнем этим, разумеется, были Люська и Зинка, ближайшие наперсницы и самые оперативные разносчицы новостей. Ариэлла сама им все и выложила, явившись к традиционному месту утренних бдений – старой затонувшей коряге, похожей на скелет доисторического чудища – с видом страстотерпицы и глазами, горящими фанатичным огнем новообращенной.

– Девочки, свершилось! Я прозрела! – выдохнула она, едва кикиморы успели обменяться жизненно важной информацией о том, что вчерашний ливень принес на берег целую гору интересных человеческих отбросов, а у Деда Пихто, кажется, опять разыгрался его вечный ревматизм.

– Чего свершилось-то, Степановна? – Зинка, чье любопытство всегда опережало сообразительность, заморгала своими круглыми, как два полнолуния, глазами. – Икру метать надумала? Аль клад нашла?

– Хуже! Лучше! – Ариэлла нетерпеливо взмахнула хвостом, поднимая облачко серебристого ила. Она развернула трофейный журнал – теперь ее талисман и проклятие – с благоговением, достойным древнего манускрипта. – Вот! Я буду… как они!

Она ткнула пальцем в очередную глянцевую мумию в купальнике.

Люська, чьи глазки-бусинки всегда подмечали суть вещей (особенно если эта суть была смешной или съедобной), прищурилась. Ее логово, украшенное не только мхом, но и коллекцией потерянных рыболовных крючков и потускневших монет, считалось центром местного авангарда, и Люська мнила себя знатоком человеческих странностей.

– Тьфу ты, мощи нетленные! – вынесла она безапелляционный вердикт, пожевав губами. – Степановна, ты в своем уме? Это ж… это ж нарушение всех законов природы! Ветер дунет – ее по пруду носить будет, как сухой лист! Ты ж у нас – царица! Кровь с молоком, хвост – любо-дорого глянуть! Любой водяной за такую русалку полцарства тины отдаст! Зачем тебе уподобляться… вот этому? – Она брезгливо ткнула пальцем в картинку.

– Это… эстетика! – гордо отчеканила Ариэлла, вцепившись в новое, красивое слово, как утопающий – в соломинку. – Это… стандарт! Все так делают! В их мире! И вообще… я решила! – Она вздернула подбородок. – С сегодняшнего дня – никаких излишеств! Только… – она с трудом разобрала мелкие буковки под заголовком «Детокс-диета», – только тина! Пресная! Для очищения организма и просветления мыслей!

Кикиморы переглянулись. На их зеленых мордочках отразилась целая гамма чувств: изумление, недоверие, а затем – плохо скрытый, злорадный восторг. Диета Степановны! Да это же событие покруче нашествия головастиков! Источник сплетен и пересудов на недели вперед!

– Ну, хозяйка – барыня, – хитро протянула Люська, и в глазах ее мелькнул огонек предвкушения грядущего спектакля. – Дело благое, очищение… Мы завсегда поддержим! Ты только держись, Степановна! Крепись!

– Крепись, подруга! – искренне (как ей казалось) поддакнула Зинка, мысленно уже прикидывая, кому достанутся несъеденные Ариэллой пирожки с ряской. – А ежели чего… ну, там, голова закружится от просветления… ты только свистни! Мы подхватим!

И началось. Великое Тиновое Постничество Ариэллы Степановны. Она старалась, о, как она старалась! Она выбирала самые бледные, самые безжизненные нити тины, те, что сиротливо колыхались на мелководье, избегая, как чумы, сочных, темно-зеленых зарослей, обещавших не только сытость, но и радость – притаившуюся там улитку, зазевавшегося червячка. Пресная тина… На вкус она была как… как молчание. Как подводная пыль. Как сама идея отказа. Она не хрустела, не таяла во рту, она просто… была. Безвкусная, безрадостная субстанция, застревающая между зубами и оставляющая после себя ощущение вселенской пустоты и экзистенциального голода.

К полудню ее желудок, привыкший к регулярным и обильным подношениям, начал протестовать. Сначала робко, потом все громче и требовательнее. Это были не просто звуки – это была музыка! Жалобная песнь покинутого органа, героическая баллада о несъеденных головастиках, реквием по жирным личинкам. Ах, личинки! Нежные, полупрозрачные, с тонкой кожицей, лопающейся на языке, высвобождая концентрированный вкус жизни… Ах, икра лягушачья! Мелкие, упругие шарики, взрывающиеся соленым соком… Ах, даже простой, скромный прудовик с его хрустящей раковиной и плотным, сытным мясом… Воспоминания были пыткой, сладкой и мучительной.

Она пыталась отвлечься – до блеска надраивала чешую речным песком, сортировала свои сокровища – стеклышки, пуговицы, потерянную кем-то серьгу, – но все мысли, как мальки к свету, возвращались к еде. Мир схлопнулся до одной точки, до одного всепоглощающего глагола: ЕСТЬ!

Вечером, измученная, опустошенная, с глазами, полными тины и мировой скорби, она плыла к своему гроту, когда из глубин, из самого сердца пруда, поднялась тень. Тень сгустилась, обрела форму, и из полумрака выступил Дед Пихто. Огромен, зелен, древен, как сам этот пруд. Тина в бороде, глаза – два темных омута, в которых отражалась вечность и легкое раздражение. Голос его, низкий, рокочущий, как будто камни ворочались на дне, ударил по воде, заставив ее дрогнуть.

– Сте-па-нов-на!

Ариэлла замерла, съежилась, втянула голову в плечи.

– А что это мы сегодня такие… постные? А? И лицом зелены, и духом кислы? Вся живность от тебя, как от чумы, шарахается! Кувшинки и те головы повесили! И что за непотребное бурчание исходит из недр твоих, аки из жерла вулкана подводного? Порядок нарушаешь! Гармонию! Тишину мою вековечную тревожишь!

– Я… Дедушка Пихто… я это… на диете! – пискнула Ариэлла, чувствуя, как хвост предательски мелко дрожит.

Водяной нахмурил свои густые, замшелые брови. Слово повисло в плотной воде, чуждое, нелепое.

– На… ди-е-те?! – Он выговорил по слогам, будто пробовал на вкус незнакомое заклинание. – Это что еще за выдумки человеческие? Тьфу! Опять гадости с берега нахваталась! Испокон веку русалка – это сила! Это стать! Это жизнь! Чтобы хвостом махнула – волна пошла! Чтобы песню спела – сом на дне заслушался! А ты что? Тиной давиться вздумала? От тины, Степановна, одна только тина в голове и бывает! А не красота! Красота – она от силы идет, от здоровья, от полноты жизни! А это твое… – он брезгливо махнул рукой, – это путь к истощению и бледной немочи! Бросай дурить! Иди, съешь пару-тройку добрых пескарей, да успокойся! И чтоб тихо мне тут было! Поняла?

Он гневно фыркнул, выпустив облако пузырей, похожих на невысказанные ругательства, и растворился в привычном сумраке, оставив после себя лишь легкое волнение воды и тяжесть своего неодобрения. Ариэлла осталась одна, меж двух огней: авторитетом древнего духа воды и манящим блеском чужого, глянцевого мира. Желудок издал особенно трагическую руладу. Диета «Тина Пресная» явно зашла в тупик. Кажется, путь к идеалу требовал… корректировки. Или, как минимум, тайной дозаправки.