Читать книгу Семь Ветвей - - Страница 4

Аэропорт Бен-Гурион, Израиль

Три дня спустя

Эли стоял в зале прилета, нервно поглядывая на табло. Рейс из Мадрида должен был приземлиться полчаса назад, но на экране все еще светилось "Задержка". После событий в библиотеке он почти не спал, постоянно оглядываясь через плечо и меняя маршруты.

Решение пригласить Сару на конференцию созрело спонтанно. Международный симпозиум по библейской археологии в Иерусалиме проходил раз в три года, и на этот раз Эли должен был представить доклад о находках в Циппори. Теперь же, имея документы из Испании, он мог представить гораздо более смелую гипотезу.

Возможно, слишком смелую.

– Эли! – услышал он знакомый голос с испанским акцентом.

Сара Маркес выглядела уставшей после длительного перелета, но в ее глазах горел тот же азарт исследователя, который Эли чувствовал в себе. Она была немного выше, чем он представлял по фотографиям в интернете – стройная женщина лет тридцати пяти с темными волосами, собранными в практичный пучок, и умными карими глазами за очками в тонкой оправе.

– Сара, как прошел полет?

– Долго, – она улыбнулась, поправляя сумку через плечо. – Но я использовала время с пользой. Изучала документы, которые не успела отправить тебе. У меня есть новости.

– Хорошие?

– Скорее интригующие. Расскажу в машине.

По дороге в Иерусалим Сара достала из сумки папку с документами:

– Помнишь схему с семью точками? Я нашла еще одну – восьмую.

– Где?

– В Венеции. В архивах общины Гетто Нуово есть упоминание о "доме, где хранится основание". Датировано XVI веком, но описывает более древние события.

Эли притормозил на светофоре и взглянул на документ. Текст был на смеси итальянского и иврита:

– "Когда семь соберутся воедино, восьмая откроет путь к началу", – прочитал он вслух. – Восьмая ветвь?

– Или восьмая точка. Венеция не входила в мою первоначальную схему, но если добавить ее…

Сара достала планшет и показала обновленную карту. Восемь точек образовывали сложную геометрическую фигуру, напоминающую стилизованную менору, но с дополнительными элементами.

– Это уже не просто система синагог, – сказал Эли. – Это что-то большее.

– Именно. И еще одна деталь – во всех документах упоминается 1492 год. Год изгнания евреев из Испании.

– Ты думаешь, они знали о предстоящем изгнании?

– Возможно. И готовились сохранить что-то очень важное.

Они въехали в Иерусалим, когда солнце уже клонилось к закату. Золотой свет окрашивал древние камни города, и Эли, как всегда, почувствовал особую атмосферу этого места – переплетение веков, культур и тайн.

– Завтра большой день, – сказал он, паркуясь у отеля. – Уверена, что готова представить наши находки?

– Честно? Немного нервничаю. Испанская архивистика – это одно, а международная конференция археологов…

– Не волнуйся. Главное – факты. А факты у нас есть.

Отель "Кинг Дэвид", Иерусалим

Вечер того же дня

В номере Эли они разложили все документы на столе. Сара принесла дополнительные материалы из Мадрида, а Эли добавил свои измерения и фотографии из Циппори. Картина становилась все более сложной и увлекательной.

– Посмотри на это, – Сара указала на схему из толедского архива. – Если наложить ее на карту современной Европы и добавить Циппори…

– Получается геометрическая фигура с очень точными пропорциями, – закончил Эли. – Слишком точными, чтобы быть случайностью.

– А теперь посмотри на даты. Все синагоги с аномальными изображениями менор были построены или реконструированы в периоды кризисов еврейских общин. III-IV век в Циппори – после восстания Бар-Кохбы. XIV век в Испании – перед погромами 1391 года.

– Система раннего предупреждения?

– Или система сохранения. Эли, а что если эти искаженные меноры – не ошибки, а намеренный код? Способ передать информацию, которую нельзя было записать в книгах?

Эли встал и подошел к окну. Внизу расстилался ночной Иерусалим, огни которого мерцали как звезды.

– В еврейской традиции есть понятие "ниглэ ве-нистар" – открытое и скрытое учение, – сказал он медленно. – Открытое учение записывали в книгах. А скрытое…

– Передавали через архитектуру, – закончила Сара. – Через камень, который не горит и не рвется.

– Но что могло быть настолько важным, чтобы создавать такую сложную систему?

– Не знаю. Но завтра мы представим то, что знаем. И, возможно, найдутся люди, которые знают больше.

Они работали до поздней ночи, готовя презентацию. Эли настаивал на осторожном подходе – представить факты, но не делать слишком смелых выводов. Сара, напротив, считала, что нужно озвучить все гипотезы.

– Наука движется вперед благодаря смелым предположениям, – говорила она.

– А карьеры заканчиваются из-за безумных теорий, – отвечал Эли.

В конце концов они нашли компромисс: презентация будет содержать факты и осторожные гипотезы, а в дискуссии можно будет развить идеи подробнее.

Международный центр конвенций, Иерусалим

Следующее утро

Конференция собрала около двухсот участников со всего мира. Эли знал многих в лицо – это была небольшая, но влиятельная община специалистов по библейской археологии. Профессор Дэвид Розенберг из Гарварда, доктор Мария Санчес из Барселоны, профессор Йоханнес Мюллер из Тюбингена – все люди, чье мнение имело вес в научном мире.

Сара сидела в первом ряду, ободряюще улыбаясь. Рядом с ней Эли заметил Авраама Левина, который пришел поддержать друга.

– Уважаемые коллеги, – начал Эли свой доклад, – сегодня я хочу представить вам находку, которая заставляет пересмотреть наши представления о еврейском искусстве античного периода.

Первые слайды вызвали обычный интерес. Мозаика из Циппори была красива и хорошо сохранилась. Эли рассказал о контексте находки, о стратиграфии, о методах консервации.

Но когда на экране появилось увеличенное изображение меноры с шестью ветвями, аудитория насторожилась.

– Как видите, – продолжал Эли, – эта менора отличается от канонических изображений. У нее шесть ветвей вместо семи, и необычное основание с асимметричными элементами.

Профессор Розенберг поднял руку:

– Профессор Навон, вы уверены в подлинности изображения? Не могло ли это быть результатом повреждения мозаики?

– Нет, профессор. Мозаика в этом месте прекрасно сохранилась. Более того, у нас есть основания полагать, что это не единичный случай.

Эли кивнул Саре, и она поднялась на трибуну:

– Меня зовут Сара Маркес, я архивист из Мадрида. В испанских архивах мы обнаружили документы, свидетельствующие о том, что подобные изображения существовали в средневековых синагогах.

Сара показала чертежи из Толедо, документы из Кордовы и Жироны. С каждым новым слайдом аудитория становилась все более беспокойной.

– Позвольте, – вмешался профессор Мюллер. – Вы утверждаете, что существовала некая традиция намеренного искажения священного символа? Это противоречит всему, что мы знаем о еврейском религиозном искусстве.

– Мы не утверждаем, – осторожно ответил Эли. – Мы представляем факты и просим коллег помочь в их интерпретации.

Но доктор Санчес была настроена более агрессивно:

– Профессор Навон, я знакома с вашими предыдущими работами, и они всегда отличались научной строгостью. Но то, что вы показываете сегодня, больше похоже на конспирологическую теорию, чем на археологию.

– Доктор Санчес, все представленные материалы прошли тщательную экспертизу…

– Чью экспертизу? – резко спросил профессор Розенберг. – Кто подтверждал подлинность испанских документов?

Сара почувствовала, как краснеет лицо:

– Документы хранятся в официальных архивах. Я работаю в этой области пятнадцать лет…

– Работа в архивах не делает вас экспертом по средневековой палеографии, – холодно заметил Розенберг. – А датировка документов на основе стилистического анализа требует специальных знаний.

В зале началось брожение. Эли понял, что презентация выходит из-под контроля. Он попытался вернуть дискуссию в конструктивное русло:

– Коллеги, давайте сосредоточимся на фактах. Мозаика из Циппори подлинна, это подтверждено радиоуглеродным анализом и стратиграфическими данными. Что касается интерпретации…

– Интерпретация – это как раз то, что вызывает вопросы, – перебил его профессор Александр Ковальский из Варшавы. – Профессор Навон, вы известны своим профессионализмом. Как вы могли представить такую… фантастическую теорию?

– Какую именно теорию? – Эли старался сохранять спокойствие.

– Теорию о тайной организации, которая создавала закодированные послания в архитектуре синагог! Это больше подходит для романа Дэна Брауна, чем для научной конференции!

В зале послышались смешки. Эли почувствовал, как земля уходит из-под ног. Они с Сарой действительно были слишком увлечены своей гипотезой и не подумали о том, как она будет воспринята консервативным научным сообществом.

Но тут поднялся Авраам Левин:

– Позвольте старому профессору сказать несколько слов, – его голос прозвучал с весом многолетнего авторитета. – Профессор Навон представил интересные находки. Возможно, его интерпретация спорна, но разве не в этом суть науки – выдвигать гипотезы и проверять их?

– Авраам, – ответил Розенберг, – гипотезы должны быть основаны на фактах, а не на романтических представлениях о тайных обществах.

– А кто сказал, что тайных обществ не существовало? – неожиданно вмешался голос из задних рядов.

Все повернулись. Говорил пожилой мужчина с седой бородой, которого Эли не узнал.

– Извините, – сказал модератор конференции, – вы могли бы представиться?

– Доктор Шмуэль Горенштейн, Институт изучения иудаики при Еврейском университете. И я хочу сказать, что некоторые из представленных материалов заслуживают внимания.

– На каком основании? – спросил Мюллер.

– На основании того, что подобные документы существуют и в других архивах. В частности, в Оксфорде есть рукопись XIII века, где упоминается группа "хранителей светоча" в связи с особой архитектурой синагог.

Зал затих. Эли почувствовал смесь облегчения и новой тревоги. Поддержка была важна, но доктор Горенштейн явно знал больше, чем говорил.

– Доктор Горенштейн, – осторожно спросил Эли, – вы могли бы рассказать об этой рукописи подробнее?

– Не здесь, – ответил старик. – Но если вы заинтересованы в продолжении исследований, мы могли бы встретиться отдельно.

Профессор Розенберг поднялся с места:

– Коллеги, я считаю, что эта дискуссия зашла слишком далеко. Мы собрались здесь для обсуждения серьезных археологических находок, а не для обмена слухами о тайных обществах. Предлагаю перейти к следующему докладу.

Но доктор Санчес была не готова оставить тему:

– Минуту, профессор Розенберг. Я хочу задать прямой вопрос. Профессор Навон, вы действительно верите в существование некой организации, которая на протяжении столетий сохраняла тайные знания в архитектуре?

Все взгляды устремились на Эли. Он понимал, что его ответ может определить дальнейшую карьеру. Слишком осторожный ответ – и он покажется неуверенным в своих данных. Слишком смелый – и его навсегда заклеймят как фантазера.

– Доктор Санчес, – сказал он медленно, – я верю в то, что представленные факты заслуживают изучения. Существовала ли организация, о которой вы говорите – не знаю. Но существовала ли традиция сохранения информации нетекстовыми способами – да, безусловно. Каббалистическая традиция полна примеров использования геометрии, чисел и пропорций для передачи знаний.

– Но каббала – это не археология, – возразил Мюллер.

– Верно. Но археология изучает материальные свидетельства культуры. И если культура использовала архитектуру для сохранения информации, мы должны это учитывать.

Сара решила поддержать коллегу:

– Позвольте добавить, что феномен "архитектурного кодирования" известен в разных культурах. Египетские пирамиды, готические соборы, исламская архитектура – все они содержат математические и символические послания.

– Но там мы имеем дело с явными символами, – ответил Розенберг. – А вы предлагаете нам поверить в тайную символику, о которой никто не знал.

– Никто не знал или никто не хотел знать? – тихо спросил доктор Горенштейн.

Эта фраза прозвучала зловеще. В зале наступила неловкая тишина.

Модератор попытался разрядить обстановку:

– Коллеги, предлагаю перенести дискуссию на кофе-брейк. У нас еще несколько докладов…

Но профессор Розенберг был настроен решительно:

– Нет, давайте закончим с этим вопросом. Профессор Навон, я прямо спрашиваю: у вас есть независимое подтверждение подлинности представленных документов?

Эли почувствовал, как сжимается желудок. Независимого подтверждения у них не было. Экспертизу проводила сама Сара и ее коллеги в Мадриде.

– Профессор Розенберг, документы находятся в официальных архивах уже несколько веков…

– Это не ответ на мой вопрос. Есть ли у вас заключение независимого эксперта по средневековой палеографии?

– Нет, – честно ответил Эли.

– А радиоуглеродный анализ пергамента?

– Нет.

– Спектральный анализ чернил?

– Нет.

Розенберг торжествующе посмотрел на аудиторию:

– Тогда позвольте мне высказать другую гипотезу. Профессор Навон обнаружил интересную мозаику с необычным изображением меноры. Это действительно редкая находка. Но вместо тщательного изучения аномалии он увлекся романтическими представлениями о тайных знаниях. И нашел "подтверждения" в документах, подлинность которых не установлена.

– Профессор Розенберг, – начал было Эли, но его перебили.

– Более того, – продолжал Розенберг, – я знаю об инциденте в вашем университете. О краже документов из вашего кабинета. Не кажется ли вам странным, что воры заинтересовались именно этими материалами?

Зал зашумел. Эли понял, что Розенберг знает больше, чем должен был знать. Информация о взломе не была публичной.

– Что вы хотите сказать? – спросил Эли.

– Я хочу сказать, что вся эта история с тайными документами и преследователями больше похожа на мистификацию, чем на научное исследование. Возможно, неосознанную мистификацию, но все же…

Сара вскочила с места:

– Это оскорбление! Я работаю в архивах пятнадцать лет, и моя репутация безупречна!

– Мадам, – холодно ответил Розенберг, – никто не сомневается в вашей добросовестности. Но добросовестность не защищает от ошибок. Особенно когда очень хочется поверить в сенсационное открытие.

Доктор Горенштейн снова поднялся:

– Профессор Розенберг, ваши обвинения серьезны. Но они основаны только на отсутствии дополнительных экспертиз. Это не доказательство фальсификации.

– Доктор Горенштейн, в науке действует принцип: extraordinary claims require extraordinary evidence. Экстраординарные утверждения требуют экстраординарных доказательств. А здесь мы видим обычные доказательства для экстраординарных утверждений.

Эли понял, что проигрывает. Розенберг был прав формально, но его агрессивность наводила на мысли. Почему он так настойчиво атакует?

– Профессор Розенберг, – сказал Эли как можно спокойнее, – вы правы, что нам нужны дополнительные экспертизы. Мы готовы их провести. Но зачем отвергать гипотезу до проведения исследований?

– Потому что, – ответил Розенберг, поднимаясь с места, – такие гипотезы дискредитируют всю область библейской археологии. Мы и так постоянно боремся с репутацией "охотников за сокровищами" и "искателей ковчегов". А теории о тайных обществах только усугубляют ситуацию.

Он направился к выходу, но у двери обернулся:

– Профессор Навон, я советую вам сосредоточиться на настоящей археологии. А не на поисках несуществующих тайн.

За ним потянулись еще несколько человек. Атмосфера в зале стала невыносимо напряженной.

Модератор попытался спасти ситуацию:

– Коллеги, такие дискуссии – нормальная часть научного процесса. Предлагаю сделать перерыв…

Но Эли уже собирал свои материалы. Презентация провалилась. Более того, его репутация была поставлена под сомнение перед всем научным сообществом.

Сара подошла к нему:

– Эли, мне так жаль…

– Не твоя вина, – ответил он. – Мы слишком торопились. Нужно было подготовиться лучше.

Доктор Горенштейн приблизился к ним:

– Профессор Навон, не расстраивайтесь. Розенберг всегда был консерватором. А некоторые из нас понимают, что наука иногда требует смелости.

– Спасибо за поддержку, доктор.

– Это не просто поддержка. Если вы действительно заинтересованы в продолжении исследований, встретьтесь со мной завтра вечером. У меня есть информация, которая может вас заинтересовать.

Он протянул Эли визитку:

– Но будьте осторожны. Профессор Розенберг был прав в одном – некоторые тайны действительно опасны.

С этими словами он ушел, оставив Эли и Сару наедине с провалом их презентации и новыми вопросами.

– Что он имел в виду? – спросила Сара.

– Не знаю, – ответил Эли, убирая визитку в карман. – Но кажется, мы только начинаем понимать, во что ввязались.

В зале оставались только несколько человек, сочувственно смотревших на них. Авраам Левин подошел последним:

– Эли, не принимай это близко к сердцу. Розенберг повел себя некрасиво, но он не представляет всю науку.

– Авраам, а что если он прав? Что если мы действительно увлеклись и потеряли научную объективность?

– Тогда дополнительные исследования это покажут. А пока – у вас есть интересные факты и смелые гипотезы. Это хорошая основа для работы.

Они покинули конференц-зал под сочувствующие взгляды оставшихся коллег. Эли чувствовал себя так, словно его публично высекли. Но в глубине души он знал, что не откажется от исследований. Слишком много вопросов оставалось без ответов.

И слишком много людей пыталось помешать ему найти эти ответы.