Читать книгу Гольфистка. Последний удар - - Страница 3

Она

Мы ехали в тишине. Машина скользила по пустынной дороге, унося нас прочь от больницы, прочь от вспышек боли и громких слов.

Я сидела на заднем сиденье, всё ещё в вечернем платье, которое теперь казалось чужим – слишком ярким, слишком спокойным для той, что возвращалась из этой ночи. Ткань холодила кожу, как будто напоминала: ты ещё здесь, ты цела, дыши.

На плечах всё ещё было пальто Виктора – его тяжёлый, тёплый запах – мята, дым и упрямство. Я не сняла его. Не потому что замёрзла. А потому что не смогла. Не сейчас.

Рядом со мной сидел Алекс, чуть развернувшись, чтобы видеть меня. Он молчал, не спрашивал. Только изредка косился – будто проверял: не исчезла ли я. Не растворилась, как всё, что он боялся потерять.

Впереди, рядом с водителем, сидел Виктор. Прямой, как струна. Лицо каменное. Но я знала – под этой тишиной всё бурлит. Он не смотрел назад. Но я чувствовала – он знал каждый мой вдох. Я тоже не могла смотреть на него слишком долго. Не сейчас. Потому что всё ещё горели слова, как раны под кожей:

«Это был не твой выбор. Это был мой.»

Воздух в салоне был плотным, как после грозы. У каждого из нас внутри была своя буря, и мы не касались друг друга словами, но ощущали. Движение. Пульс. Голову, склонённую к окну. Нервы, натянутые, как струны.

Я чувствовала, как эмоции внутри меня пытаются прорваться. Боль, гнев, благодарность, страх, нежность, усталость. Они мешались, как вода и пепел. Я не знала, что из этого – настоящее. А что – отголосок ночи.

Пальцы Алекса лежали рядом. Я коснулась их едва заметно. Он не посмотрел. Просто сжал мою руку. Не крепко. А так, будто говорил: "Я в порядке."

Когда машина свернула с трассы и покатила по узкой дороге, ведущей к дому у моря, внутри меня вновь что-то сжалось. Этот дом – небольшой, но дорогой, с панорамными окнами и запахом соли в каждой доске – принадлежал Максиму.

Он всегда был там. Всегда встречал. С кофе, с иронией, с тем спокойствием, которое сбивало внутренние шторма.

Но сейчас… Дом тонул в темноте. Фары осветили пустую веранду. Ни одного огонька. Ни теней за окнами. Тишина. И во мне вспыхнуло острое, ледяное чувство – паника.

– Света нет… – прошептала я, склонившись вперёд.

Мои пальцы сжали край сиденья.

– Может… может, и с ним что-то?..

Нет. Нет, только не снова. Не ещё один. Не после Карин. Не после всего, что я сегодня видела.

– Влада, – тихо сказал Алекс, сразу наклоняясь ко мне ближе, – не накручивай. Возможно, просто…

– Я позвоню, – перебил его Виктор.

Его голос был твёрдым, без лишней суеты. Но я слышала в нём то же напряжение, что стучало у меня в висках. Он уже доставал телефон, листал список контактов. Я слышала, как включилась громкая связь.

Два гудка. Три.

– Возьми трубку… – прошептала я.

Пальцы дрожали. На плечах всё ещё было его пальто, и оно больше не грело. Оно давило. Как груз воспоминаний.

– Да? – раздался наконец сонный, чуть раздражённый голос.

Максим.

– Ты где? – коротко спросил Виктор.

– На работе. Задержался. У меня ночное совещание с Лондоном, всё затянулось. Решил остаться в своей квартире, не тащиться в дом. А что?..

– Всё в порядке, – отозвался Виктор и, бросив на меня быстрый взгляд, добавил тише, – просто были уверены, что ты уже здесь.

– Нет, меня не будет до утра. Пользуйтесь домом, как всегда, – пробормотал Максим. – И, Виктор, ты там… хотя, не важно.

– Спокойной ночи, – коротко ответил Виктор.

Связь оборвалась.

Я выдохнула так резко, как будто только что вышла из воды, в которой держалась слишком долго.

– Он в порядке, – сказал Алекс, тихо, с облегчением.

Я кивнула. Но внутри всё ещё дрожало.

– Прости, – прошептала я, – я просто…

– Это нормально, – ответил он. – После всего – это чертовски нормально.

Виктор вышел первым, чтобы открыть дверь. А я осталась на секунду в машине. Одна.

И поняла: всё теперь будет иначе. Даже тишина в доме. Даже знакомые стены. Даже пальто, которое висело на плечах.

Потому что теперь… я слышала каждое движение тени за своей спиной. И училась не бояться её. А быть сильнее.

Я вышла из машины последней.

Море шумело где-то за домом – глухо, низко, как чужое дыхание в темноте. Воздух был прохладным, пахнул солью и сырой древесиной, и пальто Виктора, всё ещё лежащее на моих плечах, казалось чужим. Слишком тяжёлым. Слишком его.

Виктор уже стоял у открытой двери, придерживая её для меня. Я подошла. Он хотел что-то сказать – это было видно. Он даже чуть приподнял руку, как будто собирался коснуться моего плеча, как раньше – чтобы остановить, успокоить, вернуть меня в его мир.

Мы поднялись на второй этаж. Шаги глухо отдавались по лестнице, как будто даже дом понимал, что в эту ночь тишина важнее слов. Алекс остался внизу, на кухне, обещав заварить чай. Я шла впереди, всё ещё в вечернем платье, с пальто Виктора на плечах – тяжёлым, пропитанным его запахом: мята, дым, холодная решимость.

Виктор шёл за мной. Не торопясь. Я слышала его дыхание. Слишком ровное. Слишком контролируемое, чтобы быть настоящим.

Я подошла к двери своей комнаты. Остановилась. Он тоже остановился.

– Влада… – тихо произнёс он.

Я не обернулась. Не двинулась. Только стояла, глядя вглубь тёмной комнаты, будто там, за порогом, пряталась хоть какая-то опора.

Он хотел продолжить. Я чувствовала – вот-вот скажет. Что-то важное. Что-то, что может сдвинуть глыбу между нами. Но я резко захлопнула дверь. Прямо перед его лицом. Без слов. Без взгляда. Без разрешения на “ещё хотя бы одно”.

Он остался снаружи. А я – внутри. С гулкой пустотой в груди и ладонью, всё ещё сжимающей ручку двери. По ту сторону – тишина. Он не постучал. Не позвал. Не уговаривал. И я поняла: он услышал. Понял, что всё сказанное за вечер – это не просто ссора. Это граница. Он больше не моя тень. А я не его молчание.

Я опустилась на кровать, сбросив с плеч пальто. Оно соскользнуло, как оболочка, которую я наконец решилась снять. И осталась одна. В своей комнате. В своей боли. В своей свободе.

Когда Виктор ушел, тишина внутри дома стала звенящей. Такая, от которой устают даже стены. Я слышала, как Алекс поднялся наверх – медленно, не как обычно, без лёгких реплик и коротких фраз. Он прошёл мимо моей двери…

Остановился на секунду. Я знала – он чувствовал, что происходит за этой стеной. Но он не постучал. Он уважал моё молчание.

Я прижалась лбом к двери, и сквозь неё, как через тонкое стекло, услышала, как в соседней комнате щёлкнула ручка. Алекс ушёл к себе.

Он тоже молчал. Но я чувствовала: ему сейчас не легче, чем мне.

Там, в своей комнате, он, наверное, всё ещё держался. Привычка. Сила. Молчание – как броня. Но я знала: внутри у него тоже всё болит.

Он спас Карин. Он рисковал. Он ехал – не думая о себе. А теперь… Он остался наедине с мыслями, которые жгут сильнее любых ран.

Это была такая же тишина, как у меня. Только мужская. Глубокая. Одинокая.

Я представила, как он сидит на краю кровати, не включая свет, с локтями на коленях и опущенной головой. Как молча смотрит в пол, прокручивая всё, что было – и то, что не успел сказать. Карин. Сломанная машина. Кровь. Виктор. Я. И этот дом – слишком тихий для того, кто спасал жизнь. И теперь не знает, что делать со своей.

Я переоделась в простую мягкую пижаму и накинула сверху тёплый кардиган. Всё ещё дрожало внутри – не от холода, а от того, что не отпускает изнутри. Я долго смотрела на себя в зеркало, стараясь найти в отражении хоть какое-то спокойствие.

Не нашла.

На тумбочке лежала аптечка. Маленькая, чёрная, с потёртыми уголками. Взяла её – и вышла в коридор, не включая свет. Тихо. Почти неслышно. Только пол скрипел под босыми ногами.

Я остановилась у двери Алекса.

Пару секунд постояла в нерешительности – рука зависла над деревом. Но потом постучала. Один раз. Чётко.

– Да? – раздался его голос. Хриплый, усталый.

– Это я, – сказала я. – Влада.

Пауза. Потом щелчок замка. Дверь открылась на несколько сантиметров, а затем он впустил меня.

В комнате было полумрачно. Небольшая лампа на прикроватной тумбе отбрасывала мягкий оранжевый свет. Алекс был в футболке, помятой, с закатанными рукавами. На руках – ссадины, порезы, синяки. Локти сбиты, пальцы поцарапаны. Щека слегка отекла.

– Можно? – я подняла аптечку.

Он ничего не ответил. Только сел на край кровати и протянул руки.

Я опустилась рядом. Открыла аптечку. Хлопнула крышка. Легкий запах антисептика. Он молчал, но я чувствовала, как напряжены его плечи. Я осторожно взяла его ладонь и начала обрабатывать раны. Он вздрогнул, когда ватка коснулась кожи, но не отдёрнул руки.

– Прости, щипет, – шепнула я.

– Бывало хуже, – буркнул он.

Но голос был не дерзкий. А уставший. Сломанный. Настоящий. Я продолжала. Молча. Аккуратно. Ладонь за ладонью. Пальцы. Костяшки. Локти. Каждое прикосновение – не просто забота. Прощение. Благодарность. Признание.

Алекс сидел на краю кровати, немного склонившись вперёд, пока я аккуратно обрабатывала порез на его плече. Рана была неглубокая, но я всё делала медленно – не из-за страха причинить боль, а потому что в этом прикосновении было что-то большее, чем просто забота. Мы оба это знали, но молчали.

Он наблюдал за мной, за движениями моих пальцев, за тем, как я ловко бинтую его руку.

– Где ты научилась это делать так… – пробормотал он, – уверенно. Не дрожишь, не морщишься. Как будто… привычка.

Я чуть усмехнулась, не поднимая на него глаз.

– Опыт, – сказала я с иронией. – Так сказать, домашняя практика. Бесплатно, без сертификатов.

Он застыл. Тишина повисла между нами на пару ударов сердца. Я знала, что он понял. Не сразу. Но понял.

– Антон?.. – тихо спросил он, почти не веря, что произнёс это вслух.

Я кивнула. Легко, как будто речь шла не о годах страха. О годах боли, спрятанной под дорогими тканями, под улыбками, под тихим "всё хорошо".

– Первое время просто училась делать это быстро, – сказала я. – Чтобы синяки не бросались в глаза. Чтобы не осталось следов. Чтобы никто не видел.

Я посмотрела на него. Он отвёл взгляд. Его челюсть сжалась, пальцы нервно сжались в кулак.

– Если бы я тогда был рядом… – прошептал он.

– Ты бы не смог ничего изменить, Алекс, – перебила я мягко. – Антон делал всё медленно. Точно. Под кожу. Так, чтобы ты начинаешь и сам в это верить. Я и поверила.

Он покачал головой, словно пытался вытряхнуть из себя невозможное – то, что он узнал обо мне сейчас.

– А теперь? – спросил он после паузы. – Ты всё ещё веришь в это?

Я задержала взгляд на его лице. Уставшем. Изрезанном. Настоящем.

– Нет, – сказала я. – Теперь я верю в себя. И, может быть… немного – в тебя.

Он усмехнулся, горько, но с теплом.

– Это уже больше, чем я когда-либо заслуживал.

Мы замолчали. Но теперь между нами не было тишины. Была – связь. Сквозь боль. Сквозь тьму. Сквозь всё, что оставили за дверью.

Я закрыла аптечку, аккуратно протёрла руки и положила ладонь на плечо Алекса.

– Отдыхай, – прошептала я. – Я рядом. Если что – просто позови.

Он кивнул, сжав губы. Плечи его были по-прежнему напряжены, но теперь – чуть меньше. Не потому что стало легко. А потому что кто-то остался рядом, когда темно.

Я вышла из его комнаты и мягко прикрыла за собой дверь.

На полу в своей комнате, у тумбочки, я заметила коробку. Подарок отца. Бархатная, тёмно-красная. Прочная. Закрытая. Молчаливая.

Я остановилась, глядя на неё. Он сунул её мне в руку на прощание, с той редкой, растерянной теплотой, которую я привыкла от него не ждать.

"Открой дома", – сказал он. И в тот момент в его голосе было что-то… настоящее. Я села на кровать, взяла коробку в руки. Пальцы сами скользнули к краю крышки – но… я остановилась.

Не сегодня.

Слишком много боли. Слишком много слов. И я боялась, что даже подарок сейчас превратится в ещё одну воронку воспоминаний. Я аккуратно отложила коробку на прикроватную тумбу, рядом с телефоном. Пусть подождёт. Пусть утро сначала научится быть тише.

Завтра я открою её. Завтра я решу, готова ли я принять то, что он вложил в неё.

Сегодня – я просто жива. И этого достаточно.