Читать книгу Ваше Сиятельство 14 (+ иллюстрации) - Группа авторов - Страница 7

И я, и Элизабет, и тем более наш весельчак Бабский пребывали в прекрасном настроении. Взор Алексея Давыдовича пылал от понимания, что я практически выдернул его из-под жесткого подчинения полковнику Бердскому и освободил его от службы в «Грифоне». Стрельцова томно дышала после моих слов и чувственного поцелуя. Ничто не предвещало неприятностей, но они случились. Маленькие такие, забавные неприятности. Правда стряслись они не с нами, а с князем Молчановым.

Еще несколько дней назад, мне в голову не могло прийти, что я в немилости у главы Всеимперского Совета. Ведь с ним я никогда не пересекался, не имел никаких трений. Молчанов мог вообще не знать о моем существовании. Хотя нет, вру. Не знать обо мне он не мог. Хотя бы из-за того громкого случая, когда я надел наручники на князя Козельского. Да, да, того самого Козельского – главу Ведомства Имперского Порядка, по совместительству главного мерзавца, отца всероссийской коррупции. Как казалось тогда многим, он был человеком непотопляемым, могущественным почти как сам император. Но вот так вышло, что наш непотопляемый мигом утонул. Сгинул где-то в мрачных казематах на окраине Москвы. Судьбу его сейчас определяют суровые люди из канцелярии Отдельного Дознания.

Я знал, что Молчанов, как и князь Урочеев, и граф Фомин да еще десяток другой влиятельных физиономий из высшего дворянства связаны с Козельским всевозможными нечистыми делишками, но не думал, что моя причастность к судьбе Григория Юрьевича их так задела. Устранение Козельского, следствие, идущее по его антигосударственной деятельности, создало серьезные риски для многих из них. Большинство лишилось доходов и возможности решать свои дела так, как они привыкли – через того же главу Ведомства Имперского Порядка. На это мне открыла глаза Глория, в то прескверное утро, когда значительная часть важных государственных людей ополчились на меня из-за убийства Ричарда Гилберта. Большинству из них плевать было на то, что новоявленный наследник британской короны лишился головы. Одной британской башкой больше, одной меньше – в чем проблема? Для них это происшествие стало лишь поводом попытаться расправиться со мной, сделать из меня виновника замаячившей на горизонте войны и причиной всех российских бед. Но не вышло.

Быть может князь Молчанов, сейчас грозно стоявший передо мной, еще не усвоил, что их потуги не дали результата и никто не собирается меня отстранять от дел и отсылать на северные земли. Он, вальяжным жестом руки отстраняя свою свиту, шагнул ко мне и сказал:

– Вы не в доме терпимости, граф. Что позволяете на глазах у приличных людей?! Бессовестно как! Если вы!.. – он сопел от злости, краснел щекастым лицом и с трудом подбирал слова: – Вы своими уловками… Магией или чем там умеете… завладели вниманием княгини Ковалевской, это не делает из вас достойного человека!

– Вас и вашу цирковую труппу зря пускают во дворец! Вы просто шуты! – едко высказалась дама в бледно-голубом парике и длинном до пят платье.

– Боги, это кто сейчас рассуждает о приличиях?! Уж не тот ли самый человек, который пачкал руки преступными связями с князем Козельским? – усмехнулся я, шагнув ему на встречу и кожей чувствуя, как злится Элизабет из-за слов князя, еще больше из-за той язвы в голубом парике.

– Желаете цирковой фокус, князь? – прикрыл глаза и вытянул вперед руки. Тут же почувствовал, как все замерли: некоторые в предвкушении чего-то неожиданного; некоторые в страхе. Еще бы, обо мне по Москве ходило много жутких и лживых историй!

– Пророчествую! Ибо дали мне такую силу вечные боги! – произнес я, хитро приоткрыв один глаз. – Не позднее этой осени, вы, князь, лишитесь места главы Всеимперского Совета! Выдворят вас с позором! Вскроются ваши бессовестные делишки! И со всей высоты прежнего положения приземлитесь больно на задницу! Позорное будущее ожидает вас! Все лицемеры, которые боготворят сейчас вас, от вас отвернутся!

Едва я это сказал, как красная физиономия Молчанова стала бледно-желтой, он заохал, хватаясь за сердце и в самом деле – надо же чудеса какие! – приземлился на задницу перед своей свитой. Причем смачно так, что показалось, под его немалым весом дрогнул пол. По залу прокатились испуганные возгласы. Элизабет звонко расхохоталась. Я же… Я испытал немалое удивление. Ведь не предпринимал против князя ровно никаких действий помимо шутливого пророчества, бывшего на самом деле лишь моими логическими выводами из того, как шло следствие по делам Козельского! Лишь через несколько секунд я догадался: Бабский! Конечно, Бабский! От него пошла никому незаметная ментальная атака!

– Ах! А-ах! – раздался испуганный женский возглас.

Повернув голову, я увидел ту самую даму в бледно-голубом парике. Еще миг, она стояла с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами, затем метнулась в коридор юго-западный. Что ее заставило это сделать, можно было лишь догадываться. Зато я точно знал, кто ее заставил. Нет, Бабский как менталист без сомнений слабее Бондаревой, но он тоже хорош. Очень хорош! И я мог бы развить в нем эти таланты, поднять на уровень Натальи Петровны, даже сделать посильнее ее.

Мысль, о том, что мне предстоит встретиться с Наташей уже завтра стала для меня одновременно приятной и тревожной. Я подмигнул поручику как бы в знак благодарности за его шалости и направился к выходу из дворца. В след мне кто-то крикнул:

– Нападение на самого князя! Обязательно будет жалоба! За все ответите!

Идиоты? Какое нападение? Почти такая же глупая ситуация недавно получилась с архимагом Рыковым при свите его ряженых чудотворцев. Молчанова я его пальцем не трогал! Прежний Елецкий во мне был до предела возмущен. Если бы я дал ему волю, он бы сейчас развернулся и снес всех разом широкой волной кинетики. Я же лишь посмеивался. Ведь вышло все забавно. Пусть побесятся, а у меня нет ни времени, ни желания, чтобы вступать в выяснение отношений с этой придворной пеной. Она будет смыта, когда Денис Филофеевич вступит в права императора и у него появится время, чтобы навести надлежащие порядки и освободить свое окружение от пустых и вредных людей.

Домой я попал к восьми вечера. Элизабет снова вызывалась приготовить ужин – ей это начинало нравиться. Не знаю даже что больше: то ли сам процесс, кулинарное творчество, то ли мои похвалы и удовольствие, которое я испытывал от еды, приготовленной ей. Не могу сказать, что это было вкуснее, чем блюда от нашего повара или даже сделанное руками Ксении, но мне было очень приятно, когда готовила Стрельцова и когда она сама подавала на стол. Таилось в этом что-то такое особо душевное, сближающее тебя с любящим человеком на том тонком уровне, который за гранью слов и всяких приятных для слуха заверений.

На первом этаже у нас уже начались строительные работы: прихожую, гостиную и коридор очистили от мусора, следов былого пожара и пострадавшей мебели; завезли доски, несколько штабелей кирпича. Я не стал этим слишком интересоваться, лишь бегло оглядел случившиеся изменения, несколько минут поболтал с Багрицким и его парнями. Оставив с ними поручика, поднялся в гостевую комнату и сразу занялся переводом: разложил на столе листки и логические таблицы, частично заполненные еще вчера в Крыму, положил перед собой кинжал Гефеста, сосредоточился.

Когда вышел на тонкий план, сразу почувствовал, что я не один.

– Арти… – прошептал я, улыбаясь с блаженством.

«Хайре, дорогой! Я на минутку. Не буду тебе мешать. Только заглянула, чтобы увидеть, чем ты занимаешься», – беззвучно произнесла богиня. – «Спасибо… За то, как ты закончил свою молитву ко мне! Было очень приятно!», – она поцеловала меня прямо из непроявленного, но хотя физического контакта не было, вся равно я почувствовал ту особую сладость, которая может исходить только от богов.

А через миг я ощутил еще один поцелуй. Все так же из непроявленного моих губ коснулись губы Афины.

«Постараемся помочь Глории, хотя мы ее нелюбим. Помочь ей сложно и, может, придется нарушить небесные законы. Но мы постараемся, мой дорогой!», – беззвучно пообещала Воительница.

Как я ни старался, работа над переводом у меня не пошла. До ужина смог выжать лишь с десяток строк с описанием того, как люди принца Харвида собирали драгоценные древнейшие свитки в дворцовой библиотеке в то время, как столица уже была в огне от ударов мятежников и виман принцессы Ларнурис. Остановился я на весьма важном месте, где повторно описывалось место входа в Пещеры Конца и Начала, а также работа магов, расчищавших проход. На этом фрагменте мне пришлось остановиться и спуститься в столовую – меня ждали к ужину.

После недолгого ужина при свечах, сдобренного несколькими глотками вина, я поработал еще час и понял, что совсем выдохся. Вытягивание информации, скрытой тысячелетиями, требует величайшего напряжения внимания и особо тонких настроек. Иногда этот сложнейший процесс дается легче, иногда намного сложнее. Вот сегодня не пошло. Да, сделал немало, но так и не завершил перевод, не нашел точного указания, где же все-таки расположен вход в Пещеры Конца и Начала. По моим ожиданиям это должны быть именно магические координаты, привязанные к тональности силовых линий тонкого плана – они единые и неизменны во все времена. Так должно быть, потому как Свидетельства Лагура Бархума писались с расчетом, что их смогут прочесть люди в далеком будущем, готовые снова принять содержимое Хранилища Знаний и мудро им распорядиться. Хотя этот расчет, на мой взгляд, был несколько наивен, как наивна сама вера, что люди через многие тысячи лет станут лучше, мудрее и морально чище.

Спрятав кинжал Гефеста и листы с переводом, я ответил на сообщения маме и Ольге. Увы, пока ничего не пришло от Глории. Затем открыл хрустальный флакон и выпустил Нурхама Хоргема Райси.

– Слушаю и повинуюсь, о, великий бессмертный маг! – хорраг, покачиваясь на дымном хвосте, в совершенстве освоил внешность джина именно ту, которую я показал ему ментально.

– Как дела, мой друг? Скучно в этой стекляшке? – я знал, Нурхаму очень приятно, когда я называю его своим другом.

– Что такое лишь день в небольшом стеснении? Я тысячи лет провел в жутком заточении, – отозвался древний дух.

В этот момент дверь открылась и в комнату вошла Элизабет, еще мокрая после ванны, одетая в мой серый, великоватый для нее халат. Я хлопнул ладонью по краю дивана, приглашая баронессу присесть рядом, и сказал джину:

– Нурхан, ты должен подчиняться этой женщине так же, как подчиняешься Ольге Борисовне. Ты должен быть всегда готов защитить ее, если этого требуют обстоятельства. Как понимаешь, таких женщины у меня две. С третьей я познакомлю тебя позже, – говоря это, я подумал о графине, но был в сомнениях стоит позволять маме управление хоррагом. Я опасался, что она может использовать его не совсем так, как мне того бы хотелось из-за своих неуместных страхов и беспокойств относительно меня, да и моего женского окружения.

– Спасибо, мой демон, – Стрельцова обняла меня и поцеловала в краешек губ. – Спать нескоро собираешься?

– Элиз, еще часик, может меньше, – я глянул на часы и с удовольствием подставляя себя ласкам англичанки. – Ты ложись. Только я, как только лягу, могу разбудить тебя. Ведь для нас этот день еще не закончен.

Хотя с присутствием Ольги в составе экспедиции вопрос был почти решен так, как мне хотелось, все равно я решил немного позаниматься с хоррагом и попробовать обучить его защитной магии. В идеале было бы встроить в него шаблон «Коолан Байти». Вряд ли это было возможно сделать достаточно быстро, но попробовать стоило. Уж если не получится с «Коолан Байти», то может Нурхан сможет воспринять какой-то из моих старых шаблонов попроще. В архивах моих прежних жизней их было так много, что я даже не помнил все.

Я провозился с обучением древнего духа долго. Лег в постель около двух ночи, уставший, но довольный результатами. Элизабет будить не стал – уж обойдемся в эту ночь без сладенького.

Проснулся в восемь утра, ощутив пустую постель там, где должна быть Стрельцова. Лежал несколько минут, прикрыв глаза и пытаясь угадать, куда делась моя чеширская кошечка. Можно было, конечно, выйти на тонкий план и легко найти ее, но я не хотел быть сейчас магом. Быть обычным человеком эту жизнь и людей в ней, тем более людей, которых ты любишь, не менее приятно, чем то, что многие принимают как чудо.

Запищал эйхос, сигнализируя о новом сообщении. Я повернулся на бок, дотянулся до тумбочки, и нажал боковую пластину АУСа, глянул на экран. Ого! Сообщение от Глории! Это наверняка важно! Включил его, сделав больше громкость:

«Елецкий! Спасибо за заботу! Луиса врачевал сам Асклепий! Спасибо! Я очень тронута! Просто нет слов! Вернусь в Москву не раньше начала июля. К сожалению, не смогу быть на коронации Дениса Филофеевича. Думаю, причины объяснять не надо. Противостояние с герцогом Крайтоном будет очень трудным! Очень! Не могу сказать всего! Читай утреннюю британскую прессу. Мы ответили. Начинаем бить их пока тем же оружием: статьями в газетах. Полагаю, наши выстрелы через прессу будут более болезненными, чем раны от пуль, которыми они хотели убить моего Луиса. А тебя…», – императрица здесь будто замаялась, потом добавила: – «Очень хочу тебя видеть. Наверное, поэтому меня тянет в Москву».

При словах «моего Луиса» кто-то будто коготком царапнул тонкую ткань моей души. Да, я ревновал. Сдержано, вполне отдавая отчет этому чувству и позволяя ему быть. Ведь если совсем без него, то в жизни становится чуть меньше вкуса. А я люблю эти вкусы. Я просто люблю жизнь, как она есть во всей полноте, с ее горестями и радостями.

Вторая мигающая строка на АУСе сигнализировала о непросмотренном сообщении от Варшавского. Оно оказалось коротким, текстовым:

«Здравия, Александр Петрович! Вышел срочный циркуляр, по работе, в которую вы вовлечены. Вам надлежит немедленно с ним ознакомиться!».

Я не сомневался, что это именно тот самый «циркуляр», который должен помочь мне с отказом принять Ольгу в состав экспедиции. Я поторопился встать, и включил коммуникатор. Пока он грузился, соединялся с Всеимперской сетью, я надел джаны, посетил ванную. Когда вернулся, обнаружил в комнате, пропавшую Элизабет. Баронесса выглядела взволнованной, слегка растрепанной.

– Где ты была, дорогая? – спросил я, приобняв англичанку.

– В нижнем зале, – видя непонимание в моих глазах, Стрельцова пояснила: – Там, где мы познакомились с тобой первый раз.

Я был в легком недоумении:

– Мы познакомились с тобой в прихожей, когда ты приехала к нам с Майклом.

– Нет, когда мы познакомились с тобой по-настоящему, – чеширская кошечка улыбнулась и с желанием прижалась ко мне. – В подвале, где ты меня трахнул. Сделал это так дерзко… Нагло… – она поцеловала меня, – Так сильно… Что мне кажется, я теперь всегда чувствую тебя в себе. Я спустилась, чтобы немного потренироваться там. Отработать рукопашку. А потом вспомнила тот день. Будто снова пережила все, что было. Ты… Все, что произошло со мной. А потом еще боги. Твоя Артемида… Тогда я впервые поняла, что ты – демон. Мой демон!

– Сучка! Ты же заслужила тогда это! – я сунул руку ей между бедер. – Заслужила своими поведением, своими мыслями в столовой, своими глазами, которые смотрели на меня именно так!

– Тогда да, заслужила. А сейчас? – она сжала бедрами мою ладонь, не давая ей воли.

И это меня завело. Вот такая пустая мелочь завела неожиданно и сильно. Элиз не подчиняется мне?! Моя возлюбленная англичанка не дает хозяйничать там, где я хочу?! Боги, какой приятный вызов! Я повалил ее на кровать. Стрельцова сопротивлялась как тот, первый раз, но все-таки ее губки сомкнулись на багровом начале моего воина, вдохновленного воспоминаниями. И я был беспощаден с баронессой, ровно как она того хотела. Когда жемчужные капли потекли по ее губам и забрызгали лицо и голую грудь Элиз, ей пришлось продолжить начатое. Затем я поставил Стрельцову на четвереньки и заставил ее закричать от первого проникновения, от сладкой боли и восторга.

Когда все кончилось, и мы почти лишились сил, я отнес Элизабет в ванную. Лишь после этого я смог добраться до коммуникатора и принять так называемый циркуляр от императорского конфидента.

Открыл документ и прочитал:

«Вторая имперская канцелярия

Распоряжение обязательно к неукоснительному соблюдению…»

Далее из документа следовало ровно то, о чем мы с Елисеем Ивановичем договорились: сей циркуляр жестко запрещал мне привлекать в экспедиционную группу операции под названием «Архивы Шивы» людей кроме тех, которые будут в списке, согласованном с той же имперской канцелярией и руководством «Сириуса».

Теперь мне оставалось довести эту информацию до Ковалевской. Причем сказать все это по возможности трагичным голосом.

– Саш, ну я не знаю, Ольга Борисовна обидится, – высказалась Элизабет, сидевшая на стуле рядом. – Она же поймет, что это твоя затея.

– Как же моя, когда циркуляр из отдела самой имперской канцелярии, – возразил я, при этом понимая, что Стрельцова в общем-то права. Но пусть лучше Ольга пять раз обидится, чем я подвергну риску ее жизнь.

Я поднес эйхос ко рту. Но не успел ничего сказать – он пискнул новым сообщением.