Читать книгу Огонь в степи - - Страница 1

Сентябрьский ветер, уже пробирающий до костей, гулял по монгольской степи, но в зимнике Баяра царило тихое, дымное тепло. Воздух был густ от запаха сушеного кизяка, кипящего супа с бараниной и терпкого аромата трав, развешанных под потолком юрты для просушки. Баяр, сидя на потертом войлоке возле очага, с привычной ловкостью втирал мазь из барсучьего жира и корня горечавки в распухшее колено старика Боржигида из соседнего стойбища.

– Терпи, акхай, – тихо говорил Баяр, его сильные пальцы, знавшие каждую кость и сухожилие, работали уверенно. – Холод пробил, но кость цела. Три дня эту мазь, потом отвар из саган-дали. Не гони коня, дай ноге покой.

Старик кряхтел, но в глазах его светилась благодарность. Баяр-дархат. Знающий. Руки его лечили не только людей, но и скот. Его уважали в аймаке не за богатство – стада его были скромны, два десятка лошадей, полсотни овец – а за мудрость, за спокойную силу, за то, что он всегда помогал. Его знали далеко за пределами их небольшого родового стойбища.

Запах супа стал гуще. Алтанцэцэг, его жена, сидела чуть поодаль, ее ловкие руки месили тесто для боорцогов. Солнечный луч, пробившийся через дымовое отверстие, касался ее темных волос, собранных в две тяжелые косы. Она улыбнулась ему, и в уголках ее карих глаз собрались лучики морщинок – следы смеха и степного ветра. Рядом, склонившись над потрепанной книгой тибетских лечебных текстов, сидел старший сын, Бата. Шестнадцатилетний, крепкий, как молодой дубок, он уже перенимал отцовское ремесло, его лицо было сосредоточено. У двери возился младший, Сэрэн. Двенадцать лет, глаза – точь-в-точь материны, любознательные и живые. Он пытался починить старую уздечку, язык от усердия высунут набок.

Тишину нарушил лишь треск огня да редкое блеяние овец за стеной юрты. Мир. Гармония. Баяр чувствовал глубокое, спокойное удовлетворение. Его мир был здесь, в этой юрте, в тепле очага, в дыхании близких, в бескрайних просторах за дверью, где пасся его скот под присмотром пастухов. Он лечил, поддерживал равновесие между людьми, животными и духами степи. Этого было достаточно.

Старик Боржигид, получив последнее наставление и горсть сушеной полыни «для аппетита», ушел, припадая на больную ногу. Алтанцэцэг поставила дымиться чугунок с чаем. Бата отложил книгу, потянулся.

– Ата, а можно я завтра поеду с Тумэном смотреть табун на дальнем пастбище? – спросил он. – Говорят, у кобылы Залаа скоро жеребенок.

– Можно, – кивнул Баяр. – Глаза разгонишь. Только к вечеру будь дома.

Сэрэн поднял голову:

– Я тоже! Я тоже поеду!

– Тебе – с матерью, – улыбнулся Баяр, потрепав младшего по волосам. – Поможешь ей шерсть чесать. Завтра придут женщины из стойбища Намхая.

Сэрэн надулся, но ненадолго. Мать пообещала испечь его любимые боорцоги с сахаром.

Они не услышали первых звуков. Слишком были погружены в свой маленький, надежный мир. Первым насторожился Баяр. Где-то далеко, со стороны дороги на Ургу, послышался нестройный гул, топот множества коней, резкие крики, не похожие на привычные переклички пастухов. Тревога, холодная и острая, кольнула его под ложечку. Он поднялся, подошел к двери, приоткрыл войлочный полог.

Пыль. Столб пыли на горизонте, быстро приближающийся. И в ней – силуэты всадников. Не монголов. Форма? Китайская? Сердце Баяра будто провалилось. Слухи о китайских «реквизициях» доходили и сюда, но их аймак был маленький, бедный, далекий от больших дорог. Казалось, беда обойдет стороной.

– Алтанцэцэг, – его голос прозвучал резко, непривычно. – Дети… Спрячьте детей. Быстро.

Жена мгновенно поняла по его лицу. Страх мелькнул в ее глазах, но тут же сменился решимостью. Она схватила Сэрэна за руку, толкнула Бату к дальнему углу юрты, за сундуки с зимней одеждой.

– Молчите! Не выходите! – шепнула она отчаянно.

Баяр вышел из юрты. Вокруг поднялась паника. Женщины кричали, хватая детей, мужчины выбегали с аратами, с топорами, с чем попало, но в глазах у них был ужас. Стада, почуяв неладное, беспокойно заблеяли, заржали.

Всадники ворвались в стойбище, как саранча. Человек двадцать. Китайские солдаты в потрепанной форме, с карабинами наизготовку. И во главе – не китаец. Монгол. Худой, жилистый, с лицом, изрезанным шрамами и вечной циничной усмешкой. Одет в мешанину – китайский офицерский мундир поверх грязного дэли, на голове – меховая шапка с ухом. В глазах – хищный блеск и абсолютная безнаказанность. Эрхич Морин. Конокрад. Предатель. Теперь – правая рука оккупантов.

– Слушайте сюда, хамы! – прохрипел Эрхич, объезжая перепуганных людей. Его голос резал воздух, как тупой нож. – Императорской армии требуются кони! И бараны! На нужды обороны! Несите, что есть! Быстро!

– У нас мало, господин! – попытался вступиться старейшина стойбища, выходя вперед. – Зима близко, самим кормиться…

Выстрел грянул неожиданно. Старик рухнул, хватая руками окровавленную грудь. Крик ужаса прокатился по стойбищу. Солдаты спрыгнули с коней, начали ломать плетни, выгонять скот, хватать овец. Начался грабеж. Выносили мешки с мукой, куски войлока, чайники.

Баяр стоял как вкопанный, сжав кулаки. Его юрта была на краю. Он видел, как Эрхич направил своего коня прямо к его загону. К его лошадям! К его кормильцам!

– Нет! – вырвалось у Баяра. Он шагнул вперед, преграждая путь всаднику. – Это мой скот! Нам самим кормиться! Возьмите налог, но оставьте хоть часть!

Эрхич придержал коня. Его желтые глаза с холодным любопытством оглядели Баяра.

– А, знахарь, – усмехнулся он, узнавая. – Ты еще здесь? Скот твой? Теперь он – императорский. А налог… – Он плюнул на землю перед Баяром. – Ты мне заплатишь за дерзость.

Он что-то крикнул по-китайски солдатам. Двое грубых дяньбэйренов схватили Баяра под руки, отбросив его арат. Баяр сопротивлялся, но удар прикладом в живот согнул его пополам. Он рухнул на колени, задыхаясь от боли.

Хаос достиг его юрты. Солдат ворвался внутрь. Раздался крик Алтанцэцэг. Бата, не выдержав, выскочил из-за сундуков. В его руке был маленький охотничий нож – подарок отца. Он бросился на солдата, тащившего мешок с их скудными припасами.

– Мама! Отстань от нее!

Это длилось мгновение. Солдат, ошарашенный, выхватил пистолет. Выстрел оглушительно грохнул в тесноте юрты. Бата отлетел к стене и замер, широко раскрыв глаза. Алая лужа быстро расползалась по войлоку под ним.

– Бата! – закричала Алтанцэцэг, вырываясь. Она кинулась к сыну. Эрхич, появившийся в дверях, заслонил ей путь. Его лицо исказила звериная гримаса удовольствия.

– Куда, красавица? – Он схватил ее за волосы.

Баяр, стиснутый солдатами, увидел это. Он рванулся, как бешеный, но приклады опустились на него снова и снова. Он видел, как его Алтанцэцэг, его Золотой Цветок, отчаянно царапала лицо Эрхича. Видел, как тот, взбешенный, выхватил длинный кинжал. Видел, как лезвие вошло ей в бок…

– Не-е-ет!

Его крик слился с общим ревом насилия и страха. Солдат ударил его рукоятью карабина по голове. Мир погрузился в черно-красный туман. Последнее, что он смутно осознал перед тем, как потерять сознание, – это испуганный, перекошенный ужасом лик Сэрэна, мелькнувший в дыму и пыли у задней стенки юрты. И крик Эрхича, обращенный к солдатам:

– …мальчишку тоже! В Ургу! Продать! Живо!

Очнулся Баяр от холода. Стемнело. В ноздри ударил едкий запах гари и крови. Он лежал лицом в грязи возле порога своей разрушенной юрты. Тело ныло от страшной боли: сломанные ребра, разбитая голова, изуродованная спина. Он попытался пошевелиться – адская боль пронзила грудь.

Память вернулась, как удар ножом. Батa… Алтанцэцэг… Сэрэн!

С нечеловеческим усилием он поднял голову. Его мир был уничтожен. Юрта разграблена и частично разрушена. Загоны пусты. На земле валялись обломки их нехитрого быта. И… тела. Старейшина. Его сосед с перерезанным горлом. И у входа в юрту… фигура в синем дэли. Алтанцэцэг. Ее глаза были открыты и смотрели в бесконечное, потемневшее небо. Рядом, в луже уже запекшейся крови, лежал Бата. Его молодое лицо было спокойно, только в глазах застыл немой вопрос.

Рыдания рвались из горла Баяра, но вырвался лишь хриплый стон. Слезы текли по его грязному лицу, смешиваясь с кровью. Сэрэн… Где Сэрэн? «…мальчишку тоже! В Ургу! Продать!» Слова Эрхича пронзили мозг, как раскаленное железо.

Он не знал, откуда взялись силы. Стоя на коленях над телами жены и старшего сына, Баяр-дархат, целитель, хранитель жизни, поднял окровавленную руку. Он не клялся духам предков. Он не клялся Будде. Он клялся их немым теням, этому пеплу своего счастья, этой бескрайней, равнодушной степи, уходящей во тьму:

– Эрхич Морин… – его голос был хриплым шепотом, но в нем звенела сталь. – Я найду тебя. Я найду моего сына. И ты умрешь. Медленно. Больно. Клянусь их кровью! Клянусь!

Он нашел в себе силы доползти до разбитого котла, собрал немного воды. Облил лицо. Потом, превозмогая боль, сорвал с себя окровавленный, изорванный дэли. Нашел в развалинах старый, поношенный, но целый халат. Перевязал раны кое-как оторванным куском войлока. Взял свой походный посох с крюком – символ дархата. И маленький, тщательно спрятанный кошель с серебряными юанями – его сбережения на черный день.

Черный день настал.

Он бросил последний взгляд на пепелище своего счастья, на темные силуэты двух могильных холмов, которые ему некогда было выкопать. На востоке, за горами, слабо розовела заря. Там была Урга. Там был Эрхич. Там мог быть Сэрэн.

Баяр повернулся спиной к смерти и сделал первый шаг по дороге, уходящей в никуда. Шаг охотника. Шаг мстителя. Дорога в Ургу только начиналась.