Читать книгу На стыке эпох. Откровения дипломата - - Страница 3

Я родился 28 марта 1939 года на хуторе моего отца в трёх километрах к северо-западу от маленького районного городка Виляны в Латгалии – восточном регионе Латвии. Мой отец Антон Поч (1891 года рождения), его отец и мой дед Андриев Поч (1847 года рождения) и их предки происходили из местечка Почи Вараклянской волости3, на берегу реки Малта. Почи – это топоним, фамилия, имя? Не только я интересовался этим. Публицист Бронисловс Романовскис в номере латгальского журнала «Дзейве» («Жизнь») от 1 мая 1966 года в биографической статье о моём родственнике Константине Поче высказал следующую версию: «Было бы интересно узнать происхождение фамилии Почи. Не будет ли это связано с древнегреческим дорийским диалектным словом ποτί (poti), что означает „рядом“, „в“, „на берегу“? То есть на берегу реки Малта?» Каким образом древнегреческий диалект мог всплыть на карте латгальской глубинки, не имею никакого понятия. Но и других версий происхождения нашей фамилии я пока не нашёл.

Семья отца жила в деревянном доме с соломенной крышей. Антон был младшим из семерых детей, его самый старший брат Петерис был старше его на 20 лет. В юности отец участвовал в Первой мировой войне, служил в российской армии в Гжатске (ныне Гагарин). Во время боевых действий попал в немецкий плен и пробыл там до конца войны, там же выучил немецкий язык. После войны Антон несколько лет жил в Риге, работал официантом в ресторане. После этого, вернувшись в родные места, задумался, что делать дальше. Ему, уже зрелому мужчине, конечно, было о чём подумать. Решил обзавестись семьёй. В 1925 году он женился на Текле Адамовне Пастаре из семьи католических священников из соседнего городка Варакляны. Текла родилась в 1904 году, т.е. была младше мужа на 13 лет.

Антону, как младшему из семьи Андриева, была причина волноваться по поводу распределения земли. Ему выделили около 22 гектаров земли, в том числе 5 гектаров леса. Следующий важный вопрос – строительство дома и других хозяйственных построек. На помощь пришёл кредит госбанка. Он построил каменный хлев с крышей из нержавеющей стали (явный признак достатка в те времена), жилой дом, сарай, зернохранилище, а также ещё один сарай поменьше. Потом Антон с Теклой родили пятерых детей, включая меня.

Жили мы даже по меркам тех времен очень скромно – под одной крышей одновременно находилось 18 человек, три семьи. Я не застал ни родителей моего отца, Андриева и Агнесе, ни деда по линии мамы, Адама, – все они умерли до моего рождения. Мамина мама, моя бабушка Барбала Пастаре жила не с нами, а в своём доме близ Вараклян. Раз в три месяца она отправлялась пешком на мессу в католический храм в Вилянах. По пути она останавливалась у нас переночевать. Я с нетерпением ждал бабушку – она обычно приносила мне в качестве гостинца вкусный кусочек сыра. Она разговаривала со мной о жизни, о том, как у меня дела и чем я занимаюсь, пела со мной церковные песни.

В нашей семье росло пятеро детей; я – самый младший. У меня было три брата: Волдис (Владислав), Янис и Язеп – и сестра Текла. Самые тесные отношения в детстве у меня сложились с Теклой и Янисом (близкая дружба с братом Волдисом возникла позже). Текла была старше меня на 12 лет, Янис – на четыре года. С ними всегда было хорошо, можно было поболтать, они рассказывали и показывали мне много интересного, многому научили и, главное, иногда избавляли меня от тягот ежедневной домашней рутины. Текла рано овладела мастерством повара и стала очень востребованной хозяйкой при организации различных торжеств, свадеб, похорон, юбилеев в нашем районе. Поскольку Текла была всегда рядом с разнообразием вкусных блюд, я понял, что это очень ценная профессия.

Мои дети и внуки часто допытывались, какие мои самые яркие детские воспоминания – на что мне не чем ответить. Не было ничего светлого, что можно было бы вспомнить. В душе, конечно, остались радостные воспоминания о различных торжествах и церковных праздниках, когда мы шли пешком семь километров до церкви в Вараклянах или три километра до храма в Вилянах. Всё остальное – непрестанные, утомительные, нудные работы по хозяйству. Самое жуткое, что я осознал в раннем возрасте, – работам на хуторе нет конца! Как бы усердно и старательно ты их ни выполнял, они наваливались на тебя одна за другой, как туча комаров и мошек, и высасывали из тебя все жизненные соки. В раннем возрасте мне приходилось делать всё, меня часто просили пасти пять коров и отару овец. Надо было вставать ранним холодным дождливым утром и следить, чтобы скотина не потерялась в зарослях и не забрела в огород. В нашем хозяйстве были сенокосы и пашня, скотина, сад и лес. Хотя общая площадь земли была относительно небольшой, для нас в то время она означала напряжённую работу с раннего утра и до позднего вечера, практически без выходных. Конечно же, работал не я один – вся семья гнула натруженные спины. Поэтому мы с нетерпением ждали каждого торжества или церковного праздника. В этой череде бесконечных работ музыка, музицирование и пение стали для меня с раннего детства маленьким солнечным островком.

Я был слишком маленьким, чтобы помнить приход Красной армии и советской власти летом 1940 года. Просто помню, что с тех пор всё стремительно менялось, весь привычный порядок переворачивался с ног на голову, в семье была неуверенность в том, что будет дальше.

Война пронеслась по нашему хутору без трагических последствий. Армии приходили и уходили. Мои родители не проявляли особой благосклонности ни к одной из отступающих или наступающих армий – ни к немцам, ни к русским. Мне запомнилось, как два немецких офицера поселились в нашем доме на короткое время. Для ребёнка это было хорошо – они угостили нас конфетами. У них с собой была своя тушёнка и другие неведомые ребёнку вкусности. Родители давали немцам картошку, яйца, сало и прочие деревенские продукты. Жили немцы в сарае.

Я плохо помню конец войны. Просто все вдруг стали счастливы, потому что так или иначе эти страдания наконец-то закончились.

Родственники рассказывали, что мой двоюродный брат Константин (он был старше меня на 27 лет), учитель физики в Резекне, незадолго до окончания войны, в начале 1945 года, уехал на пароме в Германию. Уезжая, он якобы позвал своего брата присоединиться к нему, но тот отказался, так как должен был помогать вести хозяйство и заботиться о матери. Много позже из официальной биографии Константина я узнал, что на самом деле он был насильно мобилизован немцами и направлен на позиции Латышского легиона под Берлином. Оттуда ему удалось сбежать к союзникам. Из Германии Константин перебрался в Англию, затем в Канаду и, наконец, в США, где со временем стал известным физиком и метеорологом.

К сожалению, мою двоюродную сестру Антонину, старшую сестру Константина, после войны сослали в Сибирь (в Томск), где она умерла от туберкулёза менее чем через год. Она была намного старше меня, но я её хорошо помню. Позже мы узнали о судьбе Антонины от её родителей, Петра и Виктории, которые прожили с нами пару месяцев.

В последние месяцы войны, как и после войны, многие местные ребята разбежались по лесам. Они скрывались от призыва в Советскую Армию. Их массово призывали в вооружённые силы и отправляли в Курляндский котёл воевать за советскую власть. Я знал троих таких «беглецов» – моего двоюродного брата, отца моего друга и ещё одного соседа. Они время от времени спали у нас дома, ночевали на полу. Маму просили дать им подушки. Мы не могли никому ничего о них говорить. Днём они прятались в лесу. В 1947 году все трое обратились к официальным властям в Резекне и после фильтрации остались живы и здоровы и начали нормальную гражданскую жизнь.

Сразу после войны в Вилянах появилось много русских семей с детьми. В результате массовой и планомерной миграции Виляны стали двуязычным городом. И по сей день в Вилянах проживает более 50% русских и только 47% латышей. Во времена Улманиса4 в Вилянах проживало 1,3 тысячи человек. В советское время население городка выросло до 4,7 тысяч. Согласно статистике, на момент написания этой книги в Вилянах проживало менее 3 тысяч жителей. Я прекрасно помню послевоенные потоки мигрантов из огромного Советского Союза. Из нашего дома было хорошо видно железную дорогу, по которой шли составы с переселенцами из Москвы в Ригу. Многие из них сидели на крышах вагонов. Голодные, облезлые и грязные, они смотрели на наши поля, леса, дома, людей.

Конечно же, война дала о себе знать. Царил тотальный дефицит. Не было ничего. Так как у нас было своё хозяйство, мы не умерли с голоду. Примерно в 1949—1950 годах наши земли и скот перешли совхозу, позже Вилянской селекционно-испытательной станции. Нам великодушно оставили одну корову. Наверно, мы не оказались в Сибири только потому, что по меркам властей нас причислили к беднякам.

События приходили и уходили, и я рос вместе с ними. Я получил первое католическое причастие в 1945 году.

Церковные праздники были прекрасными, но моим самым большим праздником были школьные каникулы. В школе музыка стала наслаждением для моей души. Я пел в школьном хоре, танцевал, играл на духовых инструментах, трубе и теноре.

Я учился в Вилянской средней школе. Утром 3 километра в школу, вечером 3 километра назад домой. Ходил из нашего хутора вместе с соседями Леоном Тутаном и Адольфом Саминьшем. Ходьба подталкивала к размышлению. Пока идёшь, хорошо размышлять о самых разных вещах и напевать где-то услышанные мелодии. Обучение в школе велось в трёх параллельных классах – двух латышских и одном русском. В моём классе было 25 учеников. Моими любимыми предметами были география и история. Меньше всего любил математику. Из языков, помимо латышского и русского, у нас был английский.

Хотя русский язык у нас начали преподавать только с 4-го класса, я заговорил по-русски гораздо раньше. После войны вокруг собралось много русскоязычных детей. Как-то ведь надо было объясняться.

В наше время в Латвии не было октябрят. В 1950 году весь наш класс приняли в пионеры. Раздали красные галстуки. Мы их каждый день не носили – только по праздникам. Пионервожатым у нас был мужчина. Приём в пионеры оказался несерьёзно формальным. Вожатый вошёл в класс и спросил, согласны ли мы вступить в большой отряд советских пионеров. Мы ответили: «Всегда готовы!» Для нас это ничего не значило – все согласились, но и другого выбора не было.

Впервые я выехал за пределы нашего района в 3-м или 4-м классе – это была школьная экскурсия в Кокнесе. Мы отправились на осмотр руин замка, которые тогда ещё хорошо сохранились. Помню, что ехали в кузове грузовика. Двумя годами позже мы ездили на экскурсию в Сигулду. В составе танцевальной группы я побывал также в Алуксне. В Ригу я впервые попал, уже только когда учился в 10-м классе. Родители нас никуда не возили. Дома меня ждала только работа, работа и ещё раз работа. Кроме того, родителям не на чем было ездить – на двух колёсах далеко не уедешь.

Знакомство с родной Латвией происходило сначала именно благодаря школе, а позже и различным коллективам, особенно певческим и танцевальным. В наших домах до 1950 года не было даже электричества. У нас работало старое радио, по которому мы узнавали, что происходит в мире. Мы слушали «Голос Америки» на латышском языке из Вашингтона, прижимая ухо к радиоприемнику, потому что западные передачи сильно глушили.

Одним из моих любимых мест в Вилянах был кинотеатр. Кинотеатром его можно было назвать весьма условно. Сначала фильмы показывали на стене в сарае племенной станции, позже построили клуб, и уже в клубном зале кинопоказ проходил в несколько более достойных условиях. Обычно я старался смотреть самые новые фильмы после школы по пути домой. Кинорепертуар того времени был скудным и невесёлым – только о войне и военных героях. Много раз я видел фильм о Павлике Морозове. Я понял, что с моралью Павлика что-то не так.

События приходили и уходили. Умер Сталин. В тот день в школе и в других местах люди ходили как будто тихие и грустные. Но только как будто. Родители дома ликовали. Эта радость не должна была проявляться внешне.

Отец обычно был поглощён работой и говорил о том, как много леса и зерна надо сдать государству. К 1950 году мы всё это вывезли в Виляны и сдали государству. Больше всего тогда в народе говорили о больших налогах.

В 1950 году отец поступил на работу в совхоз, позже на селекционную станцию. До 1952 года зарплата отцу выплачивалась зерном. Лишь позже начали расплачиваться деньгами. Это были очень скудные времена. Мама не пошла на работу, потому что заботилась о нас, пятерых детях.

Помню, как сестра Текла вышла замуж за местного парня, вараклянца Константина Брока. В 1947 году ей исполнился 21 год. Свадьбу отпраздновали у нас дома, а на следующий день в доме жениха близ Вараклян. Во дворе стояло 15 конных экипажей. По тем временам это была основательная, богатая и широкая свадьба. Константин, как и его родители, был строителем.

Три моих брата по призыву отслужили в армии. Волдис (Владислав) служил 3 года в Краснодаре, Язеп и Янис – тоже где-то в России, точно не знаю где.

Лицемерная скорбь по поводу смерти Сталина исчезла, и начались времена Хрущёва. Вдоль дорог появилось много кукурузы – и много анекдотов, не про кукурузу, а про её поклонника Хрущёва.

В семье много упоминался тогдашний первый секретарь ЦК Компартии Латвии Ян Калнберзинь. Народ хорошо отзывался о нём. Мои родители и их знакомые говорили, что Калнберзинь – настоящий любимец крестьян, очень помогающий селянам и чувствующий боль людей.

Хотя советская власть официально проповедовала атеизм и заявляла, что ходить в церковь плохо и что Бога нет, я продолжал ходить в церковь и, будучи школьником, даже пел в церковном хоре. В детстве и в школьные годы я часто сталкивался с тем, что официальная власть говорит одно, а в реальной жизни всё происходит совсем иначе и всё это вообще воспринимается как абсолютная норма жизни. Много было разговоров, и многое я слышал. На племенной станции отец и его коллега должны были вырастить 30 лошадей. Каждый день после школы, а также по субботам и воскресеньям я помогал ухаживать за лошадьми – пас их днём, а летом, ночью, помогал кормить, чистил сараи, сгребал навоз. Слушал взрослые разговоры во время перерывов. О чём там только не говорили! От политики до самых обычных бытовых вещей, где можно что-то купить или обменять на что-то.

Но я не мог гордиться своими успехами в школе. Классическая посредственность – я учился на тройки и четвёрки. Прямо как крестьянин. Так ведь оно и было! Позже в официальных анкетах в графе «происхождение» я так и писал: «из крестьян».

Шли годы, и я закончил одиннадцатый класс. Заодно получил права водителя грузовика. Так в то время парней готовили к призыву в армию, чтобы служить водителем.

С окончанием школы пришла пора принимать ответственное решение о том, что делать дальше. Вариантов было мало: остаться в совхозе водителем и ждать призыва в армию – либо уезжать из отцовского дома и поступать в какой-нибудь вуз. Мама всегда мечтала, что я стану учителем в местной школе – в те времена это была очень уважаемая профессия.

Я очень интересовался музыкой. Первыми инструментами, которые я освоил, были гармоника и гитара. За ними последовали духовые инструменты. В школе я играл в духовом оркестре. На селекционной станции было два баяна. Один из них доверили мне, и я старательно учился на нём играть. Я играл на баяне на вечеринках селекционной станции. После этого я также освоил игру на аккордеоне. Всё это я делал самоучкой. В то время я уже был весьма музыкальным.

Каковы же были мои дальнейшие варианты жизненного пути после 11-го класса? Возможностей для интеллектуального роста в Вилянах для молодого человека практически не существовало. Надо было ехать в Ригу или другие города. Для всего нужны деньги, деньги, деньги. На моё счастье, моя классная руководительница, Вера Малтиниеце, родом из Алуксне, было очень трезвой женщиной. Она дала мне мудрый совет – ехать в Лиепаю и поступать в Лиепайский пединститут. Ход её мыслей был мне понятен – я больше похож на человека с гуманитарным складом ума и склонностью к музыке. Глядишь, выйдет хороший педагог – так, наверное, рассуждала моя учительница. Хорошо, что я её послушался. Я ни на секунду не пожалел. Мама тоже осталась очень довольна моим выбором.