Читать книгу Ловушка дьявола - Группа авторов - Страница 1

Потёртое зелёное кресло с высокой, некогда царственной спинкой Вьюн помнил лет с трёх – четырёх. В нем никто никогда не сидел, кроме дурно пахнущей старухи с крючковатым бугристым носом и мутными слезящимися глазами. Это была его прабабка, уход за которой стал предметом вечных споров между несколькими поколениями «любящих» родственников. Старый прабабкин дом со смешной покосившейся башенкой сгинул в жутком пожаре, марево от которого напугало жителей нескольких близлежащих посёлков. Страшное пламя не пощадило двухэтажное строение полуторавековой давности, унеся весь прабабкин скарб. Старинная мебель, картины, книги, да много чего ещё – дама была весьма зажиточной особой, богатство собиралось не одним поколением её семьи.

И что самое интересное, ни дом, ни ценности не пострадали в лихие годы войн и революций. Все окрестные особняки подобного уровня были безжалостно разграблены. В этих местах очень люто пришлось от народных мстителей всем, кто был чуть богаче амбарной мыши. Над домом же Анны, словно сам чёрт сплёл непроницаемую сеть. Ни доброжелатели, ни враги не стремились попасть под его крышу, подняться на певучее шаткое крыльцо, да что там говорить, просто засмотреться на высокие витражные окна. А вот демон огня, которому сам сатана сосед, не стал церемониться, да и сожрал потемневшее от времени, но ещё весьма крепкое строение за пару часов.

Но каково же было удивление приехавших по вызову соседей, пожарных и перепуганной родни, когда на черном дымящемся пепелище было обнаружено зелёное кресло со спящей в нем невредимой старухой. Как такое могло произойти и где искать объяснение этого невероятного факта, никто так и не понял.

Одиночество старой дамы было давним и несомненным. Её единственный сын даже в мыслях не держал проживать под одной крышей со своей матерью. То, что старый угрюмый дом был логовом настоящей ведьмы, догадывались многие, но только самые отчаянные решались обратиться к ней с просьбой об услуге. А уж что за услуги оказывала колдунья, можно было лишь предполагать.

Но после своего загадочного спасения старуха всё же переехала в добротный кирпичный дом, где проживал её сын с женой и младшая внучка со своим семейством. Вьюн был сыном этой самой внучки, стало быть, приходился старухе правнуком. Двое его старших братьев уже имели свои семьи, но детьми пока не обзавелись. Поэтому поздно родившийся Пашка, а в обиходе – Вьюн, слыл общим любимцем и баловнем. Своё прозвище, закрепившееся крепче родного имени, он получил за то, что, едва научившись ходить, стал цепляться к ногам родственников, что значительно улучшало качество передвижения.

Появление прабабки карапуз воспринял с интересом. Конечно, прогорклый запах пепелища и удушающей старости был неприятен, но так как детское мышление не связывало всё это с ветхостью и смертью, Вьюн старухи не боялся, то и дело норовил дотронуться ладошкой до бархатистой обивки её кресла. Бабка правнука игнорировала, погружённая в мутные старческие грёзы, лишь иногда глухо и недовольно бормотала, если шалун начинал шуметь слишком громко. Он очень хорошо запомнил её длинную коричневую юбку с неровным нитяным подолом и старую, видавшую виды синюю кофту. А ещё лохматую, скатанную колтунами шаль, которую старуха то вязала на голову, то покрывала ею плечи.

Домочадцы не раз подумывали избавиться от предмета старой мебели и купить старухе что-то поприличнее, но кресло имело иное мнение. Так, по крайней мере, сказал дед. На первый взгляд иносказательное выражение на самом деле оказалось более чем реальным. Кресло и вправду отказалось покинуть новый дом даже после исчезновения своей хозяйки. А старая ведьма не пожелала уйти в мир иной, как это делают все нормальные люди, она бесследно пропала однажды утром, оставив в кресле лишь потемневшую от старости, косматую шаль. Родственники решили, что старуха ушла ночью и заблудилась, так как дверь на веранду не была закрыта изнутри. Мать с отцом сходили в отделение милиции и подали заявление на розыск. А вот дед лишь махнул рукой: «Как жила между небом и землёй, так и ушла непонятно куда».

Кресло подождало свою хозяйку около месяца, а потом отправилось в костёр. Но гореть не захотело. Как только отец забросил рухлядь в полыхающие жаром угли, костёр погас. Резко, как в кино, будто в огонь выплеснули ведро воды. Проведя исследование, домочадцы обнаружили, что головёшки и вправду мокрые и гореть больше явно не желают. Кресло откинули в сторону, на следующий день отец планировал увезти его на свалку. Но утром всем на удивление вредный предмет мебели, как ни в чём не бывало, вновь стоял на своём месте в бывшей бабкиной комнате. Подивившись и поискав виноватых, родители снова выволокли его на улицу, но уже не стали ждать, а, погрузив в багажник, сопроводили на свалку. Утром кресло снова стояло в комнате на прежнем месте. Выбрасывали его ежедневно в течение недели, пока не устали.

Предположения одно нелепее другого сопровождали этот странный цикличный процесс. Естественно, виновника дикой шутки искали среди своих, правда, так и не нашли. Тогда дед предложил оставить мебель в покое, а бабушка пригласила священника. Освятив весь дом и начадив кадилом, поп выпил преподнесённую водку, посоветовал дверь в комнату запереть и выждать сорок дней. Но кресло решили оставить совсем. Скорее всего, не захотели больше связываться с непреодолимой и неподвластной осмыслению силой. Пользоваться бабкиной комнатой особой нужды не было, тем более что находилась она в самом удалённом конце большого дома и изначально планировалась под жильё для редких гостей. Туда убрали ещё несколько предметов устаревшей обстановки, да и закрыли на ключ.

На несколько лет Вьюн забыл про кресло. Но пришёл возраст, когда инстинкт исследователя обостряется невероятно, и мысль о том, что в доме есть НАСТОЯЩАЯ ЗАГАДКА, стала преследовать подростка. Смутные воспоминания из детства приносили образ невероятно древней старухи с костлявыми руками мумии и пожелтевшим лицом мертвеца.

У деда с Пашкой случилась крепкая мужская дружба. Он ходил за стариком хвостом, а тот не раздражался. Напротив, с удовольствием отвечал на бесконечные «почему?» Вьюн любил его запах – смесь табака, дешевого одеколона и еще чего-то неповторимого – родного.

Вот только говорить о своей матери старик не хотел. Сразу мрачнел, делался угрюмым и молчаливым. Тем сильнее эта загадка манила и завораживала мальчишеское, и без того не бедное воображение. Ключи от таинственной комнаты дед хранил в запертом столе, и Вьюн не решался их оттуда извлечь. Просмотры комнаты в замочную скважину мало что давали интересного: свалка из старых вешалок, облезлый кожаный диван, шкаф с облупившейся полировкой. Всё покрыто щедрым слоем сероватой пыли. Интересующее кресло стояло возле мутного окна, развёрнутое в таком ракурсе, будто кто-то неизвестный и глазу невидимый, сидя в нем, всматривался в густые заросли малинника. Колючие кусты в этом месте так тесно подступали к дому, что увидеть что-либо с улицы через тусклые паутинистые окна не представлялось возможным. Наверное, любопытство подростка рано или поздно так бы и сошло на «нет», не случись одно происшествие.

В ту ночь в большом доме потерялся котёнок. Заигравшись, он, видимо, днём уснул в одном из потаённых закутков, а проснувшись ночью, стал кричать от холода, одиночества и страха. Разбуженному Пашке ничего не оставалось, как пойти на поиски малыша. Мяуканье эхом разносилось по коридорам, и определить точное направление пути не сразу удалось. Вьюн выглянул на веранду, поднялся на второй этаж, потом решил спуститься в подвал, полагая, что сорванец свалился туда с лестницы. Проходя мимо закрытой комнаты, он вдруг различил еле уловимую полоску света на полу. Конечно, это мог быть луч заглянувшей в комнату луны, но что-то здесь было не то. Может на уровне глубокого подсознания, а может ещё где-то, неведомый кто-то сказал, что не так должен выглядеть лунный свет. Вьюн не стал бороться с искушением и заглянул в замочную скважину.

Свет, и правда, был не лунный. На колченогом, когда-то полированном столике, сплошь покрытом морщинами желтых трещин, горела керосиновая лампа. Фитилёк был так мал, что пламя казалось тонкой раскалённой полоской. Спиной к дверям в кресле сидел человек и разглядывал, близко поднеся к лицу, лист бумаги. Не представлялось возможным даже определить его пол, не говоря уже о том, чтобы узнать. Голова лишь немного виднелась из-за высокой спинки кресла. Её можно было даже не заметить, если бы не силуэт рук с зажатым в них белым листом. Вьюн толкнул дверь, он был уверен, что это кто-то из родственников решил порыться в старых вещах. Но дверь оказалась заперта. Фигура в кресле на шум среагировала странно, одна рука поспешно закрутила колёсико керосинки и исчезла за спинкой кресла, исчезла и голова, больше ничего не выдавало присутствия в нём человека. В слабом лунном свете предметы спали мёртвым спокойным сном.

Растолкав деда и мало что, объяснив вразумительного, Вьюн заставил старика открыть комнату, но присутствия людей в ней не обнаружилось. Лампа, и правда, стояла на столике, но была холодной и безжизненной, а приличный слой пыли указывал на то, что ею не пользовались очень-очень давно. Парень от досады даже потрогал сидение кресла, в расчёте почувствовать человеческое тепло, но ткань была безжизненно холодной.

На следующую ночь Вьюн проснулся, как от толчка, он сразу понял, что в страшной комнате что-то происходит. Она звала его, манила. Наспех набросив рубаху и даже не надев брюк, парень осторожно направился в противоположную часть дома к запертой двери. Всё было тихо и спокойно. Вьюн наклонился и стал пристально всматриваться в щель замочной скважины, пытаясь хорошенько рассмотреть проступающие во мраке предметы. Блёклая луна, с трудом пробивавшаяся сквозь густые заросли, давала очень мало света, но странное кресло выделялось на фоне более светлого окна. Трудно предположить, сколько прошло времени, у Вьюна затекли ноги и спина, он уже хотел оставить свой пост наблюдения за бесполезностью, как лёгкое движение над креслом привлекло его внимание. Такое впечатление, что невесомый мяч выпрыгнул из-за высокой спинки и снова исчез. Парнишка выпрямился и протёр глаза, конечно, это ему показалось. От слишком долгого вглядывания в темноту и неудобной позы, возникла галлюцинация. Но как только он снова припал к щели, вновь увидел вылетевший предмет. Теперь он беспрерывно сновал туда-сюда, то появляясь, то исчезая. И если первое его появление ещё можно было списать на обман зрения, то дальнейшие манёвры были слишком очевидны. Туда-сюда, туда-сюда…. Что в действительности происходило в кресле, невозможно было даже предположить, высокая спинка закрывала всё действо, а неугомонный мячик взлетал и взлетал тёмный, уверенный и пружинистый. Сколько бы по времени продолжалось это загадочное представление – неизвестно, но прыгун неожиданно потерял равновесие, над спинкой взметнулась детская рука. Вьюна, как обухом по голове, ударила дикая догадка – в кресле, как на маленьком батуте, прыгал ребёнок. Парень даже услышал простенькую детскую песенку, которой малыш сопровождал своё развлечение.

Разбуженный дед хмуро выслушал рассказ внука, но в жуткую комнату не пошёл. Старик сел на кровати, спустив на пол худые белые ноги. Так он просидел долго, качая косматой седой головой. На некоторое время Вьюну даже показалось, что старик не в себе.

Наконец, дед поднялся и, поманив внука за собой, потяжелевшей шаркающей походкой пошел в свою мастерскую. Эта полуподвальная коморка – святая святых – с отдельным, специально сделанным входом хранила не меньше загадок, чем ужасающая комната с зеленым креслом. Так, во всяком случае, полагал Вьюн. В ней старик занимался старинным чеканным ремеслом. Здесь лежал листовой металл разной толщины, а по стенам на аккуратных полочках были разложены замысловатые инструменты. Вьюн вспомнил, что, когда был совсем маленьким, дед рассказывал, как они называются. «Лощатник», «Сапожок» – эти смешные стержни носили ещё более смешные имена, и малыш заливисто хохотал, создавая чудное, звенящее о металл эхо. Но сегодня Вьюну было не до веселья. Он, несмотря на присутствие старшего родственника, всё ещё не отделался от мистического ужаса.

Между тем, дед не стал включать электрический свет, а зажёг сильно оплывшую парафиновую свечу. Затем, подойдя к дальней стене, отодвинул всегда наглухо задернутую тяжелую занавеску. В детстве Вьюн думал, что за этой темной портьерой скрывается потайная дверь. Мальчишка представлял себе, что, как в любимой сказке про деревянного мальчика Буратино, она ведёт в другую страну или в другое измерение, на что уж хватало детской фантазии. Дед даже близко не разрешал подходить к этому месту, отчего становилось ещё интереснее. Сегодня же запретное покрывало было отодвинуто.

В первые несколько минут при таком тусклом освещении парень совсем ничего не видел. И лишь спустя некоторое время, из мерклого сумрака стал проступать удивительный образ. Это был портрет. Женское лицо небывалой, невиданной красоты проявилось из мутноватой неоновой дымки. То, что это был настоящий шедевр, не вызывало сомнения даже у столь неопытного знатока живописи, как Вьюн. Очень молодая, даже совсем ещё юная дама, тем не менее, обладала грацией настоящей королевы. Великолепная осанка, чуть заметный наклон головы, выбившийся темный локон, губы в лёгкой полуулыбке. Правая бровь чуть взлетела в немом вопросе, а в глазах…

Глаза прекрасной незнакомки были живые. Нет, это не было иллюзией, созданной, безусловно, великолепным мастером. Картина обладала своей внутренней жизнью. Молодая женщина с портрета общалась с Вьюном посредством своего взгляда, как это делают обычные живые люди. Она внимательно изучала юношу, казалось, глядя в самое его сердце. Вьюн ощутил озноб, как если бы живая нимфа неземной красоты смотрела сейчас на него в упор. От охватившего его непонятного чувства восторга и волнения во рту у парня все пересохло, голова закружилась, перед глазами поплыла красная дымка. Откуда-то издалека донёсся голос деда:

– Это она, Анна Александровна Дубенцова, твоя прабабка.