Читать книгу Последний выбор князя Василько - Группа авторов - Страница 5

Рассвет над военным лагерем под Владимиром занимался медленно, нехотя. Июльская ночь цеплялась за землю росистым туманом, и первые петухи в ближних деревнях пели надрывно, словно предчувствуя беду. Василько не спал – лежал на войлочной подстилке в походном шатре, слушал, как снаружи позвякивает железо о железо, скрипят седла, переговариваются вполголоса дозорные.

– Не спится, княжич? – тихий голос Ратибора раздался из темноты.

– Не спится, дядька.

Старый воин поднялся со своего места у входа, подошел ближе. В предрассветных сумерках лицо его казалось вырубленным из темного дерева – одни глубокие морщины да седая щетина.

– Оно и понятно. Первый поход – дело волнительное.

Снаружи раздался пронзительный клекот. Василько вскочил, откинул полог шатра. На колу для стягов сидел Ярый, белый кречет, подарок дяди Юрия. Птица била крыльями, кричала, срывалась с насеста – никогда прежде княжич не видел своего любимца таким встревоженным.

– Ишь, расклекотался, – Ратибор вышел следом, прищурился на птицу. – Чуйку имеет. Кречеты – они смерть за версту чуют.

– Чью смерть? – спросил Василько, и голос предательски дрогнул.

Ратибор помолчал, потом положил тяжелую ладонь на плечо мальчика:

– Того не ведаю. Может, вражью. Может… – Он не договорил, но Василько понял. – Слушай меня, княже. Ты хоть и молод, но уже не дитя. В поход идешь – значит, готов должен быть. К чему угодно готов.

– Я готов! – горячо воскликнул княжич.

– Готов, говоришь? – Ратибор усмехнулся невесело. – Вот что скажу тебе, Василько Константинович. Ты – князь. По крови, по праву. Но с кровью… с кровью не играют. Первая – она всегда остается. Тут, – он ткнул корявым пальцем себе в грудь, – и тут, – коснулся виска. – На всю жизнь остается. Запомни это.

В лагере забили сбор. Загудела труба, и сотни воинов начали выползать из шатров, натягивать кольчуги, проверять оружие. День начинался.

Солнце поднялось высоко, когда огромное войско великого князя Юрия Всеволодовича двинулось на восток. Десять тысяч воинов – конных и пеших – растянулись по дороге на версты. Впереди – стяг великого князя с золотым львом на алом поле. За ним – знамена удельных князей, бояр, воевод.

Василько ехал в середине колонны со своим маленьким ростовским отрядом – пятьдесят молодых дружинников, почти мальчишек. На древке копья трепетал его личный стяг – белое полотнище с вышитым синим васильком. Рядом на невысоком жеребце трясся Митька, теперь официально – оруженосец князя.

– Жарко-то как, – пожаловался Митька, вытирая пот со лба. – И пыль эта… Кхе-кхе!

Действительно, июльская жара стояла немилосердная. Тысячи копыт поднимали такие клубы пыли, что дышать становилось трудно. Мошкара лезла в глаза, в нос, облепляла вспотевшие лица. Доспехи накалялись, словно сковороды на огне.

– Терпи, – буркнул Василько, хотя самому хотелось сбросить душную кольчужку. – Воины мы или кисейные барышни?

Но шутка вышла натужной. С каждой верстой пути веселое возбуждение первых дней сменялось тревогой. Вокруг все чаще попадались следы войны – сожженные деревни, вытоптанные поля. Булгарские дозоры отступали, не принимая боя, но их присутствие чувствовалось – дымки на горизонте, потревоженные птицы над лесом.

К вечеру четвертого дня похода передовые отряды достигли границы булгарских земель. Здесь, на левом берегу Волги, великий князь приказал разбить лагерь.

– Завтра переправа, – объявил Ратибор, вернувшись с военного совета. – А там уж – как Бог даст.

Ярый, привязанный к шесту у княжеского шатра, не переставал беспокоиться. Птица металась на путах, хрипло кричала, роняла перья.

– Нехорошо это, – покачал головой старый сокольничий Ермила, приставленный ухаживать за кречетом. – Сроду такого не видывал. Будто бес в него вселился.

Василько лежал в походном шалаше, сплетенном из веток, и никак не мог заснуть. Где-то вдали ухала сова, в кустах шуршали мелкие зверьки. А может, это были не зверьки? Может, булгарские лазутчики подкрадывались к лагерю?

Рядом на охапке сена ворочался Митька. Вдруг княжич заметил – рука друга, сжимающая рукоять меча, мелко дрожит.

– Митя, – шепнул Василько. – Ты чего?

– Да так… – Голос у Митьки сорвался. – Слушай, Васька… А если убьют?

Вопрос повис в душном воздухе шалаша. Василько хотел сказать что-то бодрое, подбадривающее, но горло сдавило. Он и сам думал об этом все эти дни. Смерть – она ведь не разбирает, князь ты или смерд.

– Не думай об этом, – наконец выдавил княжич.

– Как не думать-то? – Митька приподнялся на локте. В темноте блеснули глаза. – Вон, Федор-кузнец рассказывал – стрела в глаз попала его брату под Рязанью. Так и помер, даже охнуть не успел.

Где-то в ночном лесу раздался крик – то ли птица, то ли человек. Оба мальчика вздрогнули.

– Это дозорных режут, – прошептал кто-то из молодых дружинников в соседнем шалаше. – Булгары ночью, как кошки. Подкрадутся – и ножом под ребро…

– Заткнись! – рявкнул чей-то голос постарше. – Спать давайте, нечего байки травить.

Но сон не шел. Василько лежал, вслушиваясь в ночные звуки, и холодный страх медленно заползал под кольчугу, сдавливал грудь. Он вспомнил слова Ратибора: «Готов должен быть. К чему угодно». А готов ли он? Готов ли умереть в свои одиннадцать лет?

Полог шалаша откинулся. На фоне звездного неба возникла знакомая фигура.

– Не спите, соколики? – Ратибор присел на корточки у входа. – Оно и понятно. Я вот тоже в первую ночь перед боем глаз не сомкнул. И знаете что? Выжил. И во вторую ночь не спал – и опять выжил. А на десятый раз как младенец засыпал. Привычка – великое дело.

– А страшно было? – спросил Митька.

– Страшно? – Ратибор хмыкнул. – Да так, что портки мокрые были, не побрезгуй за слово. Только вот что скажу вам, молодые. Страх – он не враг воину. Он – советчик. Страх заставляет быть осторожным, внимательным. Кто не боится – тот первым и гибнет. А кто страх признает, но не дает ему собой владеть – тот и живет долго.

Старый воин поднялся:

– Спите, коли можете. А не можете – хоть лежите, силы берегите. Завтра… – Он не договорил, но мальчики поняли. – Живыми будете – не забудете эту ночь. Мертвыми… что ж, мертвым все едино.

Когда Ратибор ушел, Василько выполз из шалаша. Ярый сидел на насесте, нахохлившись. При виде хозяина птица встрепенулась, захлопала крыльями. Несколько белых перьев медленно опустились на землю.

– Ты тоже чуешь, да? – прошептал княжич, протягивая руку к кречету. – Завтра многие падут.

Ярый наклонил голову, позволил погладить себя по груди. Под пальцами Василька бешено колотилось птичье сердце.

Битва началась не так, как представлял себе Василько. Не было торжественного построения войск, звука труб, вызова на поединок. Все случилось внезапно, страшно, хаотично.

Ростовский отряд стоял в резерве, позади основных сил. Великий князь Юрий берег молодых – пусть понюхают пороху, но в самое пекло соваться незачем. Передовые полки уже схватились с булгарами у небольшой заставы, контролировавшей переправу. Оттуда доносились крики, звон железа, ржание коней.

Василько сидел в седле, вцепившись в поводья так, что костяшки пальцев побелели. Рядом Митька что-то бормотал – то ли молитву, то ли заговор от стрелы.

– Держитесь, хлопцы! – крикнул Ратибор, объезжая строй. – Наше дело – стоять и ждать. Приказ будет – тогда и двинемся.

Но булгары оказались хитрее. Пока основные силы бились у заставы, небольшой отряд степняков сумел обойти русское войско по лесу и ударил с тыла – как раз там, где стояли ростовцы.

Первым Василько увидел стрелу. Она прожужжала мимо уха, воткнулась в землю. Потом еще одна, и еще. И вдруг из кустов с диким воем выскочили всадники в пестрых халатах, с кривыми саблями наголо.

– К бою! – заорал Ратибор. – Копья вперед!

Но молодые дружинники растерялись. Кто-то попятился, кто-то замер в оцепенении. И тут стрела попала в цель. Митька вскрикнул, схватился за плечо.

– Митя! – Василько рванулся к другу.

– Живой я, живой! – прохрипел оруженосец, но лицо его побелело.

И в этот момент из придорожных кустов выскочил булгарин – пеший, с коротким мечом. Может, отбился от своих, может, специально залег в засаде. Увидел двух мальчишек, оскалился – легкая добыча! – и бросился вперед.

Время словно остановилось. Василько видел все до мельчайших подробностей – грязное лицо врага, редкую бороденку, безумные глаза. Видел, как взметнулся меч. Как Митька пытается закрыться раненой рукой.

Тело среагировало раньше разума. Княжич дернул копье с седельного крюка, качнулся вперед и ударил. Не целясь, не думая – просто ткнул острием туда, где мелькнула вражья грудь.

Удар. Хруст, с которым железо входит в тело. Булгарин дернулся, выронил меч. На лице – удивление, непонимание. Медленно посмотрел вниз, на древко копья, торчащее из груди. Попытался что-то сказать, но изо рта хлынула кровь.

И упал. Неестественно, кукольно. Подогнулись колени, он осел в пыль. Копье вырвалось из слабеющей руки Василька, осталось торчать из мертвого тела.

Мгновение абсолютной тишины. Даже звуки боя вокруг словно стихли. Василько смотрел на убитого и не мог поверить. Это сделал он? Он убил человека?

– Ты… ты его… – Митька смотрел расширенными глазами.

Подскакал Ратибор, спешился. Наклонился над телом, проверил. Мертв. Вытащил копье, протер о траву, подал Васильку:

– Держи. Твое оружие, твоя победа.

Княжич смотрел на окровавленный наконечник и не мог взять. Руки тряслись.

– Добить бы надо было, – продолжал Ратибор спокойно, словно ничего особенного не произошло. – Раненый враг опасней здорового. Но для первого раза… достаточно. Митька, рану перевяжи. А ты, княже, в седло. Бой не окончен.

Действительно, булгарский налет захлебнулся так же внезапно, как начался. Степняки отступили, оставив несколько тел. Основные силы великого князя взяли заставу, битва была выиграна.

Но для Василька все изменилось. Он убил человека. Врага, да. В бою, защищая друга. Но все равно – убил. И булгарин был молод, может, лет восемнадцати. Почти мальчишка.

***

Вечером того же дня разбили лагерь на отбитой у булгар заставе. Праздновали победу – первую в этом походе. Костры горели ярко, воины пели песни, хвалились подвигами. Раненых было немного, погибших – еще меньше. Удачное дело.

Василько сидел за шатром, подальше от веселья. Желудок скручивало, во рту стоял привкус желчи. Он уже дважды блевал – тихо, чтобы никто не видел. Князь не должен показывать слабость.

Рядом примостился Митька с перевязанным плечом. Рана оказалась неглубокой – стрела только чиркнула, не задев кости. Повезло.

– Спасибо, – тихо сказал оруженосец. – Я бы… он бы меня…

– Не говори, – перебил Василько. Говорить не хотелось. Думать – тоже.

На насесте дремал Ярый. Кречет успокоился после боя, теперь сидел нахохлившись, изредка встряхивая перьями. Несколько белых перышек валялось на земле – Василько машинально поднял одно, вертел в пальцах.

Скрипнули шаги по траве. Ратибор. Сел рядом на бревно, помолчал. Потом заговорил негромко:

– Тошнит?

Василько кивнул. Стыдно признаваться, но врать наставнику не хотелось.

– Это нормально. Я после первого убитого три дня есть не мог. Все чудилось – теплый запах, хруст костей… – Воин сплюнул. – Пройдет. Не сразу, но пройдет.

– Он ведь… молодой был.

– Был. И тебя убил бы без раздумий. Таков закон войны, княже. Убей, или убьют тебя. Середины нет.

– Ты говорил… первая кровь навсегда остается.

– Говорил. И не соврал. Ты понял теперь, что это такое? Воинская слава?

Василько поднял глаза на наставника:

– Это не слава…

– Вот именно. – Ратибор кивнул с удовлетворением. – Вот теперь ты стал ближе к настоящему делу. Война – это не про победы и подвиги. Это про смерть, холод и молчание. Про то, как остаться человеком, когда вокруг все превращаются в зверей.

Старый воин поднялся, отряхнул портки:

– Поплачь, если нужно. Поблюй еще. Но завтра – снова в седло. Поход продолжается, и это был только первый бой. Будут другие. И ты должен быть готов.

Когда Ратибор ушел, Василько долго сидел в темноте. В руке – белое перо кречета, скомканный стяг с васильком. Где-то у костров пели воины, праздновали победу. А одиннадцатилетний князь думал о молодом булгарине, который никогда больше не встанет.

– Прости меня, – прошептал он в темноту. – Я не хотел. Но иначе… иначе было нельзя.

Ярый встрепенулся на насесте, посмотрел на хозяина немигающим глазом. И промолчал. Даже птица понимала – слова тут бессильны.

Поход продолжался еще две недели. Были другие стычки, мелкие бои, осада небольшого булгарского городка. Василько участвовал во всем – теперь его уже не держали в резерве. Убил еще двоих – в общей сече, где не разберешь, чей меч нанес смертельный удар. Но первого помнил. Лицо являлось во снах.

В начале августа великий князь Юрий решил, что довольно. Булгары запросили мира, согласились на дань, на торговые уступки. Цели похода были достигнуты.

Обратная дорога казалась длиннее. Те же поля, те же леса, но Василько смотрел на них другими глазами. Вот деревня – обычная русская деревня. Бабы с ребятишками выбежали поглядеть на войско. А где мужики? Может, в поле, а может – полегли где-нибудь, как тот молодой булгарин. У него ведь тоже, наверное, была мать. Может, жена. Может, дети…

– О чем задумался, княже? – Митька ехал рядом. Рука зажила, от раны остался только тонкий шрам.

– Да так… – Василько не стал объяснять. Митька не убивал. Не поймет.

Последняя ночь перед Владимиром. Расположились у той же речки, где стояли по пути туда. Василько сидел у догорающего костра. Ратибор дремал неподалеку, изредка похрапывая. Где-то в темноте переговаривались дозорные.

– Он ведь не старик был, – вдруг сказал княжич. – Тот булгарин. Молодой совсем. Я разглядел.

Ратибор открыл один глаз:

– Не спится?

– Не спится.

Старый воин сел, подбросил веток в костер. Пламя взметнулось, осветило усталые лица.

– Да. Молодой был. И кто-то его ждал. Мать – точно. Может, невеста. Братья, сестры. Теперь не дождутся.

– Зачем ты так говоришь? – Василько сжал кулаки. – Лучше бы утешил!

– Утешить? – Ратибор покачал головой. – Нет, княже. Ты должен помнить. Должен знать цену каждой жизни. Иначе превратишься в тех князей, что ради славы и добычи готовы на всё, на любые жертвы. А ты… ты другим должен стать.

– Каким?

– Воином, который обнажает меч только когда нет другого выбора. Князем, который бережет жизни своих людей. И даже врагов… даже врагов не убивает без нужды.

Василько кивнул. В горле стоял комок, но плакать он не будет. Мужчины не плачут.

– Я запомню. Обещаю.

– Верю. – Ратибор встал, потянулся. – А теперь спи. Завтра домой.

Но сон не шел. Василько лежал, смотрел на звезды. Где-то вскрикнула ночная птица – не Ярый, тот спал на насесте. Обычная сова или сыч.

А может, это душа убитого булгарина кричит? Может, не найдет покоя, пока убийца жив?

«Прости, – снова мысленно повторил княжич. – Я буду помнить тебя. Всегда буду помнить».

На рассвете двинулись дальше. Владимир встретил победителей колокольным звоном, радостными криками. Великий князь Юрий ехал впереди, улыбался, махал рукой. За ним – знать, воеводы, простые воины. И где-то в середине – маленький ростовский отряд под стягом с васильком.

Василько Константинович возвращался домой. Но это был уже не тот мальчик, что уезжал месяц назад. Первая кровь изменила его навсегда.

Ярый расправил крылья на насесте, прокричал приветствие родному городу. Но крик вышел не победный – печальный, словно плач. Будто кречет тоже понимал: беззаботные дни его хозяина остались там, на пыльной дороге у булгарской заставы. Вместе с молодым врагом, который никогда не вернется домой.