Читать книгу Многоликие - - Страница 2

Без картины – непривычно пусто. За два месяца, рождённая в муках, она настолько вписалась в интерьер, что теперь Эмму преследовало острое чувство потери чего-то жизненно важного для неё лично.

Быть может, так прикипают к своей же боли – холят её в душе, лишь делая вид, что готовы отпустить и идти дальше. Быть может, «Многоликий» – название, которое случайно дала картине сестра, прижилось само собой, – имеет значение куда большее, чем Эмма предполагала изначально.

Но уже неважно. Дело сделано – она подарила полотно тому, кто на нём изображён. Так и задумывалось. Терзания сейчас – пустая трата времени и нервов. Остаётся надеяться, что Джонатану Линклейтеру – её путеводной звезде в самые тёмные времена, – действительно понравилось, и душой он не покривил.

Эмма ставит на мольберт одну из картин, морщится в недовольстве, меняет на другую – снова не то. После серии неудачных попыток бросает затею, оставляя место трагически пустым. Пожалуй, повышенную тревожность можно списать и на крышесносный концерт, и встречу с любимой группой, и на лёгкое расстройство, что пришлось расстаться с собственным творением, пусть и таким приятным образом, но…

Он взял её номер.

Джонатан Линклейтер.

Её чёртов номер.

Мозг сопротивляется невозможности ситуации, но память транслирует один из самых ярких моментов в жизни, и Эмма чувствует, что ещё чуть-чуть – и она самовозгорится.

– Соберись, соберись, – шипит отражению в зеркале и умывается ледяной водой, чтобы привести себя в адекватное состояние. Новая «влагостойкая» тушь на деле оказывается полным отстоем – выдержать первое столкновение с водой ей не удаётся. Чёрные неровные подтёки растекаются по щекам.

Ебаная тушь.

И приходят слёзы. Наверно, это просто напряжение, копившееся в ней снежным комом, находит выход, когда реальных причин для рыданий нет. А, может, очищение – как докатывается до слуха ещё далёкий гром, предвестник ливня, так и к Эмме подползают не вышедшие до конца эмоции на концерте.

Если бы она могла сломать раковину голыми руками, то сделала бы это, так сильно сцеплены её пальцы на керамике. Эмма знает, откуда последние пятнадцать лет черпает свои силы её гнев, но вся терапия вместе взятая не может потушить этот дикий огонь, кипящий в венах, сводящий дыхание до прерывистых вздохах.

Рисование и музыка – вот её грёбаная скорая помощь. Рок на всю громкость в ушах, кисть в руку, и ярость, будто змея, управляемая умелым заклинателем, становится податливой и гибкой, ложась на полотно без сопротивления.

Но почему сейчас? На что, чёрт возьми, тут злиться?

Она шмыгает носом, отрывая руки от раковины, и начинает дышать на четыре счёта.

Один… два… три… четыре.

Открыть глаза. Перестать ненавидеть идиотскую тушь. Вернуться из тьмы.

Четыре… три… два… один.

Вдохнуть полной грудью. Стереть остатки макияжа. Разрешить себе быть такой, какая есть. Другой уже не будет – тридцать лет прожитой жизни что-то да доказали в этой теореме.

А как хотелось выпустить весь пар под любимую музыку и не тащить это добро обратно домой. Хорошо, что сестра ещё не вернулась – точно бы решила, что на концерте случилось что-то плохое, когда на деле – лучше и не придумаешь.

Ну а впрочем… Кто бы на её месте не заплакал, получив такой шанс? Подарить любимому артисту картину лично в руки, получить автограф, сделать несколько удачных фото с самим Линклейтером и в довершение всего оставить свой номер по его просьбе.

«Чёрт, я не верю!»

Слишком много событий за один день. Для её размеренного существования в скучной Оклахома-Сити – действительно перебор.

Вывод, к которому она приходит, немного успокаивает. Он похож на правду. Но даже если всё не так, то копаться в этом дерьме сегодня она не будет. Ни за что.

Душ, банка пива и сон – вот и всё, что нужно, для хорошего завершения дня. Об остальном можно подумать завтра, как завещала Скарлетт О’Хара всем женщинам на земле, а они взяли да и воспользовались посланием на полную катушку.

Вычеркнутая из уравнения младшая сестра – фатальный просчёт, из-за которого за покерным столом Эмму по головке бы не погладили. Сравнивать Лизу с отданным по ошибке банком проигравшему игроку даже немного стыдно, но мысль рождается сама собой. И старая рабочая ситуация, обернувшаяся для Эммы крупным штрафом однажды, передёргивает её плечи дрожью.

Лиз, конечно, знать всё это ни к чему, поэтому Эмма лишь салютует ей банкой пива, не отрываясь от дивана. По телику уже полчаса идёт какой-то боевик, смысла которого она не улавливает и близко, и хлопнувшая входная дверь вместе ворвавшийся в гостиную вихрь кукольной внешности возвращают обратно в реальность.

– Ну, рассказывай! Я летела на всех парах.

Кидает сумку на кресло и плюхается туда же следом. Глаза горят таким неподдельным интересом, что хочешь не хочешь, улыбнёшься. Детская непосредственность Лиззи – черта и раздражающая, и умиляющая одновременно, и сегодня чаша весов остаётся за умилением.

В двадцать два года девчонка и должна быть такой, как Лиз. Немного взбалмошной, мимолётной, как дуновение ветерка, и не парящейся о будущем. Точнее, будущее рисуется в её голове весьма светлым и беззаботным. Эмма не спорит – пускай так и будет. Сестре она действительно желает лучшей жизни, чем своей.

– Всё было классно, я довольна.

– Издеваешься? – восклицает Лиза, ударяя себя по коленкам. – Ты эту картину два месяца рисовала почти безвылазно, как сумасшедшая вампирша, и это всё, что ты можешь сказать? «Я довольна»? Серьёзно?

– Ну, попрошу заметить, что я ходила на работу и за продуктами – не похоже на безвылазный вампиризм. И что это вообще за хрень такая, а?

– Не меняй тему, Эмма, – в ход идёт прищуренный взгляд, будто это опасно и страшно. Эмма демонстративно растягивает паузу неспешными глотками холодного пива. Будет знать, как забывать о её вкладе в семейное благополучие.

– Я подарила её лично ему. Передала прямо в руки.

– Он посмотрел? Что сказал? Боже, такое чувство, что это я была на концерте, а не ты!

Эмма закатывает – быть может, упомянутый всуе господь пошлёт ей каплю терпения? Или хотя бы Лиззи – способность помолчать секунду-другую? Мечты куда более несбыточные, чем оказаться в контактах любимого музыканта, но раз сегодня удача её благоволит, то может стоит мыслить масштабнее и смелее.

– Если перестанешь меня перебивать, может, и расскажу что-нибудь.

И – о, чудо! – Лиз ловит тишину. Продолжает буравить упрямым взглядом, но молчит. Эмма собирает мысли в кучу и наконец продолжает:

– Спасибо. Теперь – по порядку. Я простояла в очереди четыре часа с картиной наперевес, задолбалась отвечать на вопросы: «А что там нарисовано?», «Это подарок группе?», и прочую чушь. А ещё слёзно упрашивала администратора оставить «Многоликого» у них на время концерта.

И вот он, один из спусковых крючков ярости, который стоил бы им раковины, будь она Халком, а не хрупкой девчонкой. Трясучка за сохранность картины в таких диких условиях гармонии Эмме не прибавила. Точно нет.

– Согласились?

– Да. Они пошли мне на встречу, за что им – моя вечная благодарность. Иначе я не знаю, как бы тащилась с ней сквозь толпу. Скажи мне, ну как можно было поставить встречу с фанатами после концерта, а не до него?

Вопрос риторический, и Лиз сочувственно сжимает её ногу – дважды, словно тренируясь на эспандере. И Эмму сразу отпускает. Может, в теле есть точка, которая просто отключает негативные эмоции? А может всё куда проще, и милый жест близкого человека работает куда лучше, чем заумные речи психотерапевтов и книги по саморазвитию. Не важно, главное – имеет эффект.

– Конечно, когда начался концерт, я забыла обо всём на свете и просто… Отдалась моменту. Даже почти не снимала – насколько ушла в музыку.

– Запишись на массаж, – со смешком комментирует Лиза.

Эмма послушно кивает, но тут же окидывается обратно на подушку – шея болит нещадно, а завтра будет ещё хуже. Но оно того стоило.

– Непременно. В общем, концерт был нереальным. Лучше, чем я могла себе представить, а у ж мой концертный опыт, сама знаешь… Есть с чем сравнить.

Сестра перехватывает из рук банку пива и игриво подмигивает. Да, Майк не просто так сходит с ума от этой невинной на первый взгляд чертовки.

– Подбираемся к самому интересному, да?

– Типа того, – усмехается Эмма, попутно размышляя, стоит ли рассказывать о неожиданной просьбе вокалиста или пока оставить при себе.

Сообщить напрямую, и начнутся ожидания из рода сверхъестественного: Лиза успеет выдумать им свадьбу и детей, а Эмма будет ощущать себя ничтожеством, если никаких признаков жизни Линклейтер не подаст и благополучно забудет о ей существовании. Сама она, конечно, о таком не мечтает – на земле стоит твёрдо, даже творчески отлетая от мира, – но дурацкая девчачья мысль всё равно сожрёт ей голову, если повторять её с завидной регулярностью. Поэтому правильное решение не заставляет себя ждать.

«Прости, Лиз».

– Смотри сама, – Эмма протягивает телефон.

Сестра в нетерпении перехватывает его, листая фото.

– И автограф в блокноте. Он там, на столе.

– Вау, вау, вау! – пищит от восторга Лиз за них двоих, хотя и близко не является фанаткой металла. Просто умеет радоваться за другого человека искренне, что нынче редкость, какую хрен сыщешь.

– А картина… Мне показалось, что Джонатан немного растерялся, когда её увидел. Лицо будто изменилось… Я надеюсь, что всё-таки ему понравилось. Он сказал что-то в духе: «Ты смогла увидеть мою душу». Надо было внимательнее слушать, но я была как в трансе. Обратно шла на автомате, даже не помню, как в машину села, – она забирает банку и телефон обратно и выдыхает. – Вот и всё.

– Ему не могло не понравится. Это видно по глазам, – выдаёт свою порцию умозаключений Лиз, чем и вызывает смех у Эммы.

– Не неси херню. Увидел и забыл. У них таких рисунков тысячи.

– Побуду твоей нормальной самооценкой и скажу иначе – ты охренеть какая талантливая, сестрёнка. И я думаю, что тот, для кого ты писала её, заметил это. Не мог не заметить.

– Спасибо, Лиз, – отвечает Эмма, чувствуя, как сердце ускоряется.

Как бы там ни было, но с одним фактом она не могла тягаться – её номер теперь был у него.

Эмма заклинает себя не думать о этом, но, ложась спать, всё равно прокручивает их встречу в голове снова и снова.

Как любимую песню на повторе.

***

Таскаться с картиной из города в город – дерьмовая затея. После полуночных посиделок с «самим собой» тет-а-тет у Джонатана треть исписанного блокнота стихами и идеями насчёт концепции нового альбома. Но хорошего понемногу – душой и телом он должен быть здесь, в туре. А значит, своего демонического близнеца нужно отправить сегодня же домой в Лос-Анджелес.

Утром Джонатана будит звонок от Никсона. Новость о спаде температуры у крестника решают сразу две проблемы разом: Джонатан выдыхает и за здоровье ребёнка, и за гастроли, которые едва не сорвались. На радостях, даже не встав, он заказывает на Amazon чёртов замок из LEGO на четыре тысячи деталей, представляя, как малой обалдеет, увидев этот крышеснос. Второй набор из коллекции «Звёздных воин» он следом заказывает сыну – два довольных пацана куда лучше одного.

Вдали от дома они уже полмесяца, а впереди – ещё один. Острая тоска по детям заставляет его позвонить каждому по видеосвязи.

– Па, ну чего ты звонишь в такую рань?

Стэйси пошла в него – вставать раньше одиннадцати для них самое страшное зло. Но миром правят жаворонки, и приходится подстраиваться под этот дурацкий режим.

Она чуть растрёпана после сна, но прекрасна, как богиня. Это она унаследовала от матери. И пусть они с Джулией уже давно разошлись, он всё равно считает её одной из самых красивых женщин планеты.

– Ну, твой старик соскучился – это во-первых, а во-вторых – есть просьба.

Он усмехается с поддельной строгостью, поправляя дреды, падающие на глаза.

– Эх, детка, я надеялся, что ты хотя бы изобразишь радость, увидев меня.

– Пап, конечно, я рада, просто ты меня разбудил. Ты где сейчас?

– Оклахома-Сити, потом едем в Канзас.

– Ну просто американская мечта! Как прошёл концерт?

Джонатан косится на картину, стоящую у стены и, вспоминая знакомство с её создательницей, отвечает немного расплывчато.

– Скажем так – продуктивно. Кстати, насчёт просьбы… Можешь встретить посылку? Мне кое-что подарили, но таскать это с собой весь тур – извращение. Я попрошу кого-нибудь из помощников отправить сегодня. Лады?

– Это что же там такое, что ты решил прямо посреди тура отправить домой отдельным лотом?

– Картина.

Толку ломать комедию и нагонять туманности, если Стэйси так и так её увидит.

– Охрененная работа. Очень глубокая. Я даже вдохновился и кое-что набросал вчера. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Ты меня заинтриговал, – отвечает дочь с хитрой улыбкой, точно маленькая лисица. – Отправляй, сделаем всё в лучшем виде.

– Спасибо, малышка. Я знал, что на тебя можно положиться. Теперь выкладывай, как дела?

Стэйси ещё минут десять щебечет о своих бесконечно юных, но таких серьёзных проблемах, а Джонатан только и делает, что кивает и улыбается. Как только он взял её на руки – пищащую и красную, как помидор – двадцать лет назад, то сразу понял: большей любви уже не случится. Правда, рождение сына это утверждение разрушило до основания. И прекрасно – любовь в его сердце просто умножилась и затопила собой всё.

– Люблю тебя, пап, – напоследок воркует Стэйси. – Передай остальным привет.

– И я люблю тебя. Передам.

Со вторым ребёнком всё складывается не так круто. Вместо Лесли отвечает его мать – бывшая Джонатана. Наверное, сам господь бог приложил к этому руку, потому что иначе как благословением то, что он не женился на Алисии, не назвать. Хотя, и без официального брака она устроила ему не жизнь, а настоящие русские горки. Уже два года, как он освобождён, но одного взгляда хватает, чтобы снова ощутить себя, как в клетке.

Красивые черты лица обманчивы и совершенно не соответствуют стальному нутру и стервозному характеру. Джонатан сталкивается с ледяными глазами и тяжело вздыхает.

«Ну, понеслась».

– Теперь твоё утро по-настоящему стало добрым.

– О, да это просто манна небесная. Только тебя мне для полного счастья и не хватало.

Обмен колкостями с бывшей – действительно, что может быть лучше? Стоило бы сбросить звонок, но Джонатан решает, что хрена с два она победит в этой схватке.

– Где наш сын?

– Забыл телефон дома. Иначе с чего бы мне отвечать?

Джонатан прикрывает глаза и откидывается на подушку, держа телефон над головой. Эта невозможная женщина способна завести его с полуоборота, даже ничего толком не делая.

– Ладно. Как у него дела, всё в порядке?

Алисия выдерживает драматическую паузу, не спеша наливая в стакан апельсиновый сок в квартире, подаренной им вместе со всем остальным.

Впрочем, финансовая поддержка на этом не заканчивается. Конечно, ради ребёнка и душевного спокойствия он готов на многое. До совершеннолетия Лесли он будет ей платить – потом пусть разбирается сама. Если не дура, то сумеет отложить эти деньги на безбедную старость.

– Всё нормально, Джон. Если бы что-то случилось, ты бы уже знал.

– А ты?

Она вскидывает брови, будто это что-то странное и дикое – узнавать, как у неё дела. В том, что между ними теперь огромный каньон противоречий, обид и боли, виноваты оба. Но начало всему положила она.

Измена не входила в список того, что способен простить Джон. Он пробовал – не получилось. Пришлось двигаться дальше. И время ясно показало, что так лучше для всех.

– Давай не будем ни о моих делах, ни о твоих, ладно? Сегодня у меня нет настроения на всё это дерьмо.

– Как скажешь, – кивает он, поднимая руку в знак прощания и чувствуя неприятный осадок от их идиотского разговора. – Передай Лесли, чтобы перезвонил, ладно?

– Передам. Пока, Джон.

– Пока, Алисия.

И хуже всего – они ведь были счастливы. И он до одурения любил её, боготворил. Может, поэтому этот нож до сих пор и торчит в спине – слишком велика была любовь. Под стать ей оказалась и боль.

Джонатан утешает себя мыслью, что это кара за первый брак – там он нагрешил дай боже, и это вернулось ему через Алисию. Чтобы понял, какую боль причинял сам человеку, что его любил. Той, кто была с ним, когда он был никем и ничем.

Это справедливо по всем статьям, но мысли о бывших надо выкинуть – да побыстрее. Через три часа – дорога в Канзас-Сити, и на всё это дерьмо и в правду нет настроения. Хоть в чём-то Алисия действительно права.

Он бросает взгляд на картину, вспоминает об Эмме и усмехается самому себе. Хоть о какой-то женщине он может думать без тоски и печали.

Джон ловит себя на интересной и туманной мысли, что сейчас бы не улыбался, если бы не взял её номер.

И сомнения в правильности импульсивного поступка медленно отступают. Он позвонит ей. Когда, как и зачем – чёрт знает, но позвонит.

***

Можно ли называть гастрольный тур рутиной? Вопрос хороший, и каждый из команды ответит на него по-своему. Для Джона рутина – это когда всё идёт свои чередом и по плану. Отсутствие внештатных ситуаций: ни отмен, ни аварий на дороге, ни вышедшего из строя оборудования, ни заболевших коллег. Скучновато, конечно, но для человека, исколесившего мир вдоль и поперёк, и познавшего все прелести жизни – от лучшего до самого низменного – это в самый раз.

Молодость на то и молодость, чтобы отрываться и не думать ни о чем, кроме девчонок и денег. А зрелость… Она либо приходит, либо нет. К счастью, Джонатан ощутил её поступь за своей спиной лет восемь назад – где-то в тот период, когда родился Лесли. Как раз вовремя взялся за голову.

Слава – развращающая сознание вещь, особенно если сталкиваешься с ней так рано. Джону потребовались годы, чтобы научиться с ней жить. Но перед просветлением пришлось скатиться в такую яму, что, оборачиваясь назад, и поверить сложно: как вообще удалось выбраться?

Мировое турне – проверка того, кто ты есть на самом деле. Вдали от дома и близких, без рамок и наставлении. В постоянном окружении самых разных женщин, готовых по одному щелчку пальцев исполнить любое желание. В бесконечном потоке алкоголя. В наркотиках, возникающих, словно из воздуха.

«Who you are?»

По-настоящему честно Джонатан смог ответить на этот злосчастный, мучивший его невыносимо долго вопрос, лишь ближе к сорока годам. Песню, которую так и назвал, он по сей день не исполняет в живую. Она выдирает ему душу острыми хищными когтями и показывает, кто живёт там, под кожей и костями. Он слушает её в минуты отчаяния, когда чувствует, что начинает сворачивать не туда, и она спасает.

Он вспоминает прошлое и делает выбор снова. Тот, кто живёт по кожей, прячется в самый тёмный угол сознания, и Джонатан знает – вернётся, всегда возвращается. В его же силах сделать только выбор. Снова и снова.

И потому – рутина, а не дикие тусовки с потерей памяти, сознания и самоуважения. У всего есть срок, и время его безумий кончилось.

Дети, творчество, упорная работа – три столпа, на котором стоит его мир. Возможно, именно поэтому за последнее десятилетие что-то в группе незримо изменилось, и роли перераспределились. Брайдс – великий музыкант и ещё более великий человек – верой и правдой тащил их всех на своём горбу. Пожалуй, группа сохранилась лишь благодаря его несгибаемой воле и умению терпеть их всех. Только всему есть предел, и у Брайдса он настал как раз в тот момент, когда Джонатан искал новый путь. Они даже не договаривались – просто расставили свои фигуры на доске иначе, и это сработало. Теперь Брайдс снова вдохновлён и пишет музыку, а Джон – ведёт их корабль по заданному курсу.

И этот курс уносит их всё дальше от Оклахомы, но мысли Джонатана всё возвращаются туда.

Примечание к Главе 2:

Amazon – самый популярный маркетплейс в США

Who you are? (пер с англ.) – Кто ты?